Глава 14
Финал

После принципиального решения о том, что «Штуки» будут выведены из дневных штурмовых подразделений, они еще в значительном количестве продолжали оставаться на Восточном фронте. Осенью 1943 года советские войска развернули мощное наступление на Украине, форсировав Днепр и освободив Киев. Вермахту – во многом благодаря поддержке с воздуха – удалось сохранить лишь один плацдарм на Днепре, в районе города Корсунь-Шевченковский. Однако этот плацдарм превратился для немецких войск в ловушку – в феврале 1944 года советское командование устроило своему противнику «Сталинград на Днепре». Показания источников сторон по поводу масштабов катастрофы, как всегда, значительно расходятся – по советским данным, из котла не удалось вырваться почти никому, по словам немцев, какое-то количество личного состава, бросив всю технику, все же вырвалось к своим. Бои на Украине стали едва ли не последней крупной операцией с массированным участием «Штук». Пикировщики были столь же эффективны против наземных войск, однако несли все большие потери от действий советской истребительной авиации. В книге «Рассвет над Киевом» А.В. Ворожейкин рассказывал:

«В синеве неба вижу стаю самолетов, за ней еще и еще. Фашистские бомбардировщики летят растянутой колонной из трех групп. Над ними «фоккеры». То, чего я больше всего опасался, случилось – противник оказался выше нас. С надеждой гляжу на восток, откуда должны прибыть наши истребители. Там никого. Произошло что-то непредвиденное. Значит, мы одни, не имея ни тактического, ни численного преимущества, должны суметь отразить налет «юнкерсов».

Невольно в голове промелькнула фраза Герасимова, на которую мы обиделись: «Если немцы разбомбят переправу, можете делать переворот у самой земли». Теперь мне эти слова уже не кажутся чересчур резкими. Увидев, что делается на Днепре, я понял, как важно сейчас не дать туда упасть ни одной фашистской бомбе. Если враг уничтожит мост, с какими глазами мы прилетим на свой аэродром? Нам, живым, перед мертвыми не будет никаких оправданий. (…)

Главное сейчас – набрать высоту: без нее нельзя достать «юнкерсов». И старательно жму на рычаг мощности мотора, хотя он уже и без того работает на полную силу.

Чувствую, как бурно колотится сердце. Кажется, от его ударов трясется самолет и мотор дает перебои. Гляжу на товарищей. Сачков с Выборновым уже сумели забраться намного выше, чем наша четверка. Это уже неплохо. Им высота необходима: они будут прикрывать действия нашей ударной группы. Тимонов идет со мной, в стороне – Кустов и Лазарев. Никто ни слова. Все, как бы экономя силы, молча приготовились к жестокой неравной схватке.

– Почему не возвращаетесь? – гремит раздраженный голос с наземного КП.

Понимаю: земля еще не видит надвигающейся опасности. Спешу предупредить:

– Пошли на перехват Ю-87.

Голос земли уже другой, одобряющий:

– Вас поняли. Действуйте!

На встречных курсах сближаемся быстро. «Фоккеры» неторопливо отходят от «юнкерсов» в сторону солнца, маскируясь в его лучах, как бы специально подставляя свои бомбардировщики под наш удар. Тактика фашистских истребителей понятна. Они думают, мы будем атаковать «юнкерсов» в лоб. Этого делать нельзя. Впереди у бомбардировщиков мощное вооружение, и огонь их группы будет сильнее нашего, поэтому «фоккеры» и дают нам свободно идти на лобовую атаку.

Ю-87 уже близко – вот они! Немедленно решить, как их разбить! И тут я окончательно убеждаюсь, что при встрече мы окажемся ниже их. Нужно набрать высоту, но тогда мы вряд ли сумеем атаковать раньше, чем они достигнут переправы. От таких мыслей пробирает озноб и рождается нетерпение, хочется приподнять нос своего «яка» и атаковать прямо в лоб. А потом? Потом мы проскочим их и уже не в силах будем догнать до бомбометания. Опасно! Мы должны действовать только наверняка.

Отказавшись от встречной атаки, разворачиваемся назад и летим с немцами параллельным курсом. Нужное решение для атаки пока не созрело. А может, его и нет? Бывают же безвыходные положения, когда победы достичь невозможно. Блажь! Это оттого, что приходится выжидать. Фронтовая аксиома – в воздушном бою нужно нападать первым. Но сейчас я чувствую, что это правило для нас вредно. Нужно подождать, а ждать страшно: с каждой секундой враг приближается к переправе. С КП кричат:

Почему не атакуете?

Так нужно, – бросаю в ответ. Опека земли раздражает.

Бомбардировщики летят, как на параде, красиво и грозно. От их спокойствия вкрадывается какая-то предательская неуверенность. Но вот я вижу, как пулеметы стрелков метнулись в нашу сторону и наиболее нетерпеливые начали стрелять. Белые нити трасс тают, не достигнув нас. Нервничают. Но нам нельзя нервничать. Сдерживаю себя от любого неосторожного движения. Мне пока ясно, чего хотят «юнкерсы», – они летят на переправу. А почему «фоккеры», как и мы, не спешат с нападением? Ах, вот в чем дело! Им выгодно подловить нас, когда мы пойдем в атаку на бомбардировщиков. С высоты они моментально проглотят нас, а уклониться от атаки – значит потерять время и дать бомбардировщикам прицельно сбросить бомбы. Дальше ждать нельзя. Остается один выход – спровоцировать фашистских истребителей. Передаю Кустову:

Чуть подойдем к «юнкерсам». Только пока не атаковать. Жди команды! Тебе – вторая группа, мне с Тимохой – первая.

Понятно! – отрывисто отвечает Игорь. – А кому третья?

– Это потом!

Едва мы подвернули к «юнкерсам», как фашистские истребители бросились на нас. Сачков с Выборновым, выполняя свою задачу, пытаются их задержать, но им это явно не под силу. Вражеские летчики – опытные пилоты и хорошо разбираются, что к чему. Только пара их остается с Сачковым, а четверка устремляется на нас. Их восемь. А где же еще пара? Она наверху, готовая в любую секунду прийти на помощь своим. Противник хорошо продумал маневр: на каждый наш истребитель послал одного своего, держа два в резерве.

«Фоккеры» явно хотят драться только на вертикальном маневре. Им, имеющим и скорость и высоту, это очень выгодно. Ну и пусть, мешать им не надо. Мы будем вести бой только на виражах, и нам не страшна никакая вражеская вертикаль. Самое большое преимущество «яка» в бою – вираж.

Четыре фашистских истребителя сближаются с нами. Они намереваются атаковать нас одновременно. Разумно. Мы и это используем. Только не спешить. Выход из-под ударов «фоккеров» должен быть для нас началом атаки по «юнкерсам». Успех в расчете маневра: опоздаем – сами попадем под огонь вражеских истребителей, поторопимся – они успеют довернуть и атаковать нас при сближении с бомбардировщиками. При любой нашей ошибке не прорвемся к «юнкерсам».

Бросаю взгляд вверх. Там Сачков дерется с парой «фоккеров». Два других вражеских истребителя, прячась в лучах солнца, парят над нами, выслеживая себе жертву. Они могут кого-то из нас подловить. Нужны очень точный расчет и осторожность. Четверка «фоккеров», разогнавшись на снижении, уже берет нашу четверку в прицел. Пора!

– Атакуем! – передаю Кустову. И, круто выворачиваясь из-под удара «фоккера», ныряю под головную группу «юнкерсов», а Кустов – под вторую. Вражеские истребители, разогнав большую скорость, не могут на развороте угнаться за нами. Они отстали. Это нам и надо.

Словно под крышей, очутился я под плотным строем бомбардировщиков. Кресты, черные большие кресты уставились на меня. Пропало солнце. Стало как-то темно и холодно. Неубирающиеся ноги фашистских бомбардировщиков зловеще шевелятся над головой, будто хотят схватить меня своими клешнями. Я очень близко от них. Скорость у нас одинакова, и мне кажется, что «як» застыл на месте. Теперь-то нужно торопиться. Чуть поднимаю нос истребителя и упираю его прямо в мотор «юнкерса». Посылаю очередь. Огонь хлестнул по гитлеровскому флагману. Из него посыпались куски. Он шарахается влево и бьет крылом соседа… Но что такое? На меня сыплется что-то черное, хвостатое… Бомбы! Скорей отсюда! И я, не успев испугаться, без промедления толкаю «як» вниз и в сторону. Черные тела бомб пролетают у крыла моей машины. Пронесло!

Секунда, чтобы осмотреться.

Ведущая девятка бомбардировщиков противника, освободившись от груза и потеряв строй, легко и быстро разворачивается назад. Вторую группу «юнкерсов» разгоняют Кустов с Лазаревым. И только третья летит в прежнем порядке. Теперь мы ее наверняка разобьем. Тимонов, прикрывая меня, схватился с двумя «фоккерами». Он не отпускает их от себя. Такая «игра» долго продолжаться не может. Ему очень трудно вести бой против двоих. Нужно помочь. А как с третьей группой «юнкерсов»? Можно повременить: она еще сравнительно далеко.

Заметив, что я приближаюсь, «фоккеры» оставили Тимонова в покое, уйдя вверх, в лучи солнца. Мы с Тимохой снова вместе. Надолго ли?

Я вижу, как взмывшие вверх гитлеровские истребители, словно отряхиваясь от неудачного боя, перекладывают машины с крыла на крыло, выбирая момент, чтобы свалиться на нас. Пока они опомнятся, немедленно устремляемся к третьей группе «юнкерсов». И тут я заметил на подходе четвертую стаю бомбардировщиков. Она летит намного ниже первых трех, очевидно, рассчитывая в сумятице боя проскочить незамеченной к переправе. Ловко придумано!

В это же время пара «фоккеров», до сих пор находившаяся в резерве, рванулась на Кустова и Лазарева. Они, занятые боем, могут не заметить этого, а «фоккеры», видать по всему, мастера – не промахнутся. Первая мысль: идти на помощь товарищам. Но как быть с четвертой и третьей группами «юнкерсов»?

На меня дохнуло какое-то бессилие и усталость. Но только на миг. Я вспомнил про Сачкова с Выборновым. Может, их послать на бомбардировщиков? Но они оба уже обволоклись целым роем «фоккеров». Очевидно, к противнику подоспели новые истребители и Сачков с Выборновым приняли их на себя. Эта пара твердо знает свое дело.

Переменившаяся обстановка требовала нового мгновенного решения. И оно пришло. Когда человек увлечен боем, и не просто боем, а стремлением победить, у него мысль работает до того направленно, что один взгляд – и сразу готовы оценка обстановки и новый замысел боя.

В моменты наивысшего напряжения руки и ноги опережают мысль, вступает в силу интуиция, выработанная в боях и ставшая как бы рефлексом. В воздушных схватках голова, мышцы работают по особым законам. Не успев даже передать Тимонову, чтобы он один отразил удар четвертой стаи «юнкерсов», и предупредить Кустова об опасности, лечу на выручку.

Мне хорошо видно, как Кустов сблизился с бомбардировщиками, которые все еще пытаются прорваться к Днепру, и в упор стреляет по ним. В то же время желтый нос вражеского истребителя подворачивается к Кустову. Неужели опоздаю?

Нужно упредить! От громадной перегрузки на повороте потемнело в глазах, но с полным усилием продолжаю вращать самолет, рассчитывая оказаться сзади фашиста. Наконец в глазах светлеет. Передо мной «фоккер», а перед ним Кустов. Дальше горящий «юнкере».

Стрелять! Скорее стрелять!.. Огонь, дым окутывают неприятельский истребитель. Из машины Кустова тоже выскочили искры и черный дым. Игорь как бы прыжком отскакивает в сторону и круто снижается. Успел-таки «фоккер» подбить его!

Где Лазарев? Он должен сейчас прикрыть своего ведущего, а то Игоря добьют вражеские истребители. Но Сергей, связанный «фоккерами», не может.

Кустов, поняв обстановку, передает:

– Меня охранять не надо: я один выйду из боя, а вы деритесь.

Как быть с третьей группой «юнкерсов», которую я думал разбить вместе с парой Кустова, а потом прийти на помощь Тимонову и завершить разгром бомбардировщиков?

Третья группа оказалась так близко от переправы, что без оглядки бросаюсь на нее. Все девять самолетов точно слились между собой в одну глыбу металла, грозно приближаясь к Днепру. А вдруг меня сзади уже атакуют? Кто тогда помешает «юнкерсам» отбомбиться?

Лихорадочно озираюсь. Около меня никого. Только в стороне вихрятся клубки истребителей. Это, наверно, все еще продолжают держать боем противника Сачков с Выборновым. Вижу, как Тимонов удачно подбирается к четвертой группе бомбардировщиков, плывущей у самой земли.

Мне сейчас тоже никто не помешает расправиться с третьей стаей «юнкерсов». А она, пока оглядывался, оказалась прямо над моей головой, и я, притормаживая истребитель, сбавил мощность мотора и упер нос «яка» прямо в правое крыло строя.

Момент – и в прицеле задний самолет. Его так удачно прошили снаряды и пули, что он сразу, пылая, закувыркался вниз.

Не теряя времени, бью по второму, третьему, четвертому. Вижу, как остальные рассыпаются в стороны. Вот только один почему-то замешкался. Небольшой доворот – и «юнкере», пытаясь выскользнуть из прицела, несется вниз. Но разве может уйти от истребителя такая неуклюжая махина? Оружие бьет безотказно. Сейчас полосну!..

Чувствую, что меня охватил азарт боя. Опасно: можно зарваться. Сдерживаю себя от новой атаки и, защищаясь от возможного нападения, швыряю «як» вверх.

Небо очистилось от вражеских истребителей, а все «юнкерсы», снижаясь, поодиночке уходят домой. Переправа спокойно работает. Тимонов разбил четвертую стаю «юнкерсов», попытавшуюся было прорваться к Днепру на небольшой высоте. На земле пылает множество костров. По ярко-красному цвету с траурной окантовкой легко догадаться, что это горят сбитые самолеты: от бензина всегда идет черный дым. А где же «фоккеры» и «яки»? Их в воздухе не видно.

Азарт боя проходит. Задача выполнена».

В этом фрагменте воспоминаний примечательны два момента. Во-первых, несмотря на численное превосходство советской авиации, краснозвездные истребители вновь вынуждены вести неравный бой, который завершается полным успехом только благодаря их исключительному мастерству и везению. Однако таким мастерством обладали далеко не все, и везло тоже не всем. Во-вторых, Ворожейкин подчеркивает мощное вооружение пикировщиков – очевидно, речь шла о модификации D-5 с установленными в крыле пушками.

К этому моменту не только советские истребители могли сравнительно легко расправляться с пикировщиками. Неуклюжие тихоходные машины становились добычей и штурмовиков Ил-2, и пикирующих бомбардировщиков Пе-2. Эти машины значительно превосходили «Штуку» по своим качествам и в руках опытного пилота превращались в прекрасный истребитель. Е.П. Мариинский вспоминал после войны:

«20 октября истребители соседней дивизии сопровождали восемнадцать пикирующих бомбардировщиков «Пе-2» во главе с гвардии полковником Полбиным на железнодорожную станцию Александрия. Бомбили с шестисот метров – выше была сплошная облачность. После отхода от цели первая девятка «Пе-2» встретила над немецким аэродромом на пересекающихся курсах двадцать «Ю-87». Сопровождающая «пешек» (так фронтовики называли «Пе-2») пара истребителей атаковала «Юнкерсов» и сбила двух из них. Вслед за истребителями и Полбин повел в атаку свои «пешки». Они сбили еще один «Ю-87». Остальные фашистские самолеты рассыпались во все стороны, стали уходить в облака и в глубь своей территории, сбрасывая бомбы.

В это время подошла еще группа из восемнадцати «Ю-87» под прикрытием шести «Me-109». «Пешки» сразу атаковали бомбардировщиков, а ударная группа наших истребителей под командованием капитана Груздева связала боем «мессеров».

«Пе-2» вели бой на виражах и вскоре разогнали и эту группу «юнкерсов». Истребители непосредственного сопровождения вели бой вместе с «пешками».

Одного из последних крупных успехов в своей боевой карьере пикировщики смогли добиться на Черном море. 6 октября 1943 года группа советских кораблей осуществила рейд против южного побережья Крыма. Жертвами «Штук» из 3-й группы 3-й эскадры пикирующих бомбардировщиков стали в итоге лидер эсминцев «Харьков», эсминцы «Способный» и

«Беспощадный». Первой советские корабли в половине девятого утра атаковала восьмерка самолетов из 7-й эскадрильи во главе обер-лейтенантом Хубертом Пелыдем. Зайдя со стороны солнца, «Штуки» добились трех прямых попаданий в лидер «Харьков» 250-килограммовыми бомбами. Одна из них, пробив корабль насквозь, взорвалась под днищем, две другие попали в носовые котельные отделения. Не решившись затопить корабль, командир соединения приказал взять «Харьков» на буксир. Это сыграло роковую роль в судьбе остальных кораблей. В начале одиннадцатого «Штуки» вернулись. На сей раз их главной целью стал эсминец «Беспощадный», который, несмотря на активное маневрирование и зенитный огонь, получил два прямых попадания. Корабль потерял ход, но остался на плаву. Близкими взрывами был также поврежден «Способный». Тем не менее попытки спасти все три корабля не прекратились. В 14.10 пятерка «Штук» снова атаковала корабли, первой же бомбой отправив на дно «Беспощадный». Два прямых попадания получил «Харьков», который в результате начал погружаться носом и затонул около 15.30. «Способный», получивший новые повреждения, попытался спасти экипаж обоих кораблей. В результате в 18.10 эсминец подвергся атаке 3-й группы 3-й эскадры пикирующих бомбардировщиков в полном составе. Участь его была предрешена, и после нескольких прямых попаданий корабль затонул. После этого командование Черноморского флота предпочитало держать крупные корабли подальше от района активных боевых действий.

Однако такие успехи становились все реже, а потери – все больше. Характерной в этом плане является судьба Алвина Берета, одного из асов Люфтваффе, воевавшего с первых дней Второй мировой. В октябре 1943 года он был командиром 1-й группы эскадры «Иммельман» и имел на своем счету более 900 боевых вылетов. От огня советской зенитной артиллерии он получил ранение в ногу. Вернувшись в строй, Берет начал летать на «Густаве», однако был сбит 30 марта 1944 года северо-восточнее Ясс и погиб.

Все чаще пикировщики применялись против партизан. К примеру, в ноябре 1943 года 3-я группа 1-й штурмовой эскадры бомбила партизанские базы в районе города Лида в Белоруссии. Впоследствии эта группа действовала на центральном участке советско-германского фронта.

В первой половине 1944 года «Штуки» начали ускоренными темпами выводить с фронта. Их производство было прекращено. К концу лета 1944 года в Люфтваффе осталось лишь одно подразделение дневной авиации, вооруженное «Штуками». Это была 3-я группа 2-й штурмовой эскадры «Иммельман» под командованием знаменитого Ганса-Ульриха Руделя. Причины, которые побуждали самого прославленного пилота рейха хранить верность устаревшей конструкции, не вполне ясны. Судя по всему, он просто не хотел пересаживаться с самолета, которым овладел весьма хорошо, на новый тип машины, более сложный в управлении. Учитывая популярность Руделя и степень его влияния, ему это позволяли. 3-я группа до конца войны сражалась на «Штуках», что, разумеется, приводило к значительным потерям. К примеру, в ходе попыток отразить советское наступление под Киевом

в конце 1943 года в течение одной недели погибли три кавалера Рыцарского креста – обер-лейтенанты Херлинг, Фрицше и Крумминг. Кроме того, «Густавами» было вооружено по одной эскадрилье в составе 1-й и 77-й штурмовых эскадр. Тем не менее в 1944 году до остановки производства германская промышленность выпустила более тысячи «Штук».

В 1944 году «Штуки» воевали в основном на южном участке советско-германского фронта. Причем советские истребители, действовавшие в этом районе, видели в воздухе Ju-87 гораздо больше и чаще, чем это позволяли реально находившиеся в распоряжении немцев силы. Объясняется это достаточно просто. Помимо Люфтваффе, «Штука» находилась на вооружении ряда государств-сателлитов Третьего рейха. Причем чем более рискованным становилось использование пикировщиков на фронте, тем щедрее немцы раздавали их своим союзникам.

Венгрия в 1943 году получила 45 совершенно устаревших «Берт» и 12 «Дор» различных модификаций. Поставки Ju-87D-5 продолжались и в дальнейшем. Венгерские «Штуки» воевали на Восточном фронте вплоть до последних дней войны. На Восточный фронт попала и хорватская эскадрилья, которая в 1944 году получила несколько уцелевших к тому моменту «Рихардов». Эти машины были уже совершенно изношены и представляли для своих пилотов едва ли не большую опасность, чем для противника, однако исправно использовались в боях. Ju-87D получили и словацкие военно-воздушные силы, причем в Словакии была даже сделана попытка организовать в 1944 году собственное производство «Штук».

Полковник Ганс-Ульрих Рудель – самый известный пилот «Штуки»

Однако обладателем наибольшего среди всех союзников Германии числа пикировщиков стала Румыния. Румыния занимала особое положение среди сателлитов Третьего рейха, потому что обладала значительной по размерам армией, которую была готова целиком направить на Восточный фронт. Первые Ju-87B-2 в количестве 40 машин румыны получили еще осенью 1940 года, когда эти самолеты котировались весьма высоко. Румынские «Штуки» принимали участие в агрессии против Советского Союза с первых дней кампании в составе 6-й бомбардировочной группы. Однако по-настоящему крупные поставки начались в 1943–1944 годах, когда румынская авиация получила в общей сложности более 200 пикирующих бомбардировщиков, по преимуществу модификации «Дора». После капитуляции Румынии уцелевшие самолеты сражались против немцев.

Такой же была и судьба болгарских «Штук». Болгария получила 12 пикировщиков в 1942 году и еще 32 машины год спустя. Участвовали они в основном в операциях против югославских партизан. После перехода Болгарии на сторону антигитлеровской коалиции эти машины воевали против вермахта.

В итоге в последние полтора года войны румынские и венгерские «Штуки» встречались советским истребителям гораздо чаще, чем немецкие. Поскольку квалификация пилотов восточноевропейских стран была, как правило, ниже, уничтожались эти самолеты еще легче. Г.Н. Захаров вспоминал:

«Немецкая авиация в ту пору при каждом улучшении погоды пыталась бомбить наши войска, и для нанесения ударов противник использовал бомбардировщики

Ю-87 группами – от семи до тридцати пяти самолетов. Однако надежно прикрыть свои бомбардировщики немцы уже не могли, и большинство попыток нанести удар, как правило, заканчивалось неудачно».

Если говорить о все еще летавших днем немецких «Штуках», то теперь их приходилось в обязательном порядке прикрывать истребителями. В особенности это относилось к группе Руделя – допустить гибели прославленного аса руководство Люфтваффе никак не могло. Однако если не подпускать к нему советские истребители у экспертов истребительных эскадр еще получалось, то от попаданий зенитных снарядов не был застрахован никто. В марте 1944 года Рудель едва не попал в плен, попытавшись спасти экипаж совершившего вынужденную посадку самолета из своей группы. В своих воспоминаниях он подробно описывал предшествовавший этому воздушный бой:

«20 марта после семи вылетов в районы Николаева и Балты я вылетаю со своей эскадрильей в восьмой раз, это наша первая миссия за последние пять дней против Ямпольского моста. Небо ярко-синее, и можно предположить почти наверняка, что после такого длительного перерыва оборона будет существенно усилена зенитными средствами и защитой истребителей. Поскольку летное поле и сама деревня Раховка тонут в грязи, наша истребительная эскадрилья перебазировалась в Одессу, аэродром которой имеет бетонную взлетно-посадочную полосу. Наши «Штуки», оснащенные широкими шинами, способны гораздо лучше справляться с грязью и проваливаются в нее в меньшей степени, чем истребители. Мы договариваемся по телефону о рандеву в определенное время в 45 км от цели на высоте 5000 метров, прямо над приметной излучиной Днестра. Но, скорее всего, в Одессе возникают какие-то трудности. В точке встречи эскорта нет. Цель обозначена ясно, поэтому мы, естественно, решаем продолжать полет. В моей эскадрилье несколько новых экипажей. Качество их подготовки не такое высокое, как раньше. По-настоящему хорошие летчики к тому времени уже давно находятся на фронте, горючее для тренировочных полетов строго рационировано и составляет определенное количество литров на каждого человека. Я твердо верю, что если бы я сам был ограничен таким малым количеством, то не смог бы летать лучше, чем эти молодые пилоты. Мы все еще находимся в тридцати километрах от нашей цели, когда я предупреждаю: «Вражеские истребители». К нам приближается более двадцати советских Ла-5. Наш груз бомб затрудняет маневрирование. Я летаю оборонительными кругами, чтобы в любой момент можно было зайти в хвост истребителям, поскольку они намереваются сбить мой замыкающий самолет. Несмотря на воздушный бой, я постепенно приближаюсь к цели. Отдельных русских, которые пытаются сбить меня, заходя спереди, я разочаровываю своей мобильной тактикой, затем в последний момент я пикирую через самую их гущу и начинаю карабкаться вверх. Если молодые экипажи смогут продержаться до конца сегодняшнего дня, они многому смогут научиться. «Приготовиться к атаке – сомкнуть строй – атака!» И я пикирую на мост. Во время пикирования я вижу вспышки зенитных орудий, защищающих мост. Снаряды с визгом проносятся мимо моего самолета.

Хеншель говорит, что небо как будто покрыто клочками шерсти, так он называет разрывы зенитных снарядов. Наш строй теряет свою монолитность и разваливается, это делает нас более уязвимыми для атаки истребителей. Я предупреждаю тех, кто ковыляет позади:

«Скорее догоняйте, мы боимся не меньше вашего».

Ни одного ругательства не срывается с моего языка. Я закладываю вираж и с высоты 300 метров вижу, как моя бомба взрывается рядом с мостом. Значит, дует ветер.

«Ветер слева, поправка влево».

Прямое попадание бомбы с нашего третьего по счету самолета уничтожает мост. Кружась вокруг, я обнаруживаю позиции зенитных батарей и отдаю приказ атаковать их.

«Сегодня им достанется», – высказывает свое мнение Хеншель.

К несчастью, два новых экипажа немного отстали во время пикирования. Лаги отрезают их. Один из этих самолетов изрешечен пулями и проносится мимо меня в направлении территории, занятой противником. Я пытаюсь догнать его, но я не могу бросить из-за него всю эскадрилью на произвол судьбы. Я ору на него по радиотелефону, я ругаю его, но ничто не помогает. Он уходит, снижаясь, к русскому берегу Днестра. За ним тянется узкая полоска дыма. Он без сомнения мог бы продержаться в воздухе еще несколько минут, как другие, и долетел бы до наших окопов.

«У него нервы сдали, у этого идиота», – комментирует Фиккель по радиотелефону. В этот момент я не могу больше заниматься подбитым самолетом, поскольку должен попытаться удержать вместе наш потрепанный строй, и маневрирую в западном направлении, используя оборонительные круги. Через пятнадцать минут красные истребители уходят и мы в обычном строю направляемся к нашей базе».

Обращает на себя внимание, во-первых, резкое снижение качества подготовки немецких летчиков, во-вторых, практически полная беззащитность «Штук» перед вражескими истребителями. К этому моменту в большинстве подразделений Люфтваффе сложилась ситуация, когда кадровый состав достаточно четко разделился на две половины: постепенно уменьшавшийся в размерах «костяк» из асов-ветеранов и недостаточно обученная молодежь, которая несла большие потери. Ветераны, на которых ложилась основная тяжесть воздушных боев, выбивались из сил и рано или поздно совершали роковую ошибку.

Основной целью пикировщиков в этот период окончательно стали советские войска на фронте, на удары по объектам в ближнем тылу сил уже, как правило, не оставалось. Рудель в своих воспоминаниях описывал типичные вылеты лета 1944 года:

«Используя бомбы и пушки, мы атакуем танки, колонны грузовиков с бензином и продовольствием, пехоту и кавалерию. Мы наносим удары с высоты от 10 до 200 метров, потому что стоит отвратительная погода.

Вместе с другими самолетами, оборудованными 37-мм пушками, я отправляюсь на танковую охоту на предельно низкой высоте. Вскоре остальные экипажи остаются на земле, поскольку, когда мой самолет поврежден, я должен использовать другой, и так, пока исправных противотанковых машин совсем не остается. Если требуется слишком много времени, чтобы заправить целую эскадрилью, я приказываю быстро залить горючее в мой самолет, и вдвоем с другим летчиком мы совершаем дополнительные полеты между общими вылетами. Обычно наших истребителей в воздухе нет, русские используют все свое численное преимущество против нас одних. Во время этих воздушных боев мне трудно маневрировать, поскольку я не могу нажимать на педали, я использую только одну ручку управления. Но до сих пор я получал повреждения только от зенитного огня, хотя и во время каждого вылета, а это достаточно часто. Во время последнего боевого вылета в тот день я лечу на обычной «Штуке» с бомбами и двумя пушками двухсантиметрового калибра. С помощью этого оружия нельзя пробить даже среднюю по толщине танковую броню. Предположительно красные не ожидают, что мы появимся так поздно, наша единственная цель – установить места их концентрации и составить общее представление о ситуации, которая имеет важнейшее значение для завтрашнего дня. Мы летим вдоль двух дорог, которые идут на север в направлении Балты. Солнце уже садится, слева впереди над деревней Фалешти поднимаются огромные облака дыма. Возможно, там все еще румынские войска. Я отстаю от эскадрильи и лечу над деревней, меня встречает сильный зенитный огонь. Я вижу массу танков, за ними – большую колонну грузовиков и мотопехоты. Любопытно, что на танках по два-три запасных бака с горючим. Меня словно озаряет вспышка: они больше не ожидают нашего появления и хотят сегодня вечером прорваться в самое сердце Румынии, в район нефтяных месторождений и тем самым отрезать весь наш южный фронт. Они пользуются сумерками и темнотой, потому что днем они не могут двигаться, когда у них над головой кружат мои «Штуки». Вот почему танки оснащены дополнительными баками, это означает, что они могут прорываться даже без своих грузовиков. Это крупная по масштабам операция, и они уже ее начали. Я сейчас вижу это совершенно ясно. Только мы одни знаем, что происходит, значит, вся ответственность лежит на нас. Я отдаю по радиотелефону приказ:

«Эта атака имеет важнейшее значение».

«Бомбы сбрасывать поочередно».

«Атакуйте на малой высоте, пока не кончатся боеприпасы».

«Бортстрелкам также открыть огонь по машинам».

Я сбрасываю бомбы и начинаю охоту на танки со своими 20-миллиметровыми пушками. В другое время было бы чистой тратой сил стрелять по танкам из оружия такого калибра, но сегодня иваны везут баки с горючим. И тут они просчитались. После первых же бомб русская колонна останавливается и затем, под прикрытием свирепого зенитного огня, пытается двигаться дальше, сохраняя строй. Но мы не даем себя запугать. Только сейчас они поняли, что мы настроены серьезно. Они в панике разбегаются прочь от дороги, сворачивают в поля и беспрестанно кружат, выполняя все известные им оборонительные маневры. Каждый раз, когда я стреляю, я попадаю в бак разрывным или зажигательным снарядом. По всей видимости, горючее протекает сквозь щели, некоторые танки, которые стоят в тени холма, взрываются с ослепляющими вспышками. Если взрывается их боезапас, небо перечеркивается настоящим фейерверком, а если танк везет некоторое количество сигнальных ракет, они осыпают все вокруг невообразимой цветовой гаммой.

Каждый раз, когда я захожу в атаку, я сознаю ответственность, которая лежит на нас, и надеюсь, что нам удастся добиться успеха. Какое счастье, что мы засекли эту колонну именно сегодня! У меня кончаются боеприпасы, я уже уничтожил пять танков, но в поле все еще несколько чудовищ, некоторые из них продолжают двигаться. Я должен еще как-то им отплатить».

Разумеется, эффективность ударов по советским танкам была в реальности намного ниже, чем в отчетах пилотов «Густавов». К этому моменту в войска в массовом порядке поступали новые Т-34-85, а легких танков Т-70, действительно уязвимых для 37-миллиметровых пушек, становилось все меньше.

Немногочисленные штурмовые соединения Люфтваффе превращаются в 1944 году в «пожарные команды», которые перебрасываются туда, где советские войска в очередной раз прорывают фронт, в тщетных попытках остановить вражеское наступление. Летом 1944 года группу Руделя перебрасывают в Прибалтику, а затем вновь возвращают на южный участок фронта. 3-я группа 3-й штурмовой эскадры действует в Крыму до мая 1944 года, затем ее перебрасывают в Румынию, а оттуда – в район Вильнюса.

В Прибалтике Рудель снова чуть не попадает в плен – сам Рудель рассказывал об этом в своих мемуарах:

«Мы летим низко над водой, заходя с юга, погода пасмурная, я ничего не могу различить дальше 700–800 метров. Сейчас прямо впереди я вижу темную движущуюся массу: дорога, танки, грузовики, русские. Я немедленно кричу: «Атака!» Тут же почти в упор оборона открывает огонь прямо по моей машине: стреляют сдвоенные и счетверенные пулеметы, автоматы, все ярко освещено вспышками. Я лечу на высоте 30 метров и столкнулся с самой серединой осиного гнезда. Не пора ли выбираться отсюда? Другие самолеты развернулись веером по обе стороны от меня, и оборона не уделяет им такого внимания. Я кружусь и бросаю машину из стороны в сторону, выполняя самые сумасшедшие оборонительные маневры, чтобы избежать попаданий, я стреляю не целясь, потому что попытка выровнять машину для более точного прицеливания означала бы непременную гибель. Когда я достигаю танков и машин, немного набираю высоту и пролетаю прямо над ними, я каждую секунду жду попадания. Это все кончится плохо, моя голова такая же горячая, как и металл, с визгом проносящийся мимо. Через несколько секунд раздается громкий стук. Гадерман кричит: «Мотор горит!» Попадание в двигатель. Я вижу, что двигатель не дает нужных оборотов. Пламя лижет кабину.

«Эрнест, прыгаем. Я немного наберу высоту и буду лететь, сколько смогу, чтобы убраться с пути русских. Недалеко я видел наших парней». Я пытаюсь подняться выше – я не имею представления о нашей высоте. Темная нефть на остеклении кабины, я больше ничего не вижу и сбрасываю фонарь, чтобы хоть что-то разглядеть, но это тоже не помогает, языки пламени закрывают все вокруг.

«Эрнест, прыгаем прямо сейчас».

Двигатель запинается и трещит, останавливается, работает снова, останавливается, работает… Наш самолет станет нашим крематорием вон на том лугу. Мы должны прыгать!

«Мы не можем, – кричит Гадерман, – высота всего метров тридцать». Ему сзади лучше видно. Он тоже сбросил свой фонарь, оборвав провод интеркома. Мы больше не можем говорить друг с другом. Его последние слова: «Мы над лесом!» – я тяну на себя ручку изо всех сил, но самолет отказывается карабкаться вверх. Гадерман сказал, что мы летим слишком низко, чтобы прыгать с парашютом. Можем ли мы сесть? Возможно, что да, даже если я ничего не вижу. Для этого двигатель должен работать, пусть и неустойчиво.

Я медленно убираю газ. Когда я чувствую, что самолет стал проваливаться вниз, я бросаю взгляд по сторонам. Я вижу, как земля проносится мимо. Мы сейчас всего на высоте 6–7 метров. Я напрягаю мышцы на случай удара. Неожиданно мы касаемся земли, и я выключаю зажигание. Двигатель останавливается. Может быть, нам пришел конец. Затем что-то грохочет, и я больше уже ничего не помню.

Я ощущаю что-то вокруг себя, следовательно, я еще жив. Я пытаюсь восстановить в памяти: я лежу на земле, я хочу встать, но не могу, я пригвожден к земле, боль в ноге и голове».

Эффективность противовоздушной обороны советских подразделений постоянно росла, и это было еще одной причиной, по которой потери «Штук» становились все выше. Страницы мемуаров Руделя, относящиеся к последнему году войны, буквально заполнены упоминаниями о гибели его товарищей. В Румынии 3-я группа 2-й эскадры пикирующих бомбардировщиков оказывается буквально в окружении после того, как румынские войска переходят на сторону противников Германии. Тем не менее группа продолжала совершать боевые вылеты. Советский летчик-истребитель Ф.Ф. Архипенко вспоминал о боях с самолетами эскадры «Иммельман»:

«Через 5—10 секунд впереди справа увидел группу бомбардировщиков Ю-87, около 40 самолетов, уже строивших боевой порядок для атаки наших наземных войск. Переходим в атаку всей группой с тем, чтобы не дать возможности прицельно бомбить наши войска. Прицелы в пикирующих бомбардировщиках Ю-87 были отличные, атаковали они с крутого пикирования и были в состоянии угодить бомбой в танковый люк. Среди немецких пикировщиков, на Ю-87, воевал и Ханс-Ульрих Рудель – самый высоконагражденный из всех воинов гитлеровской Германии.

Атаку сорвали, но не успели разделаться с этой группой, как подошла вторая, затем третья. Провели три воздушных боя, группа моя рассыпалась, по радио дал команду выходить на свою территорию».

Конец 1944 года группа встретила в Венгрии, где совместно с венгерскими пикировщиками наносила удары по наступающим советским войскам. Во время одного из вылетов Рудель получил ранение в ногу – меткими стрелками оказались советские танкисты, которые обстреляли «Штуку» из закрепленного на башне ИСа крупнокалиберного пулемета ДШК. В начале 1945 года Гитлер лично запретил Руделю подниматься в воздух – полеты на «Штуке» к этому моменту были изощренной формой самоубийства. Что успешно доказал сам Рудель, продолжая совершать боевые вылеты и получив в феврале серьезное ранение в ногу осколками зенитных снарядов. Никакой опыт и мастерство не могли компенсировать недостатков устаревшего самолета.

Несмотря на то что подразделение Руделя, по его собственным словам, действовало весьма активно и добивалось больших успехов, в мемуарах советских летчиков, касавшихся последних месяцев войны, Ju-87 не фигурируют. Одна группа была иголкой в стоге сена, которая уже не способна была повлиять на развитие ситуации даже в локальных масштабах. Чаще всего со «Штуками» имели дело советские наземные части – изношенные и некомплектные машины постоянно попадались им на захваченных немецких аэродромах.

Финал: ночной штурмовик Ju-87, сбитый в районе Праги (1945 год)

Впрочем, на счету советских асов к этому моменту было уже достаточно «лаптежников». Например, из 62 вражеских машин, засчитанных И.Н. Кожедубу, 18 являются «Штуками». Сколько Ju-87 сбил другой прославленный ас, А.И. Покрышкин, достоверно не известно, споры до сих пор вызывает и общее число уничтоженных им немецких самолетов, которое, по некоторым данным, превышает 100 штук. Достоверно известно, что однажды он уничтожил три пикировщика в одном бою, а последнюю «Штуку» завалил под конец войны, 14 января 1945 года. На счету Ф.Ф. Архипенко два десятка «лаптежников», по полтора десятка – на счету К.А. Евстигнеева и Н.Д. Гулаева.

Конец войны 3-я группа эскадры «Иммельман» встретила в западной Чехии, где благополучно сдалась американским войскам. Так закончился боевой путь последнего соединения, воевавшего на «Штуках».