ГЛАВА VII.
Дополнения
1. Половые органы и каллипигия
От Мелеагра до нас дотла такая эпиграмма (Anth. Pal., v, 92):
Если Каллистион ты обнаженной, о путник, увидишь,
Скажешь· «Двоякий звук стал теперь звуком одним!»
[перевод Ю. Шульца]
Кондитерские изделия часто изготавливались в фаллической или ктенической форме.
Как мы уже указывали, мужчины предпочитали, чтобы женщины удаляли волосы вокруг гениталий, что достигалось посредством выщипывания или выпаливания. Комедиограф Платон говорит о «выщипываемых рукой кустах мирта» (CAP, i, 648), а согласно Аристофану («Лисистрата», 827), женщины использовали для этой цели зажженный светильник. Эта процедура — если наше истолкование правильно — запечатлена на рисунке, изданном Моллем; для той же цели применялась также горячая зола. Депиляция вошла в обычай, очевидно, потому, что в противном случае густой волосяной покров южанок не позволял видеть их гениталии. Как бы то ни было, множество мест свидетельствуют о том, что греческому мужчине нравилось не покрытое волосами, но гладко выбритое лоно. Так, у Аристофана Лисистрата (Lysistr., 148 ел.) говорит:
Когда сидеть мы будем надушенные,
В коротеньких рубашечках в прошивочку,
С открытой шейкой, грудкой, с щелкой выбритой,
Мужчинам распаленным ласк захочется,
А мы им не дадимся, мы воздержимся,
Тут, знаю я, тотчас они помирятся.
[перевод А. Пиотровского]
Аналогичным образом Аристофан нередко рассказывает о том, как желание охватывает женщину:
Но когда убеждающий сладко Эрот и Киприда, рожденная морем,
Золотую тоску в наши груди вдохнет и расплавит желанием члены
И упругую силу мужам подарит и протянет их руки к объятьям,
Вот тогда назовут нас Эллады сыны
Разрешителъницами сражений.
[перевод А. Пиотровского]
Хотя игра слов непереводима, следует сказать, что в «Женщинах на празднике Фесмофорий» (особенно 246, 1119, 1185) постоянно упоминается красота ягодиц. В «Лисистрате» (1148) спартанский посол восклицает: «Сколь невыразимо прекрасны ее ягодицы!», а в «Мире» (868) раб говорит: «Помыта девочка — как хороши ее ягодицы!» Кокетливое покачивание ягодицами, которым, согласно фрагменту из комедии, женщины завлекали мужчин, называлось по-гречески περιτφωκτιάν.
Благодаря рисункам на вазах и пассажу из Геронда (vii, 13) нам известно, что данной части тела приходилось страдать, когда детей наказывали прутом или палкой; в Неаполитанском Национальном музее хранится ваза, на которой нарисованы два полуобнаженных юноши, лежащих на кушетке и глядящих на женщину, которая, приподняв платье, показывает нагие ягодицы.
2. Кастрация, обрезание, инфибуляция
О самооскоплении галлов — жрецов сирийской богини — Лукиан (De Syr. dea., 50) рассказывает следующее: «В установленные дни народ собирается в храме; множество жриц и упомянутых мною мужей, посвятивших себя богам, справляют мистерии, режут себе руки и бьют друг друга по спине. 1у1ногие из тех, что стоят рядом, играют на флейтах, многие бьют в барабайы, другие поют восторженные стихи и священные песни. Это совершается вне храма, и ни один из участников этих церемоний не входит в храм. В эти дни происходит также посвящение жриц; когда отыграют флейты и будут исполнены церемонии, многих жриц охватывает безумие, и некоторые из тех, что пришли только посмотреть, совершают затем деяния, о которых я намерен сообщить. Юноша, чей черед теперь наступил, сбрасывает с себя одежды, с громким воплем врывается в гущу собравшихся и поднимает меч — один из тех, что, как я думаю, стояли здесь для этого несколько лет. Схватив меч, он немедленно оскопляет себя и бежит по городу, неся в руках отсеченное мечом. Из дома, в который он бросил свою ношу, ему выносят женское платье и украшения». Так обстоят дела при самооскоплениях. Когда восторженное опьянение улетучивалось, скопцы приносили множество даров «великой матери»: кимвалы и литавры, нож, которым совершено нечестивое деяние, и «светлые волосы, которые
178 Собственно говоря, «Лисимахами»; Lysistr., 551 ел. юноши дотоле так гордо откидывали назад». Так гласит анонимная эпиграмма из «Антологии» (vi, 51); с ней согласны и другие источники.
Хотя этот оргиастический культ имеет азиатское происхождение, однако, как и родственный ему культ Реи Кибелы, он рано достиг Греции, пусть и в смягченной форме, так что самооскопление — если оно вообще имело место было явлением чрезвычайно редким.
Самооскопление могло совершаться и по другим причинам, описанным Виландом, который, безусловно, отступает от античных источников, в его «Комбабе» (Leipzig, 1824).
Лукиан донес до нас такой рассказ, слышанный им о жрецах «Сирийской богини». Когда Стратоника, жена ассирийского царя, предприняла паломничество с целью построить храм, царь пожелал дать ей в защитники своего близкого друга Комбаба. Тщетно умолял его юноша, из-за молодости своей опасавшийся оставаться наедине с прекрасной женщиной длительное время, оставить эту затею. Все, чего он добился, — это отсрочки в семь дней, по истечении которых в присутствии нескольких свидетелей он передал царю запечатанный ларец с просьбой надежно его хранить, потому что в ларце спрятано самое драгоценное из того, чем он обладал. Царь также запечатал ларец и передал его на хранение своему казначею. Затем паломники тронулись в путь, и случилось именно то, чего так опасался Комбаб. Стратоника, столь долго не знавшая радостей супружества, влюбилась в статного юношу, который отверг ее предложения, после чего повторилась история Федры или жены Потифара. Отвергнутая женщина в письме возводит клевету на своего скромного спутника, или, как ближе к правде жизни думает Лукиан, царя наводят на подозрение другие, после чего Комбаба отзывают назад и заключают в темницу за соблазнение жены царя. Когда приходит день суда, Комбаб просит царя открыть доверенный ему ларец, потому что там заключено доказательство его невиновности. Царь находит печать неповрежденной, открывает ларец и видит внутри набальзамированные гениталии своего несчастного друга. Царь обнимает его, проливая реки слез, и воздает ему высочайшие почести. Позднее была воздвигнута бронзовая статуя Комбаба в мужском платье, но с женской фигурой. Говорят, именно этим было положено начало обычаю, по которому многие галлы прибегали к самооскоплению, а затем всегда носили женское платье и посвящали себя женским занятиям (Лукиан, De Syr. dea, 19 ел.).
В своей книге «О наслаждении» Гераклид Понтийский сообщал, что некий Диний, торговец благовониями, вел весьма распущенную жизнь и промотал свое состояние. Истощив физические силы, он собственноручно отрезал свои органы похоти, жалея, что они более не могут ему послужить (Ath., xii, 552).
Как повествует «Одиссея», жил в древности «на твердой земле» царь по имени Эхет (деспот), «мужегубитель». Бродягам и нищим грозили, что их сошлют к Эхету, «который безжалостным ножом отрежет им нос и уши, вырвет детородный член и бросит на съедение псам» («Одиссея», xvii, 85).
Мы не знаем, имелась ли в виду под Эхетом некоторая историческая личность. Однако не подлежит сомнению, что кастрация в Древней Греции была родом наказания. Так, Одиссей карает своего неверного козопаса Меланфия, отрубив ему нос, уши и руки и бросив вырванные гениталии на съедение псам («Одиссея», xxii, 474).
Если в случае с Меланфием мы можем говорить не о кастрации в собственном смысле слова, но скорее о жестоком истязании перед казнью, то все же имеется немало примеров настоящей кастрации, производившейся главным образом над юношами, которые, как предполагалось, будут добывать себе пропитание ремеслом евнухов. Так, согласно Гелланику (фрагм. 169, FHG, I, 68), первыми к оскоплению мальчиков прибегли вавилоняне, а в Персии, по Ксенофонту (Сутр., vii, 5, 65), эта жестокость была введена Киром Старшим. Согласно широко распространенному мнению, зачинателем этой практики была женщина, не кто иная, как ассирийская царица Семирамида (Аммиан Марцеллин, xiv, 6, 17).
Евнухи использовались также в роли храмовых рабов при святилищах Кибелы и Артемиды в Сардах и Эфесе (Геродот, v, 102). Угрожая кастрировать ионийских мальчиков, перед морским сражением у острова Лада персы пытались склонить на свою сторону ионийцев, а, победив, привели угрозы в исполнение (Геродот, vi, 9, 32).
Изредка кастрация осуществлялась из соображений сладострастия; подобная практика была грекам неизвестна, но о мидянах Клеарх (Ath., xii, 514d) сообщает, что «в целях возбуждения похоти они оскопляют тех, что живут рядом с ними».
Грекам было хорошо известно, что половое влечение — средоточием которого является^ конечно, мозг, а не половые органы, — ни в коей мере не притупляется посредством оскопления; это доказывает эпиграмма Стратона (Anth. Pal., xii, 236), в которой говорится о евнухе, содержащем целый гарем из мальчиков.
У Филострата (Vita Ар., i, 33) читаем: «Евнухам также не чуждо чувство любви, и страстное желание, проникающее в них через глаза, ничуть не угасает, но остается горячим и пылким».
Изредка кастрации подвергали женщин с тем, чтобы сделать их бесплодными. Несомненно, в данном случае речь не идет о Греции в собственном смысле слова. Так, в своей «Истории Лидии» Ксанф говорил о том, что «лидийский царь Адрамитт был первым, кто приказал кастрировать женщин, дабы использовать их вместо евнухов-мужчин» (Ath., xii, 515e). Данное место не вполне ясно, однако мы вправе предположить, что дело касалось удаления яичника, после чего женщина становилась неспособной к зачатию.
Замечание Страбона (xvii, 284) о том, что «египтяне обрезают новорожденных мальчиков и удаляют женскую часть у девочек, как это принято и у евреев», имеет, по-видимому, иной смысл; очевидно, Страбон имеет в виду обрезание крайней плоти клитора — обычай, который до сих пор распространен среди некоторых арабских, коптских, эфиопских, персидских и центральноафриканских племен. В отдельных случаях подобное обрезание являлось вполне разумной процедурой, так как «у африканских женщин клитор иногда выдается наружу и имеет вид кожного лоскута».
Подводя итог всему сказанному, можно утверждать, что кастрация не была для греков чем-то неизвестным, однако они прибегали к ней в исключительно редких случаях. Тонкий вкус эллинов восставал против подобного варварства, к тому же, в отличие от жителей Востока, они не ценили последствий кастрации, так описываемых Лукианом (Amor., 21): «А те, жалкие и несчастные, чтобы дольше быть мальчиками, перестают быть мужчинами: двусмысленная загадка двойственной природы, они не остались тем, кем родились, и не приобрели качеств того пола, в который перешли. И то, что делается, дабы продлить им цветение юности, заставляет их чахнуть и преждевременно стариться. Они считаются детьми — и одновременно успели стать стариками, даже недолгое время не побыв мужчинами. Так нечистое сластолюбие — наставник во всяческой мерзости — изобретая одно бесстыдное наслаждение за другим, доходит до такого порока, который и назвать прилично нельзя; лишь бы ни один вид беспутства не остался неиспытанным!» [перевод С. Ошерова]
Оппонента этим взглядам мы находим в лице Ксенофонта, который выражает совершенно иное мнение. В «Киропедии» (vii, 5, 60 ел.) Кир приходит к выводу о том, что не существует более надежных и преданных друзей, чем евнухи. Нет нужды подробнее вдаваться в данный ход мыслей, потому что это привело бы нас к рассмотрению не греческих, но восточных представлений.
Весьма частым явлением перед исполнением физических упражнений была в Греции инфибуляция. Крайняя плоть натягивалась на головку члена и надежно перевязывалась бечевкой или узкой лентой. Делалось это затем, чтобы защитить головку члена от повреждений, возможных в случае оттягивания крайней плоти при занятиях гимнастикой.
На одной из ваз мы находим изображение юноши в палестре, занятого инфибуляцией. Если на вазах особенно часто изображаются инфибулированные сатиры, делается это, по большей части, шутки ради — фибула здесь выступает, если можно так выразиться, в качестве «пояса целомудрия». У римлян (о чем нередко упоминают источники) существовал род застежки (fibula), которая продевалась сквозь крайнюю плоть с тем, чтобы сделать невозможным соитие, но я не припомню, чтобы о чем-нибудь подобном упоминал какой-либо греческий автор.
3. Афродисиаки
В античности было известно немало средств усиления эрекции и лечения импотенции. Древнейшим свидетельством у классических авторов является, возможно, то место из Еврипида, где Медея говорит престарелому Эгею, что у нее имеются лекарства, которые помогут ему обзавестись потомством («Медея», 718). Древние знали множество средств, содействующих как можно более частому повторению полового акта, таких, как сатирион (satyrion, вероятно, разновидность ятрышника), истолченный перец, смешанный с семенами крапивы, старое вино, в которое добавляли растертый в порошок пиретрум (pyrethron, постенница). Овидий указывает (Ars, ii, 415), что эти средства вредят организму; безвредными он считает лук, дикую капусту (brassica erica), яйца, мед и плоды пинии.
Эти, а также многие другие афродисиаки были известны и грекам. В греческих магических папирусах сохранились многочисленные рецепты, целью которых является усиление способности к эрекции. Богатый материал, относящийся к такой любовной магии, имеется также в большом Луврском папирусе и в «Анастасии» (Brit. Mus., Gk. pap. i, 90), изданных Уэссли.
He имеет смысла перечислять все афродисиаки, использовавшиеся греками, или подробно их рассматривать; мы ограничимся некоторыми примерами.
Само название «пиретрум» свидетельствует о том, что в нем следует видеть растение, «возжигающее огонь любви». Среди греческих эротических стимулянтов чаще всего упоминается лук, и комедиограф Алексид (CAF, И, 399), перечисляя особенно эффективные средства, называет его в одном ряду с мидиями, крабами, улитками и яйцами. Дифил говорит: «Лук трудно переварить, хотя он питает и укрепляет желудок; он очищает, но ослабляет зрение и к тому же возбуждает половое влечение».
В одной из эпиграмм Лукиана (46) говорится о кинике, который отказывается от люпина и редиса, «ибо добродетельный муж не вправе быть рабом своего желудка». Но когда на стол подают кислый белоснежный лук, он с жадностью на него набрасывается. Возможно, Виланд прав, полагая, что здесь высмеивается чувственность киников.
В 414 г. до н.э. Аристофан поставил на сцене комедию «Амфиарай», в которой описывалось, как «в высшей степени суеверный» (deioidaiuova ev toic uaлiota) старик вместе со своей молодой женой совершает паломничество к оракулу Амфиарая в Оропе, на границе между Беотией и Аттикой, куда обращались за помощью особенно те больные, которые после поста, воздержания от вина и принесения жертвы получали долгожданное откровение. Именно таким образом желанная молодая сила была возвращена старику из комедии Аристофана. О том, как это в точности произошло, скудные фрагменты сообщают мало вразумительного; однако, сведя воедино некоторые разрозненные отрывки, мы обнаруживаем, что перед стариком ставили тарелку с чечевицей, имевшей, как очевидно считалось, стимулирующее действие.
Местный массаж как способ восстановить потенцию нередко упоминается в комедии; впрочем, это средство во все времена пользовалось популярностью, и о нем, пусть и не всегда оказывающемся действенным, часто говорят античные авторы.
Живший в четвертом веке врач Феодор Присциан написал сохранившийся медицинский трактат, в котором говорит о лечении мужской импотенции (ii, 11): «Окружите пациента хорошенькими девочками и мальчиками; также давайте ему читать книги, которые будят сладострастие и в которых вкрадчиво излагаются любовные истории».
4. Обсценность: терминология и практика
Греческий язык изобилует обсценными выражениями и более или менее остроумными сальностями и каламбурами, внушительное число которых Мориц Шмидт собрал в своем editio major Гесихия (v, 88). Совершенно естественно, что встречаются они по большей части в комедии, примеры чему приводились уже неоднократно, так что здесь я ограничусь некоторыми дополнительными замечаниями.
Во «Всадниках» Аристофана (1384 ел.) встречается следующая сцена:
КОЛБАСНИК:Прими ж за это от меня скамеечку.
(Входит мальчик со скамеечкой.)
И мальчика, чтоб за тобой носил ее.
А пожелай, так встанет сам скамеечкой.
НАРОД: Счастливец я, былое возвращается.
КОЛБАСНИК: Что скажешь ты, как мир я поднесу тебе
На тридцать лет?
Эй, нимфы мира, выгляньте!
(Вбегают танцовщицы, НИМФЫ МИРА.)
[перевод А. Пиотровского]
Между тем у Аристофана и в Древней комедии αισχρολογία, т.е. откровенное и неприкрытое высказывание непристойностей, как правило, встречается заметно чаще, чем υπόνοια, т.е. замаскированная обсценность и двусмысленно-непристойный способ выражения, больше подходящий для Новой комедии, на что справедливо указывал Аристотель.
С характерным примером мы встречаемся в любовном романе Ахилла Татия (viii), где часть речи жрицы Артемиды состоит исключительно из непристойностей, высказываемых невинными, на первый взгляд, словами.
В одной из эпиграмм «Палатинской Антологии» (v, 99), адресованной танцору, используется музыкальная терминология, под которой таится обсценный смысл.
Мы с уверенностью можем говорить о том, что обычная всегда и везде привычка писать более или менее непристойные слова, выражения, стихи и рисовать картинки на стенах публичных уборных существовала также и в Древней Греции, хотя по вполне естественным причинам мы и не располагаем непосредственными свидетельствами на этот счет. Как сообщает Калинка, эпиграмма необсценного характера была обнаружена на стене отхожего места в Эфесе.
5. Инцест
Взгляды греков на инцест, как и взгляды всех наивных народов, отличались от современных меньшей строгостью. Это показывает греческая мифология, ибо Зевс, отец богов и людей, является мужем своей сестры Геры. Однако общественное мнение отвергало инцест, хотя, пожалуй, нигде и никогда в Греции не существовало суровых наказаний за него. От Исея мы узнаем, что запрещались браки между родственниками по восходящей и нисходящей линии, а в более древнюю эпоху под запретом находились также браки между братьями и сестрами; позднее такие браки допускались при условии, что жених и невеста происходят от разных матерей. Не считая этих ограничений, браки между родственниками были не редкостью, а в консервативных аристократических семьях вплоть до V века не был чем-то неслыханным даже брак между родными братом и сестрой, о чем свидетельствует супружество Кимона и Эльпиники. Примеру египтян, среди которых подобные браки существовали всегда, подражали жившие в этой стране греки, ценившие этот обычай за то, что приданое остается в семье. Хорошо известно, что царь Птолемей II (285-247 гг. до н.э.), женившись на своей сестре Арсиное, принял прозвание Филадельфа. Чтобы сохранить приданое в демье, было также законодательно закреплено, что дочь-наследница (έπίκληρος), т.е. девушка, в руки которой переходило все родительское имущество, обязана выйти замуж за ближайшего неженатого родственника.
Естественно, что нередко имели место случаи вырождения. Так, Андокид (De myst,, 124) порицает некоего афинянина следующими словами: «Затем он женился на дочери Исхомаха и, не прожив с ней и года, он овладел также ее матерью, жил с матерью и дочерью, держа обеих в своем доме». Говорили, что Алкивиад вел себя еще безумнее, если верить тому, что сообщает о нем Лисий (см. с. 15).
Как бы то ни было, общественное мнение не одобряло инцест как таковой, о чем можно судить по многочисленным мифологическим преданиям, внушающим к нему отвращение. Достаточно напомнить общеизвестный миф об Эдипе, который разумеется, не подозревая об этом — женился на своей матери Иокасте, или миф о Кавне, который любил собственную сестру Библиду.
Мотивы инцеста нередко выводились на сцене, как, например, в трагедии Еврипида «Эол» (TGF, 365 ел.). Драма не сохранилась, но ее содержание известно по рассказу Сострата. Царь Эол имел шестерых дочерей и шестерых сыновей, старший из которых — Макарей — был влюблен в свою сестру Канаку и заставил ее отдаться ему. Когда об этом прослышал отец, он послал дочери меч, которым она и закололась. Тем же мечом с собой покончил Макарей. Когда во время представления прозвучал стих «Ничто приятное нас не позорит и не пятнает», в театре тут же поднялся ропот, так как зрители негодовали на эту фривольную и возмутительную выходку; успокоить их удалось лишь Антисфену, который переделал стих таким образом: «Позорное останется позорным, приятно оно нам иль неприятно».
За непристойность «Эола» часто порицает Аристофан. В другом месте он присоединяет к существительному «инцест» прилагательные «предосудительный» и «варварский». Однако данный мотив был намечен уже у Гомера, который изображает шестерых сыновей Эола мирно живущими в браке со своими шестью сестрами.
Наконец, следует отметить, что инцест во сне — даже инцест гомосексуального вида — отнюдь не был какой-то редкостью, по крайней мере, если мы вправе делать выводы на основании той обстоятельности, с которой он описывается и истолковывается в сонниках.
6. Скатология
Термин «скатология», обычно используемый в современной сексологии, происходит от слова σκώρ (gen. σκατάς) — «нечистоты», «кал». Неаппетитные выделения человеческого тела, даже экскременты привлекают воображение детей и тех, кто всю жизнь остается ребенком, в значительно большей мере, чем многие себе представляют. Главным местом, где проявляются и удовлетворяются скатологические наклонности, являются общественные· уборные, стены которых зачастую и в наши дни испещрены грубыми или эротическими надписями и рисунками. Само собой понятно, что и в Древней Греции дело обстояло таким же образом, хотя мы, разумеется, не можем это детально доказать. Однако существенным различием между двумя эпохами является то, что тогда скатология находила открытое выражение в литературе и искусстве, а не только в подпольной порнографии, как сегодня. Нетрудно уразуметь, что большинство примеров скатологии встречаются в комической и сатирической поэзии, хотя нет недостатка и в серьезных текстах, которые затрагивали бы процесс выделения продуктов человеческой жизнедеятельности. Так, мы уже говорили об указаниях простодушного крестьянского поэта Гесиода относительно того, как следует мочиться.
Схожим образом и Геродот сообщает, что среди персов было запрещено плевать или мочиться в присутствии другого лица (i, 133).
Когда маленькие дети желали помочиться, их мать или кормилица говорили σεΓν, если же они хотели облегчиться, говорилось βρΰν.
О мочеиспускании часто заходит речь в комедии. Так, в «Облаках» Аристофана (373) простец Стрепсиад объясняет дождь, предположив, что это Зевс мочится сквозь сито. В «Лисистрате» (402) корифей хора старцев жалуется на женщин, которые «окатили нас из ведра, так что теперь нам приходится выжимать свою одежду, словно описавшимся». В «Женщинах в народном собрании» (832) гражданин объявляет, что теперь он будет настороже и «не позволит женщинам его описать». Мочащиеся мальчики упоминаются в «Мире» (1266).
Ночной горшок по-гречески обычно называется άμίς. На буйных пирушках иногда случалось, что один из гостей кричал мальчику-слуге: «Неси ночной горшок!» Согласно отрывку из Евполида (см. выше, с. 13), родителем этого нововведения считался Алкивиад, тогда как Афиней (xiii, 519е) приписывает его сибаритам.
Исходя из современных представлений, мы должны были бы счесть невозможным, чтобы этот сосуд упоминали даже серьезные трагические авторы. Но уже у Эсхила— Одиссей говорит: «Вот этот плут метнул в меня однажды потешный снаряд, вонючий ночной горшок, и не промахнулся; он попал мне в голову и потерпел кораблекрушение, расколовшись на куски и издавая совсем не такой запах, каким пахнут сосуды с благовониями» (фрагм. 180; TGF, 59). Мы не знаем, где искать корни этого отрывка — в трагедии или, как предполагал Велькер, в сатировской драме. Афиней, цитирующий эти строки (i, 17), порицает Эсхила за то, что тот заставляет гомеровских героев предаваться сумасбродствам своего времени, однако Софокл, в «Собрании ахеян» (фрагм. 140; TGF, 162), предположительно сатировской драме, также изображал аналогичные сцены, пользуясь схожими выражениями.
Существовали и другие названия для ночного горшка, такие, как ούράνη, ένουρήθρα и οϋρητρίς. Женский горшок напоминал формой лодку и поэтому назывался словом okaфwv (Аристофан, Thesm., 633), которое перешло в латинский, язык как scaphium (Ювенал, vi, 264; Марциал, xi, 11). Среди художественных изображений можно упомянуть вазу из Берлинского Антиквариума, на которой мы видим красивую девушку в дорийском хитоне. Склонив голову и вытянув указательный палец правой руки, она подает знак юноше в образе Эрота, который спешит к ней с довольно вместительным «судном». На одной из помпейских фресок изображен пьяный Геракл и стоящий позади него Силен, мочащийся ему на правую ногу. Беспутные пьяные сатиры, использующие в качестве ночного горшка сосуды, которые изначально предназначены для иного применения, — эта сценка часто воспроизводится в греческой вазописи.
Невоздержность на попойках вновь и вновь приводила к необходимости воспользоваться своего рода плевательницей, называвшейся σκάφη или λεβήτιον. Во фрагменте из комедии Аристофана (49; CAF, I, 404) гость просит принести перо, чтобы пощекотать в горле, и плевательницу. На вазах нередко изображаются юноши и мужчины, которых рвет.
Экскременты и их отталкивающий вид также нередко упоминаются в комедии; наиболее распространенный латинский термин — сасаге, греческий — χέζειν или κακκαν, последний глагол характерен для детского языка.
Не лишено остроумия и благодаря удачному звукоподражанию производит сильное впечатление описание акта опорожнения желудка в «Облаках» Аристофана (385 ел.). Сократ рассказывает здесь Стрепсиаду, что гром обусловливается столкновением облаков и пытается пояснить это на примере его тела:
СОКРАТ:Объясню тебе все на примере тебя самого же.
До отвала наевшись рубцов отварных на гуляний
панафинейском,
Ты не чувствовал шума и гуда в кишках и бурчанья в стесненном желудке?
СТРЕПСИАД: Аполлон мне свидетель, ужасный отвар!
Все внутри баламутится сразу,
И гудит, словно гром, и ужасно урчит, и шумит, свистит и клокочет.
Для начала легонько, вот этак: бурр-бурр, а потом уж погромче: бурр-бурр-бурр.
Тут нельзя удержаться, до ветра бегу, а в утробе как гром: бурр-бурр-бурр-бурр.
[перевод А. Пиотровского]
Преуспевший раб из «Плутоса» пользуется для подтирания свежим чесноком (817).
Наиболее гротескной скатологической сценой в театре является, возможно, сцена из «Лягушек» (479), в которой Дионис от страха накладывает в штаны, а Ксанф обтирает его губкой.
Из памятников изобразительного искусства упомяну рисунок из Помпеи, так описываемый Хеллигом: «В камышах стоит гиппопотам, с широко раскрытым ртом вперившийся в нагого карлика, который, стоя на краю лодки, выпятил ягодицы и облегчается на шею животного. В то же время он удовлетворенно вытягивает руки и оглядывается на зверя, как бы задавая ему вопрос».
Пожалуй, еще чаще, чем выделение экскрементов, предметом шуток и насмешек становится в гротескной поэзии преднамеренное или невольное испускание ветров. Соответствующее греческое существительное — ή πορδή, глагол — πέρδομαι, а также βδόλος и βδέω.
Во «Всадниках» Аристофана имеется очень забавная беседа, труднопереводимая ввиду того, что она построена на игре слов (639 ел.).
7. Частные вопросы и дополнительные замечания
В греческой литературе мы часто встречаем офресиологические тексты, или тексты, в которых речь идет о сексуальных запахах (см. «Лисистрата», 686).
Филострат пишет к мальчику, прося того позднее вернуть посланные ему розы, которые он рассыпал на своем ложе, «потому что тогда они будут источать не только запах роз, но и благоухание твоего тела» (Ер., 18).
Обитатели Аргиры в Ахайе рассказывали, что Селемн был прекрасным юношей, которого любила морская нимфа Аргира. Спустя непродолжительное время красота его поблекла, после чего нимфа его покинула, а он умер от любви и был превращен Афродитой в ручей с целительными свойствами, так что любой мужчина или женщина, омывшиеся в нем, навсегда излечивались от любовных мучений. Передающий этот рассказ Павсаний (vii, 23, 2, 3) добавляет: «Если бы он был хоть немного правдив, то великие богатства были бы для людей менее ценны, чем воды Селемна».
Согласно Элиану (Var. hist., xii, 63), Архедик полюбил в Навкратисе некую гетеру. «Однако она была очень высокомерна и запросила кругленькую сумму; получив деньги, она уступила его желаниям лишь ненадолго, а затем отказалась иметь с ним что-либо общее. Таким образом, юноша, который был не особенно богат земными благами, так и не смог заполучить предмет своих желаний. Но однажды ночью ему приснилось, что он держит ее в объятиях, и он тотчас исцелился от своей страсти».
Эту же историю рассказывает и Плутарх (Demetr., 27), который добавляет, что гетера затем потребовала плату за эту «ночь любви», хотя все было лишь сном. Судья постановил, что юноша должен принести деньги в сосуде, но что гетера при этом может лишь протянуть руку за его тенью — решение, найденное представительницей того же братства Ламией в высшей степени несправедливым, потому что юноше сон принес удовлетворение, тогда как тень сосуда совершенно не удовлетворила гетеру.
Относительно «мужских родов» Диодор Сицилийский (v, 14) сообщает: «Если на острове Кирн (Корсика) женщина рождает ребенка, роженице не уделяют ни малейшего внимания. Но мужчина ложится в постель, как если бы он заболел, и проводит определенное число дней, словно оправляясь от родов». Аполлоний, автор «Аргонавтики», это подтверждает (И, 1011) и добавляет, что мужчины лежат в постели с перевязанными головами, а женщины готовят для них пищу и омовения, как для рожениц.
То же самое Страбон (ш, 165) сообщает о кельтских, фракийских и скифских племенах, а затем рассказывает о женщине, которая поденно работала в поле вместе с мужчинами. Вдруг она почувствовала, что вот-вот разрешится от бремени, отошла в сторонку, родила, а затем вернулась к работе, чтобы не лишиться своего заработка. Когда хозяин заметил, что работа дается ей тяжело, он, заплатив, отослал ее домой. Тогда женщина обмыла дитя в ручейке, запеленала его в то, что у нее было, и понесла младенца домой.
