Лейтенанту мой вопрос почему-то не понравился.

— Ты!!! Да я…!

Из последующих объяснений я понял, что премия мне не светит. Речь коронного служаки была ёмка, эмоциональна и абсолютно нецензурна. Заканчивался сей маленький шедевр разговорного жанра, изобиловавший яркими эпитетами, сочными метафорами и неожиданными сравнениями, многообещающей фразой: «Флагшток городской ратуши тебе в зад, а не имперский дукат!!!». Такая перспектива меня не прельщала, зато навела на интересную мысль.

— Эй, Раск, давай сюда значок!

Завхоз не подкачал. Аккуратно подбросил древко с болтающимся на конце вымпелом, так что мне даже не пришлось перегибаться через парапет, чтобы его поймать — только руку протянуть. Через секунду задохнувшийся от возмущения лейтенант и все остальные участники последних событий, включая сдавшихся ирбренцев, могли наблюдать, как я гордо устанавливаю знамя нашей сотни на городской стене. Чуть позже выяснилось, что свидетелями этого волнующего действа оказалось даже больше народу, чем могло показаться на первый взгляд.

Гонец от герцога примчался буквально через минуту:

— Кто первым взошел на стену?!

— Я! Морд-северянин. Заместитель командира четвертой сотни ополчения.

Посыльный — совсем еще молодой дворянчик, бросил недоуменный взгляд на топтавшегося у подножия стены лейтенанта. Затем поглядел на уныло повисший по причине полного безветрия вымпел ополчения, на сбившихся в кучку ирбренцев, которых с двух сторон зажали успевшие взобраться на стену регуляры…

— Знамя тоже ты поднял?

— Да! Не веришь — у знаменосца моего спроси.

Раск, не дожидаясь уточняющих вопросов, часто закивал:

— Точно так. Сам ему знамя подавал — своими руками. Прямо на стену.

На лейтенанта было жалко смотреть. Бравый воин, казалось, готов был провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть этого позора. А нехрен клювом щелкать — на войне, как на войне! Начальство, судя по всему, думало примерно так же. Часа не прошло, как очередной гонец разыскал меня и велел срочно явиться в ставку герцога. Пришлось повиноваться, на ходу приводя себя в порядок.

Его светлейшее сиятельство — крепкий мужик лет 35 с породистой мордой и короткой холеной бородой приветствовал меня сидя на коне в окружении старших командиров и сонма всевозможных прихлебателей. Кстати, среди последних, где-то в третьем ряду с краю, обнаружилась одна подозрительно знакомая харя…

— А это точно ополченец?

Вопрос Этельгейра не был адресован кому-то конкретному, но ответил на него, причем без малейшей задержки, сурового вида дядька под 50, сидевший на коне по правую руку от нашего августейшего патрона:

— Вы можете легко проверить это, ваша светлость. В вашей свите присутствует командир той самой сотни, знак которой был водружен на стене.

С этими словами мужик едва заметно повел глазами, указывая куда-то за спину нашего сиятельства, примерно туда, где мялся Сигрид. Сотник не подвел. Следующие минут пять он соловьем заливался, повествуя о доблести линдгорнской сотни, своего заместителя (меня, то есть) и вообще всех и вся. О своих собственных заслугах Сигрид из врожденной скромности не упомянул ни разу, хотя это и подразумевалось в каждом подобострастном взгляде, что он кидал на начальство во время своей речи. Герцог достаточно благосклонно выслушал все эти славословия, затем прервал рассказчика на полуслове нетерпеливым жестом руки.

— Это ведь он вел сотню во время смотра?

— Так точно ваша, светлость! Я тогда временно исполнял обязанности знаменосца ополчения, поскольку…

— Хм… И тренировал ополченцев тоже он?

— Нет!

— Да!

Наши с Сигридом ответы позвучали одновременно, вызвав на лице Этельгейра понимающую усмешку. Лениво подняв вверх руку с воздетым в небо указательным пальцем, герцог погасил прокатившуюся по толпе придворных волну смешков, после чего продолжил опрос:

— Откуда ж ты такой взялся, а, северянин? Не припомню, чтобы раньше мои ополченцы умели ходить строем и первыми взбирались на стены взятых на меч городов.

Хороший вопрос, мать твою. Надеюсь, мы не будем вдаваться в него слишком глубоко.

— Меня обучил отставной сержант коронного полка вашей светлости.

Для пущей убедительности изображаю что-то вроде полупоклона. Хер его знает, что тут десятник должен по уставу перед целым герцогом и по совместительству главнокомандующим изображать. Надеюсь, сойдет, в крайнем случае сошлюсь на недостаток классического воспитания — голодное деревенское детство, все дела.

Прокатило. Этельгейр благосклонно кивает, говорит что-то вполголоса почтительно склонившему голову суровому дядьке, тот улыбается в седеющие усы, делает знак одному из адъютантов… Я все это время чувствую себя как на иголках. Мало мне душевных переживаний, так еще и чертова кольчуга при каждом движении немилосердно царапает взмокшую спину через лопнувшую во время моих гимнастических кульбитов рубаху. Словом, пока начальство совещалось, я пережил несколько очень неприятных мгновений. Но все когда-нибудь заканчивается. Завершив обмен мнениями, герцог, наконец, возвестил свою монаршую волю:

— За проявленную доблесть и преданность долгу приказываю назначить Морда, по прозвищу Северянин, командиром четвертой сотни ополчения и выдать ему достойную его деяний награду. Ле Рок, проследите — это ведь ваш подчиненный. А теперь вперед, господа, мне не терпится осмотреть наш трофей!

С этими словами герцог тронул шпорами бока своего коня, направляясь к воротам городка, в которых наши и вражеские ополченцы общими усилиями уже успели разобрать баррикаду. А я, наконец-то, смог перевести дух — вот и поговорили.

Уже в сумерках, когда улеглась связанная со штурмом и занятием города суета, у меня состоялся еще один занятный разговорчик.

Взмыленный Раск вперся в палатку, шумно высморкался в замызганную тряпку, аккуратно свернул ее и лишь затем приступил к светской беседе:

— Поговорил я с оружейником одним…

Тут мой заместитель красноречиво поболтал своей винной фляжкой.

— В общем, можно добыть пехотный доспех. Талеров за тридцать пять-сорок, он еще не решил.

Я согласно киваю. Цена приемлемая. И существенно ниже рыночной. Наверняка спишут броню, как безнадежно искореженную во время штурма, ну да то уже не моя печаль. Ободренный Раск продолжает с воодушевлением вещать о своих достижениях на ниве военной дипломатии:

— Оди, ну, оружейник этот, вообще неплохой парень. Говорит, что на тебя поставит, если до драки с тем лейтенантом дойдет.

— А что, может дойти?

Раск неопределенно пожимает плечами.

— Да Сатар его знает. Он из благородных — вроде как барона какого-то сынок. Младший, ясное дело, но всё равно. Парень молодой, с гонором. Чин по протекции получил. Капитан — старый служака — на дух его не переносит. Говорят, после сегодняшнего орал на него так, что весь лагерь слышал. Мол, ходячий позор коронной пехоты и всё такое. Мальчишка от него весь красный выскочил. Оди говорит: быстро вылетел — может и пинка на дорожку получил.

— Так, а со мной-то что?

— Дык кто ж его знает? Благородные — они такие…

Раск изображает левой рукой некое круговое движение, призванное передать всю загадочность и чуждость дворянской психологии для простых городских парней вроде нас.

— Вроде как на поединок тебя вызывать ему невместно — ты ж не из ихних. Да и не положено во время войны-то. Просто так в морду тебе дать не каждый решится. Лейтенант, конечно, горяч, но и ты парень не промах, а по уставу он тебя бить права не имеет. Да и герцог тебя наградил — значит, правым признал. Кстати, что там за награду тебе выдали?

Усмехаясь, молча демонстрирую довольно массивную золотую бляху, чем-то напоминающую американский полицейский значок. На золотой пластинке, выполненной в виде геральдического щита, выбиты изображение крепостной башни и пафосная надпись «Первейшему из храбрых». Зам реагирует удивленным свистом.

— Неслабо! Не думал, что ле Рок так расщедрится.

— Лучше б деньгами отдал. А то на доспех в обрез хватает.

— Не скажи. Деньги — дело наживное. Теперь, без Сигрида, мы свое быстро наверстаем. А награда, да еще от самого герцога полученная, это вещь. Помяни мое слово: еще не раз барона ле Рока вспомнишь. С такой-то бляхой ого-го чего натворить можно!

— Например?

Раск хитро улыбается:

— Например в городскую стражу податься… Не простым стражником, разумеется.

Я, прищурившись, смотрю на своего плутоватого помощника: интересно же, что он задумал на этот раз.

— Есть идеи?

И.о. прапорщика улыбается теперь уже во все свои 32 зуба или сколько их там у него осталось.

— Есть! Как не быть? Сигрид теперь при командующем нашем, слыхал уже, поди? Глядишь, там и пригреется. Да и на старой должности он проворовался слегка — не от хорошей жизни в ополчение пошел. Сейчас-то в Линдгорне заместитель его бывший командует, но его навряд ли оставят. Вор он, почище Сигрида, еще и дурнее к тому же — меры не знает.

Я уже понял куда клонит этот пройдоха, но не по годам развитый скептицизм пока что мешал поверить в такое счастье.

— Хочешь сказать, я вот так вот запросто припрусь в этот ваш городок и стану начальником городской стражи?

— Ну, не так просто, конечно. За тебя я поручусь — я ведь тоже у Сигрида в заместителях ходил. Да и остальной народ из сотни поддержит, все ж таки неплохо ты наш городок прославил. Когда еще такое было, чтоб сам герцог, храни его Эйбрен, своих ополченцев отметил? Знак этот твой опять же — кому ж не хочется, что б начальник стражи героем был? Да и человек ты чужой вроде как, значит, много брать не будешь, поостережешься. Вот так вот как-то…

Раск выжидающе поглядывает на меня исподлобья, ожидая реакции на столь недвусмысленное предложение. Ну что ж, честность за честность:

— Сколько?

На лице каптенармуса расползается довольная ухмылка:

— Вот! Теперь точно знаю, что из тебя начальник стражи знатный выйдет! Не переживай, потянешь. И внакладе не останешься — место хлебное.

— Ладно, считай, уговорил. Только, чур, без меня много не воровать!