Три дня, на протяжении которых доктор Мэншолт оставался с нами, истекли. Чтобы хоть на время забыть о страхе и тоске, я много помогала Беатрис по дому, ведь забот с нами у нее прибавилось. Остаток времени я проводила с Лиамом, который так ни разу и не встал со сделанного наспех ложа. Я обмывала его, поила бульоном и травяными отварами. Он перенес еще несколько кровопусканий, но, невзирая на все усилия доктора, состояние его оставалось неизменным, без очевидных признаков улучшения. Жар не спадал. Я чувствовала, что доктор начинает беспокоиться.

В те несколько часов, когда Лиам приходил в себя, он держал мою руку, поглаживая ее большим пальцем, смотрел на меня и молчал. В первые два дня я пыталась с ним разговаривать, однако в ответ слышала лишь невнятное бормотание. Я знала, что он тяжело переживает смерть Колина, и пыталась его утешить. Что еще я могла сделать для мужа в этой ситуации? Поэтому я решила разделить его горе и его молчание, надеясь, что мое присутствие рядом станет для него утешением.

Тревожилась я и о нашей Франсес. До Инвернесса было слишком далеко, и я отказалась от мысли отправиться на поиски дочери в одиночку. Да разве могла я оставить Лиама? У него состояние безразличия ко всему происходящему то и дело сменялось бредом, и я опасалась, что он окончательно перестанет бороться за жизнь, если я уеду хотя бы на день.

Я закончила чистить репу, положила ее в миску и взяла следующую. В тишине я размышляла о своем отчаянном положении, когда Лиам вдруг заметался на своем матрасе. Я поспешила к нему. В доме было прохладно, однако на лбу у него выступил пот, лицо было мертвенно-бледным, вокруг глаз залегли черные круги. Тело его так горело, что я невольно отдернула руку.

– Господи, нет! Лиам!

Подхватив юбку, я бросилась к выходу. Беатрис проводила меня удивленным взглядом.

– Доктор Мэншолт! Доктор Мэншолт! – закричала я что было мочи.

Меж деревьев показалась фигура доктора. Он бежал ко мне со всей доступной при его полноте быстротой.

– Что стряслось? – спросил доктор, задыхаясь. Лицо его покраснело от бега.

– С Лиамом совсем плохо, – пробормотала я, изо всех сил сдерживая слезы. – Жар усилился. Я боюсь худшего, доктор! Прошу, сделайте что-нибудь!

Ноги у меня подкосились, и я рухнула к нему в объятия. Он помог мне вернуться в дом, усадил меня на стул и подошел к Беатрис, которая уже склонилась над Лиамом.

– Беа, неси снег, и побольше! – приказал доктор Мэншолт, быстро осмотрев пациента. – Если не получится сбить жар, у него начнутся судороги.

Ошарашенная, я сидела и смотрела, как она носит в фартуке снег. Несколько минут – и тело Лиама покрылось тонким белоснежным саваном. Из оцепенения меня вывел жест Беатрис: она начертила пальцем на лбу у Лиама крест. Неужели это конец?

– Что вы делаете? Не смейте! Он еще не умер, он не умрет… Прекратите!

Ярость в моих словах напугала Беатрис, и она отступила к стене. Невзирая на протесты, доктор Мэншолт увел меня от мужа.

– Кейтлин, идемте! Я больше ничего не могу для него сделать. Остается надеяться на Бога и на Беатрис…

Я разразилась саркастическим хохотом.

– На Бога? Бог давно покинул меня!

Я отчаянно пыталась вернуться к любимому, который умирал. Мне хотелось сказать, как сильно я люблю его, несмотря на то, что он натворил, сказать, что без него я не смогу жить. Железной рукой доктор удержал меня, сдернул с вешалки накидку и вытолкнул меня на улицу.

Я разрыдалась. Потоки слез лились долго, но и они иссякли. Я не могла бы сказать, как долго проплакала на плече у добросердечного, но отнюдь не всемогущего доктора. Какая теперь разница? Мне больше ни до чего на этом свете не было дела.

– Как я буду жить без него?

Доктор протянул мне носовой платок, и я вытерла слезы.

– Лиам еще с нами, Кейтлин. Господь не призвал его. Доверьтесь Ему!

Вера в Господа… Я потеряла ее на одном из бесчисленных крутых поворотов дороги, в которую превратилась моя жизнь после смерти Ранальда. Я истерично засмеялась, но скоро смех снова перешел в рыдания.

– Во что и в кого мне теперь верить? В Лиама? В Господа? Они оба отказались от меня! Лиам больше не борется за жизнь, он ждет смерти как освобождения. А Господь… Он давно перестал внимать моим молитвам. Я прошу его облегчить мои страдания, а он добавляет все новые. Что такого я сделала? Что я сделала, чтобы заслужить все это?

Мне вдруг показалось, что мрак вокруг меня сгущается. Я осталась в абсолютном одиночестве в холодной, скорбной пустоте…

– Ни к чему искать причину, почему Господь посылает нам страдания, поверьте.

– Да что вы можете знать об этом? – едким тоном спросила я.

Доктор вздохнул, и на лице его отразилась боль, которая не могла не вызвать сочувствия. Должно быть, в жизни ему тоже довелось страдать… Однако ни о чем расспрашивать я не стала: мое собственное горе и моя боль не оставили места любопытству.

– Почему вы говорите, что ваш супруг хочет умереть? Вы его любите, и он вас тоже любит, это видно по тому, как он на вас смотрит. Такой взгляд не может лгать.

– Мы очень отдалились друг от друга, когда наш сын погиб при Шерифмуре. Я думала… Иногда одной только любви недостаточно.

– Хватит и малой ее толики. Остальное сделает вера. Если повернуться душой к Господу…

– Господь оставил нас! Он нас покарал!

– Извечный вопрос теодицеи… Всем нам довелось пережить метания между сомнением и доверием, возмущением и покорностью, верой и неверием. Мы все пытаемся найти объяснение нашим незаслуженным страданиям. Вы ведь читали Библию, Кейтлин?

– Читала выдержки, я ведь католичка.

– Вероисповедание здесь не принципиально. Библия едина для всех, хотя люди упорно пытаются толковать ее по-своему. Вы читали Евангелие от Иакова?

Я промолчала.

Доктор нисколько не рассердился и продолжил:

– Когда под ногами у Иакова разверзлась пропасть страданий, которые он считал незаслуженными, он попытался найти причину. Человек он был честный, справедливый, добрый. Словом, истока своих бед он так и не обнаружил. Тогда он взбунтовался против Господа, в которого всегда слепо верил, и потребовал справедливости. Что такого он совершил, чем заслужил все эти беды? Однако невозможно разгадать намерения и планы Господа касаемо нас, людей. И Иаков это понял. Мы, люди, не в силах понять тайный смысл страдания и горя. Зло… Отсутствие добра… Если бы не было зла, не было бы и добра. Господь позволяет злу быть. «Ne vult, nec non vult, sed permittit!» Почему? Может, потому, что, по задумке Всемогущего Творца, в горе проявляется все лучшее, что есть в нас? Нет смысла осуждать Бога, куда целесообразнее положиться на него целиком и полностью. Прийти к нему с нашим страданием и нашим горем, нашей болью, нашим гневом и нашими сомнениями. Открыть ему сердце и принять то, что нам ниспослано.

– Скажите, доктор, чем может мне помочь вера сейчас? – с иронией возразила я. – Она вернет мне сына? Спасет моего мужа?

Он покачал головой.

– Нет. Ваш сын покинул этот мир, но что касается мужа – надежда еще остается. Вот за нее-то вам и следует держаться. Вера – это рука Господа, который помогает нам переплыть океан страданий, пережить все испытания, когда наше мужество иссякает. Она не помогает нам избежать страданий, она делает страдание менее тяжким, потому что оно – неотъемлемая часть жизни каждого человека. Разве не должен каждый из нас нести свой крест?

– Крест моего мужа оказался слишком тяжелым. Он сломался под его весом.

– Так помогите же ему, Кейтлин! Помогите ему пронести его несколько шагов!

Я разочарованно посмотрела на него и отвела глаза.

– Мне помочь ему? Послушать вас, это так просто! Для Лиама уже все кончено. И как вообще вы можете говорить такое? Не вам ведь смотреть, как умирает родной человек!

Рот доктора искривился в гримасе боли.

– В жизни мне тоже пришлось много страдать, мэм. У меня была супруга, которую я любил, и четверо детишек, в которых я души не чаял.

Я с удивлением взирала на него сквозь пелену слез.

– Мы жили в маленьком городке под Гаагой, в Голландии.

– И где они теперь?

– Умерли. Умерли из-за глупой случайности, – прошептал он, уносясь мыслями в печальные воспоминания. – Жаровню забыли возле окна, огонь перекинулся на занавеску и пошел гулять по дому. В итоге все сгорело дотла. Я в тот день уехал в Амстердам за анатомическим атласом и медицинскими книгами. Когда вернулся – на месте дома ничего не было. Горстка дымящихся угольев и воспоминания – вот все, что осталось от моей жизни. Я проклинал себя за то, что уехал; я злился на Бога, потому что он отнял у меня смысл жизни; я ненавидел весь мир за то, что он смеялся и радовался настоящему, а я не мог. У меня живьем вырвали сердце, и я хотел, чтобы все сущее страдало вместе со мной. Я не мог смириться. Долгое время я терзался сомнениями, размышлял. Я забросил медицинскую практику и погрузился в чтение. Я перебирал идеи, я искал спасательный круг, который удержал бы меня от утопления, искал причину, почему это случилось со мной. Я не желал больше жить в жестоком мире, который создал Господь. Я читал бесконечно. Сократ, Платон, Библия, Коран, Талмуд… Я штудировал произведения Декарта и Эразма Роттердамского. И из всех этих трудов по метафизике, философии, теодицее, теологии и бог знает еще каким наукам я по крупицам извлек знание, нашел ответы на свои вопросы. Даже творчество вашего любимого Шекспира повлияло на мое новое мировосприятие. Это был человек с мятежной душой, который тоже искал ответы.

– Я читала «Макбета», «Ромео и Джульетту» и «Короля Лира».

– «Макбет»! Туманная, как сама Шотландия, драма, запятнанная кровью и полная криков ужаса, слетающих с уст короля, которого терзает чувство вины. Особенно мне запомнилась одна сцена. Если память меня не подводит, это в третьей сцене пятого акта. Макбет обсуждает состояние здоровья своей супруги с доктором. Я извлек из прочитанного свой урок. Королева взволнована, она не может забыть об ужасном убийстве короля Дункана. Макбет просит лекаря исцелить разум больной, прогнать из ее мыслей печаль и с помощью противоядия очистить от угрызений совести. Однако лекарь отвечает ему, что в подобных случаях только недужный может себе помочь: «…Здесь больной лишь сам себе находит врачеванье…» Тогда-то я и понял, что средство моего исцеления находится во мне самом, в моих силах и убеждениях, в моем сердце. Ничто в мире не сможет спасти меня, кроме меня самого. И только тогда я примирился с Господом. В Евангелии от апостола Иоанна есть фраза: «…есть дверь, и тот, кто войдет в меня, будет спасен. Он войдет и выйдет, и найдет пастбища». Господь указал нам путь к спасению. Нам остается только, укрепившись в вере, найти эту дверь и войти в нее.

Мы довольно долго молчали, стоя под небесным сводом, украшенным миллионами сверкающих звезд. Когда я была маленькой, тетя Нелли сказала однажды, что каждая звезда – это душа, созданная Господом. Если так, то и душа Ранальда сияла сейчас у меня над головой…

– Кейтлин, во тьме всегда есть лучик, который может вывести нас к свету. Надо только найти его! Господь вас не оставил, это вы от него отказались. Обретите его снова, и вы обретете себя. Скажите себе, что всему есть своя причина, но знает ее только Бог. Доверьтесь ему!

Я плотнее закуталась в накидку и закрыла глаза. «Всему есть своя причина…» И смерти Ранальда, и измене Лиама, и его болезни? Выходит, у всех этих несчастий есть причина. Но какая? «Знает ее только Бог…» И мне нужно довериться ему! Иными словами – смириться с судьбой.

Прошло не меньше часа, прежде чем открылась дверь и на пороге показалась бледная Беатрис. Она посмотрела на меня и отступила в сторону. Мое сердце перестало биться.

– О нет! Лиам!

Оттолкнув ее, я влетела в комнату и замерла возле матраса. Лиам лежал на сухой простыне и был до пояса накрыт другой. В лице его не было ни кровинки. Дрожа всем телом, холодея от страха, я присела на корточки рядом с ним. Неужели он умер? И тут я заметила, как его грудь легонько приподнялась и снова опустилась. Мое сердце опять забилось, в такт с его сердцем. Я погладила его по запавшей щеке. Кожа была сухой и прохладной. Жар больше не обжигал его изнутри. В это было трудно поверить, но болезнь на время отступила. До утра было много времени. У меня оставалась еще крупица надежды…

– Лиам, mo rùin, – едва слышно шепнула я, – прости меня, как я тебя прощаю. Я так сильно тебя люблю…

Я легла рядом, прижалась к нему всем телом и, пока меня не сморил сон, слушала его дыхание – хрипловатое, но уже более свободное и размеренное.

На рассвете мне была дарована еще одна радость: я проснулась, почувствовав прикосновение чего-то теплого к щеке, открыла глаза и встретилась взглядом с Лиамом. Он был изможденный, худой, но живой. Можно ли назвать это чудом? Как это случилось? Может, руки Беатрис и вправду исцелили его? Я закрыла глаза, из которых хлынули слезы счастья. Я не могла их сдержать. Вместе со слезами ушла моя тоска, ушло отчаяние. Вот только кого мне благодарить? Подумав немного, я решила, что все-таки Бога, даже если чудодейственные руки Беатрис ему немного помогли. Господь даровал нам с Лиамом второй шанс… И потом, разве не Он наделил Беатрис даром исцеления?

Через пару часов Пэдди приехал за доктором Мэншолтом. Мне было искренне жаль с ним прощаться.

– Говорите с Ним, Кейтлин, дорогая! Он вас слышит, поверьте! А когда вы откроете Ему свое сердце, то у вас получится услышать Его. И не забывайте слова апостола Иоанна.

Расцеловав меня в обе щеки, доктор посмотрел на Беатрис. Она уже начала ощипывать упитанную курочку – подарок от Пэдди, вне всяких сомнений.

– Будь здорова, Беа, крошка моя! – сказал он на прощанье и с улыбкой добавил: – И корми хорошенько этих двух пташек, им нужно отрастить новые перышки, причем погуще!

– Я за этим прослежу, не тревожьтесь!

Еще три дня я старательно кормила своего «птенчика». На первых порах его живот капризничал и приходилось есть часто, но маленькими порциями. Несмотря на это, с каждым днем Лиаму становилось лучше. Взгляд его прояснился, цвет лица стал здоровее. На четвертый день у него получилось встать на ноги и, опираясь на мою руку, выйти за порог хижины. На шестой он попросил меня проводить его к могиле Колина. Этого было не избежать.

– До нее слишком далеко! – испуганно воскликнула я.

Я знала, что у Лиама хватит сил взойти на вершину холма, но что, если горе сломит его окончательно, сведет на нет все наши усилия?

– Кейтлин, если ты не покажешь мне, как пройти к могиле, клянусь, я попробую найти ее сам. Я чувствую себя вполне сносно, поверь!

– Это опасно! Ты еще слишком слаб!

Взглядом он оборвал поток моих протестов. Я сдалась и попросила Беатрис указать нам дорогу.

Я молча стояла в сторонке и ждала, время от времени поглядывая на мужа. Лиам сидел на заснеженном валуне и смотрел на горку из камней, под которой покоилось тело его брата. Лицо его было спокойно. Солнечные лучи танцевали в его кудрях. Он тихо плакал. Из уважения к его горю я медленно спустилась к подножию холма. Пришло время подумать, что делать дальше.

Мы провели в доме Беатрис больше недели. Время пролетело очень быстро. Благодаря природному здоровью Лиам быстро поправлялся, к нему вернулся аппетит. Мы достаточно долго пользовались добротой и гостеприимностью Беатрис, и даже если она и не показывала вида, наше присутствие в доме наверняка начало ее тяготить. Может быть, завтра…

Почувствовав на себе пристальный взгляд, я обернулась. Лиам стоял в нескольких метрах от меня, лицо его было печально.

– Ты в порядке?

Он молча кивнул. Я направилась было к нему, но он остановил меня возгласом:

– Нет, не шевелись!

– Что такое?

– Я хочу насмотреться на тебя, a ghràidh. Ты очень красива, когда ветер играет твоими волосами… Последний раз я видел тебя такой в ту метель… а потом в красной от крови воде ручья. – Лицо его помрачнело. – Я подумал, что ты умерла. Столько крови было в воде и на снегу… Я вынес тебя на дорогу. Я оставил там лошадей и… и Колина. Дональда я так и не нашел. Его лошадь я оставил на дороге в надежде, что ему удастся спастись. Потом я положил тебя на седло и отправился искать кого-то, кто смог бы тебе помочь. Ты бредила. У тебя был жар, ты бормотала бессвязные слова… Я боялся, что не довезу тебя живой. И ни одной фермы на пути! Леса и луга, леса и луга… И эта проклятая метель, когда снег застилает глаза, мешает дышать! Стало смеркаться, я начал замерзать. И тогда показалась…

– Та голубятня?

– Да.

Лиам стоял прямо, заложив руки за спину и слегка расставив ноги.

– В ту ночь, прежде чем впасть в забытье, – продолжил он, шагнув ко мне, – я успел подумать, что для нас все кончено. Я сказал себе: «Ты потеряешь ее так же, как потерял Анну, – из-за холода». У меня не было с собой ничего, чтобы развести огонь. Но я даже не расстроился. Я знал, что последую за тобой.

Он подошел еще ближе. Его кожаная куртка хрустнула на морозе.

– Но ты со мной, ты жива и ты рядом. А я… – проговорил он с растущим волнением в голосе.

Снег захрустел у него под ногами, когда он прошел последние пару шагов, разделявших нас. Я затаила дыхание. С любовью глядя на меня, он пробежал пальцем по контуру моих губ.

– О a ghràidh! – прошептал он в порыве нежности. – Я тоже жив!

Его пальцы медленно скользнули по моим волосам и обхватили затылок, чтобы нежно притянуть поближе. Сердце мое затрепетало, и я смежила веки. Наши губы слились в поцелуе. Я позволила его рукам гладить меня под накидкой, позволила зародиться в себе желанию, которое так долго подавляла. По телу пробежала дрожь. Господи! Это было так давно… Лиам чуть отодвинулся, чтобы отдышаться.

– Я так тебя люблю!

– Я тоже люблю тебя, Лиам. И я так боялась, что потеряю тебя…

Он крепко обнял меня и снова поцеловал, на этот раз с еще большей страстью. Потом посмотрел на меня с многозначительной улыбкой.

– Идем в дом!

Мы оба посмотрели вверх, на груду камней.

– Мы все будем скучать по Колину, – негромко сказала я, пожимая Лиаму руку.

– Да. Все это время он любил тебя. Ты знала?

– Я знала. Думаю, там, где он теперь, он счастливее.

– Это так. Во всяком случае, прах его останется в шотландской земле. Единственное, о чем он жалел, когда надумал уезжать, – это что его не похоронят на Eilean Munde. Весной я вернусь и заберу его.

В доме никого не оказалось. Беатрис оставила на столе записку: «Ушла к старому Гатри, у него приступ подагры. На столе ветчина и виски. Вернусь завтра к полудню. Наверстывайте упущенное. С любовью, Беатрис».

Я долго не могла отвести глаз от записки. «Наверстывайте упущенное». Внезапно мне стало страшно. Смогу ли я? Беатрис с присущим ей чувством такта нашла предлог оставить нас с Лиамом наедине в пустом доме. Я посмотрела на него. Он ждал.

– Беатрис ушла к больному. Вернется завтра к полудню.

Уголки его губ дрогнули, но выражение лица осталось нейтральным. И все же я знала, что думаем мы об одном и том же.

Мы сидели на лавке перед очагом и разговаривали. Обоим было неловко. Мы были словно молодожены, которые предвкушают радости грядущей ночи, но не знают, как подступиться друг к другу. Лиам говорил мало, больше слушал. Я пересказала ему печальные истории Беатрис и доктора Мэншолта. Но взгляды его стоили тысячи слов, и я уже не раз вздрагивала, замечая, сколько в них ласки и любви. «Кейтлин, у тебя все получится!»

Я рассеянно вертела стакан в пальцах. Вдруг он выпал и покатился под лавку. Мы с Лиамом одновременно нагнулись и стукнулись лбами.

– Ай!

– Прости! Не очень больно?

Он осмотрел мой лоб.

– Не везет моей головушке в последнее время… Кровь идет?

Он усмехнулся.

– Нет, на этот раз ни капли.

– Это хорошо.

Он погладил пальцем шишечку, которая успела появиться у меня над бровью, потом поцеловал ее.

– Вот и прошло, – сказал он весело. – С такой упрямой дубовой головой…

Внезапно улыбка исчезла с его лица, взгляд стал серьезным, пронзительным, а дыхание – более глубоким. Левой рукой он по-прежнему прижимал меня к себе. Только теперь мы оба осознали, насколько близко друг к другу наши тела. Сердце мое забилось как бешеное.

– Кейтлин?

В интонации слышался вопрос, но остальное он сказал мне взглядом. Я закрыла глаза.

– Я здесь.

Повинуясь порыву, он припал ртом к моим губам, и мы, запутавшись в моих юбках, упали на пол, а потом и вовсе закатились под лавку.

– Кейтлин, не отталкивай меня больше!

– Не буду, – пробормотала я.

Пальцы его уже сражались со шнурком моего корсажа.

Лиам выругался, когда пришлось повозиться с узелком, который он сам же в спешке и затянул, а потом, пытаясь привстать, еще и ударился головой о лавку. Я невольно расхохоталась. Он тоже. Как это замечательно – смеяться вместе!

– Проклятые шнурки! Давай выберемся отсюда!

Мы на четвереньках добрались до матраса, и я собралась уже лечь, когда он сказал:

– Подожди.

Лиам смотрел на меня, чуть прикрыв глаза. Лицо его исхудало и осунулось, но взгляд остался тем же и обжигал меня до самого сердца. Пальцы его вернулись к моему корсажу, и он наконец отлетел в сторону.

– Господи…

Он обхватил мою грудь ладонями и ласкал, пока соски не стали твердыми от желания.

– Кейтлин, скажи, – прошептал он, обдавая теплым дыханием мою трепещущую плоть, – скажи, что ты меня любишь! Я хочу еще раз это услышать. Что ты и теперь хочешь меня…

– Да, Лиам! Я хочу тебя сильнее, чем когда-либо! Я люблю тебя.

Мои юбки соскользнули на пол, и мы оказались на матрасе, сплетенные в страстном объятии.

– Господи! – повторял он, снова и снова покрывая меня поцелуями. – Это ожидание оказалось самой страшной из мук, которые ты заставила меня пережить, a ghràidh!

Он тихонько укусил меня за шею. Я расстегнула его ремень и откинула голову назад, вздрагивая от наслаждения.

– Столько ночей быть рядом и не сметь прикоснуться к тебе… А потом я решил, что потерял тебя!

Я обхватила лицо мужа ладонями и долго смотрела на него. Дрожь страха прошла по спине, стоило мне вспомнить, что он был на волосок от смерти.

– Теперь все хорошо, – пробормотала я, с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.

Его рубашка отлетела на пару метров. Пальцы Лиама пробежались по моей коже – трепещущие, горячие.

– Ты такая сладкая, такая теплая! Мне кажется, я не прикасался к тебе целую вечность…

Внезапно я осознала, что он ласкает меня уже много минут, но до сих пор в моем сознании не промелькнула ни одна неприятная картинка. То было несказанное счастье: я свободна! Наконец-то я освободилась от своих демонов!

– Лиам, люби меня, умоляю! – взмолилась я. – Люби меня!

– Я всегда любил тебя и люблю. – Он лукаво улыбнулся, поглаживая мои бедра. – Мысленно… я занимался с тобой любовью. Все эти долгие холодные ночи ты согревала меня в моих мечтах!

– О Лиам!

Он прижался ко мне.

– Но это было не так приятно, как сейчас!

Он ласкал меня, поглаживал, поддразнивал…

– Лиам!

– Мне нравится, как ты шепчешь мое имя, когда мы занимаемся любовью… Твой голос совсем другой. Он такой нежный, как ветер с моря. О Кейтлин! Мой ирландский ветер…

Тело мое жаждало большего, оно сгорало в костре желания, которое так долго оставалось неутоленным. Я притянула Лиама к себе, я растаяла под его ртом, поглощавшим меня с жадностью изголодавшегося хищника. Каждый раз, когда он задевал меня своей щетинистой щекой, по телу моему пробегала сладостная дрожь. Я превратилась в послушную куклу в его руках. Безвольная, дрожащая, я отдалась его любви.

– A ghràidh! Я не могу без тебя! Как долго я мечтал об этой минуте!

Стон сорвался с моих губ, когда он вошел в меня. Я впилась ногтями в его напряженные ягодицы. Он вздрогнул. Я удовлетворенно улыбнулась.

– A ghràidh mo chridhe! – хрипло выкрикнул он, медленно двигаясь во мне.

– Дай мне… – взмолилась я, подаваясь к нему навстречу.

– Нет, подожди немного! Я хочу насладиться твоим вкусом, ощутить тебя всю…

Кровь стучала у меня в висках. Смежив веки, я ощущала на своих припухших от желания губах соленый вкус наших слез счастья. Потом море сладострастия вдруг разверзлось во мне, поглотив все мысли, страхи и горести.

– Боже! Лиам, умоляю, сжалься!

Он издал рык удовольствия и позволил вожделению задавать ритм своим движениям, пока с моих уст не сорвался крик, слившийся с его криком.

Мы долго еще лежали обнявшись, переплетясь ногами и пальцами. Я не слышала ничего, кроме биения наших сердец. Лиам взял мою руку, поднес к губам, поцеловал и прижал к своей все еще подрагивающей от неровного дыхания груди. Ко мне медленно возвращался контроль над чувствами, но эмоции настолько переполняли меня, что ни думать, ни тем более говорить связно я еще не могла. Опустошенная, счастливая, я позволила себе соскользнуть в сладкое забытье.

– Seall orm, a ghràidh, – прошептал Лиам спустя какое-то время.

Его дыхание согревало меня. Я подняла глаза. Господи, я никогда бы не смогла жить без него! Этот любящий взгляд, это молчание выражали больше, чем любые слова. Потом он потянулся за одеялом и укрыл нас.

Я проснулась от холода. Натянув одеяло на плечи, я повернулась и вдруг почувствовала, что простыня рядом холодная и… Я села на матрасе. Лиам ушел?

Вскрикнув от ужаса, я обвела комнату взглядом. Он сидел на лавке перед очагом, закутанный в свой плед. Услышав мой крик, он посмотрел на меня.

– Почему ты там сидишь?

Сердце мое стучало как сумасшедшее, моментально охрипший голос выдавал мой испуг.

– Мне не спится. Наверное, выспался за эти дни. – Он виновато улыбнулся. – Встал подбросить брикет торфа в очаг… Потом залюбовался тобой. Мне не хотелось тебя будить, и я просто сидел и смотрел на тебя. Ты такая красивая, когда спишь…

Он тихо засмеялся. Я тоже.

Огонь тихонько танцевал в очаге, освещая Лиама приятным золотистым светом. Из-за вынужденного недоедания он похудел, однако мускулатура оставалась такой же красивой и рельефной. Мне подумалось, что он сбросил как раз тот небольшой избыток веса, который имеет свойство накапливаться с годами, и это ему даже к лицу.

– Я замерзла! – томно пожаловалась я.

Лиам медленно встал, и я окинула жадным взглядом его крепкую фигуру. На коже явственно выделялись шрамы от ран, нанесенных самой жизнью. Они были похожи на огамические письмена, какие временами находят на гранитных стелах, и каждая из этих ран имела свой скрытый смысл. Шрамы были своего рода живой памятью. Сердечные раны не видны глазу, но я знала, что они там, под этой массой мускулов и костей. И они тоже когда-нибудь зарубцуются, как обычные раны. Но для этого нужно время.

Я многозначительно откинула одеяло. Лиам улегся рядом, коснувшись меня волосами и бедром. Потом вытянулся, привстал на локте и просунул ногу меж моих бедер. Взяв прядь моих волос, он принялся задумчиво навивать ее на указательный палец.

– Я хочу что-то тебе рассказать, – начал он.

– Что?

– Я видел… Не знаю, как тебе объяснить… Все было так расплывчато, так странно… Мне кажется, я видел Анну и Колла.

У меня мороз прошел по коже.

– Когда?

– Вчера вечером, когда у меня был сильный жар.

Мне вдруг стало страшно. Лиам почувствовал мое смятение, притянул меня к себе и крепко-крепко обнял.

– У нее и правда дар?

– О чем ты? – растерянно спросила я.

– О Беатрис.

Все эти годы я представляла себе Анну красивой молодой женщиной с длинными белокурыми волосами. Быть может, он просто принял Беатрис за свою покойную супругу?

– Что она с тобой делала?

– Не могу сказать наверняка. По-моему, прикладывала ладони к моей груди и что-то шептала. Все было как в тумане, Кейтлин. Лица ее я не мог видеть, потому что она была ко мне спиной. Я видел свое лицо через ее плечо.

– Свое лицо через ее плечо? Но как такое возможно, Лиам?

От страха у меня перехватило дыхание, и я застыла в его объятиях.

– Я смотрел на себя со стороны, вернее сверху, как если бы парил над своим телом…

Я почувствовала, что он дрожит. Неужели ему довелось побывать там, за краем нашего мира? Неужели он переступал порог царства теней? Неужели попал в мир иной и вернулся?

– А потом я увидел яркий свет. Он притягивал меня к себе. И вдруг неизвестно откуда появились руки, схватили меня и стали тянуть обратно, прочь от этого света. Я не хотел, мне было так хорошо! И тогда, Кейтлин, я увидел их лица. Они были в том луче света и смотрели на меня. Колл…. Колл мне улыбался.

Я посмотрела на мужа. Его глаза были закрыты, на ресницах повисли слезинки. Он помолчал немного и продолжил свой невероятный, приводящий в смущение рассказ:

– Не скажу, что я четко видел их лица, но я точно знал, что это они. Кейтлин! Я забыл… – С губ его сорвался стон. – Я забыл их лица! Как я мог? Эта озорная улыбка моего сына… Такая же, как у Ранальда. Мои сыновья…

– О Лиам!

Сердце мое сжалось.

– Думаю, они пытались мне что-то сказать. Тогда я и понял, что мое время еще не пришло.

Он посмотрел на меня, перепуганную, взволнованную, улыбнулся и смахнул слезы. Потом выпустил меня из объятий и поцеловал в макушку.

– Я не боюсь умереть, родная, – чуть торжественно сказал он после короткой паузы. – Теперь, когда я знаю, что там, за порогом жизни, не страдает ни душа, ни тело. Это как… как будто ты становишься духом, свободным от всего. И это прекрасное чувство, Кейтлин. Сейчас я знаю, что те, кто ушли, теперь счастливы. Ранальд, Колин, Саймон…

Я вздрогнула.

– Почему же тогда ты там не остался? – спросила я с ноткой обиды.

– Что ты такое говоришь, a ghràidh! – ответил он, приподнимая мой подбородок.

Наступило продолжительное молчание. Глаза его блестели в свете пламени, весело потрескивавшего в очаге, и взгляд их был исполнен такого душевного покоя, что я невольно заволновалась. Что-то в нем переменилось. Значит, он и вправду пересек границу мира теней…

– Если там тебе было так хорошо, почему ты не остался?

Он поцеловал меня.

– Я не тороплюсь. У меня еще много времени. И, сказать по правде…

В полумраке блеснули его зубы, и эта улыбка показалась мне… плотоядной. Похоже, у зверя снова разыгрался аппетит.

– Здесь тоже очень даже неплохо!

Он провел пальцами вдоль моей руки, погладил меня по бедру. Я ласково коснулась его седоватого виска, с удовольствием погрузила пальцы в его кудрявую шевелюру. Лиама сначала отняли у меня, а потом отдали обратно. «Это все вера, Кейтлин!» Я так надеялась, так молила Господа, и он услышал меня. Он рассудил, что впереди у Лиама еще долгий путь. Куда он приведет его? Только Всевышнему это известно.

Вслед за этой мыслью родилась следующая, и я спросила:

– Как ты думаешь, у тебя хватит сил доехать до Инвернесса?

– Ты в этом сомневаешься?

– Ты исхудал, потерял много сил, а путь предстоит долгий. На улице зима, холод, и есть вероятность натолкнуться на еще один отряд драгун.

– Ну и что? Я похудел немного, согласен. Но теперь у меня фигура юноши, и силы ко мне вернулись. Хочешь докажу?

Он засмеялся и лег на меня сверху.

– Ой! – взвизгнула я от неожиданности.

Силы к нему и вправду вернулись…

– А как же быть с сединой? – насмешливо спросила я. – Она никуда не делась, и ее стало даже больше.

– Ох уж эта предательница седина! Давай будем считать ее знаком мудрости. И признайся, она придает мне особый шарм.

– Шарм, ты говоришь? Так вот зачем тебе седые волосы! Может, мне повыдергивать их ради собственного спокойствия?

Лиам притворился испуганным, потом засмеялся.

– От тебя всего можно ожидать! Но, может, ты передумаешь, если узнаешь, что у меня, как у Самсона, вся сила в волосах!

– Это, конечно, усложняет дело. Ты хитрец, mo rùin.

Он улыбнулся.

Лицо его дышало безмятежностью и счастьем, глаза смотрели на меня с бесконечной нежностью. Не говоря уже о том, что неподдельное доказательство его желания давно уже прижималось к моему животу… Он был живой, он был рядом, в моих объятиях, он согревал меня приятным теплом. Я еще крепче прижалась к нему.

– А как же мои седые волосы? Пусть остаются?

– Пусть…