7

— Кто-нибудь из вас слышал про такого человека, как фон Нейман?

— Это что за фашист такой? — устало поинтересовался майор, ориентируясь на звучание фамилии, имеющей откровенные немецкие корни.

Он, кажется, сильно утомился от мыслей о несовершенстве уголовного законодательства и потому пребывал в некоторой задумчивости, совсем не кошачьей, и подрастерял в голосе свои игривые мурлыкающие нотки.

— Не-а… Это американец, — возразил лейтенант. — Знаменитый ученый-математик. Академик многих академий. Первый теоретически обосновал модель работы компьютера. Все нынешние компьютеры работают по принципу открытой архитектуры фон Неймана.

Я чуть-чуть подался вперед, чтобы объяснить фээсбэшным дуракам доступнее.

— И не только это. Фон Нейман известен гораздо больше как автор работы по теории игр. В Париже жила знаменитая гадалка мадам Моро. Ни к одной на свете гадалке нет очередей, а к ней на прием записывались за несколько месяцев. Почему? Потому что она раз в год играла в государственную денежную лотерею. И на протяжении шести лет называла правильные номера. Большие суммы, кстати, выигрывала. И это — лучшая реклама гадалке! Люди верили в то, что она гадает качественно. А на самом деле мадам Моро, по образованию, кстати, математик, собирала за целый год статистические данные о выпавших в лотерею числах. И вычисляла момент, когда должны выпасть определенные номера. Она не угадывала. Она вычисляла, опираясь на теорию игр фон Неймана. И эта же теория дает статистику проигрыша. Невозможно только выигрывать! И даже когда я играл с Алимханом, я тоже не все партии выигрывал. Спросите солдат, как они чуть не рыдали, когда я начал «спускать» их. Но потом отыграл. Это только уровень класса игрока. А проигрыш — это обязательная составляющая выигрыша.

Уважаемую мадам Моро, честно говоря, я только что — на бегу — придумал. Единственно, чтобы нагляднее обрисовать ситуацию с теорией игр фон Неймана. Но они верят, как всегда верят мне, когда я вру. Почему же людям так трудно поверить, когда я говорю правду?

Майор устал спорить. Усмехался уже не так, как вначале, и думал, похоже, о другом. Он, вероятно, впервые попал в ситуацию, когда ни одна стандартная инструкция не может дать совет. И думает он одновременно не только о выходе из положения. Разговор о картах волнует его. В глазах — вижу — появился огонек, и это не огонек любопытства. Знаю, хорошо знаю я этот огонек. Не зря четыре года в казино проработал.

В майоре начинает играть азарт картежника…

Я посмотрел на лейтенанта. У-у-у… А здесь и говорить не о чем. Там уже пылает пожар пятой, высшей категории сложности. Все пожарные Северного Кавказа не смогут это пламя загасить.

Значит, понял я, сегодня будем играть…

Насколько я знаю, в армии самые заядлые картежники — это лихие летчики. Причем те, что летают на самолетах, предпочитают «секу» — она своей стремительностью выигрыша и проигрыша больше соответствует их характеру. Вертолетчикам больше по душе «храп», особенно после крепкого и вонючего вертолетного спирта. Про фээсбэшников слышал, что они специализируются на преферансе. Строят из себя людей интеллигентных. Но играют никудышно.

— А есть… Э-э-э… — хотел что-то спросить лейтенант, но остановился, соблюдая субординацию, и осторожно покосился на майора.

— А есть какие-то системы беспроигрышной игры? — Майор, судя по лицу младшего по званию офицера, правильно угадал его вопрос. Если только он угадывал. Скорее всего до моего прихода они уже обсуждали эту тему и сейчас вернулись к ней умышленно. То есть можно стопроцентно сказать, что они постепенно подводят меня к показательному выступлению. Однако, судя по последнему вопросу, готовят провокацию.

Лейтенант согласно закивал.

— Не бывает, — я постарался быть предельно категоричным.

— А вот у нас есть такой оперативник — капитан Касьянов. Он никогда не проигрывает. Как, говорят, и вы, рядовой…

Майор гордился собственной принадлежностью к организации, где есть беспроигрышный картежник.

— Интересно было бы посмотреть, как вы с ним сразитесь. Тут даже тотализатор не грех устроить. Не знаешь, где он сейчас? — спросил у лейтенанта.

Тот пожал плечами то ли от незнания, то ли от легкого, но заметного даже со стороны морозца, который пробежал по его коже. Похоже, лейтенант с капитаном не дружат.

— Вчера еще был в командировке. Сегодня, может, и приехал. Позвоните…

Предложение прозвучало без моего согласия, офицеры вообще не имеют привычки спрашивать рядовой состав, но лицо лейтенанта говорило о том, что он лично против присутствия капитана Касьянова, с которым, вероятно, он уже наигрался вдоволь и больше играть не хочет. То ли дело попробовать силы с новым человеком, хотя и слегка знаменитым. Тем более знаменитым не за этим столом. Про протокол лейтенант тем временем прочно забыл. Впрочем, он и вначале его не слишком подробно вел. Музыка меломану мешала.

— Позвоню, пожалуй… Ты ему долг-то, кстати, отдал? А то он у меня уже спрашивал.

Лейтенант сердито кашлянул.

— Да разве ему не отдашь? Он в день по десять раз напоминать будет. Будь там хоть десять копеек, Касьянов уж никогда не забудет и не простит.

Дело стало проясняться. Лейтенант просто не слишком любит отдавать долги. А игровые отношения здесь ни при чем. Такой тип человека мне встречался много раз. В принципе, человек это безобидный, если ему в долг не давать.

Майор Кошкин снял трубку с похожего на кошачий гробик аппарата полевого телефона. Судя по отсутствию диска для набора, аппарат прямой связи.

— Алло! Майор Кошкин. Кто у нас сегодня дежурит? Привет, Толик. Слушай, ты не знаешь, где сейчас Касьянов? Хорошо. Соедини. Нет, не играем. Я допросы веду. Из плена ребята вырвались. Да. Журналистов пригласили на завтра. Мне проконсультироваться надо. Тут как раз по профилю Касьянова. Хорошо. Жду…

Он прикрыл трубку рукой и радостно сообщил лейтенанту, что капитан Касьянов пару часов назад вернулся с задания и сейчас в общежитии. Лейтенант от такого сообщения совсем скис.

— Алло, Слава… Приветствую тебя. Не разбудил? Ничего, потом отоспишься. Я сейчас допрос веду. Сидит тут против меня один солдат — знаменитый картежник. Говорят, что он никогда не проигрывает. Его начальник штаба говорит. И командир отряда ему вторит. И еще полная колода фактов на руках. Серьезно. Вот надо консультацию провести. А ты у нас самый крупный специалист. Мы в лагере. В своей палатке. Спасибо. Ждем.

Майор положил трубку и заулыбался так, словно бесплатно получил билет на концерт Мадонны, а в дополнение к билету ордер на ее арест.

— Сейчас умоется, оденется и приедет. От общежития до лагеря восемь минут езды. Дежурная машина у нас всегда у подъезда стоит.

— А вы что, все в общежитии живете? Холостые? — вяло поинтересовался я.

— Ха… Мы же все прикомандированные. Со всей России собрались, — майор был настроен крайне благодушно. — Потому и играем каждый день. Что еще прикомандированному делать?

А лейтенант умышленно громко зевал и все больше смурнел. Кажется, он дошел уже до того известного состояния, когда грешник начинает каяться в своих грехах и искать искупления. Должно быть, Касьянов в самом деле хороший игрок, если лейтенант боится с ним играть. Но тем интереснее это для меня. Встретить достойного противника — это удовольствие.

— А вообще, карты, по большому счету — это аморально, — изрек лейтенантик. — Карты, вино и женщины… Это всегда порицалось в порядочном обществе.

Лицо у него при этих словах стало глубокомысленным, как у качественного «кидалы».

— И не случайно все три слова стоят в одном ряду, — сказал майор. — Потому что это самое интересное, что есть в жизни.

— Аморальное — самое интересное? — демонстративно не понял молодой офицер. Он сейчас старательно не понимал того, что желал не понять. Настроение такое. Бывает…

— А это смотря с какой стороны смотреть.

— Я-то вот не застал тех времен, — из лейтенанта вылезала желчь, — а вас же воспитывали при советской власти. Тогда это осуждалось. Тогда казино не было. Тогда самым главным развлечением считались спорт и музыка.

— Или водка… — сказал майор, но лейтенант возражения услышать не возжелал.

В подтверждение своей привязанности к музыке он вытащил из магнитофона кассету, которая только что закончилась, и вставил другую. Запела Пугачева. Старый какой-то концерт.

— Музыка — вечна, — лейтенант изрек банальную истину, как откровение Иоанна Богослова.

— А вы знаете, товарищ лейтенант, чья это песня? — поинтересовался я.

Видеть подводные камни в спокойной воде он еще не научился.

— Знаю. На кассете написано, а читать меня в детстве научили. «Песни Раймонда Паулса». Я вообще его песни люблю, хотя он сейчас какой-то большой правительственный чиновник недружественной нам Латвии.

— А вы никогда Хулио Иглесиаса не слышали? — спросил я, заманивая лейтенанта в ловушку.

— Это — который бывший вратарь мадридского «Реала»? После травмы стал петь, да?

— Да. Так вот, ваш хваленый Паулс элементарно крал музыку из его песен и с маленькими исправлениями выдавал за свою. И все с рук сходило, потому что латыши постоянно твердили всем о своей высокой культуре. Это аморально или нет?

Лейтенант выпятил губу.

— Вот я про то и говорю, — поддержал меня майор. — Мораль везде своя. Если бы рядовой Высоцкий придерживался не своей, а чьей-то морали, то сейчас мальчишки, с которыми мы сегодня беседовали, были бы уже расстреляны Муртазаевым. Вместе с самим Высоцким, — он одобрительно кивнул мне.

— И что, — спросил обеспокоенный лейтенант, — Паулс — все песни спер? Сам-то он что, вообще не композитор? Потому и в политику полез?

— Не знаю, — засмеялся я. — Может быть, и сам он тоже что-то написал. Но много песен позаимствовал из репертуара Иглесиаса. Я не знаю, кто эти песни на самом деле писал, наверное, какой-то испанец или испанцы, но они гораздо более ранние, чем песни Паулса. У меня дома лазерный диск остался. Я Иглесиаса люблю. А вообще на свете достаточно людей, которые музыку к песням пишут. И все в разных странах. Попробуй-ка, найди, чья это песня. Тем более в те советские времена. Тогда мы почти ничего и не слышали стараниями ваших старших коллег из КГБ.

Это я переборщил. Они оба слегка надулись. Не любят фээсбэшники, когда их обвиняют в преемственности, хотя сами отлично знают, что так все и обстоит в действительности. Но обижать предполагаемых партнеров по игре не стоило. Надо было найти выход из положения, и я нашел его быстро.

— Не расстраивайтесь, товарищ лейтенант. У композиторов плагиат вообще считается хорошим тоном. Помните песню Шаинского из мультфильма про Чебурашку? «Я был когда-то странной игрушкой безымянной». Шаинского в основном по этой песне и знают. Больше он ничего интересного и не написал.

— Ну и что?

— А то, что он не писал эту музыку. Он ее содрал у Вивальди. Только слегка изменил темп. А потом жаловался с телеэкрана на «проклятых итальянцев», укравших его музыку. За несколько веков до того, как Шаинский родился. И не один Шаинский. Другие не лучше… А вы говорите о духовности музыки. А уж про исполнителей я и не говорю. Как-то заглянул в цирк к знакомому радиооператору. Он включил какую-то песню. Я удивился — что это. Ни голоса у исполнителя, ни слуха. Оказалось, это необработанный голос Киркорова. Вот потому он всегда и поет «под фанеру»…

— Ну, совсем вы меня убили, — вздохнул лейтенант.

Майор, наверное, был не таким меломаном и потому тихо посмеивался над своим младшим по званию коллегой.

— Я не убивал. Я говорил о морали, картах и майорах внутренних войск, о вине, водке, самогонке и женщинах. Это все звенья одной системы — жизни.

— Ну, кто тут никогда не проигрывает? — раздался голос у меня за спиной.

Похоже, капитан Касьянов гнал машину на наше рандеву на предельной скорости.

Я обернулся. Перед пологом палатки стоял во всей красе рыжеусый карточный партнер полевого командира Алимхана Муртазаева. Тот самый, которого я уличил в шулерстве. Сейчас капитан был в форме и еще меньше походил на кавказца, чем днем. Он узнал меня сразу, и я увидел, как резко и зло сузились его глаза.

— Ты, мать твою…

Он шагнул вперед, и в какую-то минуту — я видел это по глазам — собирался меня ударить. Но я уже был готов к круговому перехвату руки и, честно скажу, не позавидовал бы капитану. Если учесть, что я сидел, он попадал бы на классический прием айкидо. Я бы просто использовал инерцию движения его тела, подсек бы своим корпусом и грохнул его костлявым позвоночником об острый угол стола. Но капитан удержался и сорвал злость на этом несчастном трофейном предмете мебели. Инкрустированное произведение столярного искусства жалобно захрустело под его ударом. Майор тут же погладил невинное дерево ладонью, словно просил у него прощения.

— Моя мама умерла. Не трогай, мудак, покойников, — неожиданно для себя взъелся я.

Не люблю, когда на меня кричат. И если уж собрался бить, то бей и не заставляй меня переживать из-за упущенной возможности ответить тебе соответствующим образом.

Очевидно, от растерянности я, рядовой контрактной службы, резко перешел на «ты» и даже на откровенные оскорбления офицера. Никого это, впрочем, не шокировало. Даже лейтенанта с майором, которые недавно еще доказывали мне, что солдат обязан офицеров уважать.

— Как ты здесь оказался?

— А как ты там оказался?

— В чем дело, мужики? — спросил наконец майор.

— Этот твой хваленый картежник сегодня сорвал мне операцию по захвату полевого командира Алимхана Муртазаева. Я вечером должен был затащить его в засаду. Полторы недели операцию готовил. А этот пацан все испортил. Меня самого из-за него расстрелять могли.

— А ну — садись и выкладывай… — майор сразу сник.

— Да что тут выкладывать…

Но он выложил.

Я дважды поправлял его, когда дело касалось игры. Профессиональная память у меня лучше, чем у капитана. А когда рассказ капитана закончился, майор опять в растерянности развел руками.

— Ну и что нам теперь делать? Опять нет статьи, по которой его привлечь можно… Ты знаешь, что там дальше-то было?

— Откуда я знаю… Я сначала к брату Алимхана поехал. Со мной же его охрана была. Это петля в двадцать километров по горным тропам. Потом уже оттуда в город выбирался. Тоже вкруговую. Все посты пришлось стороной объезжать. И ихние, и свои. Ладно еще, я расположение знаю. А то и нарваться на пулю недолго. А что там после меня было такое интересное?

Теперь начал рассказывать майор. Иногда его перебивал лейтенант, стремясь, без всякого почтения к старшему по званию, выказать и свою долю восторга. Восторг лез из лейтенанта, как уши у зайца из-под шапки. Радовался он поражению капитана. Но меня поразил и сам рассказ офицеров. Так я на практике познал, как создаются легенды. Похоже, каждый из солдат, которых допрашивали, что-то додумывал самостоятельно в соответствии с собственной фантазией. А выслушав все это, фээсбэшники сплюсовали чужие фантазии в собственное восприятие. И в итоге получилось такое…

Такое, о чем даже я подумать не мог. Как после подобного рассказа поверить, что я могу проигрывать, если желаю выиграть. Фээсбэшники правы. У меня, слушающего все это, даже грудь колесом от гордости выгнулась. Единственное, что явно пришлось не по душе офицерам, это описание грандиозной и красивейшей, в стиле фильмов с участием Чака Нориса, драки в зиндане у бандитов, когда я крушил ребра полутонному майору внутренних войск и отбивал у него единственную на всех лепешку. О том, что лепешка была единственная, солдаты, как я догадался, договорились между собой, а меня предупредить не успели. Но и за это парням спасибо. Хотели выручить.

Капитана Касьянова факт драки не сильно напугал.

— Видел я этого майора… Мешок с дерьмом… Все лез пощаду у Алимхана вымолить… — отреагировал он в полном соответствии с моим собственным мнением и потому почти заслужил прощение со стороны рядового контрактной службы.

Но когда капитан слушал в несуществующих подробностях рассказ о том, как я швырялся жизнями, поставленными на карточный кон, глаза его загорелись адским пламенем сошедшего с ума человека — сошедшего с ума от любви к картам. Он, похоже, сам горел желанием оказаться на моем месте и сейчас наверняка придумывал план следующей операции, предусматривающий вариант сдачи в плен, чтобы так же отыграть свою жизнь и вообще выиграть потом в карты всю Кавказскую кампанию. А что — он запросто…

В конце рассказа капитан завелся настолько, что даже зарычал на офицеров, как на подчиненных:

— Вы зачем меня сюда позвали? Разговоры разговаривать или дело делать?

Майор растерялся.

— Дело… — тихо сказал лейтенант, тоже уже заведенный. Хотя только недавно, как мне показалось, он не имел желания стать карточным партнером Касьянова.

— Тогда и начинать пора. Во что играем? — И капитан выложил на стол новую карточную колоду.

— Стоп, капитан, — сразу заявил я. — Сними бушлат и засучи рукава. Я знаю, как с тобой играть…

Он покраснел, как недавняя медсестра. Но бушлат снял. При этом из рукава вылетело два трефовых туза. Капитан готовился ко встрече со мной, но второпях, недостаточно тщательно.

— Ты тоже рукава покажи… — настаивал он.

У меня не было с собой карт. Даже запечатанной колоды. И бояться, естественно, было нечего. Да я и ни разу за все время службы в армии не прибегал к отработанным методам. Не было здесь соперников, с которыми стоило бы играть так. Армейские казармы и палатки не слишком напоминают ночное казино или номер в сочинской гостинице. Шулер здесь встретился мне вообще впервые, да и то не армейский, а фээсбэшный. Такие тоже на каждом углу не валяются.

А уж про саму систему прятанья лишних карт я и не говорю. Это годится для дешевого эстрадного или циркового фокусника, но не для солидного «каталы». У «катал» методы тоньше, изящнее и эффективнее. Но капитан не только престидижитатор. Это я понял, лишь посмотрев на «новую» колоду на столе. Аккуратно сделано, но опытный глаз всегда определит вскрытую упаковку.

Я усмехнулся, снял бушлат и засучил рукава, как перед хорошей дракой. Да это и в самом деле было несколько похоже на драку. Мне бросил вызов человек, который, несомненно, какую-то школу посещал, хотя и недоучился. Но он-то сам этого не сознает. Он считает себя крупным спецом.

Сели вокруг стола почти в торжественной обстановке. Лица серьезны, если не угрюмы — как у Тайсона перед боем.

— Во что играем?

— В «храп».

…И тут началось.

С первой же своей сдачи я почувствовал пальцами — что держу в руках. Фокус простейший и технология доступна даже школьнику младших классов. Вытаскиваешь из колоды четыре туза. Саму колоду сбоку несколько раз подчищаешь тонкой «шкуркой». Потом тузов возвращаешь на место. И при определенном навыке всегда сумеешь часть колоды «отжать» мизинцем и вытащить себе при сдаче туза. Но тут же я заметил, что Касьянов определять масть «крапленой» карты после тасовки колоды не умеет. Будь это моя колода, я легко бы показал — как, кому и какие раздать карты прямо из новой колоды — это элементарно делается. А он по-глупому все смешал и нарушил первоначальный порядок. Это от небольшого умения и от излишней надежды на тузов. Но я-то его тузы тоже уже узнал. Поэтому сразу стало ясно, кто проиграет.

Конечно, капитан был хорошим игроком. «Храп» на четверых — это уже не на троих. Здесь случайностей меньше. Но у него не было возможности достать карту из рукава. И на равных мы играли только минут пятнадцать-двадцать, пока я изучал карты по «рубашке». Десяток лет назад, слышал я, когда карты печатались только в нескольких полиграфических предприятиях страны, существовало строго определенное количество систем «рубашек». Стоило выучить их все, и по одной карте можно было определить типографию и систему. Сейчас сложнее. Сейчас карты выпускают все, кому не лень. И приходится изучать каждую колоду. Это тоже процесс не сиюминутный. Вначале даже ошибаешься и проверяешь себя для серьезной игры. А когда я выучил всю колоду наизусть, господа офицеры вспомнили, что только сегодня, на мое счастье, получили зарплату. С сожалением вспомнили. Но было уже поздно. Азарт держал за горло очень жестко, не давая продохнуть…

Майор с лейтенантом, естественно, сразу стали мальчиками для битья. Им большего и не полагалось. Я их даже слегка пожалел, и если они объявляли «храп», я не рвался «поддерживать», даже имея свои законные две взятки на руках. Если бы капитан Касьянов умел запоминать карты, он понял бы давно, что игра с моей стороны ведется в одни ворота — против него. Лейтенант же с майором этого понять не могли. Их кормила цеховая солидарность. И они перли на меня, как зимой сорок первого конница Доватора с саблями на танки, даже когда не имели такой возможности. Проигрывали и на «стуке», и при «поддержке». Но это не их вина, а их беда. Я со своей стороны сделал все возможное, чтобы у них осталось на что выпить утром. Они же этого явно не хотели. Трезвенники, вероятно…

Честно говоря, в состоянии, в котором я находился, играть было трудно. Сосредоточиться не всегда удавалось. Я не из железа сделан и всегда, сколько себя помню, любил основательно высыпаться. Из-за того и пришлось мне институт бросить. Ночью работаю, а днем на занятия идти возможности нет — в каждый глаз по пузырьку тяжелого канцелярского клея вылито. Была жива мать, она поднимала меня даже сонного. Мечтала, чтобы сын получил не нужное ему высшее образование. А после ее смерти я пытался даже ставить будильник в кастрюлю, чтобы звук был не слабее праздничного колокольного звона в церкви. Но и его я не слышал. Молодой организм считал, будто лучше меня знает, что ему надо. Я с этим мнением молча соглашался.

А теперь вот играю подряд вторую ночь. Чувствую себя при этом шахматистом, которого по ошибке включили в соревнования тяжелоатлетов. И тем не менее, когда среди палаток стал слышаться шум — городок поднимался с ночи, у моих оппонентов почти закончились деньги. И доллары, и рубли.

— Все, — сказал майор Кошкин. — А говоришь еще, что иногда проигрываешь…

— Иногда — это не значит, что всегда.

Тут капитанский кулак опять ударил по столу.

— Слушай, Шурик, — капитан Касьянов молил и готов был плакать. — Объясни. Я всю ночь за тобой смотрел. И ни разу не видел ни одного «вольта». А ты выигрываешь. Такого не бывает. Покажи свои «фокусы»…

Он что, за дурака меня держит?

— Это профессиональные секреты, а не «вольты», — я оставался непреклонен, как гудящий телеграфный столб. — Если я буду делиться своими эксклюзивными секретами, я перестану выигрывать. А это моя профессия, мой хлеб. Я же не прошу тебя, чтобы ты выдавал мне свои рабочие тайны. Так и ты…

Капитан вздохнул обреченно.

— Брошу играть, — сказал он в искренней тоске. Так алкоголик обещает жене бросить пить, когда мечтает выпросить у нее энное количество рублей на опохмелку. — Брошу… Это такое, братцы, унижение, полностью продуть, когда думал выиграть… Не вынесу…

Было похоже, что Касьянов близок к истеричным рыданиям. Даже слеза у него из одного глаза вытекла. Честное слово, когда такое говорится от чистого сердца, человека становится даже жалко. Но это только ко мне, как я понял, относится.

Жалость вообще присуща далеко не всем.

От услышанного обещания с облегчением вздохнул лейтенант. Он закончил игру самым первым, потому что я не захотел верить в долг. Не от природного недоверия, хотя и слышал уже, что лейтенант склонен «забывать» о долгах, а от природного суеверия. Играть в долг или на интерес — это значит не уважать карты. А они — материя тонкая, эзотерическая, и хорошо чувствуют человека. С одним уважительно приветливы и горят желанием помочь. Другому — откровенно и слегка грубовато предлагают перейти на домино.

— Так я пошел? — спросил я. — Допроса не будет?

— Куда ты пошел? У нас здесь есть кровать. Часик вздремни. Через час журналисты приедут. И писаки, и телевизионщики. Вас снимать будут. Главное, запомни — никаких отдельных интервью. Ваша группа освобождена усилиями российских спецслужб. Не было никакого выкупа или обмена. Подробности операции хранятся в тайне, и вы не в курсе событий. За вами пришли и освободили. Понял?

Я кивнул и зевнул.

Чего уж тут не понять. Фээсбэшникам тоже медали носить нравится. Красиво они звенят. Как бубенчики у тройки лошадей…