ОЧАРОВАННАЯ ДУША
По рукам и ногам вяжет меня дружба земная и не дает оторваться от земли. Благословенны все «враги» мои, ибо не давали мне забыть о Небе, не попуская покоя ногам моим и веждам моим дремания. И дабы не считал я себя мудрым, называли писания мои бредом и чушью. Чтобы не надевал я личину старца, высмеивали меня, как расчетливого спекулянта псевдодуховных изречений. Поистине благодаря «врагам» моим, вернее, благодетелям, разрушилась ложная опора души моей, опора на людское мнение, а Святое Евангелие Твое, Христе, стало жизнью ее. Потому не «враги» мне зложелатели, ибо сам я себе — наибольший враг и наизлейший зложелатель, лишающий сам себя спасения гадкой гордыней и тщеславием сердца моего. Господи, Спаситель мой, беспристрастной любовью научи меня любить ближних моих и благодарной любовью исполни сердце мое ко всем ненавидящим меня, даруй им мир Свой непреходящий, ибо они так возлюбили меня, что привели в мир неизреченного святого Царства Твоего, Христе, в ненасытный покой священного безмолвия.
Убедившись, что иеромонах Филадельф прочно обосновался на Решевей и с увлечением занялся пчелами, я отправился навестить отца. Он жил счастливо, совершенно удовлетворенный своей жизнью, радуясь уютной квартире и теплому климату. Послушницы иногда гостили у него, стирали ему одежду, убирали в комнате и помогали покупать продукты. Послушник Александр и Илья обустраивались в Ермоловском скиту вместе с приехавшими из северной обители монахами. Иеродиакон Савва уехал в монастырь к отцу Пимену и там исполнял послушание эконома. Еще одна грустная новость пришла от послушниц: они жаловались на то, что монахи недовольны их присутствием в мужском скиту и не оказывают им никакой помощи. Я пообещал переговорить об их положении с архимандритом и поспешил в Москву, где поселился на подворье монастыря, ожидая приезда игумена, намереваясь затем посетить отца Кирилла.
Там неожиданно мы повстречались с бывшим послушником Евгением.
— Отец Симон, я так рад вас видеть! Как здорово, что мы встретились в Москве! Давно хотел с вами объясниться… Благословите?
Я молча слушал продолжение его вступления.
— Понимаете, все хочу у вас попросить прощения за то, что на Псху распускал о вас сплетни и дурные слухи… Прошу простить меня за всю клевету, которую я о вас говорил! На меня словно нашло какое-то помрачение. Жил как в чаду мысленном… Простите меня, враг попутал: я действительно верил, что вы агент КГБ и выведываете все о монахах на Псху! Все мне виделось наоборот. И в чем я только вас не подозревал… Теперь об этом даже стыдно вспоминать! — искренно покаялся он, когда мы стояли в коридоре подворья.
— Бог тебя простит, и я прощаю! А как ты сейчас живешь? Куда собрался?
— Милостью Божией, благодаря причащениям, молитвам и жизни в горах, на природе, вроде бы пришел в порядок. Делал все, как вы советовали, отче. Теперь я инок Иаков. Постриг меня в иночество отец Ксенофонт. Слава Богу за все. Уже нет тех жутких состояний, когда весь свет был мне в тягость, с которыми я тогда появился на Псху. Страшные дела, как город меня попортил, только сейчас все это ясно увидел… Будто прозрел, отец Симон, верите?
— Верю, верю, — улыбнулся я. — Не ты первый такой…
— Знаете, ведь я келью построил на Решевей, чтобы с вами соревноваться, по гордости, конечно, — продолжал инок. — Сейчас восстанавливаю свои документы. Паспорт-то я выбросил, а сейчас вижу, что он мне может пригодиться. Хочу попаломничать немного, в Лавру съездить, в Дивеево. Заодно нужно мать навестить. Помогу ей и обратно на Псху поеду. У меня к вам личный вопрос, можно?
— Можно, говори.
Мы отошли в сторону, пропуская верующих, идущих в храм.
— Меня что удивляет, отец Симон. Вы же помните мое ужасное устроение? Был я никудышный человек, да, собственно, им и остался, только немного выздоровел духовно. Спасибо вам, что тогда поддержали меня и укрепили в вере и молитве! С той жизнью в грехах давно покончено… А тут на подворье ко мне монахи подходят: «Ты, — говорят, — пустынник, в молитве понимаешь. Давай рассказывай, что знаешь! Учи нас Иисусовой молитве». А мне совестно советы давать, ну какой из меня пустынник? И людей обижать не хочется… Что делать?
— То, что ты помнишь свои грехи и каешься в них, это хорошо. Но если приобрел некоторый опыт в молитве, а он у тебя есть, то делиться этим опытом с братией — дело нужное. Помогай теперь другим, как когда-то помогали тебе! Если люди спрашивают совета, отвечай со смирением то, что знаешь из отцов и из опыта. Монахам в городе отовсюду тоска, потому и спрашивают о молитве. А если не знаешь ответа, говори просто: простите, не знаю.
— Ага, это мне понятно, так и буду поступать. Еще раз простите, отец Симон!
— С Богом, отец Иаков! Передавай поклон отцу Ксенофонту, когда увидишь его.
Так завершилось мое первое испытание клеветой, о которой я читал в книгах, но в жизни столкнулся первый раз. Отчасти мне стало понятно тяжелое состояние души клеветника, и сердце ответило состраданием к его терзаниям.
Игумен задерживался, и я решил съездить в Лавру к батюшке. Меня приютил в издательском отделе архимандрит Анастасий. От него я с сожалением услышал, что старец вновь лежит в Кремлевской больнице. Пока я раздумывал как быть, у преподобного Сергия в Троицком храме мне попался на глаза седой бородач — странник Анатолий, с четками на шее и на правой руке. Он поседел еще больше. Густая борода пышно лежала у него на груди.
— Батюшка, вот так встреча! А я, знаете, чувствовал, что вас здесь увижу. По вашим молитвам я сподобился побывать на святом Афоне! — Он с гордостью показал мне четки на руке и на шее. — Видите? Со Святой Горы! Вам даже икону Иверскую привез!
Я не верил своим ушам:
— Неужели так просто можно взять и поехать на Афон? Анатолий, расскажи поподробнее!
Он взял сумку, из которой торчал рулон белой бумаги. Мы вышли из храма и сели на скамейку. К ней сразу слетелась стайка голубей, безбоязненно расхаживая у наших ног. Странник развернул рулон фотобумаги: на меня глянули такие родные, такие проникновенные глаза Пресвятой Богородицы, что сжало всю грудь от сильного переживания.
— Спасибо, Анатолий! А как ты попал на Святую Гору? — разволновался я. — Не могу даже представить, что это возможно…
— Ну, батюшка, вы даете! Сидите на Кавказе и ничего не знаете… Сейчас, если есть деньги, куда хочешь можно поехать! А я попал туда просто: дали мне добрые люди поминальных записок в-о-о-т такую стопу. — Анатолий показал руками размер стопы. — В общем, целый чемодан. Вручили деньги и сказали: «Поезжай, раб Божий, на Афон. Отдай эти записки монахам в Русский монастырь!» Сделали они мне визу в Грецию на две недели, ну я и полетел…
— А как же ты без языка на этот Афон добирался? — Этот вопрос меня беспокоил больше всего. — Как с греками объясняться приходилось?
— Очень просто, руками и головой объяснялся! Греки умные, все понимают. Вот уж где я намолился, так намолился… Службы у них все ночные, как у вас на Решевей. Но зато праздничные всенощные какие долгие! Идут беспрерывно по десять-двенадцать часов! Хотя ничего не понимаешь, но достанешь четки и молишься, и молишься… Аж дух захватывает!
Я преисполнился уважением к Анатолию, к его рассказу об Афоне и к самим афонским монахам.
— Где еще довелось тебе побывать на Святой Горе? — нетерпеливо спросил я.
— В Ивироне был, у самой Матушки, Игумении Горы Афонской, — у Иверской иконы Матери Божией! — Странник счастливо улыбнулся, вспоминая свое паломничество.
— Да, Анатолий, завидная у тебя судьба- ты уже во всех святых местах побывал! А я еще нигде не был, — со вздохом поведал я.
— А чего вы теряетесь? Сделайте визу в консульстве в Москве — и вперед, с Богом, на Афон! Я о вас буду молиться, чтобы Пресвятая Богородица привела вас на Святую Гору… Я ведь вам пожизненно благодарен! Вот, здесь, — странник постучал в грудь кулаком, — Христос знает, какая у меня к вам любовь!
— Спасибо, спасибо, друг! Я подумаю, помолюсь… Может, и вправду попробовать? Когда-то мы с отцом Пименом просились в афонский монастырь святого великомученика Пантелеймона. Только тогда старец не благословил… Возможно, в паломничество он все же разрешит поехать, кто знает? — Мы помолчали, углубясь в свои думы. — А теперь ты куда собрался, Анатолий?
— Пойду опять в далекие страны: желаю Богу молитвой послужить! Хочу до самого Рима добраться, где святые апостолы проповедовали… — Он устремил мечтательный взгляд вдаль. — Сердце тянет помолиться у мощей святых Петра и Павла, побывать в катакомбах, где святых мучеников хоронили, у Алексия, человека Божия. Говорят, все это где-то в Риме находится…
— А не тяжеловато тебе? Ведь у тебя возраст уже такой, что не до путешествий, — посочувствовал я моему другу. Его очарованная душа находила во мне какой-то особый отклик.
— Батюшка, я не путешественник, а странник. Вы же меня благословили на странничество! Конечно, иной раз нелегко бывает: где и поработать приходится — то на огородах, то на кухнях, то на разных погрузках… Но с молитвой все иначе: помолишься, помолишься — и все идет как по маслу, слава Тебе, Господи! Бог — Он всегда помогает тем, кто молится, вы же знаете… К тому же везде попадаются добрые люди, не обижают! — Он достал из кармана потертой куртки хлебные крошки и высыпал их на асфальт. Голуби засуетились возле него, некоторые сели ему на плечи.
— Спасибо тебе за икону и рассказ, Анатолий! Храни тебя Господь…
— И вас пусть хранит Господь, отец Симон! А Матерь Божия пусть на Святую Гору приведет…
Мы обнялись. Я оставил его, окруженного голубями. После этого разговора во мне возникла уверенность, что нужно попросить у батюшки благословение в паломничество на Святой Афон.
Наконец приехал отец Пимен и взял меня с собой к старцу. По дороге мой друг с сомнением качал головой, слушая историю паломничества странника Анатолия на Афон.
— Слушай, отец, ты же не Анатолий! Греческого языка не знаешь, как будешь один паломничать? Нужно обязательно с переводчиком ехать, если еще визу дадут. Не знаю, не знаю… Стоит ли бросать пустынь и становиться паломником? Пусть старец рассудит… А насчет сестер в Адлере не знаю, что и сказать: монахам тяжело жить рядом с молодыми девушками, что я могу сделать? Им нужно искать другое место.
Он долго исповедовался в палате, где лежал отец Кирилл, который теперь перешел на полный присмотр врачей, периодически проверявших состояние его сердца после операции.
— Рад, рад видеть вас обоих, отче Симоне! — приветствовал меня Старец своей умилительной улыбкой, снимающей с души все скорби. — Вы так и ходите друг за другом? Что ж братские отношения- дело хорошее, да… Всегда поддерживайте друг дружку… — сказал отец Кирилл, благословляя уходящего архимандрита… — А как дела в скиту?
Я исповедовал все свои ошибки, горячо каясь в неудачах — в неумении хранить мир среди монахов и направлять их к миру, а также в привязанности к одним людям и в неприязни к другим…
— Скорби побеждают меня, батюшка, снова и снова… Слаб я и немощен, чтобы мужественно и стойко претерпевать их. Как ни стараюсь, они овладевают мной, и пока единственный мой выход — уходить от людей или в верхнюю келью на Грибзе, или в пещеру на Пшице… Разве это не отступление монашеское?
Духовник слушал не перебивая, полуприкрыв глаза. Когда я умолк, после некоторого молчания он заговорил:
— Во-первых, нам не должно входить в разбирательство чужих дел и грехов, давать им ту или иную оценку. Поэтому ты запутался в двух соснах. Затем, тот, кто постиг, что в скорбях созревает и укрепляется истинная молитва, печалится, когда Бог не посылает ему скорби, а когда обретает их, то встречает с радостью. Это признак того, что душа избавляется от рабства мира сего и обретает в себе мир, «превосходящий всякий ум».
— Батюшка, простите, мне кажется, что это еще очень высоко для моего слабого духа… — в раздумье промолвил я.
— Высоко не высоко, а делать надо. Дух бодр, плоть же немощна (Мф. 26:41). Делай понемногу, да вдруг и сделаешь… — Отец Кирилл улыбнулся. — Нужно всегда помнить, что привязанность — страшная вещь. Она убивает на корню все отношения с близкими, как и вышло у тебя в скиту. У того, кто растит в себе привязанности, благие обстоятельства убывают одно за другим, а дурные обстоятельства разрастаются, как мухоморы под дождем… У того, кто живет в привязанностях, молитва не изгоняет страхи, а те добродетели, которые придуманы умом и не стяжались потом и кровью, будут бесполезны, как лопата без черенка…
— Что же делать, отче? Каким путем дальше идти? — Весь свой слух и внимание обратил я к словам старца.
— Иди средним путем, отец Симон. Средний путь назван золотым или царским путем, ибо ведет к умиротворению ума, очищению сердца и закреплению его в непрестанной молитве, за которой следует святое созерцание, если Бог того сподобит… Поддерживай не этот мир, суетный и привременный, но поддерживай и укрепляй Царство Божие в самом себе. О горнем помышляйте, а не о земном (Кол. 3: 2). Так спасешься сам и тысячи вокруг тебя, по словам преподобного Серафима, да… — Немного передохнув, отец Кирилл продолжил: — Даже если мы понимаем, что Евангелие истинно, но при этом не совершаем благие поступки и не ведем внимательной жизни, не уделяя должного внимания молитве, не храня ее благоговейно и впадая в многоразличные грехи, мы не сможем прийти к спасению, сами себе создавая все новые и новые препятствия. Внимательная жизнь, отче Симоне, означает, что мы не должны рассеиваться в любых обстоятельствах — ни в скорбях унывать, ни утешениями благодати упиваться, а хранить и беречь непрестанную молитву, которую Бог даровал, — это корень духовной жизни, да, корень духовной жизни…
— Почему же я периодически падаю, батюшка? Почему это происходит? — волнуясь, спросил я.
— Из-за неприметного роста гордыни в душе Бог попускает тебе эти падения. Это вот самая беда и есть… Чем больше у людей гордыни, тем жизнь хуже. Смотри сам, как оно идет от поколения к поколению: рост гордыни есть прямая причина деградации человечества… Только духовно свободный человек может помочь несвободному, опутанному грехами и заблуждениями человеку. Нам необходимо стать свободными и мужественными православными людьми в Боге, а быть равнодушными, слабыми и трусливыми нельзя. Ни в коем случае, да, да…
Сострадание и евангельская любовь к ближним заключены в самой основе духовной свободы, «которую даровал нам Христос». Только свободный духом может всем сердцем возлюбить ближнего, потому что он ни от чего не зависит! Так-то, отче Симоне… Именно поэтому святые помогают миру своей благодатью и молитвами. Прямая задача Церкви — сделать нас духовными существами во Христе, а не бренными жителями земли, привязанными к плоти и к суетной и ложной жизни. Этому следуй, отец Симон, и этому учи людей… Помни, что без любви нет спасения, а без отречения от привязанностей нет любви. Умение молиться непрестанно — это начало нашего спасения, а умение мужественно претерпевать брани — его завершение. Бог больше всего любит души, воспитывающие в себе эти качества.
— Спаси вас Христос, батюшка, за наставления и вразумления. Есть у меня еще один вопрос: недавно в Лавре я узнал, что можно, как паломник, съездить на Афон. Как вы благословите: ехать или не стоит? — Мне пришлось собрать весь дух воедино, молясь о решении старца и стараясь удержать волнение.
— А как у тебя на сердце? Что оно говорит? — Отец Кирилл испытующе смотрел на меня улыбающимися глазами.
— Я бы поехал не раздумывая, отче дорогой.
— Ну, на месяцок можно попробовать! Делай визу, а там посмотрим, там посмотрим, да… Ищи дальше духовное знание, отец Симон, не останавливайся. Может, на Афоне найдешь кого-нибудь из прежних отцов, которые вразумлены Духом Божиим. — Духовник прикрыл глаза, словно засыпая.
— Отче, родной, я от вас ни к кому не уйду и всегда буду вам верен! Вы мой единственный батюшка на свете! — от всего сердца высказал я свою любовь к старцу.
— Хорошо, хорошо… Бог тебя благословит! Поезжай в паломничество, разузнай, как там отцы подвизаются…
— Языка не знаю греческого, отче! От этого и нахожусь в смущении.
Я действительно не представлял себе, как добираться до Афона, если английский у греков не в ходу.
— Бог все управит, отец Симон, не переживай! — напутствовал меня Старец. — Возьми еще обязательно благословение у наместника.
В отделе внешних церковных связей Московского Патриархата визами ведал знакомый мне по патриаршим службам в Лавре архидиакон.
— На Афон собрался? Сделаем визу. На месяц хватит тебе?
Это было больше, чем я ожидал, рассчитывая на две недели.
— А как мне в Греции добраться до Афона и Русского монастыря?
— Не знаю, не знаю, это не ко мне, отец. Поезжай на Афонское подворье, там тебе все расскажут… — мгновенно схватив суть дела, ответил архидиакон и поспешил по коридорам отдела с папками под мышкой.
На Афонском подворье Русского Пантелеимоновского монастыря мне приглянулся бравого вида монах лет тридцати в греческой рясе и камилавке. Он толково объяснил мне, как действовать в Греции, и на листе бумаги написал адрес подворья русского монастыря в Салониках.
— В аэропорту просто покажи этот адрес таксисту, и он доставит тебя, куда нужно! Это не очень далеко…
Я замялся насчет денег. Монах понял мой безмолвный вопрос:
— Не бойся! В Греции таксисты честные… Если какие-нибудь деньги у тебя есть, сразу поменяй на драхмы. Передавай отцам поклон от иеромонаха Пантелеймона…
Хороший, обаятельный человек почему-то надолго запомнился мне.
В Лавре наместник поначалу строго отнесся к моей просьбе:
— Отец Кирилл, говоришь, благословил? А что ты в Греции будешь делать? Там же ничего нет! Знаешь, что такое «грек»? Это — грех!
Такого толкования я прежде никогда не слышал, поэтому осмелился возразить:
— Отец Феофан, в книге «Жизнеописания Афонских подвижников благочестия XIX века» и в Афонском Патерике описано множество великих святых и достойных подвижников. Мне хотелось бы им поклониться. И еще я очень люблю Иверскую икону Божией Матери, в честь которой у нас скит назван в Абхазии. А эта икона находится на Афоне.
Настоятель заложил руки за спину и несколько раз быстрым шагом прошелся по кабинету.
— Ладно, убедил. Ступай к казначею. Он тебе выдаст нужные средства на билеты и дорогу. — Затем резко повернулся ко мне: — Слушай, у нас подворье создается в Геленджике. Давай принимай его!
— Отец наместник, где Геленджик и где Псху? Это очень далеко от нас…
— Как далеко? Ерунда… Твой скит на Кавказе, так? И Геленджик на Кавказе. Вот и следи за обоими скитами!
— Простите, отец наместник, боюсь, что не потяну… — Спасительная идея пришла мне в голову. — Разрешите с отцом Кириллом посоветоваться?
— Хорошо, советуйся…
Архимандрит широким размахом подписал мое прошение о денежной помощи, и я вышел от него, не чувствуя под собой ног. Дрожащими руками я набрал номер батюшкиного телефона в палате больницы.
— Батюшка, это вы? Простите, что беспокою… Наместник только что предложил мне принять строящееся подворье в Геленджике!
— А ты что ответил?
— Сказал, что с вами посоветуюсь… — В трубке послышался треск: похоже, отец Кирилл засмеялся.
— Ты пока давай на Афон, а там видно будет… Геленджик не твое место.
— Спасибо, спасибо, отче! Успокоили! Помолитесь обо мне…
Визу мне сделали быстро. Я попрощался с отцами в Лавре, взяв от них письма к знакомым монахам, и, не помня как, будто в мгновение ока, очутился в Салониках. Только что прошел небольшой дождь, который не прибил даже пыли. На замутненном желтоватом горизонте тянулись невысокие, выгоревшие от жары хребты, с зелеными пятнами виноградников и небольших рощиц. На окрестных холмах дома с красными черепичными крышами, словно привстав на цыпочки, загляделись в морскую даль. «На Таджикистан немного похоже, — подумалось мне. — Только дух лучше, православная страна как-никак!»
Рожденные от Бога, мы призваны Им жить Его жизнью, настолько свободной, что эта Божественная Свобода не вмещается в нас, ибо слишком тесны узы нашего тела, в котором мы ждем свою смерть. Но когда мы добровольно отказываемся от всего, неожиданным образом в нас вливается духовная сила, в которой и через которую мы обретаем духовную свободу в Духе, ибо Бог есть Дух. Даже когда я блуждаю во сне, знаю, что это сон, рождающийся в моем уме, который пребывает в Духе Твоем, а Ты окружаешь меня со всех сторон, сторожа мои сновидения. А когда пробуждаюсь я, то Твои объятия, Боже, встречают меня, куда бы я ни обернулся. Ты — жизнь моя, Господи, хочу навеки стать единым с Тобою!