Глава 9
– Слушаю вас внимательно, – с откровенной издевкой произнес я в тяжелую и объемную трубку стационарного аппарата.
– С вами говорит новый начальник службы безопасности Украины по Харьковской области… – Он еще и фамилию назвал, и имя-отчество, и даже, кажется, звание, но я не расслышал, потому что трубку от уха убрал, неплотно зажав ее ладонью, и стал рассказывать младшему сержанту старый анекдот, который он, наверное, десятки раз уже слышал. Тем не менее, как настоящий служака, младший сержант старательно рассмеялся. Я тоже громко захохотал, что мне совсем не свойственно. Когда становится смешно, я просто скромно улыбаюсь. Комбату положено проявлять сдержанность в эмоциях, да и служба меня этому же научила. Но сейчас своим поведением я показал звонившему, как отношусь к его звонку и насколько я такие звонки уважаю. Старый и многократно испытанный способ поставить на место человека, который возомнил себя большой величиной на ровном месте и рассчитывает, что все будут о него спотыкаться. Но я не спотыкаюсь, даже если под ноги не смотрю. Обычно я чувствую помеху и просто переступаю через нее.
Только после этого я снова поднес трубку к уху и сказал:
– Да-да, слушаю вас… Так что вы хотели?
Говоривший к себе и к своей должности относился, видимо, чрезвычайно серьезно и уважительно, поэтому от моего поведения слегка растерялся. Он рассчитывал быть наглым и напористым со мной, но не получилось. Наглость проявил я, и напористость тоже мог бы проявить, если потребуется. Пока же просто нейтрализовал его своим равнодушием. А собеседник оказался к такому не готов. Он был не силен в психологии разговора. Тем не менее быстро взял себя в руки, начал было повторять свою должность, но я перебил:
– Это вы уже говорили. Я у вас спросил, что вы хотите. Только время не тяните, мне некогда долго разговаривать. Меня люди ждут.
Это уже моя встречная напористость пошла. После равнодушия она всегда действует сильнее. Так и получилось. Голос собеседника звучал уже не так грозно и категорично, как вначале.
– Последний довод – это что, кличка? – осторожно спросил он.
– Можете считать это псевдонимом. Кличка – у собаки, а у человека это – псевдоним. Или позывной. Что вам больше нравится. Я не буду настаивать.
– А фамилия и имя-отчество у вас есть?
– Как и у всякого человека.
– Назовите…
– С какой стати? Вас тут много таких бегает, и я не считаю для себя достойным отвечать каждому. Каждому проходимцу… – Я продолжил свою ментальную атаку. Он попытался сопротивляться, но слабо:
– Назовите… Чтобы я не подумал, будто вам есть что скрывать!
– Думайте, на здоровье. Мне как-то совершенно безразлично, что вы думаете. Вы вообще для меня – никто. Далекая иллюзорность, с которой лучше не считаться, о которой и думать не следует…
Это я уже начал его «ломать», нанес легкий удар по самолюбию. И попал по больному месту, как показали его следующие слова.
– Как-то вы воспримете эту иллюзорность, когда вас привезут ко мне в кабинет в наручниках!
Угрожать – удел слабых людей. Слабый человек угрожает, потому что больше он ничего сделать не может. Но в словах его нет силы. И он сам это знает лучше других. Я же продолжал свою игру, продолжал «добивать» его.
– А что же сами не можете прийти за мной? Не в состоянии наручники на меня нацепить?
– Есть специальные люди, которые носят с собой наручники. Специально для вас. Они уже рядом с вами. Я думаю, в течение часа вы будете уже на пути ко мне.
– Я понимаю ваши надежды. – Незаметно я начал готовить нокаутирующий удар, уже понимая, о чем этот человек хочет говорить. Он еще не обладал информацией о наших событиях. – Но я не понял, какую цель вы преследовали своим звонком. Ради чего вы тратите мое время? Только чтобы узнать, как меня зовут?
– Это я все равно узнаю. Очень скоро. Пока же предлагаю вам распустить собранных вами людей по домам, сложить оружие и сдаться власти. Или вы желаете обеспечить работой похоронное предприятие вашего района? Если вы не сложите оружие, будет очень много жертв.
– Мои люди не намереваются стрелять друг в друга. А противника перед собой мы не видим. Тогда откуда возьмутся жертвы?
– Я вас предупредил?
– Нет. Предупреждение всегда должно быть аргументированным. Иначе оно называется простой детской угрозой. А этим вы меня из колеи не выбьете.
– Я вот разговариваю с вами и смотрю на часы… Думаю, в течение получаса в ваше село войдет автоколонна с семью сотнями вооруженных людей. И будет расстреливать каждого, кто окажется в селе с оружием в руках.
Пора было наносить удар. Тот самый, нокаутирующий.
– Вы имеете в виду автоколонну киевских ментов и «Правого сектора», что бегут из Донецка? Никак эта колонна не сможет войти в село. Дорога очень сложная, не проехать по ней ни в одну, ни в другую сторону.
– Не понял? Вы что, дорогу перегородили? Так люди выйдут из машин и пешком пройдут. Уже обозленные. Вам же будет хуже.
Мне этот разговор надоел. Пора было заканчивать и делами заниматься. Тем более в дверях кабинета показался Харис Шихран. Он же, помнится, уезжал с машиной в Пригожее. Если вернулся в Гавриловку, значит, привез серьезную весть. И я наконец решился на нокаутирующий удар:
– Ваши люди уже вышли из машин. Машины сгорели. Полностью. И большая часть ваших людей уничтожена. Если сотня человек смогла убежать с обгорелыми подошвами, они убежали. Но в округе в любом селе их встретят автоматным огнем, и я думаю, что к вам они не вернутся. Два ваших батальона, на которые вы так надеялись, полностью уничтожены.
Собеседник молчал. Или дар речи потерял, или язык себе откусил.
– Вы поняли, что я вам сказал? Вы, урод, поняли?
– Да… – тихо пролепетал он. – Кто их уничтожил?
– Я со своими людьми. А сейчас думаем, как бы побыстрее до вас добраться. Ждите в гости… – припугнул я его, но тут же понял, что сделал это зря. Сам только что размышлял о том, что пугать – это удел слабой стороны. Но, по большому счету, мой батальон сейчас и был слабой стороной. Там, в Харькове, сил несравненно больше. Значит, пугать я имел право. – Приготовьте наручники, которые я сам вам на запястья надену.
Он молчал. Я положил трубку и, посмотрев на Хариса, поторопил его:
– Как дела?
– Сын дал кучу бумаг майору Головину отвезти. Я передал.
– Да, Головин говорил мне, что ждет бумаги…
– Володя…
Так меня никто, кроме Хариса, никогда не называл. Но и он говорил так только в детстве. Я сразу догадался, что все-таки в Пригожем что-то произошло. Да и голос был траурным. А если приехал Харис, значит…
– Папа? – тихо спросил я.
Харис опустил голову, подтверждая мою догадку молчанием.
– Я ждал этого. Еще мама говорила, когда я только приехал, что, по словам врачей, папа уже не поднимется. Я был готов.
Мне не хотелось никому, даже другу детства, показывать, как мне больно.
– Есть такое поверье, что самые близкие люди, когда понимают, что мешают, уходят добровольно. По собственной воле. Мне жена так сказала. Она со многими умирающими была рядом и видела это многократно.
– Как он умер?
– Уснул и не проснулся. Спокойно. Во сне… Говорят, когда человек во сне умирает, он умирает легко.
– Теперь он с мамой, – сквозь застрявший ком в горле выдавил я.
– Да, так и Паша Волоколамов сказал. Сказал, что после похорон тебя уже ничего не будет здесь держать и ты сможешь к семье уехать…
– Как это, ничего не будет держать? – встрепенулся я. – А друзья, вы все? Вас я не потерял. А если уеду, потеряю… Нет, Харис, служба дома меня не ждет. А жена и дети могут подождать. Им не привыкать. А вас я не брошу.
Харис смотрел на меня благодарным взглядом.
У меня зазвонил телефон. Я глянул на определитель – звонил полковник Мочилов…
Для доклада командующему, сделав знак поднятой рукой, я вышел из кабинета в коридор. При Харисе и младшем сержанте милиции разговаривать не хотелось, поскольку поддержка со стороны России разными людьми рассматривается по-разному.
– Здравия желаю, товарищ полковник. Могу доложить, что становление батальона не завершено, это процесс не одного дня, как сами понимаете, тем не менее боевое крещение мы приняли удачное.
– Докладывай. Мне уже сообщали из управления космической разведки о каких-то острых событиях, но конкретных данных пока не представили. Говорят, было много дыма и огня. Это все, что я знаю. Докладывай.
– Выставили засаду на дороге. Дождались приближения. Подпустили колонну. Двадцать три грузовика. С базы внутренних войск мы забрали вооружение. Это позволило нам выставить минометную батарею и снайперов в лесочке неподалеку от дороги. Взвод охраны складов перешел на нашу сторону вместе с четырьмя крупнокалиберными пулеметами. Причем взвод самостоятельно перешел, без нашей вербовки. Сначала солдаты думали, что оружие передается «Правому сектору», под личиной которого мы туда и пожаловали. Солдаты готовы были взбунтоваться и расстрелять «Правый сектор», но командир взвода выяснил обстановку и привел взвод к нам. Сначала, когда я находился в Пригожем, в Гавриловку прибыл состав из электровоза и двух пассажирских вагонов с «Правым сектором». Состав с одной стороны обстреляли внутривойсковики из крупнокалиберных пулеметов, с другой – местные бойцы батальона самообороны из автоматов и гранатометов. «Правосеки» еле ноги унесли. При значительных потерях. Машинист по нашей команде увез их. Потом мы выставили засаду автомобильной колонне. Накрыли из огнеметов головные и замыкающие машины и планомерно уничтожали остальных, которым вырваться было некуда. Правда, в дыму, по моим подсчетам, около сотни человек смогли убежать в обратном направлении. Остальные уничтожены. Раненых доставили в сельскую больницу. Выставили охрану из районного спецназа милиции. А мне только вот недавно звонил начальник харьковской СБУ. Лично. Пытался уговорить сдаться, пока колонна не пришла и нас не уничтожила. Он еще не в курсе был, что колонна до нас не доехала.
– Да, Владимир Викторович, мне вот только что принесли распечатку твоего разговора и спутниковые снимки той самой дороги. Хорошее начало. Только голос у тебя грустный. Что-то не так? Или мне показалось? Потери есть?
– На личном плане, можно сказать, потери. Мне пять минут назад сообщили, что отец у меня умер. Утром маму бандиты застрелили, к вечеру умер отец. Теперь они вместе. Маму я уже похоронил. Почти по-мусульмански… Через три дня буду отца хоронить.
– Прими соболезнования. Но ты сам прекрасно знаешь, когда дети хоронят родителей, это естественный процесс. Когда родители хоронят детей – процесс неестественный. Если бы твоими усилиями автомобильная колонна не была уничтожена, многим родителям в ваших селах пришлось бы хоронить своих детей. Это должно служить тебе хоть каким-то утешением.
– Я понимаю, товарищ полковник.
– Как сейчас твое состояние? Можешь меня внимательно выслушать или голова не совсем ясно соображает? У каждого ведь с родителями собственные отношения. И у каждого голова устроена индивидуально, по-разному держит удары судьбы. Если не в состоянии, так и говори, к тебе претензий не будет. Это важно, потому что сведения я тебе хотел сообщить серьезные…
– Я слушаю, товарищ полковник. У меня голова крепкая, нервы в порядке.
– Хорошо. Значит, дело обстоит так. Есть данные перехвата телефонных разговоров. Космическая разведка постаралась. Ты знаешь, кто такой Коломойский?
– Кажется, губернатор Днепропетровской области. Украинский олигарх. Я систематически телевизор не смотрю. Так… Иногда, случайно…
– Так вот, тот губернатор звонил бывшему пастору… Понимаешь, о ком речь идет?
– Турчинов. Исполняющий обязанности президента Украины.
– Да. Так вот, Коломойский Игорь Валериевич звонил Турчинову. У нас есть перехват этого разговора, хотя велся он посредством кодированного канала. Сумели прочитать код. На это ушло два дня, то есть данные не сегодняшние. Так вот, Коломойский заявил, что они, он имеет в виду себя и своих приближенных лиц, готовы взять на себя ответственность за удержание юго-востока Украины от надвигающейся со стороны России угрозы. Для этой цели на средства Коломойского создаются националистические батальоны «Азов» и «Шахтерск». Состав формируется из людей с «темным» прошлым, из уголовников и фашистов. Причем набирают уголовников не только в Украине, но и в приграничных областях России. По селам и городам запустили вербовщиков из тех же уголовников, чтобы они по знакомым прокатились. Обещают золотые горы и полную свободу действий. То есть практически официально дают разрешение на насилие и грабеж. И даже бомжей на российских вокзалах вербуют. Увозят пьяных через границу. Когда те просыпаются, уже в мундире, и подписку дали, и аванс, оказывается, пропили. Если подписать не смогли, заставляют. Армия такая, что способна в основном на грабежи мирных жителей. Но это не данные из переговоров, это данные агентурной разведки. Коломойский только потребовал от пастора Турчинова права вооружать эти батальоны с военных складов, расположенных в Днепропетровской, Запорожской и Николаевской областях. А там армейских частей и складов много, еще с советских времен остались нетронутыми и почти не разворованными. Я слышал, там на складах даже «ППШ» хранятся. Сразу после вооружения батальоны двинутся в сторону границы с Донецкой областью, чтобы захватить несколько городов. В первую очередь планируется отторжение от Донецка Мариуполя, потом Красноармейска, Дмитрова, Доброполья, Александровки и Великоновоселовского района. У тебя нет под рукой карты?
– Под рукой нет, но я и без того местность знаю и понимаю, куда они двинутся. Ну, два батальона – это не так страшно, – ответил я. – Сегодня против нас тоже выступило два батальона. Мы справились. Конечно, в основном за счет неожиданности, тем не менее без потерь.
– Не сильно радуйся, Владимир Викторович. Эти подразделения только называются батальонами. По численности они являются скорее полками, то есть каждый в три раза превосходит твой численный состав. Но и это еще не все. Каждый из так называемых батальонов получил по приказу исполняющего обязанности президента на усиление по настоящему танковому батальону из состава вооруженных сил Украины. Если они двинутся вдоль границы Донецкой области, а они уже, похоже, к этому готовятся, если еще не вышли, то непременно выйдут на тебя. Что ты сможешь противопоставить танкам? Есть у тебя на вооружении что-то, кроме минометов и гранатометов?
– Никак нет, товарищ полковник. Танковой атаки, боюсь, мой батальон выдержать не сможет. Ну, два-три танка мы сожжем, а мостальные нас начнут утюжить. Люди не выдержат, побегут, и их просто расстреляют и передавят.
– И это еще не все. Кроме танков, планируется передать националистическим батальонам несколько артиллерийских дивизионов. В том числе с тяжелыми орудиями и самоходными гаубицами и даже, возможно, с реактивными установками залпового огня. А это значит, что до того, как утюжить вас танками, они отутюжат артиллерией. А тебе нечем им ответить…
– Абсолютно нечем, товарищ полковник. У нас даже бронемашины в наличии не имеется. Есть, правда, в районном отделе милиции бронетранспортеры. Милиция нас поддерживает, надеюсь, что бронетранспортеры нам передадут без сопротивления. Но БТР, даже два БТРа против одного танка не потянут, не то что против танкового батальона. Их сожгут за секунды боя. А вооружиться нам больше нечем. Я смотрел списки личного состава. Вернее, мой начальник штаба мне говорил, что у нас есть в составе три десятка бывших танкистов. Но где взять для них танки? Хотя один вариант есть. Примерно на половине дороги от нас до Харькова есть в рабочем поселке небольшой заводик… Может, просто мастерские. Там танки ремонтируют. Знать бы только, когда они там будут отремонтированы…
– Так в чем дело? На то ты и военный разведчик. Пусть даже отставной, не в этом дело, сам знаешь, что разведчики не бывают отставными. Узнавай. Вдруг повезет… Вдруг там что-то уже есть на выходе. Специально для тебя приготовлено. Хотя бы пару танков тебе не помешало бы иметь. Удача любит того, кто что-то делает.
– Я это планировал, товарищ полковник. Пока еще ничего не успел, но займусь сразу, вооружаться и усиливаться мне необходимо, согласен.
– Только это, я думаю, все равно не поможет. У «Азова» и «Шахтерска» сил несравненно больше, чем у тебя, даже если ты танками разживешься. Тебе со своими людьми в любом случае необходимо будет отойти в Донецкую область и соединиться с тамошним ополчением. Влиться в их формируемую армию. Там сейчас идет процесс формирования и органов управления республиками, каковыми они себя надумали объявить, и своей армии. Я уже разговаривал с их руководством. Тебя с твоим батальоном примут. Вопрос только в том, пойдут ли твои люди в соседнюю область. У них у всех дома, семьи, хозяйство. Все бросить и уйти туда воевать – на это надо еще решиться.
Основную проблему командующий просчитал точно.
– Да, товарищ полковник. Здесь могут возникнуть проблемы. Я буду сам разговаривать с людьми. Боюсь, в случае перехода большая часть личного состава не пожелает пойти за мной. Они и оружие в руки взяли, чтобы свои дома и свои дворы защищать. Это доминирующая причина. Здесь они будут насмерть стоять…
– И погибнут. И семьи их погибнут. И сами они, и семьи будут в безопасности только тогда, когда Донбасс победит. Поэтому, я считаю, выбора у них нет. Но ты поговори. Продумай, как лучше сделать, какие доводы привести.
– Это я – Последний довод… – зло пошутил я.
– Последний довод… – согласился командующий. – Ладно. Ко мне офицеры собираются. Докладывай, как будут обстоять дела. Если у меня информация появится, я позвоню…
Убрав трубку, я вернулся в кабинет, где младший сержант милиции налил Харису стакан крепчайшего чая. Еще моя покойная мама всегда в детстве ругала Хариса за то, что тот пьет слишком крепкий чай. Но с детства привычка у Шихрана, видимо, изменений не претерпела. Я с ходу спросил у него:
– Помнишь, в детстве смотрели, как танки на ремонт возят? Мимо Пригожего таскали. Завод еще работает? Или закрылся?
– Я слышал, что он втрое вырос, но сам в тех краях давно не был. Хотя у меня в заводском поселке куча друзей. Есть, кстати, и надежные, которым бы я свою жизнь доверил.
– Работает тот завод, – подтвердил и младший сержант милиции. – Еще как работает… У моей жены сестра там сварщицей трудится. Недавно они по телефону разговаривали, буквально пару дней назад. Завод танками завалили, по территории пройти невозможно. Сразу, как Россия Крым прихапала, стали на ремонт танки гнать. К войне, говорят, готовятся.
– Так ты считаешь, что Россия Крым прихапала? – с вызовом спросил младшего сержанта Шихран.
– А я к Крыму никакого отношения не имею. Не мое дело разбираться, чей он.
– Ладно, тогда такой вопрос. Ты хотел бы в Европе жить?
– Жить-то хотел бы, – криво усмехнулся младший сержант, – только кому я там нужен…
– Не возьмут тебя в немецкую, скажем, полицию служить?
– Не возьмут. Стопроцентно не возьмут. А я больше ни на что не пригоден. Ничего другого делать не умею. Так что мне там, в Европе?
– Тем не менее жить там хотел бы? – повторил я вопрос Хариса.
– Наверное. Я, правда, и не знаю, что там за жизнь…
– А вот крымчане подумали-подумали и захотели жить в России, – сказал Харис. – Как когда-то давным-давно жили. И татары, и русские, и хохлы. Все вместе захотели. У меня там родственников полно. Захотели – и теперь живут. И не боятся, что к ним «Правый сектор» нагрянет. Россия не допустит. Спокойно живут. И никто их, говорят, не заставлял. Сами решили.
Младший сержант равнодушно передернул плечами. Чего, дескать, докопались? Живут, и пусть живут. Но слова о «Правом секторе» освежили и мою память.
– Нам теперь не только «Правого сектора» опасаться требуется…
– Новая напасть? – перебил меня Шихран, делая большой глоток из стакана. Я еще в детстве удивлялся, как он умудряется такой горячий чай пить большими глотками, даже не дует на воду, чтобы охладить.
– Знаете, кто такой Коломойский?
– Никак он на нас спецназ Израиля натравить хочет? – усмехнулся Харис, допивая чай и подставляя пустой стакан ближе к младшему сержанту, чтобы тот налил еще.
– Бывший российский спецназ, те из офицеров, что после выхода в отставку уехали жить в Израиль, собирает несколько групп, чтобы защищать Донбасс от Украины. Я знаю нескольких таких офицеров, хорошие спецы в свое время были. Надеюсь, и остались. С теми можно было бы договориться. Только они Коломойского не поддерживают. У нас дела намного хуже.
– Если Коломойский, я знаю, что там происходит, – внезапно сказал Шихран.
– Что ты знаешь?
– Коломойский формирует отряды из всякого отребья, чтобы нас всех передавить – недовольных…
– Откуда информация?
– У нас в Пригожем живет или жил, не знаю, уж как сказать, один мужик. На свободе не больше месяца бывает. Выйдет после очередного «срока», загуляет, с кем-нибудь подерется, снова сядет. И так четыре «ходки». Я к нему зашел, чтобы с собой позвать. Мужик он боевой, отчаянный, как я в молодости, никого не боится. Нам такие нужны были бы. Мать его сначала не говорила, куда он уехал, потом рассказала. Обещают в месяц платить столько, сколько она, говорит, за три года не зарабатывает. Позвонил друг и позвал…
– Да, формируют два батальона, по численности равные полкам. Личный состав – из отъявленных фашистов и уголовников. Обещают вседозволенность и прикрытие от закона. Вооружают с армейских складов и придают им по танковому батальону каждому. И армейскую артиллерию, в том числе крупнокалиберную. Если в нашу сторону двинутся, мы танкового удара выдержать не сможем. Это я вам всем, как военный человек, ответственно заявляю.
– Значит, надо и нам обзаводиться своими танками и артиллерией, – просто сказал Харис. – Это я вам, как человек, не терпящий над собой насилия, со всей ответственностью заявляю…
