Глава 29

Солнечным январским утром тысяча восемьсот девяносто девятого года цесаревич Георгий Александрович вышел из своего так называемого дворца, чтобы совершить рекомендованную лечащим врачом ежедневную прогулку, благо тропинку вдоль улицы уже расчистили от снега. Господин Айканов уверял пациента, что такие прогулки обязательно поспособствуют выздоровлению. Мол, уже сейчас можно заметить определенный прогресс.

Впрочем, из его речей бесспорно следовало только то, что уважаемый доктор совсем не умел врать. Цесаревич за время болезни успел достаточно серьезно ознакомиться с литературой о протекании туберкулеза. Правда, и без всяких книжек нетрудно было догадаться, что жить ему осталось не так уж и много. Интересно, вяло подумал Георгий, а сколько именно? На два года, пожалуй, рассчитывать не стоит. Полтора? Нет, если и дальше болезнь будет развиваться с той же скоростью, то не больше года. А если развитие ускорится, то и меньше.

Маршрут прогулки пролегал по единственной улице Аббас-Тумана. Сначала вверх до конца поселка, а потом той же дорогой назад, к дому. Если идти неспешным шагом, то прогулка продлится как раз те самые сорок-сорок пять минут, что рекомендует доктор.

Прогулка почти завершилась, и до поворота на дорожку к дворцу оставалось несколько саженей, когда цесаревич, до того смотревший себе под ноги, поднял глаза и немного удивился. Перед ним стоял незнакомец.

Летом в этом не было бы ничего невозможного, но в январе, да еще после продолжительной метели, которая кончилась только позавчера… разве что он давно тут обретается, но до сих пор не показывался на улице.

Незнакомец был одет несколько странно и, пожалуй, довольно легко для сегодняшней погоды. Он улыбнулся цесаревичу, приподнял свою странную кепочку с большим козырьком и произнес:

– Ваше высочество, позвольте представиться – Христофор Бонифатьевич Врунгель, путешественник. В Аббас-Тумане я проездом, а если точнее, то лишь для того, чтобы встретиться с вами. Вы не могли бы уделить мне несколько минут своего драгоценного времени?

Георгий кивнул, соображая, что от него могло понадобиться этому странному господину. Кто он – эсер-террорист? Непохоже. Проситель? Тогда еще и на редкость неумный, ибо у цесаревича нет не только никакой власти, но и связи даже с Тифлисом, не говоря уж о Петербурге или Москве. Потому как после метели телеграф не действовал – наверное, опять где-то обрыв провода. Но даже работай телеграф – что с него толку?

– Извините за бесцеремонность, – продолжил тем временем незнакомец, – но вы, наверное, и сами знаете, что скоро умрете. Я могу даже уточнить – этим летом. Если только вы будете продолжать жить, как жили до нашей встречи. Однако я здесь именно затем, чтобы сообщить: у вас есть шанс. И не только у вас, но и у всей Российской империи, которая иначе скоро прекратит свое существование. Вы согласны попытаться спасти ее и себя?

«Не террорист и не проситель, – подумал цесаревич, – а просто сумасшедший. Кажется, с ними рекомендуется соглашаться во избежание обострения». И кивнул:

– Да.

– Увы, такое «да» не может считаться согласием. Дело в том, что вы исходите из неверной посылки. Я не сумасшедший, постарайтесь мне поверить, ведь это ваш единственный шанс. У вас их что, настолько много, чтобы вы ими могли вот так разбрасываться? Итак, я жду ответа на свой вопрос.

– Да! – выкрикнул Георгий и с трудом удержался от того, чтобы не закашляться.

– Вот теперь лучше. Итак, скоро у вас будет возможность познакомиться с одним довольно интересным человеком. Не упустите – это тот самый шанс, о котором я говорил.

– И как же я его узнаю?

– Способ знакомства покажется вам… хм, несколько необычным. Или, точнее, совершенно невероятным. Сами увидите. И помните – он сможет спасти вас. Но спасти Российскую империю вы сможете только вместе. Ну а теперь, опять-таки если вы согласны, я сделаю так, что вы забудете нашу беседу. Если этого не сделать, то возможны непредсказуемые и нежелательные варианты.

– Согласен, – пожал плечами Георгий, – вот только какой смысл меня о чем-то предупреждать, если я все равно все забуду?

– Вы-то забудете, а вот ваше подсознание… или душа, это вопрос терминологии… оно-то все прекрасно будет помнить.

На мгновение у цесаревича потемнело в глазах, но именно что на мгновение, причем очень короткое. В некоторой растерянности он огляделся. Никаких незнакомцев в пределах видимости не наблюдалось.

Георгий достал из кармана часы, убедился, что время, отпущенное на прогулку, истекло. Покачав головой, молодой человек пошел к своему дому.

В середине апреля две тысячи восьмого года Георгий Андреевич Найденов, московским скутеристам и мотоциклистам более известный как «дядя Жора», решил сделать техобслуживание своей «хонде», благо клиентский «Ирбис» был уже готов, а следующий жаждущий тюнинга обещал подъехать только послезавтра. Но он успел только немного прогреть двигатель и слить масло, как снаружи послышался звук мотора.

Четырехтактный полтинник, работает на переобогащенной смеси, на слух определил Найденов и выглянул из гаража.

Перед ним действительно стоял скутер – китайская копия «Кимко Кобры».

– Не подскажете, где тут бокс номер сто девяносто два? – поинтересовался скутерист.

– Вниз примерно до середины спуска, с правой стороны, – ответил Найденов. – И кстати, вы в курсе, что у вас движок заливает? Долго он так не проработает. Могу посмотреть, если хотите.

– Хотеть-то я хочу, но у меня с собой почти нет денег.

– Это ужасно, я вам сочувствую. Но у меня сегодня какое-то странное настроение – хочется совершить что-нибудь этакое, вплоть даже до того, что бескорыстное. Не знаю, может, за завтраком съел чего-нибудь не того… или просто весна так действует…

С этими словами Найденов быстро свинтил крышку воздушного фильтра. Так и есть – весь поролон уделан маслом. С головки, что ли, натекло? Нет, в этом аппарате дренажный шланг вообще не подсоединен к фильтру, что правильно. И шланг, кстати, сухой. Из карба? Да ну, бред, как бы тогда мотор работал? Остается только одна вероятность – этот самый фильтр аккуратно сняли, макнули в масло и поставили обратно. Причем совсем недавно, оно даже толком растечься по коробке не успело.

– Ну и зачем вам оно понадобилось? – поинтересовался Найденов, поднимаясь.

– Чтобы поближе познакомиться с вами.

– Неужели я незаметно для себя ухитрился стать эстрадной звездой?

– Нет, как раз они меня совершенно не интересуют. От слова «совсем». А вот человек, способный спасти одного довольно симпатичного юношу, а если повезет, то еще и Россию в придачу… или даже сразу две России, чем черт не шутит, – очень даже интересует.

– Зачем мелочиться, может, мне лучше сразу спасти всю галактику? Или хотя бы только вас, позвонив в психиатрическую неотложку? – прищурился дядя Жора.

– Нет, с галактикой пока все в порядке. И со мной тоже, вопреки вашим сомнениям. И вообще, я же не прошу вас мне поверить. А прошу, если можно, просто ответить на вопрос: вы бы согласились, если бы вам представилась возможность с риском для жизни сделать то, что я сказал? Если вам так удобнее, считайте, что мне это нужно… ну, скажем, для социологического исследования.

– А, ну тогда пожалуйста.

Найденов выжал поролон фильтра, бросил его в жестянку с бензином и продолжил:

– Насчет риска – по-моему, вы ошибаетесь. Если уж человека угораздило родиться, то ведь через мизерное по геологическим и астрономическим меркам время он без вариантов помрет! Подумаешь, чуть раньше или чуть позже, результат-то все равно одинаковый. Где же здесь риск? Так что, конечно, согласился бы, будь ваш вопрос снабжен хоть какими-то доказательствами реальности предлагаемого. Вы удовлетворены? Тогда вот ваш фильтр, поставить его на место вы прекрасно сможете и сами.

Тут у Найденова ненадолго потемнело в глазах. Он помотал головой, осмотрелся и убедился, что скутерист уже уехал.

Точно, не нужно было за завтраком тех бычков в томате жрать, не зря они мне показались подозрительными, подумал дядя Жора.

Однако что-то ему все-таки казалось неправильным, но он не мог понять, что именно.

А и хрен с ним, решил мастер и вновь занялся своей «хондой».

Вот примерно такие эпизоды Георгий Александрович Романов и Георгий Андреевич Найденов вспомнили в результате воздействия аппаратуры Бориса Иосифовича Фишмана.