Переводы И. Соколовой и О. Фишман

Стихи в переводе Веры Марковой

Жил во времена династии Суй некий Хоу Шэн, уроженец Фэнъиня, муж достоинств необыкновенных. Я, Ван Ду, всегда воздавал ему почести, достойные учителя и наставника.

Незадолго до смерти преподнес он мне старинное зеркало.

– Храните его – и вы избавите людей от многих напастей, – сказал он.

Я принял подарок и дорожил им необычайно. Зеркало это было восьми цуней в поперечнике. Ручка его имела вид лежащего единорога. Вокруг ручки на исподней стороне зеркала были изображены: черепаха, дракон, феникс и тигр, согласно четырем странам света. Ниже их шли кругом восемь триграмм, еще ниже – двенадцать созвездий в образе животных. По самому ободу зеркала вились двадцать четыре знака. Написаны они были как будто почерком ли, начертания их хорошо сохранились, но в книгах таких знаков не сыщешь. Как разъяснил мне Хоу Шэн, они означали двадцать четыре времени года. Стоило подержать зеркало на солнечном свету, как изображения на исподней его стороне проступали совершенно отчетливо. И даже если потом это зеркало помещали в темноту или тень, таинственные знаки не исчезали. Стоило ударить по зеркалу, как раздавался мерный, протяжный звон и потом не затихал целый день. О, это было удивительное зеркало! Один его вид наводил на мысль о его необыкновенных свойствах, словно оно само говорило о своей сверхъестественной природе.

– Некогда довелось мне услышать, – часто говаривал Хоу Шэн, – что Хуан-ди отлил пятнадцать зеркал, соответственно числу дней от полной луны до новолуния. Первое из них имело в поперечнике один чи и пять цуней, но каждое следующее было меньше на один цунь. Думаю, ваше зеркало – восьмое по счету.

И хотя событие это случилось в глубокой древности и книги о нем молчат, кто бы мог усомниться в словах столь достойного человека, как Хоу Шэн!

Говорят, в стародавние времена некто из рода Янов добыл чудодейственный яшмовый браслет и тем обеспечил процветание многим своим потомкам, а некий Чжан-гун утратил драгоценный меч и тем приблизил свой конец. Вспоминая об этом в наше смутное время, когда сама жизнь часто в тягость, когда полыхают дворцы и не знаешь, где настигнет тебя смертный час, я не устаю сожалеть об утрате бесценного зеркала. Поэтому я собрал воедино и расположил в строгом порядке все то удивительное, что мне известно о нем, дабы через несколько тысяч лет тот, кому попадет оно в руки, ведал о всех его замечательных свойствах.

Итак, в пятой луне седьмого года «Дае» я, оставив свою должность инспектора, возвратился в Хэдун, где присутствовал при кончине почтенного Хоу. Незадолго до своей смерти он и подарил мне это зеркало.

В шестую луну того же года я на обратном пути в Чанъань добрался до горных склонов Чанлэ, где и заночевал в семействе некоего Чэн Сюна. Незадолго до этого он взял в дом служанку необыкновенной красоты и прелести. Звали ее Ин-у. Вот почему, не успев даже распрячь свою лошадь, я начал поправлять на себе шляпу и туфли. Мне захотелось поглядеть в зеркало, и я вытащил его из дорожного мешка. Но едва Ин-у издали заметила это зеркало, как принялась отбивать земные поклоны, да с такой силой, что в кровь расшибла себе лоб. Она повторяла с отчаянием: «Не жить мне теперь на свете, не жить!»

Я вызвал хозяина, чтобы спросить у него о причинах такого поступка. Вот что он мне сообщил:

– Месяца два назад прибыл ко мне с востока один постоялец с этой вот служанкой. В дороге она занемогла, и гость попросил разрешения оставить ее у меня в доме, пообещав непременно за нею вернуться. Больше он не появлялся. Почему она так ведет себя, право, не знаю.

Я стал подозревать, что служанка эта – нечистый дух, и вытащил зеркало, желая изгнать беса. Но Ин-у взмолилась:

– Пощадите меня, я приму свой истинный облик.

Прикрыв зеркало, я ответил:

– Прежде расскажи о себе, потом уж меняй обличье. В награду я отпущу тебя.

Служанка, отвесив двойной поклон, поведала мне:

– Я лисица, явилась на свет под сосной у храма Владыки горы Хуа тысячу лет назад. Беспрестанно меняя обличье, многих морочила я, и за эти проделки суждена мне была смерть. Но, не дожидаясь, пока Владыка горы до меня доберется, я укрылась в дальних землях между реками Вэй и Хэ. Там некто Чэнь Сы-гун, уроженец Сягуя, удочерил меня, жена его, из рода Чжэн, всячески пеклась обо мне и заботилась. Мои приемные родители отдали меня замуж за своего земляка Чай Хуа. Но мы с ним не поладили, и я убежала от него на восток. Едва покинув пределы Ханьчэна, попала я в руки одного бродяги по имени Ли Цао, человека невежественного и жестокого. Он принуждал меня всюду следовать за ним. Мы бродяжничали несколько лет, пока, совсем недавно, не попали сюда, где он вдруг оставил меня. И надо же мне было нежданно-негаданно наткнуться здесь на Небесное зеркало! Теперь мне уж не скрыть от людей, кто я на самом деле.

– Значит, по-настоящему ты лисица. А скажи-ка, не затем ли ты приняла человеческий облик, чтобы чинить людям зло?

– Человеком я стала, чтобы служить людям, а не вредить, – отвечала она. – Но смена обличья есть нарушение божественного порядка, вот почему меня ожидает смерть.

– Несчастная, как мне спасти тебя? – воскликнул я.

– Не стою я вашей доброты и все же никогда ее не забуду. Но я поймана лучом Небесного зеркала, и нет мне спасения. Слишком долго была я человеком, пришла пора принять прежний облик. Но прошу вас, спрячьте зеркало в шкатулку. Хотелось бы мне выпить немного вина, а там я и умереть готова.

– А ты не убежишь, если я спрячу зеркало в шкатулку? – спросил я.

Ин-у улыбнулась.

– Только что вы говорили мне такие прекрасные слова! Хотели спасти меня. А теперь боитесь, что я убегу, едва спрячете зеркало в шкатулку. Разве могу я отплатить вам черной неблагодарностью? И зачем? От Небесного зеркала нигде не укроешься. Я прошу у судьбы лишь несколько мгновений, чтобы вкусить последнюю радость, оставшуюся мне в этой жизни.

Я тотчас же спрятал зеркало в шкатулку и распорядился подать вина. Затем позвал Сюна с семьей и с соседями, и мы вместе принялись веселиться и пировать. Охмелев от вина, Ин-у оправила на себе платье и начала плясать. При этом она пела:

Кончив петь, она дважды поклонилась и вдруг стала седой, старой лисицей. В следующий миг лисица уже была мертва. Все, кто это видел, так и вскрикнули от изумления.

Помню еще, случилось в первый день четвертой луны восьмого года «Дае» солнечное затмение. Во время затмения я находился в служебном присутствии, вкушая полуденный отдых на одной из террас. Проснулся – и вижу: солнце начало меркнуть. Чиновники сообщили мне, что ожидается полное затмение.

Желая оправить на себе одежду после сна, я достал зеркало и тут заметил, что оно потускнело и больше не отражает света. Очевидно, драгоценное зеркало имело тайную связь с силами света и тьмы Ян и Инь. Иначе отчего бы оно потеряло свой блеск, едва солнце начало гаснуть?

Вдруг сверкнул первый луч, солнце стало светить все ярче и ярче. Едва оно засияло, как к зеркалу тоже вернулся его прежний блеск. Впоследствии я всякий раз замечал, что зеркало тускнеет во время затмения солнца или луны.

В пятнадцатый день восьмой луны того же самого года меня навестил мой друг Сюэ Ся. Он принес с собой бронзовый меч длиной в целых четыре чи. Клинок меча был выкован вместе с рукоятью, которую украшали изображения феникса и свернувшегося клубком дракона. С одной стороны клинок был покрыт узором в виде языков пламени, а с другой – узором в виде волн. Блеск его слепил глаза. Сразу было видно, что вещь эта непростая.

Подавая мне меч, друг мой сказал:

– Я часто испытывал этот меч и всякий раз убеждался, что в ночь полнолуния при ясной и тихой погоде он так ярко светится, что озаряет все вокруг на расстоянии нескольких чжанов, стоит только внести его в темную комнату. У меня такое чувство, будто, владея им, я владею луной и солнцем. Зная, как вы любите старинные и необычайные вещи – ведь они вам, что голодному пища и влага жаждущему, – я решил нынешней ночью испытать этот меч у вас на глазах.

Не могу и рассказать, как я обрадовался. На счастье, погода выдалась тихая и ясная. Закрыв наглухо двери и ставни в доме, так, чтоб ни щелки нигде не осталось, мы оба стали ждать восхода луны. Только вынул я драгоценное зеркало и положил возле себя, как вдруг оно вспыхнуло ярким светом. В комнате стало светло, словно днем. Но меч, лежавший рядом с зеркалом, не излучал никакого сияния.

Сюэ Ся, потрясенный этим, взмолился: «Прошу вас, уберите зеркало прочь в шкатулку». Лишь после того, как я выполнил его просьбу, меч наконец засветился, но во много раз слабее, чем прежде.

– Видно, в этом мире и среди вещей, наделенных божественной силой, принято, чтобы одни отступали перед другими, – промолвил со вздохом мой друг, проводя рукой по мечу.

После этого я каждый раз во время полнолуния вынимал в темной комнате зеркало из шкатулки, и оно начинало сиять, озаряя все вокруг ярким светом. Но если в комнату проникали лучи луны, оно не светилось. И это понятно. Разве может зеркало соперничать с луной или солнцем?

Зимою того же года я был назначен Ответственным управителем двора редакционной службы. В обязанности мои входили отбор и представление императору сочинений по истории государства. Тогда-то и родилось во мне желание составить жизнеописание знаменитого Су Чо.

Жил в семье нашей раб лет семидесяти, по имени Бао Шэн. Когда-то он служил в охранных войсках под началом Су Чо, был сведущ в истории и жизнеописаниях, знал толк в каллиграфии и изящной словесности. Увидев как-то мои скромные наброски, он не смог скрыть своей скорби. Я спросил его, почему он опечалился.

– Было время, я часто пользовался милостями высокочтимого Су, и потому, прочитав теперь о реченьях его и деяниях, почувствовал великую скорбь. А знаете, ведь драгоценное зеркало, которое ныне находится в вашем владении, некогда поднесено было досточтимому Су его другом Мяо Цзи-цзы, уроженцем Хэнани. Он очень им дорожил. В год своей кончины досточтимый Су все грустил, ничто не веселило его, и он как-то сказал почтенному Мяо, часто навещавшему его: «Смерть моя не за горами. В чьи-то руки попадет это зеркало? Вот вздумалось мне нынче погадать о его судьбе на тысячелистнике. К счастью, вы пришли и будете свидетелем этому».

Затем он приказал мне принести охапку стеблей тысячелистника и сам совершил гадание. Закончив его, досточтимый Су сказал: «Лет через десять после того, как я умру, семье моей суждено утерять это зеркало. Я не мог доведаться, куда оно попадет. Но предметы, в которых живет божественное начало, не могут его утаить. Ныне в землях, расположенных между Фэнем и Хэ, нет-нет да и обнаружат свое присутствие чудодейственные драгоценности. Это вполне согласуется с моим гаданьем. Быть может, там, в этих землях, и будет снова найдено пропавшее зеркало?» – «Попадет ли оно в людские руки?» – спросил Мяо Цзи-цзы. Еще раз внимательно посмотрев на стебли тысячелистника, досточтимый Су ответил: «Вначале это зеркало попадет в семью Хоу, затем во владение рода Ванов, но куда оно денется потом, знать мне не дано».

Окончив рассказ, старик прослезился.

Я расспросил родичей досточтимого Су. Они подтвердили, что некогда было в их семье подобное зеркало, но исчезло неизвестно куда. Значит, Бао поведал мне правду. Поэтому, составляя жизнеописание досточтимого Су, я в конце его привел рассказ старика Бао, свидетельствующий о том, что в гадании на тысячелистнике великий ученый не знал себе равных, но хранил это в тайне и гадал лишь для себя.

В первый день первой луны девятого года «Дае» забрел в наш дом, прося подаяния, буддийский монах. Был он родом хусец. Навстречу ему вышел мой младший брат Цзи. Найдя, что он мудр и учен не в пример другим монахам, брат пригласил его в дом, предложил угощение и долго беседовал с ним. Между прочим, монах сказал:

– В вашем семействе, чьи добродетели подобны благоуханью сандала, мне кажется, есть драгоценное зеркало, не имеющее себе равных в мире. Нельзя ли взглянуть на него?

– Как вы догадались о том, учитель? – спросил мой брат.

– Ваш покорный слуга сведущ в сокровенных искусствах и хорошо различает необычные явления. Над крышей вашего благоуханного дома иногда целыми днями стоит лазоревое сияние. Когда светит луна, сияние это становится багрово-красным. Зеркало ваше излучает божественный эфир «ци». Ваш покорный слуга наблюдает это чудо вот уже два года. Выбрав благоприятный день, я пришел в надежде увидеть драгоценное зеркало.

Брат мой Цзи вынул зеркало из шкатулки. Монах упал на колени и благоговейно взял его в руки, просияв от счастья. Вот что поведал он моему брату:

– Зеркало это обладает сверхъестественными свойствами, многие из которых сокрыты от взора. Если покрыть зеркало амальгамой, а затем снять ее жемчужною пудрой и держать зеркало так, чтобы на него попадали солнечные лучи, то отраженный им луч проникает сквозь стены. Есть средство, сообщающее зеркалу способность делать внутренние органы человека видимыми для глаза. Так можно обнаружить в них смертельный недуг, не излечимый обычными способами. Если нагреть зеркало в парах расплавленного золота, омыть нефритовой водой и вновь покрыть амальгамой, а затем снять с зеркала амальгаму жемчужною пудрой и поместить его тут же в известь, то оно приобретает способность излечивать любой недуг.

Монах оставил нам амальгаму, нефритовую воду и прочие необходимые средства. Мы последовали его указаниям, и все получилось именно так, как он сказал. Но с тех пор мы больше ни разу не видели этого монаха.

Осенью того же самого года я получил должность управителя Жуйчэна. Прямо перед моей резиденцией росло огромное дерево жужуб. Было оно нескольких чжанов в обхвате, и никто не знал, сколько ему сотен лет. Все прежние управители, вступая в должность, приносили этому дереву жертвы. Стоило только кому-нибудь не принести жертву в положенный срок, как на весь тот край обрушивались неслыханные беды и несчастья.

Я всегда полагал, что оборотней создают сами люди, и наотрез отказался от позорного жертвоприношения. Но уездные чины земно просили меня о нем. Что было делать? Я уступил, хотя втайне был уверен, что дерево служит прибежищем какому-то чудищу. Люди бессильны его уничтожить, и оно бесчинствует, не встречая отпора. Однажды вечером я тайком повесил зеркало на ветку жужуба.

Наступила вторая стража. И вдруг возле самой моей резиденции послышались звуки чудовищной силы, похожие на громовые раскаты. Они сливались в непрерывный гул. Я встал посмотреть, в чем дело. Жужуб был погружен в глубокий мрак, вокруг бушевали ветер и дождь, и лишь вспышки молний освещали то вершину, то корни деревьев. На рассвете нашли под ним большую змею. Была она фиолетовая, с красным хвостом, голова зеленая, а на лбу белые рожки и княжеский знак. Мертвую змею покрывало множество ран.

Я снял зеркало с дерева и приказал убрать змею и сжечь за городскими воротами. Жужуб срубили. Ствол его оказался полым, а внизу под ним таилась в земле большая змеиная нора. Нору засыпали, и с тех пор зловещие и необычные происшествия навсегда прекратились.

Зимою того же года к моим обязанностям управителя Жуйчэна прибавились полномочия инспектора двора по общим делам. Я получил указ открыть государственные зернохранилища в провинции Хэбэй и выдать из них зерно для восточных земель уезда Шэнь. В Поднебесной тогда разразился великий голод. Начался мор. Особенно сильно он свирепствовал в уездах Шэнь и Пу. У одного моего подчиненного, мелкого чиновника по имени Чжан Лун-цзюй, уроженца Хэбэя, разом заболело в семье несколько десятков человек. Я пожалел его и дал ему на время драгоценное зеркало.

Ночью по моему приказу он навел лучи зеркала на больных. Они вскочили все как один, будто поднятые по тревоге. Позже они рассказали:

– Мы увидели, как Лун-цзюй приблизился к нам с луной в руках. Когда лучи ее падали на нас, холод пронизывал нас до костей.

В скором времени жар у больных спал, и к вечеру всем стало лучше. Тогда, желая помочь народу, я приказал, чтобы драгоценное зеркало вносили в дома больных жителей.

Я полагал, что зеркалу от того никакого ущерба не будет, а страдания многих тем облегчатся.

Но в ту же ночь из шкатулки, в которой хранилось зеркало, донесся печальный звон. Далеко вокруг разнеслись его звуки и долго не утихали. Я немало подивился этому.

На другое утро явился ко мне Лун-цзюй и сказал:

– Нынче ночью привиделось мне во сне удивительное существо в пурпурной шапке и лиловых одеждах. У него была голова дракона и туловище змеи. «Я дух зеркала, имя мое – Цзы-чжэнь, – поведал он мне. – Не так давно я сделал добро твоей семье, вот почему я пришел к тебе с поручением. Скажи от меня досточтимому Вану, что нынешний мор ниспослан людям самим Небом в наказание за их грехи. Зачем же он заставляет меня спасать больных против воли Неба? Не пройдет и месяца, как болезнь сама собой потеряет силу. Пусть же он меня зря не утруждает».

Поистине это было происшествие необычное и сверхъестественное, и я поторопился записать его. Наступил следующий месяц, и больные в самом деле пошли на поправку.

В десятом году «Дае» Цзи, мой младший брат, оставив должность помощника управителя Люхэ, вернулся домой, но вскоре собрался в дальнее странствие. Он решил посетить многие достопримечательные места. Я попытался отговорить его:

– Стране грозит смутное время, дороги кишат разбойниками. К чему надумал ты ехать? У нас с тобой в жилах течет единая кровь, никогда прежде мы не уезжали так далеко друг от друга. Своим путешествием ты искушаешь судьбу. Вспомни, ведь и Шан Цзы-пин некогда думал, что посетит пять священных гор и возвратится домой, а вот исчез, и никто не знает куда. Твое путешествие по святым местам в подражание совершенномудрым древности может навеки разлучить нас. Это для меня большое горе.

И я заплакал.

– Решение мое неизменно, и ничто меня не удержит, – ответил Цзи. – Со мной может случиться лишь то, что суждено мне судьбой. Разве не сказано у Конфуция: «Муж да не насилует своей воли»? Сто лет живет на свете иной человек, и много за этот долгий срок совершит он ошибок, и много выпадет на его долю бед, но только одни совершенномудрые живут, как то и следует человеку, поступают всегда лишь согласно своим желаниям, радуясь, когда проникают они в истину, огорчаясь, когда недостает у них воли.

Мне нечего было ответить, и брат мой стал собираться в дорогу.

– Перед разлукой есть у меня к вам просьба, – сказал он мне. – Ваше волшебное зеркало – вещь неземная. Опасности и неожиданности на каждом шагу подстерегают меня в пути. Я хотел бы взять его с собой в дорогу.

– Разве я что-нибудь пожалею для тебя? – ответил я и вручил ему зеркало.

Вскоре Цзи уехал, не сказав мне куда. Лишь в шестой луне тринадцатого года «Дае» прибыл он обратно в Чанъань и возвратил мне зеркало с такими словами:

– Поистине, это бесценное зеркало! Простившись с вами, я направился прежде всего к Сунским горам, чтобы взойти на вершину горы Малой пещеры – Шаоши. Поднявшись по каменным ступеням, присел я отдохнуть у Нефритового алтаря. Пока я спускался вниз с горы, солнце закатилось, и ночь застигла меня в диком ущелье.

Неподалеку увидел я каменную сторожку, где могло бы поместиться трое, а то и пятеро, и решил в ней переночевать. Ночь выдалась лунная. Неожиданно после второй стражи появились откуда-то два человека. Один – сухопарый, со светлыми усами и бровями, похож был на хусца. Другой – карлик, с седыми усами и густыми бровями, был широк лицом и смуглокож. Они величали друг друга высокочтимым Шанем и почтенным Мао. При виде меня оба разом спросили: «Что за человек прячется здесь?» – «Искатель необычайного, странствующий в неведомом», – ответил я. Они уселись. Мы долго беседовали, но чем дальше, тем странней, тем непонятней становились их речи.

Заподозрив, что дело нечисто, я незаметно сунул руку за спину, открыл шкатулку и вытащил зеркало. Едва блеснули его лучи, как оба мои собеседника утратили дар речи и повалились ничком.

Карлик оборотился вдруг черепахой, а второй, тот, что был похож лицом на хусца, стал обезьяной. Я повесил зеркало на дерево. На рассвете оба животных издохли. У черепахи от старости кожа была с зеленоватым отливом, а у обезьяны шерсть стала совсем белой.

Затем я побывал на Совок-горе, переправился через реку Ин и, проезжая через уезд Тайхэ, посетил Нефритовый колодец. По соседству с колодцем есть пруд, вода в нем густого зеленого цвета. Я расспросил о нем дровосека.

– Это священный источник, – ответил он мне. – Окрестные жители в год восемь раз приносят ему жертвы, моля о ниспосланьи счастья и удачи. Но стоит допустить малейшую оплошность в обряде, как из воды поднимается черная туча и сильный град разрушает каналы и плотины.

Я вынул зеркало и направил лучи его на пруд. Вода в пруду заклокотала и забурлила, ударил гром, такой страшный, что казалось, раскололась земля. Вдруг вся вода до единой капли выплеснулась на берег. Волны покрыли все вокруг на расстоянии двухсот с лишним шагов. Обнажилось покрытое густым илом дно пруда. Там беспомощно металась какая-то рыба, длиной более чжана, толщиною с большую руку. Голова у нее была красная, на лбу белое пятно, тело в зеленую с желтым полоску, покрытое слизью, без единой чешуи. Рыба эта походила на змею, но у ее был драконий рог и острые челюсти, как у осетра. Она билась и дергалась, испуская странное сияние, но завязла в иле и не могла уплыть. Я сразу же догадался, что это водяная змея. Без воды ей конец. Я заколол ее и изжарил. Она оказалась необыкновенно жирной и вкусной, и мяса ее с избытком хватило на несколько дней.

Затем я покинул пределы Сунского уезда, плывя по реке Бянь. На берегу этой реки стоял постоялый двор. У хозяина его, Чжан Ци, была дочь, страдавшая тяжелым недугом. Едва наступала ночь, она кричала от боли. Жалобные вопли девушки терзали душу. Я спросил, давно ли на нее напала болезнь. Оказалось, она уже с год хворает. Днем тиха и спокойна, а ночью надрывается от крика.

Я остался у них в доме еще на одну ночь. Заслышав крик девушки, я тотчас достал свое зеркало и направил его на больную. «Парня в шапке убили!» – закричала она. Смотрят, у подножия постели лежит огромный дохлый петух. Это был старый петух хозяина, лет семи-восьми.

Направляясь в земли, лежащие к югу от Янцзы, совершал я переправу через эту реку возле Гуанлина, как вдруг над водой сгустились темные тучи. Черный вихрь вздыбил волны. Лодочник мой помертвел от страха. Каждый миг лодка грозила опрокинуться и затонуть. Я поспешно вынул зеркало и осветил им реку на несколько шагов вокруг. Луч зеркала проник до самого дна. Ветер стих, высокие валы улеглись, и через мгновение мы были уже в спокойной гавани.

Позже я посетил перевал Пьянящего Аромата на горе Дарительнице. Там взбирался я на отвесные кручи, проникал в глубины пещер. Не раз встречались мне стаи хитрых птиц, с громкими злобными криками кружили они надо мной. Медведи много раз преграждали мне путь. Но стоило мне направить на них свое зеркало, как в страхе разлетались птицы и разбегались звери.

Я переправлялся через реку Чжэцзян в благоприятное время года, но вдруг налетела буря, начался прилив с моря. Грохот бушующих валов разносился на сотни ли.

– Волны уже настигают нас, к южному берегу не пристать. Пойдем мы рыбам на корм, ежели не повернем назад! – крикнул в испуге мой лодочник.

Я вынул зеркало и направил его на воду. Взвихренные волны, не добежав до нас, вдруг застыли, будто облака на краю неба. Вода в реке расступилась в обе стороны шагов на пятьдесят, начала опадать и понемногу светлеть. Перед нами открылся широкий проход в волнах. Черепахи и крокодилы бросились врассыпную. Мы поставили парус и быстро поплыли в южную гавань. Достигнув берега, увидели мы, как вновь выросли громады валы высотой в десять чжанов, как, бурля и клокоча, понеслись они вперед, и там, где только что спокойно плыла наша лодка, закипел яростный водоворот.

Потом посетил я гору Небесная башня, где поднимался на все неприступные кручи и проник в самые глубокие тайники пещер. Подвесив зеркало к поясу, я даже ночью не боялся бродить один по горным ущельям. Лучи его освещали на сто шагов вокруг так ярко, что любая былинка была видна. Испуганные птицы стаями подымались в воздух и с тревожными криками носились надо мной.

На обратном пути я побывал на горе Гуйцзи, где встретил некоего Чжан Шилуаня, человека необычайного. Мне, по счастью, удалось собрать его труды «О чжоуских стелах» в девяти главах и «Храм света» в шести частях.

А когда плыл я по реке Юйчжан, довелось мне побеседовать с прославленным Сюй Цзан-би, даосом. О нем говорят, что он седьмой потомок Цзин Яна и владеет искусством с помощью заговора стоять на остриях ножей и ходить по раскаленным углям. Как-то раз зашла у нас речь о бесах и других необычайных существах. Он рассказал мне, что в семье Ли Цзин-шэня, смотрителя зернохранилищ в уезде Фэньчэн, три дочери страдают от бесовского наваждения, только люди о том не ведают. Он было взялся лечить их, да без успеха.

Наш земляк Чжао Дань, человек великих способностей, занимал как раз в это время должность судебного пристава в Фэньчэнском уезде. Узнав, что я буду проездом в этих местах, он приказал одному из своих слуг встретить меня и подыскать мне удобное жилье. «Я бы желал остановиться в семье Ли Цзин-шэня», – сказал я слуге. Чжао Дань приказал Цзин-шэню приютить меня, и тот встретил меня очень радушно. Скоро у нас зашел разговор о том, какая беда у него в доме.

– Все три мои дочери, – рассказал мне Цзин-шэнь, – живут вместе в боковом флигельке. Каждый вечер понацепят они на себя украшения, разоденутся в самые нарядные платья, и лишь только стемнеет – сразу к себе. Загасят свечи. А прислушаюсь – в спальне смех и веселые речи. Уймутся лишь на рассвете, еле-еле добудишься их. Сохнут прямо на глазах, а к еде и не притронутся. Не лезет им кусок в глотку. Надумал я было строго-настрого запретить им наряжаться без толку, да где там! Грозят удавиться или в колодец броситься. Просто не знаю, что и делать.

– Покажи мне их флигелек, – попросил я Цзин-шэня.

В восточной стене флигелька имелось решетчатое окно. Опасаясь, как бы девушки не заперли ненароком дверь, так что трудно будет ее открыть, я заранее, еще днем, выломал в переплете окна четыре перемычки, заменив их простыми палочками.

Только начало вечереть, как пришел ко мне Цзин-шэнь и говорит: «Принарядились и уже пошли к себе в комнату».

Первая стража еще не кончилась, когда я подошел к окну и прислушался. До меня донеслись разговоры и смех. Я вышиб в окне перемычки из палочек и, просунув внутрь зеркало, осветил им комнату. «Моего мужа убили!» – в три голоса закричали сестры. Я ничего не увидел в темноте и оставил зеркало висеть на окне до самого утра.

Когда рассвело, все увидели, что возле дырки в стене лежит огромная дохлая крыса размером в целый чжан и четыре цуня. Была она совсем голая, без единого волоска на теле. А рядом с ней валяется старая мышь, такая жирная, что потянула бы, пожалуй, цзиней на пять, и тоже без единого волоска. Лежала там и мертвая ящерица величиной с ладонь, чешуя отливает всеми цветами радуги, на голове двое рожек, хвост более пяти цуней длиной, а кончик хвоста белый-белый.

С этого дня девушки пошли на поправку.

Позже в поисках истинной мудрости забрел я на гору Шалаш, где бродил несколько месяцев, отдыхая под вековыми деревьями, ночуя в зарослях пахучих трав. Не раз случалось мне встречать на своем пути тигров и леопардов, находить свежий след шакала и волка, но стоило только блеснуть моему зеркалу, как звери обращались в бегство. Почтенный отшельник Су Бин, муж редких познаний, постигший премудрость «Ицзина» и потому прозревший сокрытое и грядущее, заметил мне как-то:

– Священные вещи лишь на короткое время попадают в людские руки. Смуты и смерть завладели миром, человек бессилен перед ними. Поспешите вернуться в родные места, пока при вас чудодейственное зеркало и вам не страшны любые преграды.

Вняв его разумным советам, я двинулся на север в обратный путь. Путешествуя по Хэбэю, я как-то раз увидел во сне свое зеркало.

– Я всегда благоволило к вашему достойному брату, и, так как недалеко то время, когда покину я мир людей и отправлюсь в далекое странствие, я хотело бы проститься с ним. Прошу вас, поскорее возвращайтесь в Чанъань.

Во сне я обещал ему это. Наутро, припомнив мое сновидение, я впал в отчаяние, близкое к страху, и поспешил на запад по Циньской дороге. Я не нарушил данного мною слова – и вот я у вас. Боюсь, однако, это чудесное зеркало недолго пробудет в вашем доме.

Спустя несколько месяцев брат мой Цзи возвратился в Хэдун.

Пятнадцатого числа седьмой луны в тринадцатый год «Дае» из шкатулки донесся печальный звон. Он словно бы шел издалека, но все приближался и нарастал, уподобившись реву дракона и тигриному рыку. Так продолжалось довольно долго, потом все затихло. Я тут же открыл шкатулку, желая взглянуть на зеркало. Оно исчезло.