Глава третья
Против правил

Не помня, как он нашел дорогу назад и как не переломал себе кости на запутанных переходах и трапах, тяжело дыша, не видя ничего вокруг себя, Книжник забился в клетку, захлопнул за собой дверь. Сжался, зажмурился и принялся раскачиваться, обхватив руками колени, пытаясь прогнать картины, навязчиво маячившие перед глазами.

Люди с крыльями из собственной кожи, парящие над волнами под реями. Ад, устроивший себе филиал на этой железной палубе. Стоны, крики и люди, потерявшие человеческий облик.

– Что-то ты быстро! – из своего угла не без иронии констатировал косматый. – Что, не понравилось шоу нашего затейника Кэпа?

– Иди к черту! – не открывая глаз, огрызнулся Книжник. – Все вы идите к черту! Убийцы, уроды, мерзавцы… Как вы только до сих пор не перебили друг друга?! Подонки…

– Наверное, потому, что не все у нас такие, как Кэп и его ватага, – уже без тени веселья сказал косматый. – Что он там, опять «журавликов» запускал?

– Что? – Книжник открыл глаза, изумленно поглядел на товарища по несчастью.

– «Оригами», говорю, из пленников делал? На реях развешивал?

Семинарист с трудом смог соотнести древнее японское искусство создания бумажных фигурок с издевательством над живыми людьми. Если это была ирония – то ирония запредельная, которую он просто не мог принять. Хотелось рыдать, кричать, драться – но не осталось ничего, кроме тупого оцепенения.

Проклятье, оригами из человеческой кожи – кто бы прикончил этого маньяка! Неужто до сих пор ни у кого не возникло желания расправиться с Кэпом? Даже не из мести, и даже не из страха – а просто, чтобы не было на Земле такого чудовища, прикинувшегося человеком.

Или он, наивный семинарист, слишком мало знает о жизни в этих местах? Да что там – ни черта он не знает. А после увиденного сегодня вообще ничего знать не хочется. Хочется уснуть – и проснуться в тихой семинарской келье, в окружении любимых книг. И что только толкнуло бывшего школяра в эти странствия?

– За что их, а? – хрипло спросил Книжник. – За что из всех?..

– Думаешь, мне отсюда лучше было видно? – отозвался косматый.

– Да, точно – ты же здесь отсиделся… – Книжник сбивчиво описал увиденное, причем в описательной части тошнотворный ком снова и снова подкатывал к горлу. Проклятье – так можно и кишки вытошнить!

Выслушав парня, косматый помрачнел. Сказал неохотно:

– Похоже, это беженцы из Пиллау. Там территории, подконтрольные Вольным, и люди на них по законам Кэпа живут. Если и не совсем рабы, то вроде как… – он замялся.

– Крепостные? – подсказал Книжник.

– Вот-вот. За право жить на территории Вольных они работают на Вольных или платят дань – едой, золотом и железом. А кто просрочил – у того, сам понимаешь, проблемы. Но долги имеют свойство накапливаться, и когда уже никак не расплатиться – некоторые пытаются убежать. А убежать оттуда лишь по морю можно.

– И куда же им бежать, если, как ты говоришь, бежать некуда?

– А кто об этом думает, когда тебе грозит «оригами» от Кэпа?

Книжник молча кивнул. Аргумент, конечно, убойный.

– Некоторым везет, – продолжал косматый. – Если их принимают под чужими именами в общины Кенигсберга. Тоже своего рода рабство, только чуть менее тяжкое. Но большая часть беглецов просто гибнет. Кто-то тонет в пути. А кто-то попадает в руки Кэпа и его людей.

– Лучше бы эти несчастные утонули.

– Э, нет, брат. По здешним поверьям, морская пучина – это Ад, как он есть. А утонуть – все равно, что обречь себя на вечные муки. А уж тот, кто сам утопился, – тот будет проклят во веки веков. Так что стать «журавликом» в лапах Кэпа – для многих не самая страшная участь.

– Ты так говоришь, будто сам в эти поверья не особо-то веришь.

– Ну, тот, кто отравлен знаниями, плохо дружит с поверьями. Ты же сам все про меня понял: я знаком с древними книгами, и не только с книгами – есть ведь и другие носители информации… Иногда я жалею о том, что вообразил себя умнее прочих – хочется про все забыть, положиться на высшие силы. Но это слабость, а я не могу позволить себе роскошь быть слабым.

Узник все говорил, и Книжник видел, как тот превращается в совершенно другого человека, которому не место за грязной решеткой. Наверное, у него были причины скрывать свою личность. Может, он просто не верил Книжнику. Неужто считает его «подсадным», шпионом, посланным выведать у сидельца некие тайны?

– Никак не пойму – кто же ты такой? – спросил Книжник. – Откуда у тебя доступ к книгам? Что же, у вас библиотеки имеются, школы? Да и само желание читать – оно ведь не у каждого есть!

– Это ты в точку попал – не у каждого. Да каждому и не нужно. К чему мозги, когда важнее мышцы? А школы… – косматый невесело усмехнулся. – Боюсь, тебя просто не поймут – что такое школа и на черта она нужна? Читать умеют единицы, да и то, знания передаются от наставника к ученику, как у бонус к мастерству владения оружием. Все, что не имеет прикладного значения, – все это ненужно и вредно.

В словах Косматого звучала досада. В другое время семинарист с удовольствием бы обсудил проблемы образования и науки, но странно было вести такую беседу через прутья решетки. К тому же косматого оборвал какой-то новый звук, донесшийся откуда-то из-за клетки с беспокойными, похожими на гиен тварями. Странный звук, неуместный. Он не мог принадлежать ни одному из этих уродливых мутов.

Детский плач. Книжник сначала подумал, что ему померещилось. Потом вспомнился приказ Балабола – детей посадить в клетки.

– Ты слышишь? – подняв руку проговорил парень.

– Слышу, – отозвался косматый. – Лучше бы их прикончили сразу.

Книжника передернуло. Он привык, вроде бы, к жестокости этих суровых мест, но не ждал такого из уст своего разумного собеседника.

– Как ты можешь? – проговорил Книжник. – Они же совсем маленькие!

– Пока ты мал – и беда для тебя не так велика. Горе растет, как снежный ком, превращаясь в проклятье взрослого. Не лучше ли оборвать мучения, пока не осознал всего ужаса бытия? Стоит ли жить дальше со зрелищем убитых у тебя на глазах родных?

– Стоит, – глухо отозвался Книжник. – Каждая жизнь имеет значение для человечества, которое только-только начало выкарабкиваться из бездны. И никакой ужас, никакое зверство не остановит возрождение – главное, не опускать руки.

– Ты все еще веришь в человечество?

– Я верю в себя и своих друзей. Если даже у человечества не хватит сил – мы все равно не опустим руки.

– Похвальный оптимизм, – несколько натянуто проговорил косматый. – Давно не встречал подобного отношения к жизни. Честно говоря, никогда. Может, и не выдумываешь ты ничего, может, и вправду есть этот сказочный Кремль, откуда придет к нам спасение?

– Хочу тебя успокоить, – мрачно отозвался Книжник. – Таких, как я, и в Кремле немного. Меня больше волнует, что эти мерзавцы с детьми собираются делать?

– А что с детей взять? Как обычно: кого на воспитание возьмут – янычаров себе растить станут. Из кого-то смешных уродцев сделают – себе на потеху да на продажу в какие-нибудь притоны. Кого на органы разберут, а кого продадут Алхимику – тот за такой материал хорошо платит.

Слушая все это, Книжник обмер. Он не понимал, правду ли говорит косматый, или это у него такие корявые шутки?

– Кто материал – дети?! Живые дети?

– Ты словно с луны свалился, малый. Дети, когда свои – тогда и дети. А чужие – это всего лишь пища и расходный материал. Да лишние рты, которые способны разорить и довести до голода любую группировку, как паразиты, объедающие ее изнутри.

– Ты это серьезно? У вас и вправду так принято считать?

– Это у Вольных так принято считать. Ведь мы про них говорим, верно?

– Это хорошо, что ты уточнил, а не то я уж подумал, что вы совсем здесь озверели.

– Хочешь сказать, у вас в Кремле иначе считают? Что чужие дети для вас – не внедренные агенты врага, лишь ждущие, чтобы вырасти, обрести силы – и ударить изнутри? Когда-то я читал про львов – были на Земле такие хищники. Приходя в чужой прайд, они первым делом убивали детенышей от других львов – в своей семье он готов был терпеть лишь собственное потомство. Согласись, это имеет смысл – для продвижения собственного генофонда.

Книжник открыл было рот, чтобы ответить категорично и резко. Но вдруг осознал, что его ответ не так очевиден. Кремлевские редко принимали к себе чужаков – просто потому, что чужаков практически не было. Кремль – словно подводная лодка, всплывшая в центре разрушенной Москвы после двухсот лет забвения, автономная и самодостаточная. И только недавно Кремлевские пошли на небывалый для себя шаг – приняли под свое покровительство целый народ. Точнее, то, что от него осталось, – женщин и детей вестов, из числа которых происходил и Зигфрид. И хотя Зиг проявил себя лучшим союзником Кремля, другом, боевым товарищем и практически кровным братом Книжника, он все же изначально был врагом, сыном и внуком врага. Так уж повелось, что весты по самому факту своего происхождения изначально стали антагонистами кремлевских, и никакими заверениями дружбы былой вражды не перечеркнуть. И теперь, в надежном Форте по соседству с кремлевскими стенами, подрастает новое поколение вестов. Они, вроде бы, должны испытывать благодарность к спасителям. Но всегда ли благодарность настолько свойственна человеку? Говорят, были такие птицы – кукушки, что подкидывали свои яйца в чужие гнезда. И когда вылупившийся и выкормленный чужой матерью кукушонок вырастал – он с легкостью убивал «братьев и сестер», выталкивая их из гнезда. Не получится ли так с вестами – прирожденными воинами и бескомпромиссными гордецами? Не станет ли для них благодарность слишком тяжелой ношей? Не вонзят ли они меч в спины спасителям? Ведь Зигфрид, пусть даже самый благородный и верный слову воин, не может отвечать за всех детей своего племени.

Подумав об этом, Книжник все же подавил сомнение и сказал:

– В твоих словах есть доля истины. Но мы не сможем оставаться людьми, если станем делить детей на своих и чужих.

Косматый внимательно поглядел на него, сказал:

– Хорошо, если правду говоришь. Глядишь, когда-то и к нам начнет возвращаться то самое, человеческое. Хотя, по-правде, надежды на это давно уж не осталось. Потому как впереди пустота и никчемность. День прожили – и ладно. И мальцам этим ты не поможешь – их судьба уже, считай, расписана…

Над головой оглушительно хлопнул расправленный парус, затрещали снасти, забегали по реям муты, натягивая канаты. «Железный Таран» неуклюже разворачивался.

– Любопытно… – припав к решетке и задрав голову, проговорил косматый. – Ложимся на обратный курс.

– Что же здесь любопытного?

– Кэп не любит менять выбранный курс. Сдается, его здорово рассердили.

– Плевал я на вашего Кэпа, чтоб ему пусто было.. – устало проговорил Книжник.

Он вдруг ощутил, как тело охватила тяжесть, навалилась вязким грузом, вдавив в дно клетки. Его мелко трясло от холода, пустой желудок сводило коликами, но уже не было сил пошевелиться. Да и желания такого не было – хотелось просто провалиться в небытие – надолго-надолго, чтобы проснуться совсем другим человеком, а лучше – вообще заново родиться, чтобы не было в этой новой жизни зла и боли.

Быстро темнело, в соседних клетках возились, устраиваясь поудобнее, сонные муты, и товарищ по несчастью исчез в глубине своей клетки. Только гориллоподобный мут мерно раскачивался в своей клетке, ударяя огромным черным кулаком в пол и повторяя: «Убью, убью, убью…» Да хихикал сумасшедшим смехом горбатый уродец.

Его разбудил грохот пушек. Еще не открыв глаза, семинарист решил, что бьют кремлевские пушки в сторону Москвы-реки. У кромки воды застрял боевой робот типа «Чинук» и обстреливал ближайшую башню стальными дисками из электромагнитной пушки. Угроза была не то чтобы велика, но следовало отогнать наглеца или прикончить, чтобы не раздражал и не отвлекал внимание. «Чинук» бил неточно и больше портил кирпичную кладку стен, чем приводил в бешенство коменданта. Похоже, биомеханический монстр просто спятил от времени и заразы, разъедавшей его все еще живой мозг. Нужно было просто добить его, чтобы прекратить агонию. Но гладкоствольная артиллерия стен хороша для борьбы с осаждающими войсками, да при стрельбе картечью. Попасть же с большого расстояния чугунным ядром в сравнительно небольшую цель непросто, и расход пороха немалый. Да и не так-то просто вывести из строя бронированную машину металлической болванкой – это все равно, что колотить ее по броне здоровенным молотом.

Бить было нужно из пищали с оптическим прицелом – строго окулярам оптической системы. Нужно было подсказать ратникам – и Книжник заставил себя сесть и открыть глаза.

В лицо шибануло отрезвляющей действительностью. Проморгавшись, Книжник осознал, что находится не в Кремле, а в грязной и тесной клетке на грязной палубе в далеком холодном море. За левым бортом сейчас была белесая пелена от порохового дыма, за которой проступал темный берег. Было уже светло, а значит, он, отключившись, проспал всю ночь. От холода трясло, страшно хотелось пить.

Снова неровной чередой раскатисто загрохотали пушки. Били, судя по всему, по берегу. Встав на колени, ощущая, как все тело ломит от неудобной позы, Книжник позвал:

– Эй, сосед! Как там тебя? Косматый!

Сосед не ответил. Книжник крикнул громче – ответа не было. Узник то ли спал, то ли не был настроен на общение. В любом случае, кричал парень напрасно. Потому как вместо соседа рядом с клеткой возник Балабол.

– Ты чего разоряешься? – с прежней дурашливой дружелюбностью поинтересовался бандит. – Совсем одурел от скуки? Так мы тебе быстро развлечение найдем. Кэп у нас по этой части мастак!

Книжник едва не ляпнул, что уже, мол, познакомился с художествами Кэпа. Но прикусил язык: не хватало только, чтобы этому гаду стало известно, как он свободно разгуливает по кораблю. Поэтому и просипел первое, что пришло в голову:

– Пить хочу. И есть.

– Экий ты нежный! Всего сутки в клетке – а уже и есть ему, и пить! С такими претензиями ты у нас долго не протянешь! Придется твоим дружкам твой труп отдавать, а это для бизнеса не слишком хорошо!

– Ну ты и сволочь… – бесцветно бросил Книжник. Ему действительно стало вдруг все равно, даже чувство голода притупилось. Только горло продолжало першить от сухости.

– Да ладно, тебе. На! – Балабол швырнул в клетку какой-то грязный кусок и придвинул ногой емкость с водой от соседней клетки. – Я ж не червяк какой, я Вольный, я ваше гостеприимство помню. Жри и пей от пуза!

Расхохотавшись своей шутке, он стал наблюдать, как Книжник с омерзением вглядывается в мятую ржавую миску с мутной водой. Жажда мучила страшно, а потому, преодолев отвращение, он зачерпнул сквозь решетку воды ладонью, влил в рот. Пахнуло немытым зверьем. Но жажда была сильнее брезгливости, и он смог зачерпнуть еще пару пригоршней, после чего обратил внимание на брошенный кусок еды. Именно еды – потому что застывшая черная масса не имела аналогов в его зрительных и вкусовых воспоминаниях. На вкус кусок напоминал сухой и пресный жмых, от которого снова захотелось пить.

Балабол поднял взгляд на решетку за спиной Книжника. Залихватски присвистнул, очевидно подзывая второго заключенного.

– Эй, Герцог! Хорош дрыхнуть! Невежливо так друга встречать!

– Морские гады – твои друзья, – глухо донеслось из-за решетки.

– Ну как знаешь, – ничуть не обидевшись, сказал Балабол. – Хотел тебе вечером гостинцев забросить – так теперь не дождешься!

– Гостинцы-то, небось, у посадских отбирать будешь?

– А у кого ж еще? – Балабол недобро усмехнулся. – Они провинились – им и расплачиваться! Ладно, нет времени с вами трепаться, на берег пора. А за вами пока этот мальчонка присмотрит. Вы уж его не обижайте, а?

За спиной Балабола возник устрашающий силуэт какого-то затянутого в кожу громилы. Деформированное лицо с небритой квадратной челюстью и единственным глазом навыкате никак не настраивало на душевное общение. За поясом «мальчонки» торчал топор с любовно отточенным лезвием, за собой же этот тип волочил железный шар на черной цепи.

Балабол, посмеиваясь, удалился. Громила же покрутил своим жутким глазом с кровавыми прожилками и направился к клетке с гориллоподобным. На этот раз мут не стал проявлять агрессивности, а враз сник, будто соизмерив собственные силы с надвигающимися. Наступив, как на ступеньку, на клетку с какими-то извивающимися то ли щупальцами, то ли змеями, охранник приподнялся – и уселся прямо поверх «гориллы». Если таким образом он хотел закрепить свое превосходство на вверенной ему территории, то это вполне удалось: гориллоподобный как-то сник, успокоился и принялся делать вид, будто ищет в своей шерсти паразитов.

– Альфа-самец определился без боя, – тихонько сообщил за спиной косматый. – Да ты не бойся, Бугай туг на ухо.

– Так значит, тебя Герцогом кличут? – скосившись на косматого, произнес Книжник. – Это как – прозвище или титул?

– Почетное звание, – проворчал косматый. – Оттого и не называю имени незнакомцам, что на дурацкие вопросы отвечать не люблю!

– Да ладно, – примирительно сказал Книжник. – Хорошее имя. Ну, хочешь, я тебя буду не Герцогом называть, а так, как сам придумал?

– Это как же?

– А Косматым!

– Тьфу ты! – узник озадаченно пожал плечами. – Нет уж, шут с тобой, лучше давай Герцогом.

– Договорились!

Корабль содрогнулся, что-то заскрежетало, металлически затрещало. Над палубой разнесся гул тяжелых подошв, следом послышался явственный всплеск.

– Шлюпки спускают на воду, – прислушавшись, прокомментировал новоявленный Герцог. – На расправу, небось, отправляются.

– Я не понимаю…

– А чего непонятного? Вчерашние беглецы – они, небось, из этой общины. А община за своих в ответе. Вот и огребут по полной. Залпом их уже припугнули, теперь идут урок закреплять.

– И что же, опять убивать всех станут?

– Ну почему сразу всех? Кэп, конечно, живодер знатный, но не в его духе лишать себя источника дохода. Покромсают у всех на глазах старосту, бабу его по кругу пустят – чтобы другим неповадно было, да и всех дел.

– Ты так спокойно говоришь об этом! – не выдержав, семинарист повысил голос. – Будто они и не люди вовсе!

– А если я буду психовать по каждому поводу, я сам в этой клетке спячу! – огрызнулся Герцог и друг изменился в лице. – Все, тихо, тихо…

Книжник не понял, что имеет в виду товарищ по несчастью, и бросил вслед еще что-то обидное. Но его оборвал свирепый рык сверху:

– А ну, что рты раззявили?! В клетках молчать положено!

И в подтверждение своих слов грохнул с размаху по клетке железным шаром на цепи. Книжник сжался, пытаясь прогнать звон из ушей. А Бугай и не думал успокаиваться. Что-то ему не понравилось в пленнике, он сверлил его взглядом единственного глаза, словно ища, к чему придраться.

И нашел. Потянул руку к щеколде, сдвинул ее в сторону, снова задвинул, соображая. И вдруг злобно запыхтел, раздувая ноздри, прорычал:

– Ты что это, самый умный, да?!

– О чем ты? – пробормотал Книжник.

– Замок куда дел, падаль?! – зарычал громила. – Это тебе что, проходной двор или клетка? Тебя посадили сюда, чтобы ты страдал, а не прохлаждался в свое удовольствие! И я тебя заставлю страдать!

Книжник лишь успел лихорадочно подумать, что, видать, этому парню не дают покоя садистские лавры Кэпа, как дверца клетки жалобно скрипнула, распахнувшись, и грубая рука клещами ухватила его за щиколотку, потащила наружу. Распластавшись на палубе, семинарист в ужасе наблюдал, как Бугай взвинчивает сам себя, колотя железным шаром по палубе в сантиметрах от лица парня. Одно неверное движение – и его голова превратится в кровавое месиво. От грохота в ушах стоял болезненный гул, и мут-горилла в своей клетке, возбудившись происходящим, возобновил свою дикую пляску, сопровождая ее свирепыми нечленораздельными звуками.

– Прекрати, Бугай! – зычно крикнул Герцог. – Балабол тебе этого не позволял!

– А где он, Балабол? – оскалился громила, прекратив колотить цепью и шаром. – Он там, на берегу. И Кэп там! И кто мне запретит прикончить этого пижона при попытке к бегству?!

– Смотри, как бы тебя самого Кэп не запустил «журавликом»! – с угрозой произнес Герцог. – Оставь парня в покое!

– Ты что, дерьмо, угрожаешь Вольному? – Бугай вроде бы даже оторопел поначалу, но тут же осклабился в улыбке – словно поймал собеседника на слове. – А ты знаешь, что за это полагается?

– Перестань, Бугай, – уже примирительно сказал Герцог. – Ну, побушевал – и будет…

Вместо ответа громила с удвоенной силой грохнул железом у самого уха Книжника. От резкого звука потемнело в глазах. Книжник попытался подняться на ноги, но ударом ноги был снова отброшен навзничь.

Похоже, слова Герцога задели громилу – или же он не мог устоять перед ничем не ограниченной властью над чужой жизнью.

– А давай поиграем, малыш, – вкрадчиво проговорил Бугай, поигрывая цепью, отчего та выписывала по железу волны, издавая змеиное шипение. – Я дам тебе шанс добежать до борта. У вернешься от моей цепи – будешь жить. Нет – значит, такова твоя судьба!

– А давай поиграем со мной! – откуда-то сверху прогремел голос, которого просто не могло звучать здесь. – Чего с безоружным баловаться? Неинтересно же, а?

Бугай недоуменно устремил взгляд в сторону надстройки, на краю которой, под краном, присел, свесив вниз одну ногу, крепкого вида длинноволосый человек в легкой чешуйчатой броне. Книжник не поверил своим глазам – это казалось галлюцинацией.

Потому как Зигфрид на этом корабле ничем иным, кроме как фантомом, быть попросту не мог.

– Это еще что за хрен с горы? – пророкотал Бугай. – Кто такой? Откуда взялся?

– Из твоего самого страшного сна! – сообщил воин. – Веришь в вещие сны?

И, не дав громиле времени, на ответ, потянул за цепь с крюком, отчего стрела со скрипом повернулась, зависнув над площадкой с клетками. Ухватился за цепь – и легко соскользнул по ней на палубу. Придержал рукой крюк – тот теперь медленно раскачивался над его головой.

– Зиг, дружище! – Книжник не смог сдержать смеха, хотя повода в общем-то не было. – Умеешь же ты устраивать сюрпризы!

– А я не люблю сюрпризы! – взревел Бугай, сгребая Книжника так, что у того хрустнули кости. Молниеносно накинул цепь парню на шею, обвил его несколькими петлями, затянув так, что хрустнули кости. Выхватил из-за пояса топор. – Только попробуй подойти – я прикончу щенка!

– Какой ты нервный, – сказал Зигфрид, неторопливо приближаясь. – Ты так не кипятись – последний глаз выскочит!

Рукоять меча торчала из наплечных ножен, револьверы не покидали набедренных кобур – Зигфрид демонстрировал пустые руки:

– Видишь? Ладони против топора – интересная игра, правда?

– Чего тебе надо?! – процедил Бугай, наматывая цепь на кулак. – Не дергайся, слышь? Я его кончу!

Книжник застонал от боли – было ощущение, что цепь натягивают лебедкой, отчего та врезалась в тело острыми звеньями, стремясь переломать, перемолоть, задушить. Парень захрипел, не в силах произнести ни слова.

Но на Зигфрида это вроде и не производило особого впечатления – на друга он даже не смотрел. Он разглядывал громилу. Первая растерянность у того уже прошла, он ничуть не боялся незваного гостя. Похоже, даже не видел в нем угрозы.

И напрасно.

– Так что ты, игрун? – таращась на Зигфрида, ухмыльнулся Бугай. Провел лезвием топора у лица Книжника. – И что же ты будешь делать, а?

– А я ничего делать не буду, – сделал еще один шаг в сторону громилы с хрипящим пленником. – Ты сам все сделаешь!

Бугай расхохотался. Но выглядело это совсем не весело: он словно лаял, разбрызгивая слюну, при этом глаз еще больше налился кровью, угрожая выскочить из орбиты.

– А ты, гляжу, шутник! – Бугай покачал топором перед лицом Зигфрида. – Да я не люблю клоунов!

– Ну, так о в кусах не спорят, – чуть улыбнулся Зигфрид. – Не любишь клоунов – может, любишь фокусы? Хочешь покажу один?

Бугай больше не успел сказать ни слова. Зигфрид ушел из его поля зрения – мгновенно, как это умеют воины народа вестов. В следующую секунду громила потерял равновесие и повалился на палубу, увлекая за собой Книжника. Хватку, однако, ослабил, и семинаристу удалось сорвать цепь с шеи. Цепь на мгновенье провисла – и пленник выскользнул из смертельной ловушки. Но это была не его заслуга – цепь была уже в руках Зигфрида, возникшего за спиной Бугая, пока тот пытался подняться, слепо рубя перед собой топором воздух. Незаметное взгляду движение – и цепь двумя петлями обвилась вокруг шеи охранника.

– Держи! – Зигфрид бросил свободный конец цепи Бугаю.

Тот рефлекторно схватил цепь, дернул, пытаясь освободить шею. Увернувшись от топора, который в ярости швырнул громила, Зигфрид закинул конец цепи с металлическим шаром на крюк, болтавшийся над головой. Крутанувшись, цепь надежно закрепилась.

– Зиг, берегись! – крикнул Книжник, видя, как подымается, подтягиваясь за цепь, взбешенный охранник.

Зигфрид словно нарочно не думал срываться с места. Дождавшись, когда Бугай бросится на него, гремя цепью, ловко увернулся – и подтолкнул нападавшего в спину. Цепь натянулась, скрипнула стрела крана, увлекаемого за собой массивным телом. Охранник пролетел по инерции еще пару шагов, пытаясь остановиться и развернуться у самого края палубы.

Но был остановлен броском Зигфрида – на этот раз полновесным, всем телом с короткого разбега. Сцепившись, оба полетели за борт.

Книжник вскрикнул, вскочив на ноги, из своей «кельи» издал досадливый возглас Герцог. Можно было ожидать всплеска – но вместо этого снова звучал знакомый скрип крана. Бросившись к краю палубы, семинарист увидел сюрреалистическую картину: болтающееся на цепи тяжелое тело охранника, все еще судорожно пытавшегося стянуть с шеи убийственные петли, и воина, проносящегося по широкой дуге верхом на этой туше.

Когда крюк со своим грузом маятником вернулся обратно к борту, Бугай уже затих.

– Держись! – крикнул Книжник, одной рукой вцепившись в хлипкое ограждение фальшборта, другую протягивая другу.

Поймав его ладонь, Зигфрид качнулся в сторону борта и спрыгнул на палубу. Освободившееся тело Бугая качнулось в обратную сторону, повиснув над черной водой. Поверхность под ним заволновалась, на воздух, норовя вцепиться в безвольно повисшие ноги, принялись выпрыгивать уродливые зубастые рыбины.

Но никого уже не волновал вышедший в расход охранник. Книжник тряс за плечи Зигфрида, будто хотел вытрясти из друга всю душу:

– Но как? Как ты здесь очутился?!

– А я и не один, – Зигфрид кивнул в сторону клеток.

Там, в тени, с любопытством разглядывая какого-то мута, стоял Тридцать Третий.

– Привет! – кио небрежно поднял руку. Указал на что-то живое, медленно извивавшееся кольцами. – Интересные здесь экземпляры попадаются!

– Как же я рад вас видеть, друзья! – Книжник счастливо рассмеялся и оставил, наконец, в покое Зигфрида, терпеливо сносившего дружеские похлопывания и потряхивания. – Не думал, что вы отыщете меня так быстро!

– А ты думал, я брошу тебя на растерзание этим упырям? – Зигфрид с укором приподнял брови. – Хорошего же ты о нас мнения.

– Я так понимаю, что я чужой на этом празднике жизни? – негромко поинтересовался из своего угла косматый. Он наблюдал за происходящим с отстраненным любопытством.

– Это еще что за образина? – Зигфрид кивнул в сторону узника. – Он тоже тебе угрожал?

– Чего? Нет, что ты! – воскликнул Книжник. – Нормальный мужик, хоть и со странностями!

– Это еще вопрос, у кого здесь странности! – надменно заметил Герцог. – Лично у мня нет привычки вешать своих обидчиков на кранах, даже не попытавшись договориться.

– Ты просто не пробовал, – парировал Зигфрид. – Иногда это эффективнее переговоров.

– Я бы, все же, не сильно упивался победой на вашем месте, – припав к решетке, сказал Герцог. – Кэп со своей ватагой скоро вернется с рейда – и тогда до переговоров просто не дойдет дело.

– И ведь должна же еще оставаться на корабле охрана, кроме этого! – Книжник указал на покачивающееся на цепи тело Бугая. – Как бы не получить удар в спину!

– Как же, была охрана, – прохаживаясь вдоль клеток, сказал Зигфрид. – Теперь она охраняет унылые души в Стране Теней.

– Вот как? Отлично, – Книжник прикусил губу, соображая. – Тогда надо побыстрее делать отсюда ноги. Интересно, остались ли на борту шлюпки, плотики?..

– А зачем? – подал голос Тридцать Третий.

– Что значит – зачем? – нахмурился Книжник. – Или у вас есть свое плавсредство – на чем-то же вы подошли к борту…

– Да не в этом дело, – сказал Тридцать Третий, оторвавшись, наконец, от созерцания содержимого клеток. – К чему нам куда-то удирать на лодке, когда у нас есть целый корабль?

Семинарист опешил от неожиданности – такого поворота он никак не ожидал. Тихо рассмеялся Герцог:

– Вы с ума сошли! Угнать корабль Вольных? Это все равно, что подписать себе приговор.

– Подписывая нам приговоры, сломали немало перьев, – веско сказал Зигфрид. – Три-Три, так сможешь сдвинуть с места эту посудину?

– Не вижу ничего невозможного. С парусами, конечно, мы не справимся – я видел, на мачтах используют труд каких-то человекоподобных мутов…

– Бандерлоги, – пояснил герцог. – Они не вполне разумные и слушаются только команд боцмана. Сейчас они под замком – паруса вам не поставить.

– Не важно, – продолжил кио. – Я запущу машину – пойдем на паровой тяге.

– Даже если это у вас получится – нельзя этого делать! – герцог повысил голос. – Нельзя захватывать корабль Вольных!

– Это еще почему? – поинтересовался Книжник. – Они что же, плакать станут? Проклятье на нас нашлют?

– Это нарушит равновесие, понимаете?

– Даже не хочу понимать! – с вызовом заявил Книжник. – Можно подумать, эти подонки соблюдают какие-то правила!

– Представь себе – да! – выкрикнул Герцог. – Вольные – не подарок, но всегда знаешь, чего от них ожидать! Зона их действий – прибрежная полоса и база в Пиллау, они не нападают на земли Кенигсберга, не трогают Гавань. Но баланс сил в Заливе очень хрупкий, стоит его нарушить – и все снова обрушится в кровавую мясорубку, как пятьдесят лет назад! Оттого я сижу здесь, за решеткой, в ожидании выкупа, которого, возможно, никогда и не будет! Но я никогда не стал бы убивать Вольного, чтобы вырваться, потому что мстить придут те, кто мне дорог!

– Мне не нравятся такие рассуждения, – мрачно сказал Книжник. – Зло есть зло, и нельзя с ним мириться, загоняя в какие-то рамки. От зла нельзя откупиться, принося ему жертвы, – это лишь укрепляет зло, делая его нормой.

– Вот я и думаю, выпускать ли этого умника на свободу? – глядя на Герцога, задумчиво произнес Зигфрид. – Или пускай дальше в клетке сидит – соблюдает свой воображаемый баланс?

– Вы – чужаки, вы не понимаете, что творите, – устало сказал узник, качая грязными космами.

– Ты не первый, кто нас величает «чужаками», – спокойно сказал Зигфрид. – Такова, видать, наша доля. Свои мы разве что в Кремле. Но чтобы туда попасть, надо, как минимум, сдвинуть с места эту железную бочку. Так что прости – ничего личного.

– Пока вы здесь о высоком рассуждаете, пойду запускать машину, – зевнув совершенно по-человечески, сообщил Тридцать Третий. – Пора уже выбирать якорь и отваливать – иначе поздно будет.

– И то верно, – кивнул Зигфрид. – И корабль осмотреть надо как следует – мало ли, кто здесь еще может прятаться.

– Выпустите меня! – хмуро потребовал Герцог.

– Что-то ты быстро меняешь позицию, – удивился Зигфрид. – Только что не хотел выходить!

Тем не менее, он приблизился к решетке и извлек из ножен меч.

– Раз уж вы решили сломать равновесие, мое заключение теряет смысл, – в голосе Герцога появилась угрюмая решительность. – Грядут тяжелые времена – я должен быть рядом со своей общиной.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь угрозу, – постарался подбодрить его Книжник, без особой, впрочем, уверенности. – На что эти головорезы без своего корабля способны?

– На многое способны, если не на все. Тем более, что этот корабль у них не единственный.

– Не пугай – пуганые мы! – ободряюще подмигнул Книжник. – Все одно – на свободе от тебя будет больше толку.

Косматый лишь покачал головой на это. И Книжнику подумалось: может, дело не каком-то мифическом «равновесии» или «балансе», а в том, что узника просто пугает дано забытое чувство свободы? Что ни говори, а свобода порождает ответственность, тут уж не спишешь промахи и трусость на то, что «ничего не мог сделать». Может, все дело именно в этом – в страхе Герцога перед надвигающимися переменами?

– А ну, посторонись, – предупредил Зигфрид, примериваясь мечом к прутьям решетки. Закаленная в Поле Смерти сталь уже начинала светиться и исходить жаром. – Прикрой лицо – может брызнуть расплавленным металлом!

Пара уверенных взмахов – и на палубу, рассыпая искры, со звоном посыпались тяжелые железные прутья. В образовавшемся проеме, в тени своей камеры, в шаге от свободы, замер заросший и грязный узник.

– Свободен! – небрежно бросил Зигфрид, резким движением загоняя меч в ножны. – Чего ты там застыл? Не можешь поверить своему счастью?

Однако Герцог вовсе не выглядел счастливым. Казалось, он боится сделать этот последний шаг к свободе. Заметно было, что ему стоит больших усилий переступить через оплавленные срезы прутьев под вновь начинающий моросить дождь. Герцог отступил на шаг от решетки, поднял голову к небу, закрыл глаза, ощущая на лице дождевые капли.

– Помыться бы тебе, – чуть поморщившись, заметил Зигфрид. – Разит от тебя, как от дохлого нео.

Косматый не ответил. Он стоял неподвижно в своем сером рубище, с лицом, подставленным дождю. И открыл глаза, только когда палуба задрожала и труба над головой схаркнула облако черного дыма.

– Ну вот, – Зигфрид положил руку Герцогу на плечо. – Пути назад теперь нет. Правда, стало легче?

Косматый поглядел на воина и не ответил. Столкнул с плеча его руку, подошел к борту. На носу загрохотала лебедка, выбирающая якорную цепь. Корабль стало медленно разворачивать вокруг собственной оси.

– Идем на мостик! – позвал Книжник.

– Что мне там делать? – отозвался Герцог.

– Так только ты местный, а мы фарватера не знаем.

– Так и я не моряк. Не того ты о помощи просишь.

– Разберемся! – бодро сказал семинарист. – Главное – ввязаться в бой, а бой покажет!

– Слова Наполеона? – усмехнулся Герцог, следуя за остальными. – Помнишь, чем кончилась его жизнь по этому принципу? Дочитал до конца эту книгу?

– Зато это была жизнь, достойная книги! – парировал Книжник.

Так, перекидываясь ничего не значащими фразами, они добрались до мостика. Зигфрид был уже здесь – на том самом месте, с которого Кэп толкал свою страшную речь. Вест критически осматривал массивный железный штурвал и непонятные органы управления.

– Что со всем этим делать? – спросил он. – Разберешься?

– Не знаю… – проговорил Книжник, осторожно касаясь странного аппарата с большой рукоятью и красной стрелкой напротив истертых надписей. Название аппарата с трудом всплыло из глубин памяти. – Машинный телеграф, что ли?

Он дернул рукоять вперед, назад. Устройство издало веселый звенящий звук. И тут же откуда-то донесся искаженный, как из могилы, голос:

– Эй, кто там на мостике?

Семинарист с трудом узнал голос Тридцать Третьего.

– Не понял, – сказал Зигфрид, озираясь. – Откуда звук-то идет?

– Раструб видишь? – Герцог постучал костяшками пальцев по изогнутой латунной трубе, одним концом уходящей в глубину палубы, другим – расширявшуюся на уровне рта. – Переговорная труба. Хочешь что-то сказать другу? Пожалуйста!

Книжник припал лицом к трубе, закричал:

– Мы на мостике! Что делать дальше?!

– Что угодно, только не орать мне в ухо! – пробубнила труба. – И не надо дергать машинный телеграф – лучше словами скажи, чего надо.

– Так что делать-то? – уже тише повторил Книжник. – Нас, похоже, к берегу сносит… О, черт!

– Что там еще такое?

Книжник ответил не сразу – он беспокойно разглядывал затянутую туманом линию берега, откуда в сторону «Железного тарана» уже ползли шлюпки, полные вооруженных людей.

– Ходу давай! – отодвинув семинариста, крикнул в раструб Зигфрид. – За нами уже выехали!

– Как же это будет… – Книжник постучал себя по лбу, лихорадочно пытаясь вспомнить нелепую и в то же время звучную фразу, уместную в такой ситуации. – Вот! Полный вперед, Три-Три! Самый полный!

Легко сказать – «полный вперед». Это только в воображении семинариста пароход с легкостью срывался с места, взрезая синие волны и оставляя за собой густые пенные буруны. В реальности же рифленое железо под ногами затряслось, заходило ходуном, и к дыму из трубы прибавилась тугая струя пара, вырывавшаяся из какой-то щели с подозрительным и опасным свистом.

Отсюда, с высоты решетчатой фермы, на которой качалось над волнами железное «гнездо» мостика, становилась понятна вся авантюрность затеи. Управлять такой громадиной – это не паровозом рулить, здесь все было архаичнее, сложнее, массивнее, и сам корабль обладал огромной инерцией, привыкнуть к которой с ходу было непросто.

– Лево руля! – кричал Книжник, и Зигфрид не без труда проворачивал тяжелый штурвал.

Натужно, нехотя «Железный таран» сдвинулся с места и стал медленно, просто непозволительно медленно забирать на левый борт.

– Проклятье! – нервно пробормотал Книжник. – Они же сейчас нас догонят!

– Как пить дать, догонят! – подтвердил Герцог. Прищурился, глядя вдаль. – И похоже, им совсем не нравится попытка угнать их посудину.

– Ничего, как-нибудь переживут, – удерживая штурвал, сообщил Зигфрид. – Или не переживут – если на рожон полезут.

Воин поглядел на Герцога, сказал, кивнув на штурвал:

– Давай на мое место. Пойду на корму, на всякий случай. Вдруг и вправду нагонять станут.

Поправил меч за спиной – и шагнул с десятиметровой высоты, лишь в последний момент небрежно ухватившись за туго натянутый трос и легко скользнув по нему к палубе.

– Давай же, давай! – поглядывая то в сторону горизонта, то на нагоняющие шлюпки, повторял Книжник. – Набирай ход!

– Делаю все, что могу, – гулко сообщила переговорная труба. – Машина хиловатая для такой массы. Не зря они обычно на парусах ходят…

Корабль, тем не менее, постепенно набирал ход – это было видно по медленно уползающему в сторону и назад берегу. Видели это и Вольные из своих шлюпок – это стало ясно по озлобленным крикам и лихорадочно забившим по воде веслам.

– Хорошо, Три-Три, набираем помаленьку! – крикнул Книжник в раструб. – Так держать!

– Я бы сказал «есть, так держать», но эта команда относится к рулевому.

– Не будь занудой! – расхохотался Книжник.

Он всем телом ощущал соленый пронизывающий ветер и брызги ледяного дождя, но при этом чувствовал ни на что не похожий восторг. Они неслись бог знает куда на настоящем боевом корабле – и он отдавал команды, как заправский капитан. И даже повисшие на хвосте шлюпки с разъяренными людьми Кэпа не могли испортить этого ощущения.

– Герцог, какой курс? Как бы на мель на какую не наскочить.

– А это здесь запросто. Когда-то залив был вообще мелким, но что-то в Войну с дном приключилось, словно оно провалилось в какую-то пучину. Теперь глубина приличная – только вдоль косы ходить опасно. Но это корыто – плоскодонное, осадка не больше двух метров, оттого ему в открытое море, за косу, выходить не стоит. Но и бродячие острова случаются – налетают на них на ровном месте. Так что для начала – на милю от берега, как минимум, отойти надо…

Говоря это, Герцог уверенно разворачивал «Железный таран» в сторону открытой воды. Махина ползла довольно медленно – но казалось, что просто несется, – по сравнению с тем, с чего стартовала.

Вот и догоняющие начали сдавать в борьбе с паровой тягой и постепенно отставать. Лишь одна, наименее перегруженная, шлюпка приблизилась на опасное расстояние – и в сторону кормы полетели знакомые уже крючья на тонких канатах.

Но на корме уже виднелась прямая фигура Зигфрида. Воин спокойно понаблюдал за потугами бандитов, выслушал все, что они думают про него и его родственников, не шелохнулся даже, когда рядом засвистели пули, – точно знал, что при такой качке и из такого паршивого оружия попасть в него просто не смогут. Потом все это весту надоело – и он столкнул ногой за борт какой-то предмет, напоминавший небольшой бочонок.

– Что это он там в воду сбросил? – вытянув шею, проговорил Книжник.

Герцог лишь пожал на это плечами.

Грохот и взвившийся за кормой фонтан воды стал ответом. Когда осела водяная пыль, шлюпки уже не было – была пенная поверхность, усеянная обломками и немногими бултыхающимися фигурами. Кого-то успели вытащить подошедшие следом шлюпки, кого-то, видимо, утащили на дно морские твари. Так или иначе, враги стали отставать и, наконец, скрылись в туманной дымке.

– Свобода! – смакуя каждую букву, громко произнес Книжник.

Дернул ручку машинного телеграфа, крикнул в раструб:

– Сбавь обороты, Три-Три! Мы оторвались!

– Вот хорошо, а то все здесь на ладан дышит, – глухо отозвалась труба. – Так долго в этом режиме старушка не протянет. Сюда бы движок от «дракона»…

Тридцать Третий запнулся. Книжник вспомнил про вывороченную башню бронепоезда на палубе «Железного Тарана», сказал:

– Ничего, Три-Три, мы его починим!

– Нечего там чинить, – буркнули в трубе. – Разворотили все, варвары.

Это было неприятное чувство – словно ему навсегда оборвали дорогу домой. Семинарист попытался прогнать это ощущение, поднял взгляд к небу – и сердце провалилось еще глубже.

Они все еще шли под страшными «флагами», вывешенными Кэпом. Фигуры мертвецов на реях трепыхали на ветру «крыльями» из собственной кожи, будто намекая на неизбежную судьбу беглецов.

– Надо их предать земле, – глядя на жутких «журавликов Кэпа», тихо сказал Книжник.

– Или морю, – отозвался Герцог. – Только как их оттуда снимешь?

– Дай нож! – потребовал Книжник. Его собственный, что он носил в голенище, исчез еще до того, как он очнулся на этом корабле проклятых.

Герцог протянул ему ржавый кривой клинок, подобранный на палубе по пути к мостику. Без лишних разговоров Книжник повторил путь Зигфрида, съехав по тросу на палубу, добрался до борта, от которого тянулись к мачте ванты из тугих металлических тросов. По тонким перекладинам на вантах, названия которых он забыл, а скорее всего, никогда и не знал, Книжник начал взбираться наверх. В лицо ударил яростный, смешанный с дождем, ветер, решивший не дать парню исполнить задуманное.

В этот момент он понял, что переоценил свои силы. Корабль лишь слегка качнуло, но здесь, на высоте, амплитуда была уже приличная – и парень ощутил вдруг резкий приступ паники. Руки ослабели, и он силой заставил себя не смотреть вниз. А ведь лезть предстояло еще выше – туда, где крепились веревки, на которых жутко покачивались мертвые «журавлики».

– Ну нет, врешь… – процедил Книжник.

Стиснув зубы, продолжил свое восхождение по вантам. В какой-то момент ему удалось преодолеть страх. Хорошо еще, что не пришлось ползти к мертвецам по рее – веревки, удерживавшие мертвецов, крепились к мачте. Оставалось только перепилить их тупым лезвием.

– Простите, братцы… – прошептал Книжник, перерубая последние волокна.

Одно за другим тела полетели в ледяную пучину – благо, реи значительно выдавались за борт. Это было хорошо, что несчастным не пришлось напоследок биться о железную палубу – пусть даже им сейчас было все равно. Просто всплеск – и тишина. Они заслужили тишину.

Было и еще одно дело, о котором он почти забыл. По скользкой палубе парень направился к корме, к оставленным там клеткам. И уже издали по странному шуму понял, что там происходит что-то нехорошее.

И точно. В клетке правого борта, в страхе прижавшись друг к другу, замерло пятеро детей от пяти до семи лет, настолько грязных и лохматых, что понять, где мальчик, где девочка, было сложно. Хотя, видимо, девочки отличались тонкими косичками, торчащими из гущи густых спутанных волос. Шум же исходил от все того же неугомонного гориллоподобного мута, который теперь пытался добраться до новых объектов своего жадного взгляда. Он тщетно тянул к детям мощные лапы сквозь прутья и, потерпев очередную неудачу, начинал бешено трясти свою клетку. Книжник даже подумал, что рано или поздно его усилия могут увенчаться успехом, – никакой металл не выдержит такого напора. Вместе с главным заводилой бесновалось и все прочее зверье, считавшее, видимо, что всем перепадет от такой добычи.

Недолго думая, несколькими ударами ноги Книжник сдвинул мощную щеколду, которой запиралась клетка. Открыл дверцу, присел рядом, дружелюбно протянул руку:

– Выходите, малышня!

Дети даже не шелохнулись.

– Эй, я освободить вас пришел! Плохих людей здесь больше нет!

– Я к маме хочу, – тихо всхлипнула какая-то девочка. – Где моя мама?

Книжник смотрел на нее с застывшим выражением на лице. Как объяснишь, что только что сотворили с их родными эти звери в человеческом обличье? Да они и сами все видели – да только, наверное, хочется верить, что все это было лишь страшным сном…

– Не хотите выходить? – устало проговорил Книжник. – Ну, как хотите. Сидите тогда здесь, если не боитесь всех этих мутов. А позже я для вас еды какой-нибудь найду…

Он еще посидел немного рядом, не зная, что еще сказать этим затравленным зверькам, которые не нуждались в его словах. Вздохнул, встал и направился прочь. Через несколько шагов что-то заставило его обернуться.

И точно: по пятам, на некотором отдалении, за ним гуськом шла вся эта компания. Впереди семенили двое тощих мальчишек, за ними девочка постарше вела за руки двух малышей. Книжник приветливо помахал им:

– О, выбрались все-таки?

Дети замерли, настороженно поглядывая в его сторону. Семинарист решил не смущать детей и продолжил путь, ощущая некоторое беспокойство, – как бы малышня, даже при небольшой качке, не скатилась за борт по мокрой палубе. Поймал себя на этой мысли, удивленно хмыкнул: что за болезненная сентиментальность? То, что они уцелели, – уже чудо, радоваться надо, а не превращаться в беспокойную няньку.

Он снова обернулся – малолетнее сопровождение не отставало. Так и дошли до решетчатого основания мостка, где Книжник остановился, уперев руки в бока, и сказал со всей строгостью, на которую был способен:

– А вот дальше со мной нельзя! Сидите здесь тихо и… – он понятия не имел, что еще полагается говорить в таких случаях в воспитательных целях. – И ведите себя хорошо!

Вернувшись на мостик, он ощущал себя уже более собранным и спокойным – будто раздал давние долги. Гул паровой машины стал ровнее, тише – то ли она вышла на некий спокойный экономичный режим, то ли что-то в ней нашаманил Тридцать Третий. Можно не сомневаться: кио вдохнет жизнь в любую, даже самую мертвую технику – примеры бывали.

Зигфрид был уже здесь. Сложив на груди руки, он неподвижно глядел вперед, являя собой довольно величественное зрелище.

– А ты мог бы стать капитаном пиратов, – усмехнулся Книжник.

– Еще не вечер, – отозвался Зигфрид. – Жизнь доведет – стану.

– Не станешь, – тихо сказал Герцог.

Зигфрид смерил его взглядом:

– Поясни!

– Здесь никто не станет Кэпом, кроме Кэпа. И Вольным не станет, если того не предрешено рождением. Даже Червяком не станешь – для этого надо родиться в общине Червей. А у тебя на лице написано, что ты чужак. Тебе место лишь в Гавани. Да и там ты всегда чужаком будешь.

– Странно у вас тут все устроено, – сказал Книжник.

– А у вас не так? – парировал Герцог. – Вот ты, книгочей, сможешь стать настоящим воином или вождем в своем Кремле?

– Князем, – машинально поправил Книжник. Хмыкнул, пожав плечами. – В чем-то ты прав – мне не стать воином, так как у наших ратников ген вживленный особый. И князем можно стать лишь по рождению – из бояр или воинов. Правда, я не думал, что у бандитов тоже свое сословие есть.

– Не в этом дело, – Герцог поморщился, не зная, как объяснить. – Это зреет внутри – и раскрывается в один момент. И ничего с этим уже не поделать – проснулся в тебе Вольный – ты стал Вольным, проснулся горожанин – станешь горожанином, проснется Червяк – делать нечего, будешь всю жизнь в земле ковыряться. Только с пришлыми, вроде вас, такого не случается.

– Удивительно, – проговорил Книжник, не особо веря в слова Герцога.

– Ничего, скоро сам поймешь.

– Вопрос в другом, – сказал Книжник. – Что нам теперь делать с этим кораблем? Куда податься? Где спрятаться?

Зигфрид усмехнулся, гулко ударил ладонью в перчатке по железному ограждению мостика:

– А чего здесь раздумывать? Раз чужакам у вас место лишь в Гавани – правь в Гавань!