Глава 1
— Эй, ты снова там уснула, энке?
— Не называй меня так, — привычно буркнула я. Впрочем, ни злости, ни обиды я не испытывала. Да и как их испытывать, если этот темноглазый паршивец обзывается все девятнадцать лет моей жизни? Сколько себя помню, братец очень любил меня позлить.
— И что за мазня на этот раз? — поинтересовался он, придирчиво окидывая взглядом холст. — Опять это??? Энке, сколько можно? Почему ты снова нарисовала это место?
Я пожала плечами и облизала губы. На языке остался сладковатый привкус краски, значит, я снова не заметила, как взяла кисточку в рот. Глупая привычка, от которой с детства не могу избавиться.
Люк приложил ладонь козырьком ко лбу, всматриваясь в раскинувшееся перед нами озеро.
— Нет, ты объясни! — не унимался он. — Вот объясни! Перед тобой такая красота! Озеро чистейшее, водопад хрустальный, в воду сосны смотрятся, каждый камушек на дне видно, каждую рыбешку. Небо лазурное, облака, словно взбитые сливки. Кра-со-та! А ты что нарисовала? Вот что?
— Отстань, — буркнула я и прищурилась, рассматривая картину. Если я всегда была увлечена рисованием, то Люк с самого детства обожал слова. Он играл с ними, словно на нить нанизывал, собирал в длинные изящные предложения, создавая из известных букв что-то поистине удивительное и новое.
Меня всегда восхищало это в брате. Впрочем, ему я об этом не говорила. Потому что, несмотря на свой талант, он все равно был редкостным засранцем.
— Энке! Ты где? Ау??
— Отвали! — рявкнула я, когда Люк попытался схватить меня за ухо и нарочито покричать в него, словно в рупор. — Пошел вон, придурок! И не называй меня энке!
— А кто же ты? — схохмил гаденыш. — Ты себя в зеркало видела? Энке и есть!
Я отпихнула его от себя и потянулась к тряпке, вытереть руки. На мне предусмотрительно было надето короткое платье до колен и без рукавов. И, конечно, я снова вся была в краске. А если учесть, что мне опять захотелось нарисовать ту самую картину, то и краски в основном были темными: черно-синяя, немного темной охры и жженой умбры, вкрапления малахитовой зелени и самая малость кобальта. И очень много огня — красно-черного, жгучего, как перец, страшного, как смерть.
Люк демонстративно сплюнул, а я поморщилась.
— Веди себя прилично.
Он снова плюнул — смачно, с оттяжкой, и я, не удержавшись, стукнула Люка по вихрастой голове. Это я зря, конечно, потому что мерзавцу только этого и надо было. Скрутил меня за секунду, повалил на траву и сверху уселся. И давай меня в землю лицом тыкать.
— Проси прощения, презренная энке! — выкрикивал паршивец, а сам еще и ржал, как лошадь. Я извивалась ужом, пытаясь сбросить его с себя, но какое там! Мой братец даром, что старше всего на год, но уже на голову выше и гораздо крупнее меня. Собственно, он удерживал меня в таком положении, кажется, вообще без усилий.
— Убью! — вопила я, пока этот гаденыш хохотал. Почему-то с самого детства у Люка любимое развлечение — издеваться над младшей сестрой.
— Проси прощения! — гоготал он.
— Слезь с меня! Придурок!
Он снова ткнул меня лицом в землю.
— Энке! Проси прощения!
— Я тебя в озере утоплю! Задушу… ночью… Вот только…
— Только что, энке? — издевался Люк. — Только личико умоешь?
Не знаю, каким чудом мне все-таки удалось вывернуться. А вернее, не чудом, просто братцу надоело меня держать, вот и ослабил захват. Я перевернулась, а потом резко ударила зазевавшегося Люка босой пяткой в голень.
— … ты! — резко выдохнув, ругнулся он.
— Все Таре расскажу! — пригрозила я, но от греха подальше отскочила от разъяренного братишки.
— Убью! — заорал он.
Я завопила и кинулась вниз по склону. Мягкая трава приятно щекотала ноги, и нестись по ней было одно удовольствие. Люк вопил на пригорке, но уже беззлобно, и, кажется, бежать за мной не собирался. Это правильно, потому что не зря меня прозвали «крылатой». Догнать меня было не так-то просто.
— А я твою мазню сейчас в озеро скину! — припугнул братец. — Ева! Иди сюда немедленно!
Я хмыкнула. Ага, уже и имя мое вспомнил. Не энке, значит. Ну-ну.
Несмотря на угрозы я знала, что Люк никогда не покусится на мои рисунки. Как бы мы не злили друг друга, но разрушить что-то из того, что мы создавали, было немыслимо. Никогда, ни при каких условиях я не тронула бы его рукописи, так же как и он — мои холсты. Так что на этот счет я была спокойна. К тому же убежала я уже довольно далеко, под сень леса, и побрела, легко ступая по чуть влажному мху. Чуть глубже зайди, и набредешь на заросли дикой малины, сладкой, душистой. К ней я и отправилась, решив подкрепиться, пока брат успокоится. Люк не злопамятный, и долго злиться не умеет. Так что через полчасика, когда вернусь, он наверняка уже будет валяться на травке, жевать соломинку и глазеть в облака, сочиняя какой-нибудь сонет.
Ягоды наполнили рот сочной, ароматной мякотью, и я зажмурилась от удовольствия. Присела возле куста, набирая полные ладошки малины и раздумывая, стоит ли сорвать немного противному брату. Но потом вспомнила, как он возил меня лицом по траве, ухмыльнулась и отправила всю сладость в рот. И чуть не застонала от блаженства. И хмыкнула. Главное отмыться теперь. А то мало того, что я в красках, так еще в соке травы, кусках земли, а теперь еще и в красных разводах от сочных ягод. Если Тара увидит меня в подобном виде, ее удар хватит.
Я захихикала, представив себе эту картину, и потихоньку пошла к озеру, доедая из ладошки ягоды. Влажный мох чуть пружинил под ногами, тихо шелестела листва, пели птицы… Птицы? Я прислушалась и нахмурилась. Странно, но ни одной птичьей трели слышно не было. И это в лесу, в полдень, в ясный и погожий день? Может, гроза будет?
Раздумывая над странным поведением пичуг я остановилась, закинула голову. Свистеть меня научил братец еще лет в шесть. Тогда мы прятались за конюшней, и там свистели до тех пор, пока не начинали ныть щеки. Или пока не приходил конюх с хворостиной и не прогонял нас. Но тогда мы всего лишь перемещались на задний двор, за пристройки прислуги.
И сейчас я легко свистнула, подражая песне малиновки. Прислушалась, но в ответ не раздалось ни звука.
Внезапно стало не по себе. Показалось, что кто-то стоит в зарослях, наблюдая за мной. Зверь. Хищник. Тот, кого учуяли птицы и замолчали, опасаясь привлечь к себе внимание чудовища.
Я передернула плечами и взглянула на пригорок. Он просматривался отсюда сквозь заросли ольхи и лиственницы, а там был Люк, свет, безопасность… совсем близко. И чего я испугалась, глупая?
Вздохнув, я пошла в сторону озера, стараясь не бежать и не желая признаваться себе, что струсила. Но возле воды мой странный и необоснованный страх уже показался мне глупостью. Здесь, в тихой заводи было столь мирно и безмятежно, что все опасения мгновенно вылетели из моей головы. Еще раз оглянувшись на притихший лес, я пожала плечами и стянула платье. Я не боялась, что меня увидят. Здесь просто не могло быть посторонних.
Тронула ногой воду и улыбнулась. Нагретая на солнце, она ласково коснулась моей кожи, словно поцеловала. И с радостной предвкушающей улыбкой я пошла в воду, с каждым шагом погружаясь все глубже. Знакомое с детства озеро мягко приняло меня в свои объятия, словно играя набегающей мягкой волной. Я нырнула, открыв глаза в глубине, проплыла мимо затонувшего в прошлом году ствола сосны и выплыла почти у водопада, откидывая назад волосы. И, охнув, хотела заорать, но мне этого не позволили, прижав к крепкому телу и закрыв рот ладонью.
— Тихо, — мужской голос прозвучал выше моей головы, и я замерла. Но не от того, что послушалась. А от того, что онемела от ужаса. Голос был не просто незнакомый. Чужак был нездешний. В его голосе мягко перекатывался пурпурный амарант и цвет серого железа. Он был чуть хриплый, словно жженый кофе, и жуткий, как бесконечный черный.
— Тихо… — теперь он наклонил голову так, что моей щеки коснулись чужие губы. И оставили на ней влажный след.
Я дернулась в панике, осознав, что этот мужчина с жутким голосом меня… лизнул?
— Сладкая… — хрипло сказал он, продолжая прижимать меня к себе. И тут я осознала еще одну пугающую деталь. Нет, не пугающую. Шокирующую. Настолько, что если бы он не закрывал мне рот, я уже визжала бы на весь лес. Да какое там! Мой дикий вопль наверняка разбудил бы и батюшку в его покоях!
Потому что прижимающееся сзади тело было… обнаженным. Всей своей кожей, каждым ее кусочком я ощутила это тело: твердое, словно камень, горячее и… у-у-у….. мне захотелось взвыть. Мужчина однозначно был возбужден.
Все-таки я выросла с братом, и некоторые отличия между телами мужчин и женщин усвоила давным-давно. И сейчас в мою поясницу упиралось как раз это самое отличие. Да так, что угрожало меня проткнуть, словно вертел жареную куропатку!
— Сладкая, яркая энке… Красивая… — медленно и чуть слышно протянул он, и мужская ладонь легла на мои бедра, поглаживая их. Я вздрогнула.
Темный дух меня забери! Да он что же, принял меня за дикую лесную энке? Нет, ну брату я еще могу позволить такую наглость, но постороннему?! Злость придала сил, и, вспомнив наши потасовки, я резко двинула локтем мужчине под ребра, одновременно выворачиваясь из захвата и уходя в воду. Нырнула, набрав воздуха, рванула в сторону, под водопад, зная, что за стеной воды подземный грот. Но чужак в жизни его не найдет! Глаза привычно открыла, осмотрелась, не останавливаясь. В глубине лишь покачивающиеся водоросли, и никаких признаков незнакомца. Я снова сделала сильный гребок, уходя еще ниже, к самому дну, туда, где нависали козырьком стены грота. Лаз был узкий, маленький, даже Люк туда не мог пройти. Сердце колотилось, как сумасшедшее, сжигая воздух, перед глазами уже мелькали пятна оранжевые цвета…
Я коснулась рукой скалы. И в то же мгновение чужая ладонь прикоснулась к моей спине. Паника взорвалась внутри мешаниной красок, я обернулась так резко, насколько это вообще возможно в толще воды. Мои длинные волосы на миг закрыли обзор, но когда прядки освободили лицо… От подступившего к горлу страха, кажется, сгорел весь воздух в моем теле. Потому что на меня смотрел арманец. Это был он, точно он, хоть я и никогда не видела живого арманца. Но их внешность знакома каждому ребенку в королевстве. Мощное сильное тело с гладкой кожей. Совершенно белые длинные волосы. Желтые звериные глаза. Тара говорила, что огонь их сущности выжигает почти все краски с тел арманцев. И, будучи ребенком, я все недоумевала, как такое может быть…
И сейчас один из них, один из проклятого племени белых демонов, спокойно смотрел на меня сквозь толщу воды. Более того, он улыбался, приближаясь. Кажется, его забавляла эта игра… Я оторвала взгляд от его лица, вокруг которого плавали белесые пряди, и мельком глянула на тело арманца. О, духи земли и неба! Да он же просто огромный! Даже верзила Хлыст — и тот не такой мощный! Конечно, в воде все предметы кажутся больше, но сдается мне, что и на суше это чудовище окажется не намного меньше!
Понимание вывело меня из ступора, и я рванула в сторону, уцепилась за скалу, и ударила его пятками в живот. Сразу обеими, так сильно, как только смогла. И стоило арманцу на миг отклониться, — скользнула в лаз, отчаянно страшась, что не успею, что он выдернет меня за ногу, схватит. Воздух уже закончился, и в груди жгло от невозможности вздохнуть. И почти теряя сознание, я вынырнула в подземной пещере, жадно вдыхая и откидываясь на спину. Но отдыхать не стала. Хоть и знала, что лаз маленький и узкий, но все же было не по себе. О способностях арманцев ходили легенды, вдруг он действительно может обернуться змеей и пролезть за мной следом?
Сама не своя от ужаса, я доплыла до кромки воды и вылезла, стуча зубами. И только тут подумала, как я без одежды выйду из пещеры. Но даже это уже не казалось мне таким страшным, как оставшийся в озере демон.
И следом пришла еще одна мысль. Арманец. Во владениях короля. Совершенно спокойно купается в Озере Жизни, заповедном и недоступном для всех, кроме королевской семьи.
Это… вторжение?
Дрожь колотила меня все сильнее, и я уже не знала, от чего — от холода, или сдавливающей горло паники.
* * *
К счастью, я довольно часто бывала в этом гроте и пещерах, любила слушать здесь тишину и смотреть на подземное озеро. Иногда — рисовать. И потому, зная свою способность перепачкать все, что только возможно, всегда держала тут запасное платье, чтобы Тара не слишком ругалась, когда я снова появлюсь дома, как чумазая проходимка.
И сейчас я натянула простое серое одеяние — торопливо, не попадая в вырез. Дрожащими руками застегнула многочисленные пуговички. Вода с волос капала на ресницы, и я откидывала раздраженно мокрые пряди, ткань липла к телу, не желая расправляться, а петельки путались. Плюнув, я застегнула их через одну и выскочила из пещеры.
Через холм я неслась, как сумасшедшая, уже внизу пригорка истошно завопив:
— Люк!!! Люк! Скорее!
Голова брата показалась над зарослями, и он сделал мне страшные глаза, пытаясь что-то сказать, но я не обратила внимания.
— Люк! Арманцы…
— Антарея Евантреида! — громогласно и, как всегда высокопарно, протянул женский голос, и я привычно вздрогнула. Все-таки наша наставница порой казалась мне страшнее всех белых демонов на земле. Люк скривился и закатил глаза, пользуясь тем, что стоит перед Тарой так, что она не может видеть его лицо. Но наставница, похоже, обладала сверхъестественным зрением. Или просто хорошо нас с братцем знала. Как бы там ни было, она отвесила Люку подзатыльник, и он сконфузился, не смея возразить. Порой меня очень веселило, что крупный двадцатилетний братец теряется перед сухонькой, неестественно прямой Тарой, едва достающей ему до плеча.
Впрочем, один лишь авторитет нашей суровой наставницы возвышал ее до невообразимых высот. Она окинула меня возмущенным взглядом:
— Антарея Евантреида, — Тара приподняла бровь, что выдавало высшую степень ее негодования. — В каком вы виде, юная виа? Что за дикое своеволие? Вы похожи на лесную энке!
Я чуть не завопила. Да я всегда на нее похожа! И что с того?
— Демоны! — выпалила я. — Белые демоны! Я видела одного в… — я запнулась. Все-таки рассказывать, при каких именно обстоятельствах я видела арманца, не стоило. — Возле озера! Я видела его возле озера!
— Ты уверена? — Тара быстро осмотрела меня.
— Да!
И, видимо, что-то в моем взгляде все же заставило наставницу поверить, что мне не почудилось, и что я не витаю в своих воображаемых картинах.
— Быстро во дворец, — резко приказала она, обшаривая прищуренным взглядом кромку леса и безмятежное озеро. — Живо!
Люк хотел было возразить, но один взгляд на Тару убедил его этого не делать. Впрочем, и сама наставница не собиралась оставаться на холме и, развернувшись, пошла в сторону здания.
— Люкреций, Антарея, не отставайте!
Мы слаженно скривились от упоминания наших полных имен, схватили мои краски и холст, и бросились вслед за Тарой. Лишь на миг задержавшись, я окинула взглядом пейзаж. Но ничего пугающего или настораживающего не заметила. И птицы снова пели…
* * *
По тревоге были подняты крылатые стражи, а нам с Люком запретили покидать пределы дворца. Целую неделю. Так что мы уже изнывали от скуки! Но ослушаться батюшку, конечно, не посмели. К тому же, если брат и сомневался в том, что мне не привиделось, то я-то была твердо уверена! Арманец точно был, живой, а не воображаемый, как уверял меня и окружающих Люк. Я слишком хорошо помнила его мокрое тело и руку, прижимающую меня, не дающую двигаться. И лицо в воде, и длинные белые волосы, плывущие за ним. И глаза. Эти глаза снились мне, и я просыпалась с воплем ужаса, так что Кармели, моя кормилица, всерьез за меня переживала и оставалась ночевать в моей спальне. И это при том, что я уже давно взрослая! Но, побухтев для вида, я вздохнула с облегчением, зная, что кормилица рядом.
Стражи никого не нашли. Я была благодарна отцу за то, что он не усомнился в моих словах и ни разу не позволил себе посмотреть с недоверием, как Люк, и пробурчать «а может, тебе снова померещилось, Ева?»
Нет, отец воспринял мое сообщение не только с доверием, но и с глубокой тревогой, которую он столь тщательно скрывал от нас, своих детей. Но мы все равно ее замечали. Я не лезла в политические дела, у меня была совсем другая жизненная задача, это Люк когда-нибудь должен будет надеть корону и взять в руки жезл управления королевством. Но я была принцессой и, конечно, знала, о чем шепчутся придворные. В коридорах нашего летнего поместья, как и во дворце столицы, было слишком много закоулков и тайных ходов, а я всегда была слишком любопытным ребенком. И частенько сидела за гобеленом в кабинете короля, прислушиваясь к разговорам, которые решали судьбы наших рас. Конечно, отец знал о моем присутствии, но не возражал. Во-первых, он считал, что наследники должны быть в курсе происходящего в мире, во-вторых, понимал, что мы никогда и ни при каких обстоятельствах не сможем ничего рассказать врагам или просто сболтнуть по глупости. Наша кровь не позволит нам это сделать.
Так что я знала, насколько неспокойно на границах с миром арманцев. Стена стояла прочно, крылатые стражи несли свою службу исправно, контролируя подступы в наш мир, но все же то здесь, то там случались набеги и локальные вторжения. Это было похоже на укусы змеи — стремительные, неожиданные, болезненные, но пока не смертельные. Словно ядовитая кобра вздумала бы поиграть со своей жертвой, и жалила бы, насмехаясь. К тому же все чаще стали пропадать люди. Когда я слушала доклады первого советника о вторжениях демонов, мой мир окрашивался в тревожные цвета лилового и багряного. Такие же, как на моих картинах…
Но за неделю стражи так и не нашли никаких следов арманца. Словно он просто испарился. Или почудился мне. И вот эта невидимость, и столь дерзкое проникновение на территорию королевства испугали меня до колик. Ведь демон не только не боялся, он чувствовал себя спокойно и даже вольготно, он собирался развлечься… кем же надо быть, чтобы так вести себя в самом сердце вражеской территории? Кем?
Ответ на этот вопрос я не нашла, но воспоминания сильно портили настроение. И тревога не отпускала. Я даже ничего не рисовала, словно не могла взять в руки кисть. Прошла еще неделя, и нам с Люком разрешили покидать дворец, правда, теперь рядом находились крылатые стражи, так что о купании голышом в озере можно было забыть. Впрочем, мне и не хотелось лезть в воду, каждый раз я с содроганием вспоминала лицо арманца и нервничала.
Но постепенно я успокоилась. Через месяц уже не вскакивала среди ночи с воплем, и кошмары почти перестали меня мучить.
К нам собиралась делегация фойров, и поместье украсилось цветами циана и ультрамарина в честь гостей. Всюду развесили голубые и лазурные шелка, имитируя волны, украсили помещения колбами с рыбками и морскими звездами, а дорожку — ракушками и белым песком. Приготовления в поместье шли полным ходом, и это отвлекало от воспоминаний и тревожных мыслей. Я нарисовала морской пейзаж, и его тоже повесили в главном зале.
Конечно, летняя резиденция была значительно скромнее, чем наш дворец в столице, но и она поражала красотой и гармонией. И если честно, я любила поместье на Озере Жизни гораздо больше помпезного и роскошного дворца.
Фойры были уже на подъезде к порталу, а я все никак не могла выбрать платье. Впрочем, это для меня обычная проблема. Мои служанки устали предлагать мне наряды и уже, кажется, перетаскали сюда весь гардероб, который был далеко не маленький! Я почти потерялась в бесконечном ворохе кружев, шелков, батиста, рюшей и оборок! Кармели возлежала на кресле, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень утомления.
— Ева, тебе идет синий! — в очередной раз попыталась убедить меня кормилица. Я скривилась. Порой моя чрезмерная чувствительность к цветам и их сочетаниям играла со мной злую шутку. Цвета я не просто видела. Я их ощущала кожей. Слышала ушами. Вдыхала, как запах, и чувствовала на языке. И то, что для всех остальных было просто синим, для меня дробилось на множество оттенков, сплеталось в бесконечное количество тонов света, тьмы и переходов от одного к другому. Потому мне иногда так трудно было определиться и выбрать что-то подходящее.
Сложность еще усугублялась моей внешностью. Не зря братец всю жизнь дразнил меня лесной энке. Я действительно была не похожа на представителей нашего рода — темноволосых и кареглазых. Во мне всего было… слишком!
Я бросила быстрый взгляд в зеркало и вздохнула. Слишком яркие, темно-рыжие с брусьяным красным оттенком волосы. Кожа золотистая, с мазками бронзы на скулах. Губы словно дикая малина. И глаза… Ну почему мне не достались такие глаза, как у Люка или отца? Красивые и глубокие темно-карие, похожие на лесные каштаны? Нет же! У меня радужка сверкала малахитовой зеленью и светилась серебряными искрами афалина.
И вот как с такой внешностью обижаться на снисходительное «энке»? Ведь только лесные девы были столь щедро наделены красками! Правда, их в нашем мире почти не осталось. Энке — дети природы, и были почти неразумны, словно звери. Даже говорить не умели. Наш прадед пытался охранять лесных дев, потому что другие расы слишком часто ловили их для собственного развлечения. Неоспоримым достоинством дикарок была красота, а недостатками — совершенная необучаемость, и разум, близкий к звериному. И потому такое сравнение для меня, наследницы короны — просто оскорбление.
Я вздохнула и, сдавшись, ткнула пальцем в ближайший ворох тканей.
— Это надену. И хитар принесите, — я окинула выбранное платье быстрым взглядом. — Палевый, — горничные переглянулись, и я привычно пояснила, — Розовато-бежевый…
Через час я была готова, и поправляла перед зеркалом складки хитара, скрывающего пламя моих волос и покровом спускающегося на плечи. Благо, брови и ресницы у меня темнее, так что под слоем пудры и краски, призванной скрыть мою природную яркость, я выглядела даже прилично.
Скромное платье до пола нежного оттенка розового пепла, с высоким кружевным воротником, жемчужными пуговичками и длинными, несмотря на жару, рукавами. Конечно, в моих легких платьях было гораздо удобнее, но я никогда не спорила и не роптала против норм этикета. Более всего я боялась подвести отца, или увидеть в его глазах неодобрение. Поэтому все необходимые церемониальности всегда выполняла безупречно. Батюшка был очень добр к нам с Люком, никогда не стеснял нашу свободу — до разумных пределов, конечно, всегда находил для нас время, не смотря на чрезмерную занятость, и мы старалась не расстраивать его.
Стоило мне подумать о нем, как дверь открылась, впуская короля Идегоррии.
Горничные склонились, приветствуя его, и я тоже присела в реверансе. Но тут же выпрямилась и бросилась ему на шею.
— Папа! Какой ты сегодня красивый!
— Ева, — он с улыбкой чуть отстранил меня, рассматривая. Тихонько вздохнул. — Ты тоже, милая. Хотя под слоем всех этих белых красок я почти не узнаю свою дочь.
— Ничего, как только гости покинут дворец, я снова превращусь в твою дикарку! — рассмеялась я, с удовольствием рассматривая короля. Право, втайне я считала отца и брата самыми красивыми мужчинами на земле. Люку я, конечно, никогда подобное не сказала бы, напротив, всячески его дразнила и подтрунивала, но вот отцом любовалась открыто. Да и не только я. Энгер Арвалийский считался красивейшим мужчиной королевства вполне заслуженно. Даже в своем почтенном возрасте он оставался стройным и подтянутым, с сильными руками скульптора и трепетными пальцами живописца. Глубокие темные глаза с вкраплениями золота всегда смотрели на мир с неизменным выражением добра и понимания. Аккуратная борода обрамляла твердый подбородок, а волосы всегда были собраны низко на затылке изящной серебряной заколкой. Это был подарок жены, с котором Энгер никогда не расставался. В детстве, помню, я очень любила рассматривать вещицы, сделанные мамой, каждый раз поражаясь, как из металла и камней можно было создавать столь невесомые и ажурные украшения. Как жаль, что саму матушку я совсем не помнила…
— Ты так похожа на Ирис, — светло улыбнулся отец. Я знала, что внешне пошла в родительницу, хотя и отличалась характером. Королева слыла очень мудрой и спокойной правительницей. После ее ухода за реку Бытия отец так и не женился вновь. Хотя, конечно, у него были фаворитки, но я относилась с пониманием к этой стороне мужской жизни.
Лицо короля омрачилось тенью грусти, как бывало всегда, когда он вспоминал супругу. Порой я даже завидовала тому, насколько сильно он ее любил. Хотела бы и я когда-нибудь встретить мужчину, который полюбит меня столь же трепетно.
— Фойры к нам надолго? — спросила я.
— Не думаю, — улыбнулся король. — Но нам важны связи с морскими побережьями, поэтому постараемся расположить гостей к сотрудничеству.
— Говорят, принцесса фойров весьма красива! — лукаво протянула я. — И послы уже присматривают ей мужа! Давай отдадим морским Люка?
Отец щелкнул меня по носу.
— Ты же знаешь, что твой брат останется в Идегоррии, и когда-нибудь станет королем. А вот ты, милая, вполне возможно покинешь нас, обретя счастье в чужих землях.
Я хмыкнула и скривилась. Сделала испуганные глаза.
— Только не отдавай меня морским! Они же едят сырую рыбу! Ужас! Да у них наверняка изо рта воняет! Фу!
Горничные прыснули, а отец закатил глаза.
— Ева! Ну что за ребячество, — пожурил он. Впрочем, я видела в темных глазах золотой свет смеха. Король сделал вид, что задумался. — Тогда, может, инфант желтых песков?
— Папа! Они моются раз в год! Когда в пустыне начинается сезон дождей!
— Ведающие Путь?
— Ты смерти моей хочешь? Петь все их гимны с утра до вечера? Да я же с ума сойду!
— Земные прародители?
— Не-е-ет!!! Они сидят в своих норах под землей и боятся солнечного света! Папа!
— Их подземный город спорит сиянием с самим солнцем, Ева, и ты прекрасно это знаешь, — с улыбкой напомнил отец. И снова вздохнул. — Тебе не угодить. Но ты ведь понимаешь, что однажды тебе придется сделать выбор, дочь. Род созидающих должен продолжиться.
— Вот пусть Люк этим и займется, — обрадовалась я. — К тому же он и так уже без устали практикуется в этом нелегком деле! — ляпнув это, я прикусила язык, а горничные захихикали. Отец же, кажется, чуть смутился.
— Ева, ты что, следишь за братом? — по возможности строго спросил он. Я округлила глаза в притворном недоумении, и король покачал головой. — Люк тоже женится в свое время, но и тебе нужен достойный муж, Ева. Я не вечен…
— Ты будешь всегда! — я порывисто обняла отца.
Иногда у нас заходили эти разговоры, но я знала, что отец не будет меня неволить. А все, чего я хотела — жить той жизнью, что уже была у меня. В наших землях, рядом со своей семьей я была совершенно счастлива. Конечно, я мечтала о прекрасном принце, особенно после волшебных историй, вычитанных в книгах, или очередного сонета Люка, которые он посвящал всем своим пассиям. Но эти перспективы казались мне очень и очень отдаленными.
В дверь осторожно постучал советник.
— Ваше величество, Ваше высочество, — поклонился он отцу и мне. — Стражи портала передают, что послы морских фойров пересекли границу.
— Благодарю, Анэр, — улыбнулся король и снова взглянул на меня, согнул руку в локте. — Позвольте проводить вас в тронный зал, прекрасная принцесса?
— Сочту за честь, мой повелитель, — присела я в глубоком безупречном реверансе.
Люк уже ждал нас в зале, и я тайком показала ему язык. Братец ответил тем же. Правда, так, чтобы папа не видел. Но как только глашатай известил о прибытии гостей, моего брата как подменили. Исчезла несерьезная веселость, а лицо приняло величественный и непроницаемый вид. Гордо выпрямленная спина, безупречные одежды синего и золотого цвета, взгляд прямой — право, я гордилась своим братом. И любовалась им.
А также старалась быть достойной таких родственников и потому тоже сидела так, что наставница кивнула одобрительно.
Послов была дюжина, и за маской непроницаемости я не смогла сдержать любопытства. Все же, фойры — редкие гости. В общем-то, они не слишком отличались от людей, разве что удивительными зелеными волосами, треугольными, почти безгубыми лицами, и глубокими синими глазами всех возможных оттенков морских глубин. Я не была в их городе, построенном на тысяче островков, с белыми мостами и мостиками, соединяющими клочки суши, но, разумеется, слышала о нем и видела на картинах. Когда же послы приблизились, я увидела и еще одно отличие: щелевидные отверстия за ушами — жабры. Фойры были амфибиями. Их взгляды одобрительно скользили по украшениям в духе их родины и надолго задерживались у моей картины. То, что было привычно для нас, на остальные расы производило неизгладимое впечатление.
Послы приблизились и склонились в поклоне перед нами. Вперед выступил главный — старик, волосы которого были похожи на бурую тину, а голые участки кожи за ушами перечеркивались сморщенными засохшими полосками. Верховный советник уже не мог дышать под водой, с возрастом жабры фойров высыхали. После всех необходимых приветствий и церемоний, обмена любезностями и цветистыми заверениями в дружбе, затянувшихся почти на час, мы, наконец, вздохнули свободнее. И первым делом верховный советник, представившийся совершенно непроизносимым именем, указал на картину.
— Я слышал об искусстве созидающих, но первый раз увидел столь наглядный пример, — даже в его обезличенном голосе проскользнул рокот морского шторма. — Кто нарисовал это?
— Моя дочь, принцесса Идегоррии Антарея Евантреида, — спокойно ответил отец. Но я услышала удовольствие в его голосе. Гости уже сгрудились напротив холста и даже покачивались в такт бьющимся на полотне волнам. Впрочем, это нельзя было назвать полотном в общеизвестном смысле. Море на картине выплескивалось через край, разливалось в пространстве, шумело прибоем и шуршало о гальку пляжа. Там кричали белые чайки, порой вырываясь в тронный зал и задевая завороженных фойров крылом. Там пахло солью и йодом так, что послы жадно принюхивались и блаженно жмурили свои необычные глаза.
И, кажется, с трудом удерживались от того, чтобы не шагнуть в мою картину.
Мы с Люком быстро переглянулись и улыбнулись. А я подумала, что это они еще не слышали то, что сочиняет мой брат…
— Потрясающе, — прошептал верховный посол. — Ваше искусство поистине бесценно. И великолепно, — он склонился передо мной в поклоне. — Примите мое глубочайшее восхищение, Ваше Высочество.
— Я рада, что моя картина доставила вам удовольствие, фьер Анххарамоитет, — размеренно и плавно произнесла я. Люк выдохнул рядом со мной. А я чуть улыбнулась и продолжила: — И, конечно, буду рада, если вы соблаговолите принять это полотно в качестве подарка.
Верховный советник склонил голову, и я увидела, как разлилась в блеклых глазах цвета мурены благодарность. Потому что вещица с каплей эликсира созидающих — почти бесценный дар.
— Почту за величайшую честь, принцесса, — ответил посол.
Вечером был торжественный прием в честь гостей, на который съехались придворные и родовитые представители нашего королевства. И только глубокой ночью я наконец-то смогла удалиться в свои комнаты, смыть ненавистную краску и снять неудобное платье, в котором уже успела свариться. Я прошлась по комнате, с удовольствием подставляя обнаженное тело прохладному ветерку, что долетал в открытые окна. И подумала, что с радостью сейчас окунулась бы в прозрачные воды Озера Жизни…
И сразу вернулись воспоминания.
Я обхватила себя руками от внезапного приступа озноба. Он накатывал всегда, стоило мне подумать об арманце, о желтых глазах, что смотрели на меня сквозь толщу воды. Тряхнула головой, избавляясь от пугающих мыслей. Даже отцу я не рассказала, как именно произошла моя встреча с ним. Вряд ли я могла поведать королю о том, как мужчина прижимал меня к своему обнаженному телу, как проводил языком по моей щеке, пробуя на вкус… Как его ладонь скользнула по моим бедрам, лаская.
Я снова потрясла головой. Сегодня был слишком тяжелый день, и мне просто нужно отдохнуть. Так что, быстро искупавшись, я отправилась в постель.
* * *
На следующий день Люк повез фойров показывать наши достопримечательности, коих в землях Идегоррии было немало. Я представила, как будут ахать морские, увидав наши радужные фонтаны или ходящие деревья, ветвями задевающие облака. Когда такой исполин неожиданно поднимается, с его корней осыпается земля, а когда он делает шаг в сторону, даже самые стойкие не удерживаются от изумленно-испуганного вскрика. И это лишь кусочек чудес моего мира, который столь прекрасен, что даже за девятнадцать лет своей жизни я не устала им восхищаться.
Верховный посол остался во дворце и до обеда разговаривал с отцом, уже приватно. А после попросил позволения поговорить со мной. Признаться, меня это несколько удивило, но, конечно, я не могла отказать гостю.
Снова нарядившись в длинное платье, головной покров и умастив лицо белилами, я неторопливо шла по дорожке нашего сада, ведя неспешную беседу с послом. Морской слушал меня, кивал, рассматривал розы и орхидеи, но мне чудилось, что мыслями он был далеко. Мы дошли до резной беседки, и я пригласила гостя войти.
Внутри беседки мягко светились бутоны плетущегося вьюнка, и на первый взгляд казалось, что цветы живые. И лишь приглядевшись можно было понять, что ажурная решетка, стебли, лепестки и соцветия вырезаны из дерева и являются единым целым.
— О, работа Его Величества? — понимающе воскликнул посол. Я любовно провела пальцем по живым, тонким листьям и лепесткам, кивнула.
— У отца мало времени на созидание, — с искренним огорчением сказала я. — Почти все дни он посвящает государственным делам. Поэтому вещей, созданных королем, так мало… Увы.
— Увы… — эхом отозвался посол и снова замолчал, как-то бездумно рассматривая беседку. В его глазах плескалось вечное море, а в самой глубине его зарождался шторм.
Словно вдруг на что-то решившись, старик повернулся ко мне.
— Ваше Высочество, Антарея… Вы знаете, я всегда считал род созидающих уникальным.
Он замолчал, словно вновь задумался и, кажется, его мысли не нравились послу. Шторм нарастал.
— Так и есть, фьер Анххарамоитет, — с легкой улыбкой сказала я, пытаясь разрядить неожиданно тревожную атмосферу. — Как и род морских фойров! Мы все уникальны, каждый по-своему.
— Да… но созидающие… Вы способны на то, что не может никто на земле. — посол снова уставился на бутон вьюнка. — Например, ваша картина, принцесса. В ней есть душа. Жизнь. Счастье. Она заставляет наши сердца биться в такт волнам. Она дарит забвение… Вы знаете, что такое забвение, принцесса? Конечно, нет. Вы еще слишком молоды. Ваше сердце не обижено разочарованиями и бедами… Как бы мне хотелось, чтобы оно осталось таким навсегда…
Посол снова замолчал.
— Я тоже, фьер Анххарамоитет! — отозвалась я, снова улыбнувшись. Непонятные речи старика меня тревожили, а взгляд немного пугал. Он резко отвернулся от бутона, который рассматривал, и взглянул мне в лицо.
— Ваше Высочество, скажите, вы не хотели бы посетить нашу страну? Марена очень красива, ваша душа порадуется морским пейзажам, а сердце успокоится при виде бесконечности воды. И вы сможете создать еще сотни… тысячи таких же прекрасных картин. Мир фойров будет рад вам, Антарея. Вы любите море, иначе не смогли бы создать такую жизнь на куске холста. У нас вам будет хорошо.
Я несколько смущенно смотрела на старика, не зная, что ответить на его настойчивое приглашение. Надеюсь, он не собирается меня сватать за своего отпрыска?
— Фьер Анххарамоитет, — начала я, в очередной раз порадовавшись, что удалось не сломать язык на его имени. — Я ценю ваше любезное приглашение. И постараюсь посетить прекрасную Марену в самое ближайшее время…
— Нет! — ответил посол столь резко и не по этикету, что я растерялась. Но сразу же исправился и уточнил уже спокойно: — Я имел в виду, что приглашаю вас отправиться с нами уже послезавтра. Когда делегация вернется домой. И вы могли бы посетить нашу страну уже через два дня.
Он улыбнулся, но отчего-то эта улыбка не показалась мне радостной. И желания воспользовасться его приглашением не вызывала.
— Вряд ли я смогу сделать это столь скоро, — как можно вежливее ответила я. Хотелось отделаться от сумасшедшего посла и вернуться в комнаты, где можно снять, наконец, платье и хитар, а также сбросить узкие туфли на каблуке.
Но фойр неожиданно схватил меня за руку, так что я с трудом удержалась от желания вскрикнуть. И покосилась на садовую дорожку, надеясь увидеть отца или кого-нибудь из придворных. Увы, там было пусто.
— Вы должны поехать со мной, Антарея! — совершенно забыв о правилах приличия, воскликнул посол. — Должны! У вас морская душа, я вижу это в ваших картинах! И ваших глазах!
Так вот в чем дело! Я перевела дух, осторожно высвобождая ладонь из цепкой хватки посла. Неужели он решил, что во мне есть примесь морской крови? Конечно, мои глаза слишком необычны для созидающих, и в них плещутся оттенки волн, но все же это ведь не причина хватать меня? И, надеюсь, эта престарелая амфибия не помышляет о том, чтобы лично взять меня в жены? О, лесные духи….
Видимо, что-то все же отразилось на моем лице, потому что фойр вздохнул и отошел на шаг. Его лицо, испещренное морщинами и возрастными пятнами, вытянулось и снова стало бесстрастным.
— Я напугал вас, прошу простить, — глухо пробормотал он. — И все же… Обещайте подумать, Ваше Высочество. Над моим предложением. Гарантирую вам полнейшую неприкосновенность в Марене. Как и подобает принцессе…
— Благодарю, фьер Анххарамоитет! — я склонила голову. — Несомненно, я рассмотрю ваше предложение и посоветуюсь с отцом. Возможно, мы в ближайшем будущем сможем посетить вашу страну с ответным визитом…
— Будущее… — лицо посла чуть скривилось. И вновь внутри глаз блеснули отголоски шторма. — Как было бы хорошо, если бы оно у нас было…
Я промолчала, не зная, что ответить. Конечно, старикам свойственно огорчаться о минувшей молодости, и, пожалуй, у этого посла, древнего, как окаменевший коралл, действительно, будущего почти не осталось. Но что я могла на это ответить? Сочувствие лишь обидит старика, а слова утешения не помогут. И потому я не стала ничего говорить.
Мы еще прошлись по садовой дорожке, и я показала один из радужных фонтанов, но всем нутром ощущала, что посол меня не слышит. Он был мысленно где-то далеко, возможно, покачивался на волнах своего моря, в глубины которого уже не мог уйти. Или рассматривал синие молнии шторма, что бушевал в его воспоминаниях. Как бы там ни было, когда мы разошлись, я вздохнула с облегчением.
Вечером вернулись уставшие, но довольные послы, и за ужином уже вполне дружески все обсуждали увиденное на прогулке. Верховный молчал, сидел в стороне и лишь иногда смотрел на меня. Его коричневые жабры слабо шевелились, словно рот издыхающей на суше рыбы.
Вечером был потрясающий фейерверк. В ночном небе расцветали цветы, вспыхивали тысячи звезд, заслоняющие красотой настоящие, неслись крылатые кони и пролетали искрящиеся птицы.
Люк схватил меня за руку.
— Идем, первый танец, — поклонился он мне церемонно и добавил чуть слышно: — Энке!
Я фыркнула, но сдержалась от желания как следует треснуть оболтуса по глупой башке. На глазах у послов и всего двора делать этого, конечно же, не стоило. Напротив, я склонила голову, присела в изящном реверансе и пошла в круг, прикасаясь к ладони Люка лишь кончиками пальцев. Музыка была обычной, сочиненной придворным менестрелем, а вот слова… Братец лукаво улыбнулся, когда певчий запел. Песня, сочиненная Люком, наполняла душу тихим светом. Разливалась в пространстве квинтэссенцией любви и покоя, будила воображение и пробуждала фантазии. Она обволакивала присутствующих мягким покрывалом нежности и будоражила кровь, словно хмель. От этих слов хотелось жить и верить, что все в жизни сбудется. Даже самая смелая мечта обязательно станет реальностью.
Люк улыбался, кружась со мной на паркете тронного зала, придворные награждали нас восторженными аплодисментами, а морские послы смеялись от разлитого в воздухе счастья.
Музыка закончилась, и я повернула голову, скользнула взглядом по толпе. Поймала одобрительный взгляд отца. И удивилась, увидев спину верховного посла. Он весьма невежливо покинул тронный зал, не дождавшись окончания танца.
Король проследил направление моего взгляда и чуть нахмурился. Но лишь на миг. Почти сразу его лицо разгладилось, а в глазах снова разлилась привычная теплота.
Утром делегация морских фойров уедет к границам портала и вернется в свою страну. Так что эта ночь обещала быть жаркой.
* * *
Мне не хотелось вставать на заре, чтобы проводить фойров, но отец настоял. Само собой, ослушаться я не посмела. И теперь стояла на площадке перед ступенями, уже предвкушая момент, когда гости, наконец, покинут дворец. Король был доволен, и я поняла, что удалось достичь столь желанных договоренностей.
Люк отчаянно пытался скрыть зевоту, и я незаметно фыркнула. Уходя вечером в свои покои, я видела братца в одном из коридоров с молоденькой Мадлен, одной из юных виа нашего королевского двора. И судя по довольному блеску карих глаз, их общение было удачным.
Я покачала головой, решая задачу, стоит ли пожаловаться отцу. Конечно, я понимаю, Люк — молодой, привлекательный мужчина, но помимо этого он еще и наследник престола. А ведет себя, как глупый ребенок, дорвавшийся до сладкого, пробуя все подряд, и запихивая в рот куски, до которых только может дотянуться. Такими темпами скоро образуется целый легион девиц, которых братец успел испортить! Хорошо хоть наша кровь не дает зачать ребенка без должного ритуала, а то король уже несколько лет назад стал бы дедушкой.
С другой стороны, из-за таких сложностей с деторождением от рода истинных созидающих остались лишь мы трое…
Я тихонько вздохнула. Капли эликсира пробивались и в других представителях рода, но такой полноводной рекой был разлит лишь в наследниках. А это значит, что, как бы я ни упрямилась, однажды мне придется выйти замуж. Эликсир нужно передать, и желательно чтобы мое потомство было многочисленным.
Я чуть скривилась, осознавая перспективы.
Между тем церемония прощания уже подходила к концу. Благо, она была не столь официальна и затянута, как приветствие. Так что уже через каких-то полчаса гости покинут наши владения. Предвкушая момент, когда смогу вздохнуть свободно, я улыбалась морским совершенно искренне. И удивилась, когда верховный посол попросил позволения сделать мне подарок. На его ладони лежала ракушка, почти обычная, если не считать тонкого рисунка, изображающего морскую волну.
— Мой подарок, конечно, не идет ни в какое сравнение с вашим бесценным даром, Ваше Высочество, — сказал старик, чуть прикрыв от яркого света свои глаза, полностью лишенные ресниц. — Но смею надеяться, что и он будет вам полезен…
— Благодарю вас, фьер Анххарамоитет, — я уже произносила его имя, даже не волнуясь. И улыбнулась, пытаясь смягчить уже надоевший официоз: — Мне очень приятно, правда.
Придворный маг с поклоном взял ракушку, подержал в ладонях, прислушиваясь. И лишь убедившись, что подарок не причинит мне вреда, передал в мои руки. Я поднесла подарок ближе к глазам. Простая и изящная вещица была по-своему прелестна. Сверху в дырочку продет простой шнурок — значит, ракушка носится, как медальон.
Я надела его на шею, все еще улыбаясь.
— Благодарю, — с улыбкой повторила я.
— Ваше Высочество, я хотел бы попросить вас, — как-то торопливо сказал посол, когда маг отошел. Отец и Люк разговаривали с остальными, прощаясь и заверяя в вечной дружбе между нашими родами.
— Я слушаю вас.
— Антарея… Позвольте старику так вас называть… Я прошу, чтобы вы пообещали мне кое-что.
— Что именно? — несколько удивилась я, ожидая снова услышать приглашение в Марену.
— Обещайте, что вы не снимете это украшение со своей шеи до полной луны.
Я чуть удивленно молчала. И посол подался ко мне, заглядывая в глаза. В глубине блеклых радужек сегодня был штиль, словно море в глубине посла уже смирилось со всем, что уготовила судьба. И более не волнуется.
— Обещайте мне, — тихо сказал фойр. Я недоуменно кивнула. Собственно, мне это было несложно, а старику, похоже, приятно. Маг подтвердил, что никакой опасности для меня в этом украшении нет, так почему бы не порадовать морского посла? К тому же ракушка действительно была красивой.
— Хорошо, я обещаю, — улыбнулась я.
Старик вздохнул и снова прикрыл веки, спрятав от меня мертвое море своих глаз.
— Спасибо, — сказал он так, словно это я сделала ему подарок.
И, еще раз кивнув, ушел.
Еще полчаса, и делегация расселась по экипажам и отбыла к границе. А я отправилась в комнату, уже по дороге скинув туфли и стянув изрядно надоевший головной убор.
* * *
После отъезда морских жизнь снова вернулась в привычную колею. С утра я убегала в лес или на озеро и рисовала до полудня, пока не наступала пора идти на занятия. Наставница все еще находила, чему обучить нас с братом, и мне казалось, что даже если я проживу тысячу лет, все равно не успею усвоить все те знания, что желала впихнуть в наши головы Тара.
Сегодня Люк был таким рассеянным, что наставница метко и хлестко обожгла хлыстом его пальцы. Отец был против физических наказаний, но порой, очень редко, Тара все же позволяла себе применить их. Впрочем, наказывать подобным образом могли лишь брата, меня за всю жизнь никто и пальцем не тронул. Люк взвился, очнувшись и выплыв из своего тумана, в котором витал, густо покраснел. Не столько от боли, сколько от негодования. Ну еще бы: его, наследного принца, взрослого парня ударили, словно мальчишку.
Я, не сдержавшись, захихикала и получила от Тары грозный взгляд. Наставница снова посмотрела на красного до багрянца принца.
— Если ваши мысли столь занимательны, может, вы расскажете о них и нам? — сурово осведомилась Тара. Я прыснула в кулак. Конечно, поведает, как же! Да там же из приличного будет лишь имя новой пассии. И то неизвестно. Сдается мне, что братец, дабы не путаться, всех зовет «моя прекрасная виа», или как-то так!
— Люкреций! Я вас слушаю! — похоже, наставница сегодня была не в духе.
Брат помялся и стал еще румянее. Я откровенно веселилась и наслаждалась его мучениями.
— Ну так что, Люкреций? Вы поведаете нам, о чем размышляли так упоенно, что не услышали ни одного моего слова?
— Я сочинял сонет, — сдавшись, буркнул Люк.
Я хмыкнула. Ну да, как же. Сочинял он.
— И вы даже можете нам его продекламировать? — приподняла Тара тонкие брови, так же, как и я, усомнившись в правдивости ответа.
— Он еще не готов, — не глядя на нас, соврал Люк. — Я не успел, вы меня отвлекли!
— Тогда, возможно, вы соизволите поведать нам самое начало? — не унималась наставница. Брат кинул на меня отчаянный взгляд, но что я могла сделать?
— Слушаем вас!
Глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, брат выдал:
Рассыпав золото по кронам,
Вино разбрызгав по листве,
Приходит осень. Очарован
Весь город ею в сентябре.
Я собираю урожаи
На полях ее любви
Она щедра, как будто знает,
Что дни ее здесь сочтены…
Люк замолчал, его багрянец спал, и теперь лицо брата сравнялось цветом с оперением голубиной шейки, став таким же сизо-серым. Удивительно, но совершенно спокойно декламируя свои опусы многочисленным придворным дамам, Люк всегда жутко робел, когда их слушала Тара или я. Возможно, наша оценка его творений была по-настоящему важна брату. Но как можно оценить волшебство?
Мы с наставницей молча смотрели, как кружат в воздухе золотые листья клена, как дрожит на них осенний свет. Вдыхали запах уже прелой травы, такой острый, такой бодрящий. Наблюдали, как медленно тает клочок неба, предгрозового, набухшего осенним дождем, а может уже и первым снегом. И ежились, несмотря на летнюю жару.
— Спасибо, Люкреций, — слабым голосом сказала Тара и вздохнула.
Наставница тоже была из созидающих, но вот эликсира ей почти не досталось. И слабый дар она с лихвой компенсировала настойчивостью и упорством. И все же мало кто мог устоять перед чудом истинного созидания.
— Занятие окончено, — сказала наставница и отвернулась. И, довольные, мы с Люком бросились вон, пока растроганная Тара не передумала.
Выскочив за дверь, мы с братом переглянулись и кинулись наперегонки к лестнице.
— Кто последний, тот помет дикой хараши! — объявил Люк. Я фыркнула.
— Братец, тебе что, пять лет? — поинтересовалась я и степенно пошла к ступенькам, гордо задрав подбородок. Люк чуть смутился и пошел рядом.
— И что, пошутить нельзя? — буркнул он. Я проплыла мимо, вздохнула глубже, и как понеслась к лестнице, подобрав юбки! Так что брат, не успев отреагировать, остался позади в мгновение ока! И, взлетев на галерею, захохотала, как сумасшедшая.
— Люк! Ты сам себя назвал пометом хараши! Я все расскажу Мадлен!
— Ах ты, подлая…! — задохнулся от такой наглости братец и кинулся за мной. К сожалению, в коридорах я не могла развить приличную скорость, да и юбки мешали. Так что возле моих комнат Люк меня все-таки поймал, повалил, пытаясь скрутить. Я заорала на весь дворец, обзывая брата совсем не так, как пристало говорить о наследнике престола. Но на наши вопли уже даже слуги не реагировали — привыкли. Да и как не привыкнуть, если мы ругались и орали друг на друга по пять раз в день? И каждый день искренне пытались друг друга прибить.
Только один голос мог положить конец нашей грызне. И он прозвучал.
— Мои дети ведут себя, как два диких волчонка, — вздохнул отец, стоя в дверях покоев Люка. — И вот как мне передавать вам управление королевством?
Брат слез с меня, а я села, сконфужено поправляя юбки и разметавшиеся волосы. Люк снова покраснел. Как девица.
— Прости, отец, — покаялся он. — Я не сдержался.
К чести Люка, он никогда не пытался выставить меня виноватой в наших конфликтах.
— Что вы не поделили на этот раз? — осведомился король.
— Мы разошлись во мнениях относительно принадлежности представителей нашего рода к продуктам жизнедеятельности парнокопытных, — отчеканил брат.
Мы с отцом переглянулись, и я явственно увидела золотой цвет смеха в его глазах. Все же отец слишком любил нас, чтобы долго сердиться. Но для вида он нахмурился и покачал головой.
— И это наследники королевства! Носитесь по коридорам, пугая слуг, и обзываете друг друга так, что уши вянут! Люк, ты наследный принц! Мне хотелось бы, чтобы ты не забывал об этом! Ева… — он окинул меня взглядом и снова вздохнул. — Я хотел поговорить с тобой.
Я присела перед королем в реверансе.
— Конечно, мой повелитель, — и не удержалась. — Что-то случилось?
— Принц Первородных просит позволения приехать, чтобы попросить твоей руки.
— Опять? — в один голос воскликнули мы с братом. Потом Люк начал смеяться, а я возмутилась:
— Папа, сколько можно? Я не выйду замуж за него! Когда… принц уже уяснит это! Я не выйду за него замуж, ни за что!
Люк уже ржал на весь коридор, так что я с трудом удержалась от желания треснуть его по башке. Впрочем, и у отца в глазах промелькнули смешинки. Конечно, историю любви наследника Первородных к принцессе Идегоррии знал уже весь мир! И хохотал над ней! Где это видано, чтобы принц делал предложение уже шесть раз! Получал отказ, но через пару месяцев возвращался снова!
— Ты его что, приворожила? — сквозь гогот выдавил из себя Люк. — Поделись секретом, сестричка, чем ты накормила Арвиэля, что он приезжает снова и снова твоим верным псом, и даже то, что уже стал посмешищем всех родов, его не останавливает!
Я зашипела сквозь зубы, словно рассерженная кошка. Даже отец улыбнулся, не удержавшись, мне же было совсем не смешно. Последний раз я уже объяснялась с Арвиэлем не как принцесса, а как дворовая девка, то есть с воплями, но этот истукан даже в лице не изменился, выслушав мою гневную тираду и почти не завуалированные оскорбления. И единственное, что сказал, когда я, наконец, выдохлась и замолчала:
— Надеюсь, за три месяца вы достаточно остынете, чтобы еще раз выслушать меня, Антарея, — любезно и совершенно спокойно сказал мне наследник Первородных.
И вот, прошло три месяца, и пожалуйста! Арвиэль снова приезжает во дворец!
— Я его убью… — выдохнула сквозь зубы. — Папа! Не пускай его, прошу!
— Милая, я не могу не принять принца Первородных, ты прекрасно это знаешь, — тщательно скрывая улыбку ответил король. — Возможно, ты все же рассмотришь его кандидатуру? Не понимаю, чем он тебе так не угодил… Арвиэль весьма достойный…
— Папа! — завопила я. — Еще одно слово об этом… зануде, и я сбегу к ведьме Миней! И буду жить в ее лачуге! Или обрежу волосы и запрусь в монастыре святителей! Я никогда, слышите, никогда не пойду к древу жизни с принцем! Да лучше умереть! Люк, прекрати ржать!
— Отец, давай отдадим Еву Первородному? — не унимался брат. — Они будут такой чудесной парой! Я даже сочиню оду в честь этой свадьбы! Да что там, все рода будут пить белый мед целый месяц, если наша недотрога все-таки скажет «да»!
— Дурак! Ненавижу тебя! — прошипела я и, не сдержав злые слезы, резко развернулась и бросила вниз по лестнице.
— Ева, девочка, ну куда же ты? — крикнул король. И тут же сверху раздался голос брата.
— Побежала прихорашиваться перед приездом Арвиэля!
— Люк, перестань…
Но дальнейшее я уже не слышала.
То, что так веселило окружающих, мне совсем не казалось смешным. И этот смех обижал меня. К тому же меня просто бесило, что все так симпатизируют Арвиэлю, а меня выставляют какой-то дикаркой! И когда уже этот зануда поймет и оставит меня в покое!
Я пронеслась через террасу и кинулась к беседке, занавешенной зарослями плетущихся лиан. Эту часть сада я любила больше всего, потому что садовник оставлял ее почти нетронутой, лишь слегка корректируя буйство природы. И вон ту беседку, скрытую плетущимися и дикорастущими растениями, даже нельзя было найти, если не знать, где она.
Конечно, и отец, и Люк были прекрасно осведомлены, где именно я порой прячусь. Так что я села на скамеечку, гордо выпрямила спину и надула губы, ожидая, когда меня найдут и придут мириться. Хотелось, чтобы нашел отец: обычно именно он так и поступал. Находил, щекотал меня, или просто смотрел своими золотыми глазами, и я уже не могла сердиться. И со вздохом облегчения вылезала из убежища.
Но почему-то никто не шел, и, заскучав, я присела на корточки, вытащила из-под скамеечки припрятанный мешочек с мелками, и принялась выводить на досках узоры. Как всегда, увлеклась, так что и не заметила, как пролетело время, только осознала, что проголодалась.
Я вылезла из зарослей и неторопливо пошла по дорожке, представляя, как буду сидеть за обедом с гордым и неприступным видом и, конечно, даже не улыбнусь на подначки Люка и смех отца. Вот еще!
Сад у нас не просто большой — огромный, а эта часть от дворца на значительном расстоянии. И все же… почему так тихо? Я приостановилась, задумавшись. Еще не понимая, что мне не нравится, и настороженно прислушиваясь, пытаясь уловить хоть какие-то звуки. Но дворец замолк, притаился, словно зверь перед прыжком. Странная ассоциация, что пришла мне в голову, заставила поморщиться. Полно, Ева, какой зверь? Полдень, самая жара, вот придворные и разбрелись по прохладным покоям, или сидят в гроте, омываемом хрустальным водопадом.
И все же мне было не по себе. Вспомнилось, как умолкли птицы возле Озера Жизни. В тот день, когда я увидела арманца. Сердце совершило в груди кульбит и затрепыхалось попавшей в силки пичугой. Я неуверенно оглянулась. Что за глупости лезут мне в голову?
И что за странный запах?
Я потянула носом воздух и скривилась. Чем так тошнотворно воняет?
Пошла вперед и вздохнула с облегчением, увидев бирюзовое платье за кустами.
— Мадлен! — позвала я. Любовь девушки к этому цвету уже стала байкой среди виа. Впрочем, голубоглазой брюнетке он действительно шел. Я обошла кусты, продолжая говорить: — Мадлен, представляешь, мне показалось, что наш дворец похож на…
И осеклась. Вскинула руку, прижала к губам. Все же я не зря так хорошо разбиралась в оттенках. И с первого взгляда поняла, что у живого человека просто не может быть такого цвета лица. Я называла его вощаный. Цвет воска. Желто-серый.
Как ни странно, но это первое, что я отметила в неподвижной фигуре девушки. И лишь потом увидела черно-красное пятно, расползающееся по ее платью. И догадалась наконец, чем столь неприятно пахло.
Тошнотворный запах страха и смерти, запах крови.
Я попятилась. Очень осторожно и медленно, словно боясь оступиться или споткнуться. А потом развернулась и бросилась к стенам дворца, чувствуя, как душат еле сдерживаемые слезы, как плывет все перед глазами, а внутри разрастается дикая, неконтролируемая паника и боль. Неестественная тишина, повисшая над садом, уже не казалась мне плодом воображения.
Случилась беда. Что-то страшное и непоправимое, ломающее и калечащее, убивающее. И единственная мысль, которая билась в моей голове — найти Люка. Найти отца.
Я добежала до стены и замерла, пытаясь отдышаться. Все мои инстинкты вопили, требовали спрятаться, убежать, скрыться! Залезть в самую глубокую нору и не высовывать носа до тех пор, пока беда не пройдет стороной, а моя жизнь не станет прежней…
Только где-то внутри себя я уже понимала, что прежней она не станет никогда.
Я выглянула из-за угла, осмотрела витые решетки и распахнутые окна, из которых не долетало ни звука. Притихшие садовые дорожки и белые мраморные ступени входа. Нет, не белые….
На светлом камне засыхали некрасивые кляксы, бурые и черные разводы. Кровь…
Я глубоко, со всхлипом вздохнула и сделала шаг. Но тут же меня прижали к твердому боку, зажали рот рукой. Недавнее воспоминание обожгло, и я взвилась, вцепилась в мужскую ладонь зубами, почти ничего не видя от слез.
— Ева, это я. Не кричи…
Удерживающие меня руки исчезли, и, развернувшись, я взглянула в лицо Люка. Облегчение было таким сильным, что я с трудом удержалась, чтобы не кинуться брату на шею. Но он на меня почти не смотрел. Темные глаза обшаривали пространство вокруг, он схватил меня за руку и потащил в сторону, в густые заросли.
— Люк! Там Мадлен! Она…. У нее кровь на платье… она не двигается… Люк! Мне страшно! Я не понимаю, что происходит… Мадлен, она…
— Тихо, — безжизненно приказал брат, словно и не слыша того, что я говорю о девушке, с которой он провел эту ночь. Люк затащил меня в нишу, скрытую плетущимися растениями, развернул к себе.
— Ева, ты должна нарисовать переход. Помнишь, нас учили?
Переход? Нарисовать?
Я смотрела на него с недоумением.
— Придется на земле, палкой… Ничего подходящего нет…
— У меня есть мелок, — непонимающе сказала я. Люк кивнул. В его застывших темных глазах ничего не отражалось — пустая тьма, без проблесков цветов, черная воронка пустоты. Он кивнул и стал торопливо освобождать от вьюнка стену.
— Рисуй, Ева. Поторопись… Влей эликсира… Больше…
— Люк, что происходит? — чувствуя, как подкатывает к горлу ужас, прошептала я. — Там Мадлен… И кровь… Зачем рисовать? Я не понимаю… Я не умею! Этому учили тебя…
— Рисуй! — сквозь зубы прошипел он. — Быстро!
Я не узнавала своего брата. Смотрела в знакомое лицо, и видела чужака. Словно в его теле поселился кто-то другой, пугающий и… мертвый. Он сжал мне плечи, встряхнул.
— Ева! Поторопись! Нужен переход! — я неуверенно провела линию на стене. Мелок был совсем маленький, и держать его было неудобно, кончики пальцев цеплялись за шершавую стену.
— Но зачем рисовать? — глухо спросила я. — Этому учили тебя… я не смогу. Сочини, вот и все…
— Я больше не могу сочинять, — как-то равнодушно за моей спиной отозвался Люк. — Рисуй, Ева. Ты сможешь.
Мелок замер и раскрошился от того, что я слишком сильно на него надавила. Смысл сказанного даже не сразу до меня дошел.
Как это, не может сочинять?! Почему?
Для нас созидать — то же самое, что дышать. Это наша природа, наша душа.
И есть только один способ уничтожить эту способность и расколоть душу. Убийство… Намеренное и осознанное убийство разумного существа…
— Ева, не отвлекайся.
Я резко обернулась.
— Люк! Что происходит? Отвечай!
Видимо, в моем лице отразилось что-то такое, что брат все же решил пояснить.
— На нас напали, Ева, — по-прежнему равнодушно бросил он. — Дворец захвачен. Крылатые стражи отрезаны. Нам нужно выбираться… Рисуй переход!
Кажется, сегодня я резко отупела, потому что снова не сразу поняла, о чём речь. А когда поняла…
— Люк, — сиплым, срывающимся голосом выдавила я. — Что с отцом?
— Рисуй, Ева, — шепотом повторил брат.
И в глубине его глаз, на самом дне этого темного колодца со стылой, мертвой водой, я увидела ответ. И этот ответ всколыхнул внутри меня что-то мощное и настолько болезненное, что я оттолкнула брата и понеслась по садовой дорожке ко дворцу. Брат бежал следом, даже что-то кричал, но я его не слышала. Перед глазами стояло лицо отца, мягкий прищур глаз, золотые искры смеха… По ступеням я просто взлетела, толкнула дверь…
И попала в царство смерти. Крики, вопли, стоны, запахи крови, пота и железа, ужас и боль обрушились на меня в один миг. Так вот почему за стенами так тихо… кто-то отрезал дворец стеной безмолвия… А здесь, внутри, царил настоящий смертельный хаос, замешанный на потоках крови и убийствах. Я увидела крылатых стражей, буквально изрубленных на куски. Придворных, в странных, нелепых и изломанных позах лежащих на полу или у стен. Пятна, лужи, реки черного и пюсового цветов… Чью-то голову, рассматривающую меня пустыми глазницами. Тару…
И ещё я увидела их. Тех, кто принес все это.
Белых демонов, арманцев.
Их было много — высокие, сильные фигуры воинов с белыми волосами. Все одеты в черное, с кожаными вставками на одежде и со сверкающими серебром клинками. Наверное, на черном не так видна чужая кровь…
Кто-то кричал-выл — громко, надсадно, на одной ноте, и я повернула голову. Придворный маг… Один из арманцев шагнул к нему, взмахнул рукой с клинком, и крик оборвался.
И тут я увидела отца. Даже отсюда, через весь тронный зал, ставший полем битвы, я видела его. На ступеньках возле возвышения он лежал с открытыми глазами, в которых застыла боль. Мертвый король словно все еще смотрел на своих подданных, наблюдал сражение, которое было проиграно с самого начала. Арманцы каким-то немыслимым образом не только попали во дворец, но и отрезали его от мира так, что наши войска не могли поспешить на помощь королевской семье.
Наверное, я все-таки закричала, потому что тот, кто стоял над телом моего отца, обернулся.
И я узнала его.
Это лицо из моих кошмаров я узнала бы из тысяч. Белые волосы, желтые глаза, твердый подбородок. Удивительно, но демоны красивы. Моя сущность художника оценила гармонию этих черт. Четко очерченные губы арманца слегка изогнулись, словно он увидел старую знакомую, гуляя в парке, и решил ей улыбнуться. Он сделал знак одному из демонов, указывая на меня, и тот беспрекословно подчинился.
Сзади меня дернул Люк.
— Бежим, — безнадежным шепотом простонал он. — Ева… что ты наделала…
Бежать? Куда?…
— Оставь энке, — словно сквозь вату услышала я голос арманца. — Занятная зверушка. Вы нашли наследников?
— Еще нет, повелитель… Найдем. Отсюда никому не выбраться…
О, лесные духи… Кажется, первый раз в жизни наша с братом привычка игнорировать правила и нормы этикета пригодилась. Захватчики просто не признали в нас наследников престола! Конечно, кто догадается, что вот этот парень в простой светлой рубашке и брюках, без единого украшения или знака отличия — принц? Или вот эта растрепанная девушка с необычной внешностью, одетая в скромное бежевое платьице, с испачканными коленками и измазанными ладошками — принцесса?
Я видела, как идет к нам демон, спокойно поигрывая своим клинком, даже не сомневаясь, что произойдет дальше…
И вдруг пространство вокруг меня поплыло, затянулось рябью, и я почувствовала запах моря. Оглянулась изумленно, не понимая, что происходит. Пространство менялось, словно меня затягивало в воронку перехода… Словно? Но так и есть!
Старый посол, что подарил мне ракушку, он знал, что произойдет захват дворца! Знал и потому столь настойчиво пытался убедить меня поехать в морскую страну! Я уже видела кружащих вокруг чаек, теплая вода коснулась моих ног. Тронный зал таял, бледнел… Я обернулась и увидела, как улыбнулся брат. Радостно, понимая, что я спасена.
В один миг я сорвала с шеи ракушку и накинула петельку на Люка.
— Нет!!! — закричал он, попытался снять, вернуть её мне, но было поздно. Односторонний портал втянул брата и выкинул на берег далекого южного моря. Тронный зал снова обрел четкость, реальность вернулась. Я осталась стоять посреди разрушенного дворца, крови и смерти, глядя, как ко мне идет мой личный кошмар.
Арманец приблизился, окинул меня взглядом.
— Морской переход… занятно, — протянул он. — Откуда у тебя артефакт фойров, энке?
Он тронул мой подбородок, приподнимая его.
— Дикие девы не умеют говорить, повелитель, — любезно пояснил своему господину один из арманцев. Я смотрела в желтые глаза, не отрываясь. Внутри меня словно что-то умирало. Медленно, мучительно, и больно настолько, что даже не было сил плакать. Такая боль выжигает нутро и меняет сущность навсегда. Где-то за спиной этого чудовища все еще смотрел из вечности король, мой отец. И я хотела быть достойной его. И отомстить.
Рассматривая сухими глазами лицо арманца я поклялась, что настанет день, когда я принесу этому чудовищу столько муки, сколько сможет вместить его черная душа.
Он отпустил меня и отвернулся.
— Заканчивайте, — бросил равнодушно, словно речь шла не об убийствах, а о сборе слив. — Переход скоро закроется. Мне нужны наследники! Ищите.
Демоны понеслись, словно стая гончих псов.
— Не найдете, — хрипло сказал женский голос. Арманец обернулся. У лестницы сидела Тара, зажимала рану в боку. На меня она не смотрела, только на демона. Он шагнул к ней, присел рядом, холодно рассматривая женщину.
— Почему же?
— Их высочеств нет во дворце, — выдавила наставница. На ее губах пузырилась кровавая пена. — Вчера они отбыли во владения Первородных.
Демон не изменился в лице, все с таким же равнодушием рассматривая умирающую женщину.
— Ты врешь мне? — почти с улыбкой осведомился он.
— Дай руку, арманец, — прошептала Тара. Он снова чуть изогнул уголки своих красивых губ, словно забавляясь, и сжал ее ладонь. Я не знала, что показала ему Тара. Наставница была из рода созидающих, и ее капля эликсира позволяла ей создавать иллюзии. Очень редко. Лишь пару раз в жизни… Или всего один. Но демон встал, нахмурившись.
— Уходим, — резко приказал он.
Он пошел к трону, позабыв и про меня, и про Тару, а я смотрела на наставницу. Она чуть заметно кивнула мне и устало закрыла глаза. Один из демонов дернул меня за руку.
— Пошли, дикарка.
Как-то безотчетно я взвыла, ударила его локтем, но получила удар по голове. И провалилась в небытие.
