20

До палаты я добрался самостоятельно, удачно избежав помощи Алексея Васильевича, поймав момент, когда он над чем-то глубоко задумался, наморщив лоб. Пользовался при этом «костылем», который сам придумал, хотя и не успел запатентовать. То есть я держался двумя руками за «каталку», неторопливо катил ее впереди себя и сам за ней шел. Такой способ передвижения оказался мне вполне по силам.

Ирина сидела на табурете рядом с моей кроватью, читала книгу.

— Ой, что же меня не позвали! — возмутилась она. — Как ты один дошел?

— Пешком… Я на весь город кричал, ты не услышала, — соврал я.

И тут же заметил в изголовье своей кровати прилепленную иконку Богоматери. Догадался, кто постарался, но ничего не сказал и в кровать сел без посторонней помощи, жестом остановив персональную сиделку. Это уже было делом принципа. Она рвалась помогать, но я знал лучше, чем она, свой организм и понимал, что чем больше я буду шевелиться, тем быстрее встану на ноги. Это в возрасте людям отдых требуется. Молодой организм иначе устроен. Молодому организму необходимо, чтобы кровообращение было постоянным и активным. Движение — жизнь.

Но пока мне не движение было необходимо, а как раз неподвижность. Мне необходимо было подумать, вспомнить все, даже самые незначительные мелочи, чтобы помочь Алексею Васильевичу. А помочь ему мне отчего-то очень хотелось. И я прямо сообщил Ирине об этом:

— Извини, меня товарищ полковник сильно озадачил, и мне необходимо серьезно подумать, чтобы кое-что вспомнить. Если можно, я лягу и просто глаза закрою.

Она все поняла и совсем не обиделась. Догадалась, что беседа с полковником ФСБ может любого заставить задуматься. Даже такого легкого человека, как я.

— Я сейчас только «каталку» отвезу и принесу стойку для капельницы. Я тихо. Не помешаю. Доктор прописал тебе капельницу ставить. Я сама после ужина и поставлю. Мне доверяют. Я стойку поставлю и выйду. Мешать не буду. Я бегом… По-спортивному…

— Спортсменка, — сказал я одобрительно. — Ты когда-нибудь спортом занималась?

— В детстве. Фехтованием. У меня хорошо получалось. Ну, я побежала.

Я только кивнул, и она заскрипела колесами «каталки». Странно, когда я до кровати добирался, каталка так не скрипела. Или просто я в свои мысли был погружен и не слышал, или она не так катит.

Улечься на кровати оказалось делом даже более трудным, чем улечься на «каталку». Наверное, потому что кровать в середине, куда я обычно садился, была продавлена многими другими более тяжелыми больными, и отсутствовала удобная опора для рук. И все же я улегся без посторонней помощи. Сразу постарался отключиться и не слушать разговоры ментов в палате, хотя разговаривали они не слишком громко. Каждый старательно изображал страдальца и тихим голосом жаловался соседям — слушать противно. Я только накануне вечером, наблюдая за этими ментами-страдальцами, вспоминал, как нас с первых дней готовили в спецназе ГРУ. Жестко готовили, чтобы боец мог не обращать внимания не только на боль поверженного противника, но и на свою собственную боль, чтобы он не испытывал страха от вида собственной крови, чтобы это только возбуждало его и давало новые силы. Там мужчин «делали», а не ментов…

Слушать чужие разговоры мне не хотелось, тем более разговоры о болячках, и я отключился. Благо отключаться от внешнего шума я умел хорошо. Этому и спорт научил, когда видишь на ковре только противника. И карточный стол, когда ни на что, кроме необходимого, не отвлекаешься, иначе просто забудешь самое простое — даже то, в каком порядке перед очередной раздачей легли карты в колоду, а это обязан любой настоящий игрок помнить.

И стал вспоминать. Я взял у полковника Сапрыкина на раздумья и воспоминания целый день. Но результат появился почти сразу, потому что неувязки в поведении Баринова сразу выплыли на поверхность. И, в дополнение к ранее осмысленному, я вспомнил реакцию Баринова на мою попытку положить выигранные деньги, которые у меня из карманов чуть не сыпались, в его знаменитый серый «дипломат». Баринов проявил удивительную для него ловкость, чтобы не допустить этого. Я могу предположить, что он сказал правду, будто в «дипломате» были важные документы. Но почему тогда он эти документы оставил под вешалкой в доме Рамазана, когда собирался уезжать? Неувязка была настолько вопиющей, что я сам себе удивился — как раньше не обратил на это внимания.

Несомненно, полковника Сапрыкина этот факт мог заинтересовать. Должно было заинтересовать его и другое. Парни, которым Баринов потом передал «дипломат», по словам директора, должны были ехать с документами в Магнитку. Но уже на следующее утро один из них с пистолетом в руках проник в мою квартиру. Таким образом, если мои подозрения верны, то получается, что убить меня собирались вовсе не из-за моего выигрыша, хотя такие деньги бандитов тоже могли бы заинтересовать и наверняка заинтересовали. Убить меня должны были потому, что я был свидетелем передачи «дипломата» Бариновым парням из «Москвича». А что там было, в «дипломате»? Свидетелем чего я оказался, если даже не видел, что внутри находится? Значит, Баринов мог заподозрить, что я могу сообразить и где-то сболтнуть. Что я мог сообразить? Кому я мог сболтнуть? Что за перестраховка такая, что возникает необходимость свидетелей убирать? Свидетелей убирают только в очень серьезных случаях. А куда уж более серьезный случай, чем ограбление сейфа Рамазана в его же доме? Уголовные авторитеты привыкли сами грабить и очень не любят, когда грабят их. Это наносит болезненный удар по их самолюбию. Мало того, что воры, попавшись, получили бы сроки. Их бы просто уничтожили на «зоне» по одной «маляве» Рамазана.

Но ведь Баринов постоянно находился за карточным столом рядом со мной!

И что? «Дипломат» Баринову перед самым нашим отъездом передал Арканов. Баринов ждал, что ему принесут «дипломат», и именно потому не хотел брать меня с собой, хотя сам же меня и привез!

А для чего он, собственно говоря, сделал это? Я убедился, что определить шулера он и сам может неплохо. В картах Баринов толк знает. И сам мог даже подсунуть лишнюю карту, чтобы пригласить антишулера. А зачем? Ответ показался очевидным. Необходимо было сконцентрировать общее внимание вокруг карточного стола. Как такого добиться? Только очень крупной игрой. Чрезвычайно крупной, даже для денежных людей. Сам Баринов, в одиночку, создать крупный банк не мог. Не хватало у него умения одному обыграть всех. Возможно, без его умелой сдачи и я бы не сумел такой банк создать. Но сдавал Баринов хорошо. И банк поднялся. И все внимание было, как и предполагалось, сконцентрировано вокруг карточного стола. Это давало возможность вору, которым был скорее всего сам Арканов, действовать без опаски. И он действовал. Кроме того, кажется, человек именно с голосом Арканова звонил мне по телефону, когда я поставил условия Баринову. Мне еще тогда показался голос знакомым. Но я слишком мало знал Арканова, чтобы утверждать это точно. Но доступ к сейфу мог иметь именно он.

План был хорош и был реализован блестяще. Прокол случился только в одном месте. Появился свидетель непонятной операции. И свидетеля этого было необходимо убрать.

Но это значит, что меня в любом случае попытаются устранить, если дело не будет раскрыто. Организовать несчастный случай, который не вызовет подозрения, не так, в принципе, и сложно. И сбежал я, выходит, не напрасно, не доверяя компании Баринова. И вся надежда моя в этой сложной ситуации была на полковника Сапрыкина.

Ирина принесла стойку для капельницы. Только стойку, больше ничего. Я открыл глаза.

— Полковник Сапрыкин уехал?

— Уехал.

— Найди мне телефон, нужно позвонить ему.

Она молча вытащила трубку из кармана и протянула.

— Помоги в коридор выбраться.

Я уже не стремился передвигаться самостоятельно. Вдвоем мы вышли в коридор, и я уселся в то самое кресло в холле перед выключенным телевизором, где уже сидел сегодня. Рядом никого не было. Я хорошо запомнил два телефонных номера, что дал мне полковник еще в Моздоке перед расставанием. Один московский рабочий, второй сотовый. Набрал я, естественно, сотовый, потому что до Москвы, как мне показалось, полковник меньше чем за час добраться не успел.

Алексей Васильевич ответил сразу.

— Слушаю, Сапрыкин. Кто это?

— Это Высоцкий, товарищ полковник. Я разобрался с ситуацией. И, кажется, могу назвать вам основных действующих лиц этой истории. Сможете подъехать?

— Еду. Возвращаюсь. Я еще рядом.

— Жду вас на этаже в холле.

Нажав кнопку отбоя, я отдал трубку Ирине.

— Большие секреты? — спросила она.

— Нет. Просто я понял, за что меня хотели убить, и, наверное, даже понял, кто именно.

— Кто? — спросила она серьезно, словно знала хоть кого-то из этой компании и готова была защищать меня.

— Скорее всего некий человек по фамилии Арканов. Рассказать, как все было?

Мне захотелось обкатать всю версию на Ирине до того, как высказать ее полковнику.

И я рассказал все, что сумел сообразить. К моему удивлению, она вдумчиво выслушала и тут же, к моему удивлению, нашла логическое противоречие в моем рассказе.

— Но тогда Арканов должен был знать, что в этот вечер к Рамазану приедет с деньгами брат.

Меня это замечание чуть не убило. Она была права, а моя красивая версия распадалась, рассыпалась в порошок. А я так поторопился обнадежить полковника Сапрыкина. Тем не менее рассказать все полковнику я должен. Противоречия в действиях Баринова в самом деле есть. И чем-то ведь они были вызваны.

Полковник приехал быстро.

— Уже идет, — сказала Ирина, обернувшись на быстрые шаги в коридоре. — Я уйду, чтобы не мешать.

— Подожди меня в палате. Я что-то устал от ходьбы. Поможешь вернуться.

Сапрыкин подошел, еще раз пожал мне руку, пододвинул ближе соседнее кресло и сел ко мне лицом. Приготовился слушать.

— Докладывай.

— Я, может быть, поторопился, товарищ полковник. Уже после звонка вам обнаружился прокол в моих размышлениях.

— Докладывай. Разберемся.

Я все выложил.

— Красиво. Немножко мудро, но красиво. А в чем сомнения, я не понял?

Я объяснил.

— Нет. Это не сомнения. Вернее, несущественные. Арканов давно и по многим делам сотрудничал с Александром Латыповым. Возможно, и в деле торговли оружием тоже. И вполне мог знать о приезде Александра. И даже мог что-то подстроить так, чтобы Александр вынужден был отправиться в ту ночь к брату. Но это мы выясним. А ты со своей версией в точку попал и опять оказался в большом выигрыше. И даже я, как твой напарник, тоже в выигрыше. Есть много вещей, которые тебя не касаются и которые тебе знать вовсе не обязательно. Хватит того, что я их знаю. Но твоя версия прикрывает все дыры в нашем расследовании. И я немедленно выезжаю туда, чтобы задержать Арканова и Баринова. Три с половиной — четыре часа в дороге. Там еще пара часов. Таким образом, через шесть часов благодаря твоей памяти, антишулер, завершится большое и сложное расследование. Я позвоню тебе, как все закончим. Сообщу результат. Тебе же интересно, наверное.

— Это трубка Ирины, медсестры. Но она оставит ее мне. Звоните.

— И еще тебе, по всей видимости, придется дать окончательные официальные показания, а возможно, и выступить свидетелем в суде. Будь готов.

— А мне терять нечего. Я готов, товарищ полковник.

Я встал одновременно с Сапрыкиным и совсем забыл об усталости, на которую недавно жаловался Ирине. Слова полковника окрылили меня, и захотелось летать. Но ходить я мог еще с трудом…

Если уж день складывается удачно, то во всем и до конца. В «перевязочной» мне чуть не по секрету сообщили, что у меня удивительно быстро затягиваются все раны. Я, в принципе, и сам об этом догадывался и именно для этого постоянно делал упражнения, разгоняющие в организме кровь. Тем не менее получить подтверждение было приятно.

Весь день у меня было прекрасное настроение. И даже менты в палате перестали меня раздражать. Уже не хотелось окончательно отгрызть омоновцу укушенный палец. Даже то, как он гордо этот палец перед собой носил, меня перестало раздражать. День пролетел незаметно. Я ждал звонка от полковника Сапрыкина.

Алексей Васильевич позвонил даже раньше, чем я предполагал:

— У нас тут, Шурик, неудача. Баринова мы в живых не застали. Кто-то опередил нас на несколько часов. Выстрел в голову в упор. В рабочем кабинете. Пистолет, видимо, с глушителем. Никто не слышал выстрела. Арканова найти не смогли. Дома сказали, что утром он уехал в командировку. Куда — не сообщил. Объявили его в розыск. Твоя версия очень заинтересовала самого Рамазана. Он больше других озабочен происшествием, хотя и расстроен, что в дело вмешалась ФСБ. Он понимает, что его казино теперь обязательно закроют и никакая дружба с ментами не поможет. Но поставить Рамазана в известность, не упоминая тебя как автора версии, мы были вынуждены. Он показал нам помощников Арканова. Твоих друзей из старенького «Москвича». Их сейчас допрашивают. Я приеду к тебе завтра. Составим официальный протокол допроса. Я все, чтобы тебя не задерживать, напишу заранее. Тебе останется только прочитать и подписать. В то же самое время, как и сегодня. Жди.

— Буду ждать, товарищ полковник.

Время незаметно подошло к ужину. Ужин мне уже после того, как все соседи по палате отправились в столовую, принесла Ирина. Как раз я и отдал ей трубку мобильника, надобность в которой у меня уже отпала. Ел я без ее помощи, самостоятельно, но с жидкой кашей справился быстро. От чая отказался по причине полного отсутствия вкуса чая в том напитке, который за него выдавали. Ирина начала устанавливать пузырек с физраствором для капельницы в стойку, когда зазвонил телефон. Оставив на время работу, она ответила и почти сразу протянула трубку мне.

— Кажется, снова полковник. Срочно требует.

— Слушаю, Алексей Васильевич.

— Шурик, будь осторожен. Арканов выехал в Екатеринбург. Это сообщили парни из «Москвича». Он знает, где ты, и намеревается до тебя добраться. Он же, видимо, застрелил Баринова. Я только что разговаривал с областным управлением ФСБ. Тебе высылают охрану. Два человека под видом больных будут постоянно находиться в холле рядом с твоими дверьми. Еще два человека останутся в машине внизу. Тебя прикроют, не волнуйся, но на всякий случай будь осторожен. Мало ли что. Ты у нас парень шустрый, бегать начинаешь самостоятельно. Вдруг позвонят и попросят спуститься. Не спускайся. Предупреди охрану, если такой звонок будет. Они блокируют выходы.

— Я понял, товарищ полковник.

— У меня все. До завтра.

— До завтра, товарищ полковник.

Я отключился от разговора и вернул Ирине трубку.

— Что-то серьезное?

— С чего ты взяла?

— Голос у полковника был серьезный.

— Пустяки. Арканов от них улизнул и выехал в Екатеринбург, чтобы убить меня. Он знает, где меня искать. Скоро приедет охрана из местной ФСБ. Меня будут охранять почти как члена правительства. Похоже, без моих показаний, которые еще не занесены в протокол, у следственной бригады нет никаких доказательств против Арканова. И он это понимает.

— Когда охрана приедет?

— Как соберутся, так сразу… Думаю, уже выехали. Вот-вот будут.

Ирина вздохнула и продолжила работу. Пузырек с раствором наконец-то был установлен. Я уже засучил рукав пижамной куртки и приготовил руку. Ирине осталось только подсоединить к пузырьку саму капельницу, которую она только что распаковала.

— За что мне такую иглу прописали? — ужаснулся я, глядя на капельницу. — За неуважение к рукам лечащего врача?

— Не переживай, — успокоила меня Ирина. — Большая игла втыкается в пробку пузырька. Для тебя есть маленькая.

Она приготовилась проткнуть большой иглой резиновую пробку, когда со скрипом открылась дверь в палату и вошел человек в синем врачебном операционном халате. В руках человек держал пластиковый пакет. Сам он, увидев меня, сильно заулыбался.

Я узнал его сразу.

— Привет, Шурик, — сказал Арканов. — Я буквально на несколько секунд забежал. Тебя проведать. Принес тут тебе кое-что.

— Привет, господин Арканов, — сказал я, наблюдая, как он держит пакет левой рукой за одну только ручку, а правая что-то в этом пакете ищет.

Пакет вдруг стал подниматься до горизонтального положения, потом у него лопнуло дно, и я увидел наставленный мне в грудь глушитель пистолета. Умирать не хотелось. Просто очень не хотелось умирать. Хотелось хотя бы Ирине успеть сказать, где я спрятал выигранные деньги. Чтобы зря не пропали. Но я понимал, что Арканов свидетеля в живых не оставит. И, поскольку я не мог оказать сопротивления, решил умереть спокойно и с достоинством. И закрыл глаза.

Открыл их от стука падающего тела и успел увидеть только, как выпрямляется Ирина, совершившая классический фехтовальный выпад, только вместо рапиры она использовала большую иглу от капельницы, которая вместо пробки от пузырька воткнулась Арканову в глаз. Она так и торчала оттуда вместе с самой капельницей. Но Арканов был еще жив. Упав, может быть, на какой-то момент и потеряв сознание, он уже пришел в себя и попытался сесть, нащупывая рукой оброненный пистолет. Пакет валялся в стороне от кровати. А пистолет, видимо, залетел под кровать. Арканов увидел это и полез за ним. Я ударил его рукой по затылку, но сам чувствовал всю бесполезность такого удара, лишенного и силы, и резкости. Я был еще слишком слаб.

И опять выручила Ирина. Стойка от капельницы была, конечно, на слишком тяжелой, но все же металлической и состояла из нескольких деталей. Ирина сначала схватила большой и тяжелый пузырек с физраствором и разбила его о затылок Арканова. Но тот упорно тянулся и, видимо, чуть-чуть не доставал до далеко отлетевшего пистолета. Ему не хватало совсем немного, но, главное, ему не хватало времени, потому что Ирина резко выдернула верхнюю часть стойки и этим металлическим штырем со всей силой, что набралась в ее худеньком теле, ударила, как копьем, в голову Арканову. Этот удар тоже не был опасным, но, очевидно, болезненным. Арканов намеревался, как мне показалось, встать, чтобы расправиться с Ириной, но, все еще стоя на четвереньках, выдернул из глаза мешающую ему капельницу. Что я мог сделать в этой ситуации, то я и сделал. Я просто перевалился через край кровати и упал на Арканова. Вес у нас был примерно одинаковый, и потому для него мое падение тоже было чувствительным. И все же он сбросил меня.

Что бы было дальше, предположить трудно, если бы не распахнулась дверь и в палату не вошли довольные собой и ужином мои соседи-менты. Они сразу оценили ситуацию. Арканов тоже и снова полез рукой под кровать. Он даже сумел достать пистолет за длинный глушитель, но не успел перехватить его в руке, как менты среагировали и бросились на него. Били они со вкусом. Даже мент с прокушенным пальцем сбросил с ноги тапочек и пинал Арканова в печень.

Признаюсь, несколько раз видел, как менты бьют безответных пьяниц. Никогда от этого зрелища удовольствия не получал. Но в этот раз, честно говоря, мне было приятно наблюдать за избиением, хотя одноглазый Арканов уже не сопротивлялся. Я на него за Ирину обиделся. Он ведь обязательно убил бы ее…