VI
Занятия немецким языком едва не прервались.
Рано поутру к Василю прибежал возбужденный Степан и протянул газету. На последней странице — объявление.
— Читай!
Объявление в самом деле необычное. В Минске открываются специальные школы — с восьмого по десятый класс. Выпускники их в дальнейшем смогут поступить в артиллерийские или авиационные училища. В школы принимаются только отличники, содержание — за государственный счет. Документы оформляют в военкоматах.
Василь тоже загорелся. Учиться в Минске на всем готовом — разве придумаешь что-нибудь лучшее?
— Пошли к Ивану!
Иван воспринял новость более спокойно. Сразу прикинул: таких школ в Минске откроют две-три, не больше. А сколько отличников наберется по всей Белоруссии?
Стали подсчитывать. У них в школе на «отлично» учится человек десять. Правда, не все поедут. Изя Цукерман — отец его заведует аптекой — откажется. Пойдет учиться в институт. Вите Левашову, у которого отец работает директором леспромхоза, специальная школа тоже не нужна. А еще есть девчата, их вообще в школы не принимают.
Решили подавать заявления. Степан с Иваном в артиллерийскую школу, Василь — в авиационную. Он и сам удивился: почему в авиационную? О том, что будет военным, не думал, совершенно не представлял себя командиром. Видно, в его решении главную роль сыграло стремление к чему-то необычному. Такое стремление всегда живет в юных душах. И уж если выбирать военную школу, то только авиационную. Три года учебы, а там видно будет.
Военком — стройный, подтянутый и совсем седой майор — о спецшколах ничего не знает.
— Придите, ребята, денька через три. Сделаю запрос.
Прошло три дня, а военком по-прежнему разводит руками:
— Разнарядку не прислали. Думаю, что городских хватает для таких школ... Учитесь здесь...
Может, и лучше, что так получилось. Все-таки решение принято поспешно: школа необычная, отъезд... К таким вещам надо готовиться заранее.
О том, что Василь собрался уехать в Минск, даже Надя не знает. Но именно она, о которой сейчас он только и думает, наносит самый страшный удар. После этого удара ему и на свете жить не хочется.
Они вместе идут домой из школы. Рядом шагают еще несколько парней и девушек. Василь шутят, смеется. По всему видно, настроение у него хорошее.
Вдруг Надя останавливается и хлопает его по спине:
— Почему горбишься? Смотри, как лопатки торчат. Ходишь, словно старый дед...
Веселое настроение как рукой снимает. На реплику Нади, кажется, никто и внимания не обратил, но для Василя она прозвучала суровым приговором. Он сразу почувствовал себя лишним и каким-то ничтожным. Выходит, она все время играла в кошки-мышки. А сейчас открыто смеется над ним. Он ей совсем не нравится. Даже наоборот...
Придя домой, Василь незаметно снял со стены зеркало, юркнул в комнату, в которой теперь контора, поставил зеркало на стол и стал разглядывать себя глазами постороннего человека. Да, действительно, фигура у него какая-то неуклюжая. Резко выступают лопатки, отчего и весь он кажется сутулым. Не заметить этого может разве что слепой...
Всю ночь Василь никак не может уснуть. Ворочается на твердом полу у голландки. Теперь он ночует в конторе, потому что спать в хлеву даже под одеялом уже холодно.
Конечно, девчатам нравятся проворные, живые ребята, но, к сожалению, Василь отнести себя к таким не может. Как он жил все эти годы? Со второго или третьего класса набросился на книги, глотал их одну за другой, отдавая чтению все свободное время. Друзья же катались на коньках, играли в волейбол, крутились на турнике, а он все читал. Правда, изредка и он носился на деревяшках — других коньков у Василя не было, — и катание захватывало, горячило кровь, приятно было чувствовать себя ловким, быстрым. Но все-таки он жалел время. Даже в волейбол играть не научился. Во многом, конечно, Василь винит себя. Ведь вон как Иван со Степаном подсекают мяч, и это им не мешает читать книги...
Мрачные мысли, однако, постепенно уходят. В чем он, Василь, отстал? В волейбол играть не умеет? Не научился в свое время, а теперь просто стыдно напрашиваться в компанию. Гордость не позволяет. Не так отобьешь мяч — полетят насмешки, а их Василь не выносит. В остальном же он вроде бы на уровне. Когда сдавали нормы — стометровку, бег на три километра, — пришел одним из первых. Василь знает, где закалился, — в лесу. Собирая грибы, протопаешь километров двадцать — тридцать, и ноги не болят. И еще в ремонтной бригаде сил набрался. Восемь часов помахать, потаскать за канат рельс, когда делают разгонку, — это не на турнике подтягиваться.
Наконец Василь засыпает. А на следующий день о утра начинает жить по новому распорядку. Раздевшись до пояса, идет к колодцу. Обливается холодной водой, потом энергично вытирается полотенцем, пока тело не становится красным.
У Василя и турник есть. Стоит он, правда, на соседнем огороде, в тихом углу, за хлевом. Турник Василь поставил вместе с двоюродным братом Адамом, хата его рядом. Василь притащил столб и железную трубу: один конец трубы они прикрепили к стене, а второй к столбу, перед этим вкопанному в землю.
Василь давно дружит с Адамом. Правда, Адам отстал в учебе, сейчас он в седьмом классе, хотя в школу пошел на год раньше. Дружеские связи в последнее время несколько ослабли, но не настолько, чтобы не пользоваться одним турником.
Перемахнув через бревенчатый забор, Василь берется за перекладину. Особенно хвалиться ему нечем: подтягивается шесть раз, может висеть вниз головой, кое-как делает стойку. Вот, пожалуй, и все. Однако он решил заняться турником серьезно; к зиме же обязательно купит лыжи и объездит на них все места, где летом собирал грибы.
У самого забора, разделявшего огороды Адама и Василя, Василь посадил илим — дерево очень редкое в их лесу. Как-то принес летом тоненький росток, воткнул в землю, часто поливал его. Деревце долго болело, но все же принялось, хорошо пошло в рост. За три-четыре года обогнало старые яблони в саду Адама.
Есть у Василя и редкие южные деревца. На станцию однажды привезли саженцы акации, среди них оказалось и несколько абрикосовых. Три саженца Василь выпросил для себя. На зиму он укроет их газетами и соломой, чтобы не погибли от холода.
В школе появился новый учитель — Григорий Иванович Басалыга — высокий и черный, как цыган, детина. В пятых — седьмых классах он ведет Конституцию и историю. Григорий Иванович до недавнего времени был просто Гришей — бегал на уроки в тесном, заплатанном, с короткими рукавами пиджачке, близко знался с нынешними десятиклассниками.
В двухлетние учительские институты аттестат об окончании десяти классов не нужен — принимают с девятью классами. Гриша проскочил даже с восемью — был недобор студентов. И пока его друзья просиживали за партами штаны, усваивали школьную науку, Басалыга получил учительский диплом. Пусть и не о высшем образовании, но все же диплом.
И тем не менее Басалыга — парень компанейский. С бывшими друзьями разговаривает как с равными, нос не задирает. Да и учитель из него вроде бы получился — объясняет материал неплохо.
С первой же получки Григорий Иванович, отправившись в город, покупает костюм, рубашку, туфли. Появляется у него и дама сердца — смешливая, непоседливая школьная пионервожатая Полина Синица.
Из-за Полины у десятиклассников возник с Басалыгой конфликт. Девушка в прошлом году училась в десятом, постоянно участвовала в самодеятельности и вообще была во всем заводилой, активисткой. Василь и сейчас еще помнит поэму Пушкина «Цыганы», поставленную драмкружком в дни прошлогоднего Октябрьского праздника. На сцене стояла дырявая брезентовая палатка, она заменяла цыганский шатер. На куске полотна школьные художники очень удачно нарисовали дерево с широкой кроной и над ним лунный серпик.
Все действие происходило под деревом.
Вначале выходил Изя Цукерман — читал на память текст поэмы:
Цыганы шумною толпой
По Бессарабии кочуют.
Они сегодня над рекой
В шатрах изодранных ночуют».
Чернявой Полине, игравшей Земфиру, даже гримироваться не надо было. Она выводила на сцену Алеко, — его играл высокий стройный десятиклассник Игорь Гадлевский. В прошлом году Игорь поступил в военное училище.
Помнится, хорошо играли ребята. Однако и нынешние десятиклассники, которые тогда ходили в девятый, старались изо всех сил. Молодого цыгана, в которого влюбилась Земфира, представлял Володя Божок. У него была рассечена верхняя губа, и, чтобы как-то скрыть этот недостаток, он приделал себе черные усики...
Василь словно наяву видит сцену, в которой Алеко убивает возлюбленного Земфиры, слышит голос замертво падающей на пол красавицы: «Умру, любя...»
А теперь та же Полина рядом с Басалыгой прогуливается по темным переулкам.
Десятиклассникам, видно, очень не по душе эти прогулки пионервожатой, потому что сами они парочками по углам не прячутся.
Ребята в десятом классе все рослые и крепкие, как дубы. Некоторые уже получили паспорта, давно отрастили прически, голосуют на выборах, но за девчатами не бегают. Правда, дружат с ними, но открыто, у всех на глазах; раза два даже в лес на прогулки ходили компанией.
Исключение составляет, пожалуй, один только Сергей Лизюк. Василю он приходится далекой родней. Сергей пишет девчатам записки, назначает свидания, а потом сам о них рассказывает только плохое.
За Басалыгой Сергей и следит. Однажды заметил что-то совсем необычное: Басалыга залез на дерево и, устроившись на суку, стал громко декламировать стихи. Полина же, стоя под деревом, внимательно слушала.
Второй случай Лизюк уже не пропустил. Басалыга повел Полину на дровяной склад. Влюбленная парочка долго гуляла между штабелями. Потом учитель помог Полине забраться в недогруженный дровами вагон и сам залез. Лизюк подкрался и закрыл двери.
Молодой учитель, однако, не растерялся. С полчаса выбрасывал через узкое отверстие у крыши плашки, вылез через дырку сам и, как галантный кавалер, освободил даму.
Поступок Лизюка, конечно, не заслуживал одобрения, но повод для смеха есть, и ребята громко гогочут.
Пришел октябрь. Пошли дожди. По утрам, наплывая из низин, повисают над местечком туманы. Да и само-то местечко стоит в низине. С левой, северо-восточной стороны к нему вплотную подступает огромное болото, правда, теперь уже осушенное. На широком торфяном массиве лет восемь тому назад вырос поселок лугхоза «Метлица». Поселковцы сеют траву, растят скот. Иногда и местечковцам перепадет сеянки — на сезонную работу в лугхоз, чтобы заработать на зиму сена, они всегда ходят охотно.
На болотном просторе, раскинувшемся в юго-восточном направлении, появился торфозавод «Рогулинский Мох». Там копают, сушат и затем вывозят по железнодорожной ветке торф. Рогулинский Мох — тоже поселок — с улицами, домами, длинными бараками. Летом в них живут сезонники.
В карьерах, из которых выбрали торф, завелась рыба — караси, лини, налимы, щуки, и местечковцы часто наведываются туда с рыболовными снастями.
Реки в местечке нет, если не считать ручья, петляющего возле соседней деревушки Олешки, и узкой речушки Метлицы, давшей имя лугхозу. Но по всем признакам через местечко некогда протекала речка, и даже не одна. Свидетельство этому — неширокие извилистые полосы вымоин, в разных местах пересекающих огороды, улицы, железную дорогу. По весне они заливаются водой, а летом пересыхают. На улицах и на полотне железной дороги в этих местах построены мосты.
Промышленность в местечке небольшая: паровая мельница, мастерская по изготовлению ободьев, мыловарня, кирпичный завод, сапожная и портняжная артели. Главное — железная дорога. Две ее колеи, бегущие с запада на восток — из Бреста на Гомель, были проложены лет шестьдесят назад и вызвали в свое время большие перемены в здешних местах. Местечко из-за железной дороги даже план застройки изменило. Там, где живет сейчас Василь, было когда-то поле, рядом кладбище. Кладбище после прокладки железной дороги перенесли на другой, южный конец местечка. Северная же окраина, примыкавшая к железнодорожному полотну, стала разрастаться, обошла сторонами старое кладбище, на его месте сейчас пустырь — никто там не селится.
У Ивана Скворчевского Василь наткнулся на старую книгу по лесоводству — на ее титульном листе стояла овальная печать лесной школы. Пробежав несколько страниц, он не мог скрыть удивления: оказывается, дубравы в окрестностях местечка — лучшие в Белоруссии. Но тех дубрав уже давно нет. На близких и дальних вырубках, в урочище Ключи, одни лишь пни остались. Туда теперь гоняют пастись коров. Еще на Василевой памяти по гладкой санной дороге возили к станции на огромных карах, запряженных четвериком, тяжелые дубовые кряжи. Была организация «Лесбел», которая хорошо платила за работу. А еще и немцы-приемщики, как рассказывает отец, приплачивали возчикам. И вскоре дубравы исчезли. Остались только как отдельные островки среди полей огромные, раскидистые деревья.
Железная дорога дала местечку много профессий: стрелочников, сцепщиков, составителей, путевых рабочих, грузчиков. Позже проложили ветку-однопутку на Хвойное, построили депо, поворотный круг, водокачку. Появились машинисты, кочегары, кондукторы.
Отец Василя с молодых лет подался на железную дорогу. Был дровокладом, сторожем на станции, ездил младшим кондуктором. Дед Пилип — седовласый, сухонький, как былинка, старик, он помер, когда Василь ходил во второй класс, — очень не любил за это своего сына. Не мог простить, что тот бросил землю и пошел на легкий хлеб. Железная дорога и представлялась деду этим легким хлебом: работают по часам — день дежурят, день отдыхают.
Сам дед Пилип не знал ни минуты покоя, копался в поле от темна до темна, пропадал на болоте, в лесу.
Василь рос на ветрах больших перемен. Вокруг осушали болота, строили тот самый лугхоз, торфозавод, организовывали колхоз; по улице прогромыхал первый трактор. А вскоре и трактора, и автомобили, и всякие другие машины, даже стремительные самолеты в небе перестали быть чудом.
Школа готовит теперь молодежь не к той жизни, которую прожили деды, — совсем к иной. Все, кто закончил среднюю школу, даже семилетку, один за другим покидают родные углы. Скоро подойдет очередь и Василя и его друзей. Василь даже в мыслях не допускает, что останется дома. Что ему тут делать? И хотя с детства он был приучен к каждодневному домашнему труду, на котором обычно держится весь местечковый жизненный уклад, все равно он его не привлекает.
Все так думают и все так поступают.
Василь наконец получает ответ из редакции. Сверху на листке название газеты — тем же шрифтом, только помельче, — чуть ниже несколько машинописных строк. Редакция сообщает, что на милиционера Сидорчика за постыдное поведение наложено административное взыскание.
Василь сразу почувствовал себя на седьмом небе. Показал письмо Степану, Миколе Райдуну, Ивану — всем, кто хоть что-то знал о случае у магазина. Прекрасная вещь газета! Она пришла ему на помощь в трудную минуту, подняла веру в себя, в то, что жизнь всегда должна быть основана на справедливости.
В школе учатся и более активные селькоры, чем Василь. Среди них Демид Соловей, смуглый и очень живой десятиклассник, который живет в соседнем селе Олешки и ежедневно в школу и из школы отмеривает не меньше десяти верст. Демид немного свысока смотрит на товарищей, потому что его заметки печатают многие газеты, не говоря уже о районной, где его фамилия мелькает почти в каждом номере.
В Олешковском колхозе хорошая кролиководческая ферма, и Демид часто о ней пишет. Прославляет селькор, правда, и другие колхозные достижения, но больше всего рассказывает о кроликах. Видно, хозяйство довольно редкое, поэтому газеты охотно публикуют его корреспонденции.
Микола Райдун тоже стал селькором, но из этого получилась смешная история, о которой знает вся школа. Одну из заметок Микола подписал — «Мирабо». Он составил это слово из начальных слогов своего имени и фамилии и имени отца — Бориса. Газета напечатала заметку — в ней шел разговор о производственных успехах кирпичного завода. А вскоре на имя десятиклассника Мирабо пришел гонорар — десять рублей. Но гонорар этот Микола не получил: почтовые работники никак не хотели верить, что Мирабо — это сокращенное от Микола Райдун, сын Бориса.
В школе — преимущественно в девятом, десятом классах — есть и другие селькоры, но послать в газету что-либо свое Василя подзадорили Степан с Иваном.
Степан тайком от товарищей написал статью о Чехове, по случаю восьмидесятилетия со дня рождения писателя, — и районная газета ее напечатала. Довольно броский подвальчик на второй странице, за подписью «С. Бронька, ученик десятого класса», радует глаз, рождая в душе Василя острое, неодолимое желание совершить что-то подобное.
Но еще больше удивился Василь, когда узнал, что Иван тоже пишет. Копаясь в его книгах, беспорядочной кучей сваленных в углу за столом, Василь наткнулся на толстую общую тетрадь, почти наполовину исписанную мелким почерком Ивана. «Великий изгнанник. Поэма», — было написано на титульной странице. «Товарищи, Шевченко был поэтом!» — такой строкой начиналась поэма. Больше прочесть Василь не успел, потому что Иван со злостью вырвал тетрадь из рук.
Иван наиболее ярко проявил свои способности в математике, и на тебе — написал поэму. С чего бы это? Да еще про Шевченко?
Василь догадывается: Иван остановился на великом Кобзаре, потому что сам, как когда-то украинский певец, рос без отца. Очевидное сходство судеб, и стодвадцатилетний юбилей поэта отмечался.
В стенной газете Василь поместил бесчисленное множество стихотворений, преимущественно юмористического содержания, посвященных разным школьным историям. Пишет он их легко, на одном дыхании, не придавая особого значения своим писаниям. Но теперь он попробует написать в настоящую газету. Вот только о чем? О том, что происходит вокруг, что волнует и радует, чем тревожится его душа.
Над Прибалтикой трепещет
Лучезарно знамя.
Даже осень пахнет маем,
Свежими цветами...
Стихотворение Василь не слишком растянул, сочинил только десять строф. И подписал его — Василь Скачок — полным своим именем, отослал в районную газету и стал ждать.
Ответ пришел быстро — дня через три. Неожиданный ответ: сам редактор приглашает Василя посетить редакцию.
И Василь решился. Редакция и типография размешаются в одном новом, похожем на склад здании; несколько таких зданий выросло в местечке за последние два года, и занимают их районные учреждения.
Редактор — фамилия его Левин, — низенький, лысоватый мужчина, пригласил Василя к себе в кабинет. Сверкнув из-под стекол очков близорукими глазами, усадил в кресло, расспросил о жизни, об учебе. Потом сказал:
— Стихотворение твое, к сожалению, напечатать не сможем. Однако способности у тебя есть, и ты должен писать. Присылай нам свои произведения...
Последние слова особенно удивили Василя. Сам редактор назвал его стихотворение произведением!
По дороге домой Василь решил, следуя примеру Степана, написать о Льве Толстом. Скоро исполняется тридцать лет со дня смерти великого писателя. А разве Толстой менее талантлив, нежели Чехов, о котором напечатал статью Степан Бронька?
Василь прочитал многое из написанного этим гениальным художником, любил его книги. Вот только последний его роман «Воскресение» показался довольно скучным. Для статьи о творчестве Толстого Василь использовал два предисловия к однотомникам писателя и старый учебник для седьмого класса. Он ничего не списывал — все сочинил сам. Изучил материал и написал. Так он и школьные сочинения по литературе готовил, и его не раз ставили в пример остальным.
Но на этот раз редакционный ответ был сух и официален: «Статья не может быть использована, поскольку прибыл тассовский материал». И действительно, годовщину со дня смерти Толстого газета отметила статьей профессора. Под статьей стояло: ТАСС. Конечно же восьмикласснику трудно тягаться с профессором.
И в дальнейшем Василь понял, что мудрить не следует. Сел и написал о школьном красном уголке, в котором есть радиоприемник, подшивки газет, шашки, шахматы.
Районная газета сразу поместила заметку, которая была озаглавлена «Культурный отдых». А под ней довольно крупным шрифтом подпись — «В. Скачок, ученик восьмого класса».
Так вошел Василь в семью школьных селькоров, которые активно и дружно оповещают широкий мир о местных делах.
