Отче наш, сущий на Небесах, где пребывает истинное Отечество наше, да будем мы сынами Твоего вечного Царства, нашей святой Отчизны, ибо она находится там, где пребываешь Ты, Человеколюбие. Иго Христово — совершенное благо, но душа боится взять его на себя, потому что привыкла к своему невежеству. Иго страстей и помыслов — мучение, но душа не желает отрекаться от них, пока не очистят ее очи духовного рассуждения и не зародится в сердце решимость взять спасительное иго Христово.

Видеть, что мысли непрерывно рождаются в уме, — это одно, а понимать, как они рождаются, — это совершенно другое, то, что является началом молитвенной жизни, для которой необходимо постоянное внимание.

Весь Великий пост прошел в борьбе с сорняками в огороде и с помыслами рассеянности в душе.

— Батюшка, люди зовут вас прийти на Псху, если можете! — крикнул мне Василий Николаевич из-за изгороди, заметив меня в огороде с мотыгой.

— Хорошо. Только я еще картошку не всю прополол…

— С картошкой мы вместе быстро справимся. — ответил пчеловод, слезая с лошади. — Еще одна мотыга имеется? Давайте ее мне!

Проходя рядок за рядком, так что я еле успевал за ним, Василий рассказывал:

— Детишки у нас есть, с хутора Ригдза, некрещеные. Родители просят их окрестить после Пасхи…

— Я еще никого ни разу не крестил, Василий Николаевич! Но детей покрещу с радостью…

— Значит, договорились! — утвердительно сказал мой помощник. — А урожай у вас будет хороший, сразу видно! — заметил он, оглядывая прищуренным глазом огород.

— Слава Богу, Василий Николаевич, и вам спасибо за помощь…

Пасха прошла на одном дыхании, пришло почти все село. Небольшая компания мужчин из закоренелых атеистов сидела на лавочке. Они недоуменно спрашивали у проходивших мимо них мужчин и женщин с детьми, спешащих в молитвенный дом:

— Чего вы там все нашли? Жили без церкви, все было нормально, а теперь как с ума посходили — дышать не могут без нее!

— Мы с церковью только теперь жить начали, а вы на бутылку жизнь свою променяли! — отвечали им женщины побойчее, смеясь над непонятливостью пьянчуг.

Детей на крещении было четверо: две девочки семи лет, мальчик десяти лет и младенец, который безпрерывно плакал. В первую очередь мы начали подыскивать крестных для детей. Среди взрослых возникла оживленная дискуссия по этому поводу, так как на Псху родственные отношения имелись почти в каждой семье, а я углубился в требник, стараясь запомнить последование крещения. Для младенца мы нашли большой алюминиевый бак, а для детей постарше решили нагреть ведро теплой воды. В эти дни пришло похолодание, начались продолжительные дожди. Даже в комнате еще было зябко. Детям сшили белые рубашечки, и выглядели они очень симпатично. Затопили в углу железную печь, и стало совсем уютно, когда я зажег свечи. В дверях, кроме родственников, толпились любопытные.

С волнением мне удалось справиться. Немного путаясь в тексте и сверяясь по книге с чином крещения, я благополучно провел этот чин до конца, где пришлось снова поволноваться. Детей я облил по три раза из большого ковша, а с младенцем вышло много хлопот. Я никак не мог взять его поудобнее, так как боялся что ребенок выскользнет у меня из рук и захлебнется. На руках он сразу перестал плакать. Для страховки я зажал младенцу носик рукой и три раза окунул в теплую воду. Когда детей после причащения Святыми Дарами поставили поближе к печи, чтобы дать им обсохнуть, в комнате воцарилась благоговейная тишина.

— Господи, какие они красивые, словно ангелочки! — прошептал умиленно чей-то женский голос.

Я впервые увидел чудо преображения благодатью человеческой души так ясно и очевидно, чего ранее не мог даже вообразить, изучая семинарские учебники. Тайне- тво крещения оставило в душе незабываемый след тонким и нежным ощущением неземной благодати, сошедшей на детей и передавшейся моему сердцу и сердцам всех присутствующих при этом священнодействии. Перед крещением это были обычные милые дети, как и все остальные. А сейчас перед нами стояли небесные существа с удивительно прекрасными лицами и сияющими лучистыми глазами, чем-то неуловимо действительно похожие на ангелов. Таких человеческих лиц, преображенных небесной красотой, я еще никогда не встречал.

Еще несколько дней, пока я был на Псху и причащал больных, лица этих детей светились тихим светом внутренней красоты и радости, исполненные Божественной благодати. Когда я их увидел уже летом, они снова стали обыкновенными сельскими детьми.

Вернувшись в скит, я обнаружил, что весь двор и сад заросли густой душистой травой, наполненной трелями кузнечиков в высоком бурьяне. В доме ветром распахнуло окно, и грушевый цвет лежал на столе и подоконнике. Выглянув в окно, я увидел, что бурьян заглушил также мои грядки с овощами. С грядками удалось управиться относительно быстро, а вот с кошением луга и сада вышла проблема. Коса тупилась о камни, и сколько я ни затачивал лезвие, оно больше рубило бурьян, а не срезало. На ладонях появились волдыри. Солнце уже припекало, и работать без воды и еды иногда бывало очень тяжело. Но когда мне удавалось перебороть малодушие и слабость тела, то внезапно появлялись новые силы и работа спорилась. Однако я никак не мог взять в толк, что делать с косой. По пути на пасеку меня заехал проведать лесничий. Он осмотрел косу и неодобрительно покачал головой:

— Нет, батюшка, так дело не пойдет! Косу нужно сначала отбить, а потом заточить. И по камням старайтесь не ударять острием, держите лезвие косы чуть боком… — Шишин показал, как отбивать косу и как затачивать. — Дело, батюшка, нехитрое, но, не зная этих секретов деревенской жизни, можно долго ломать голову, пытаясь разобраться в неудачах!

Он с улыбкой протянул мне мой инструмент.

— Я все думал, отец Симон, над нашим разговором. С вами я полностью согласен, но все же мне кажется, причина всех бед в том, что плохие у нас правители — один хуже другого! Какая после этого может быть жизнь? — Шишин внимательно ждал моего ответа.

— Знаете, Василий Ананьевич, какой народ, такие и правители!

— А что? Народ у нас хороший, добрый!

— Нет, Василий, без Христа невозможно быть добрым, это только видимость добра. Как только русские люди, сначала интеллигенция, а потом и народ, стали отходить от веры, так начались революции, а потом появились и плохие правители.

— А что же делать?

— Если все мы будем держаться Христа, то, возможно, великой империей не станем, но жизнь наша обязательно станет лучше, а правители придут верующие. Иначе где их взять, хороших, — из Америки, что ли?

— Не знаю, не знаю, это нужно обдумать. Хотя, мне кажется, в этом что-то есть…

Мы расстались, но наши души после откровенной беседы словно открылись друг другу.

В один из таких страдных дней меня позвала соседка:

— Батюшка, можете мне помочь? Сыновья охраняют перевал, а мне нужно сена накосить, одной сил не хватает…

Я согласно кивнул головой и мы со старушкой на следующее утро, взяв косы, отправились на луг. То, что я увидел, немного смутило меня. Перед нами расстилалось огромное поле, по которому, даже если идти быстрым шагом, нескоро дойдешь до конца. Старушка встала впереди меня и, ловко работая косой, принялась за работу. Я не мог угнаться за ней, и мне было очень стыдно. К тому же без воды в горле стояла горечь от сухой пыли, без еды я сильно ослаб. Мария, заметив что я устал, предложила передохнуть. Так, с перерывами, мы косили до обеденной жары. Придя домой, я без сил повалился на топчан. Это было потяжелее, чем валить лес и строить кельи. По вечерам я выходил докашивать свой двор.

За неделю мы с Марией скосили все поле. Теперь я мог подогнать свои работы в скиту. Через несколько дней старушка снова окликнула меня, когда я работал в огороде, пропалывая сильно заросшую сорняками фасоль:

— Батюшка, надо сено поворошить, а то сопреет…

На следующее утро, взяв большие грабли, мы пришли на наше поле. Скошенная трава теперь лежала ровными грядами по всему пространству.

— Не хотела вас безпокоить, батюшка, сама траву собрала и уложила. Осталось только ее поворошить…

Пока мы ворошили траву, мимо нас на лошадях проехал лесничий с помощниками. Поздоровавшись с нами, издали и внимательно посмотрев на меня, он почему-то неодобрительно покачал головой.

На следующий день Шишин заехал ко мне:

— Батюшка, можно дать вам один совет?

— Конечно, слушаю вас! — Мне стало интересно.

— Вы можете хоть раз кому-нибудь отказать?

— А в чем дело? — не понял я.

— Скажите своей соседке, что у вас тоже полно дел и вы не можете помогать ей!

— Ну, это совсем неудобно… — растерялся я.

— А дело в том, что ее сыновья пьянствуют на Псху, а вы тут за них все делаете… Когда я их упрекнул: «Что же вы матери не помогаете?», они ответили: «А там батюшка есть!» Вот я и даю вам совет: пока прекратите помогать Марии, пусть сыновья потрудятся!

Подумав, я согласился с советом лесничего. Когда спустя несколько дней соседка вновь позвала меня: «Батюшка, пора сено в копны складывать!» — я попросил у нее прощения и сказал, что сам не успеваю со своим огородом.

В погожее солнечное утро за мной пришел Василий Николаевич с просьбой причастить больных, а также его престарелую мать, которая слегла и больше не встает. Я решил заодно пособоровать и ее, и парализованную больную. Когда мы проходили мимо скошенного поля, там работали сыновья соседки. Все сено было уложено в копны, и видно было, что эта работа не представляет для них никаких проблем.

— Вот, батюшка, понимаете, что делается? — с хитрецой посмотрел на меня мой спутник, большим пальцем через плечо указывая в сторону работающих парней. — Это называется деревенская смекалка!

В ответ я добродушно рассмеялся. Старушка и сыновья прекратили работу и помахали нам руками:

— Батюшка, все в порядке! — весело крикнула соседка. — Спасибо вам!

Под вечер, когда стемнело, собрались у бригадира по какому-то делу отпетые парни. Посидели, выпили. Позвали меня:

— Ты вот что, батюшка, нас не бойся! — с пьяной откровенностью проговорил один из них. — Тебя наши матери любят, ходи свободно. А если бы не так… то мы бы давно тебя по голове и воду! Смекай, что говорю… — с усмешкой закончил тот, кто верховодил среди пьянчуг.

Хозяин, не выдержав, заступился:

— Хватит тебе тут рассусоливать! Хватил рюмку — и такие слова… Отдыхайте, батюшка, у себя в комнате, а мы тут сами потолкуем. Завтра к моей маме пойдем.

Мама пчеловода лежала совсем слабая, от старости говорила невпопад, и вид ее вызывал слезы на глазах Василия Николаевича. Я совершил у нее в комнате чин елеоосвящения и помазал больную освященным маслом. Утром она благополучно причастилась, и лицо ее словно помолодело. В доме парализованной женщины пришлось задержаться надолго.

— С молитвой мне стало получше, батюшка, — рассказывала она со вздохами. — Только она у меня и осталась. А вот желания жить совсем у меня нет, устала я… Хочу, чтобы Господь меня забрал… Знаю, что по грехам моим страдаю. В молодости очень любила плясать, вот за это и ножки у меня отнялись. Пожила на свете, хватит, хочу к сыну моему…

— Не расстраивайте себя, прошу вас! — как можно убедительнее сказал я. — Положимся во всем на волю Божию, пусть сделает так, как будет лучше вашей душе!

— Понятно, батюшка, спасибо за доброту вашу!

В прошения и в молитвы елеоосвящения я вложил всю душу, всем сердцем желая, чтобы Господь исцелил эту мужественную молитвенницу.

После причащения больных я ушел в горы. Цветущие кусты рододендрона перекрывали тропу красивыми гирляндами. Фиолетовые, розовые и белые соцветия задевали лицо и ложились на плечи. По ущелью плыл аромат луговых трав. На лесных полянах я снимал со спины тяжелый рюкзак и становился на колени рядом с голубой речной прохладой. От непередаваемого ощущения чистоты и величия мира Божия не хотелось выпускать из рук четок. Высокие стволы пихт уходили в небесную глубь и покачивались под ветром, шумя своими заоблачными кронами. Прозрачная вода, в которой играла речная форель, отсвечивала безупречной белизной облачных громад. Келья словно ждала меня: радостно было увидеть ее стройные очертания в лесных дебрях и приложиться к кресту с иконой преподобного Сергия. Внутри церквушки стоял запах ладана и смолистый дух просыхающих пихтовых стволов. Почти все работы были сделаны, незаконченными оставались престол и жертвенник. Их я решил сделать одной длинной широкой доской, чем и занялся немедленно. Из оставшихся бревен наметил сделать небольшой иконостас с вратами. По воскресеньям я причащался запасными Дарами, неделю проводя в молитве и трудах.

Любовь к ближним может быть только Любовью ради Бога и к Богу, обитающему в сердцах человеческих. Любовь к ближнему без Бога становится привязанностью и разоряет души ближних. Язык человеческий — ежедневное искушение, помыслы человеческие — ежедневный соблазн, страсти человека — ежедневное заклание души. Но Любовь к Богу — это ежедневное приношение сердца человеческого благой воле Божией, обуздывающей язык рассуждением, очищающей помыслы благодатью и покоряющей страсти смирением.