Глава 4. Опасность на горизонте

Как это часто случается в межсезонье, порт кишел разношёрстной публикой. Кто-то отправлялся в дальнее путешествие, а кто-то возвращался в родные пенаты. Но и те и другие пребывали в какой-то странной рассеянной эйфории. Толпы людей, будто сложные морские потоки, пытались попасть в нужное русло и добраться либо до одного из двенадцати причалов, либо к выходу центрального вокзала, где их ожидали три неизменные вещи: горячие объятия родных, стакан холодного лимонада и любезный извозчик, готовый содрать за поездку втридорога.

– Суетливый однако народец у нас на побережье, – проследив из-за витринного стекла за спешащими пассажирами, заключил Дорченский.

– Ничего удивительного, – отмахнулась Ульга. – Летний сезон закончился и все спешат убраться подальше от штормовых предупреждений и промозглых ветров.

– Не знаю, как вам, а лично мне очень нравятся пустынные улочки, – не согласился изобретатель.

Ульга недовольно поморщилась:

– Интересно узнать, чем они тебе так приглянулись?

– Спокойствием. Есть время все взвесить и подумать о былом. Знаешь, какие мне мысли приходят в голову, когда смотрю на дождливые следы на окне…

– Боюсь даже представить.

– Зря ты так, – обиделся Ян. – Между прочим, все великие придумщики совершали свои открытия в полной изоляции от суетливого общества.

– Тогда, может быть, надо было тебя оставить в приюте, а? – съязвила девушка. – Вот уж где тебе никто не помешал бы малевать свои чертежи, которые, к сожалению… – Она внезапно осеклась и украдкой покосилась на узника, не обидела ли она его, вспомнив о его узилище. Но реакции не последовало. Погрузившись в свои мысли, он потягивал душистый чай из настойки морской пальмиры, полностью отрешившись от окружающей его действительности.

– Ладно, проехали, – спохватилась Ульга и тут же поспешила сменить тему: – Кстати, тебе удалось предупредить родных?

– О чем интересно? – недовольно сжал губы изобретатель. – О том, что их благоверный отпрыск пустился в бега? Или о том, что моя жизнь повисла на краю гиблой пучины?

Ульге захотелось вспылить, но она вовремя взяла себя в руки и лишь тихо ответила:

– Ну хотя бы чиркнул две строчки, что будешь отсутствовать дома какое-то время.

– Чииииркнууул?! – передразнил её Ян. – Знаешь, мои родители, это не твоя наставница из сиротского корпуса. Их сказочками про белого кита не убедишь. Да любое написанное мной предложение, вызовет у них непонимание и дикую обеспокоенность. Вопросы, одни вопросы. Понимаешь? А за этими самыми вопросами наступят неминуемые последствия. Да они ведь весь город на уши поднимут. И достанут меня даже со дна морского. Так что, лучше им оставаться в неведенье так долго, насколько это возможно. Тем более что их научный симпозиум завершится только через неделю.

Девушка согласно кивнула:

– Ну не переживай. Может быть, все ещё образуется. Нам ведь только-то и нужно – попасть на Шептун, добраться до его южной окраины, и сразу обратно. Обещаю. Мы обязательно успеем к сроку.

В ответ Дорченский только отмахнулся. Приобняв приятеля за плечо, Ульга шмыгнула носом и со всем присущим ей задором сказала:

– Да ладно, ну что ты в самом деле. Ты просто представь, что отправляешься в таинственное и полное опасностей приключение, где уведешь массу нового.

– В том то и дело, что полное опасностей, – недовольно подчеркнул изобретатель.

– Пускай так. И что с того?

Ян тяжело вздохнул:

– Интересно, сколько раз тебе надобно обжечься, чтобы перестать видеть мир в радужных гугглах?

– Наверное, ещё пару сотен, – грустно улыбнулась Ульга.

В этот момент у столика возник запыхавшийся, но довольный собой унд. Согнувшись пополам, он позволил себе отдышаться, а потом победно провозгласил:

– Всё, улетел «воробушек». Теперь точно не отвертятся. Предупредил, и дело с концом. Свободен, как ветер в поле. И до следующего межсезонья пусть меня дома не ждут.

– Везёт тебе, – уныло протянул изобретатель.

– А что такого? – удивился Крутс. – Если хочешь, и тебе направлю. У них сейчас выгодные предложения. «Братья Гриблис-Чирик» своих птах хорошенько доработали. Они теперь хоть куда долетят. Да и послания могу записывать длиннее, целых тридцать слов. Две монеты и их «чирика» даже до Гатченского побережья доберётся. И все как надо скажет, твоим же голосом. Ну что насвистишь родителям посланнице?

– Да отстань ты, – скрестив руки на груди, нахохлился изобретатель. – И без твоих шуточек тошно.

Тем временем к столу приблизилась миловидная официантка и, приняв заказ, быстро удалилась на кухню.

– Не очень я люблю здешнюю еду. Готовят всё наспех и часто пересаливают, – состроив кислую мину, выдал Ян.

Унд удивлённо приподнял брови:

– Интересно, когда это ты успел распробовать местные блюда?

– Да прекратите вы оба! – не выдержала и в очередной раз вмешалась Ульга. – В прошлом году это было. Ян тогда по распределению сюда угодил. Помощником механиков-плавунов. Все? Расспросы закончены?!

– Вроде бы да, – растерянно пожал плечами Крутс.

Погрозив обоим приятелем пальцем, Ульга посмотрела на уставившегося в витрину узника. Его безучастный взгляд, словно заплутавший путник, метался среди массивных стоек и узких проходов. В какой-то миг он слегка остановился на случайном путешественнике с огромными чемоданами и вновь погрузился в водоворот незнакомых ему людей.

– Что-то не так? – взволновано поинтересовалась девушка.

Её вопрос немного повисел в воздухе, а потом растворился в гомоне соседних столов. Кимпл так и не ответил. Но не потому что был немногословен. Просто узник был сейчас слишком далеко от портовой суматохи. Настолько далеко, что чисто физически не смог услышать обращённых к нему слов. Впрочем, и картинка перед его глазами была совсем иная. И если бы кто-нибудь осмелился встряхнуть бывшего глубинщика за плечи и попытаться привести в чувство, вряд ли эта затея увенчалась бы успехом.

– Все равно у нас ничего не выйдет, – вздохнул изобретатель, выдав очередную порцию пессимизма.

Глотнув подводного отвара, который считался лучшим утолителем жажды на всем южном побережье, Крутс все-таки решил поддержать разговор и выведать у приятеля те сокровенные мысли, что побудили его сделать неутешительный прогноз относительно их приключения.

– С чего это ты взял? Откуда такая мрачность?

Дорченский грустно улыбнулся:

– Скажи честно, когда ты получил свой «возрастной жетон»?

– Два года назад, на своё четырнадцатилетие, – не раздумывая ответил унд. – И что с того?

– А то, что ты имеешь такие же ограниченные права, как и все здесь присутствующие. За исключением мистера узника, который к твоему сведенью вообще не лишен жетона, – быстро затараторил изобретатель. – А теперь пораскинь мозгами: велики ли у нас шансы пройти береговой контроль? Если хочешь – могу подсказать. Они равны нулю. Потому что без личного разрешения наших родителей, мы не можем покидать пределов полуострова. А о том, чтобы пробраться до Лазурной петли, с которой отправляются батисферы в подводную резервацию, и вовсе речи не идёт. Здесь, знаешь ли, не прогулочный риф. Поверь, Береговым хватит одного взгляда, чтобы понять сколько тебе лет и что нелегально покидаешь порт.

Дослушав изобретателя, унд растерянно уставился на предводительницу.

– Ну, Ульга, теперь твой ход. Что скажешь?

Девушка невозмутимо уставилась на Крутса и уверенно заявила:

– Скажу, что просто надо ждать. Другого выхода у нас все равно нет.

– Что? И это все? Никаких инструкций или подсказок?! – на этот раз не выдержал сам Крутс. – Хочешь сказать, что твои покровители просто сказали ждать? Но сколько? А главное – чего?

– Неприятностей…

Ян вовремя заметил приближающийся патруль. Но одно дело заметить, и совсем другое – избежать этой неприятной встречи.

У любого состоятельного человека рано или поздно появляется некое увлечение. Кто-то называет его хобби, кто-то иначе. Порой его демонстрируют напоказ, но чаще стараются умолчать о тайном пристрастии. Но есть и третий вариант. Когда некий интерес превращается в игру. Которая становится сродни неизлечимой болезни.

Большинство тех, для кого деньги обесцениваются до состояния папиросной бумаги, находят в этом увлечении возможность подчеркнуть свой и без того высокий статус. Только дорогие рокотомобили или сверкающие на солнце драгоценные побрякушки тут ни при чем. Речь идет о чем-то особенном. Например, о некой удивительной и неповторимой коллекции. Эксклюзив, который достать не то что невозможно, а сродни настоящему подвигу. Именно так среди богачей возникают настоящие лидеры. Правда удержать эту высокую планку не так-то легко. Ведь помимо банального капиталовложения в собирательстве нужно проявить еще изрядное упорство. А среди уважаемых лордов таким качеством могут похвастаться далеко немногие. Большинство толстосумов обладают несметными сокровищами благодаря усилию предыдущих поколений. Никаких тебе забот и сложностей. Именно по этой причине общество Редких хранителей столь малочисленно, и слух о новой коллекционной находке воспринимается как внезапное извержение Веззувия. И тогда за её обладание разыгрывается настоящая война, прозванная Особой игрой. Хранители не жалеют ничего – ни средств, ни времени. А порой ввязываются в такие опасные авантюры, что закон превращается для них в пустой, ничего незначащий звук. И неважно, кто или что встанет у них на пути. Да что тут говорить: опасное предприятие требует надёжных людей, способных не обращать внимания на этот самый опасный звук запретов, которому обычно подчиняются простые смертные.

Поправив одно из морских чучел, двухголового трескуна, Буревестник приблизился к огромному зеркальному шкафу, предварительно задёрнув в кабинете шторы. Открыл одну из створок и замер. Возникшая темнота резко отступила. Наружу из непроницаемого хранилища вырвался яркий перламутровый свет, переливаясь всеми цветами радуги. Ровно восемнадцать широкогорлых колб забурлили, скрыв от коллекционера истинных обитателей этих небольших аквариумов. Но вскоре пена осела. Буревестник загадочно улыбнулся. Он вновь лицезрел приятный перламутровый блеск.

Главные экспонаты его бесценной коллекции хранились не в подвалах за толстыми стенами сейфовых замков «Брозерс Крю», вовсе нет. «Брильянты» его коллекции всегда находились под присмотром. Так близко, что если бы кто-то только попытался их похитить, Гредерик лично вырвал бы ему сердце и скормил бы своему рычащему рокеру, который как верный пёс сторожил его кабинет.

– Ну что, мои дорогие, – не без тени сожаления прошептал Буревестник, – вновь настала пора потрудиться. Итак, кто сегодня готов?

Блики стали нервными, прерывистыми. Что ни говори, а даже медузы, не понимая языка человеков, могли ощущать надвигающуюся опасность.

– Чего же вы так засуетились, – забеспокоился Гредерик. – Не надо. Не стоит. Всего один раз. Последний. А если эти олухи вновь облажаются, я лучше скормлю их червям, чем осмелюсь использовать одну из вас снова.

Он бережно взял сочок, предварительно протерев его внутреннюю часть специальным раствором, и погрузил в ближайшую колбу.

Люди всегда полны сомнений и предубеждений, которые редко играют им на руку. Скорее даже наоборот. Они заставляют человека отступить в самый неподходящий момент, хотя надо идти до конца, и свернуть с пути, хотя правильная дорога простирается прямо перед тобой.

Сэрг Гредерик хорошо помнил недоверие со стороны собственных соратников. Его идею о Возрождении отвергли все без исключения. И конечно, он никогда не сможет забыть собственного ликования, когда ему удалось подтвердить свою теорию. Удивительный подводный мир милостиво подарил ему надежду. И это был бесценный приз за долгое и изнурительное путешествие по глубинам Дальнего моря.

Вечные жители мёртвого рифа – медузы, чей жизненный путь не имеет конца. Вечность, вот к чему удалось прикоснуться Буревестнику. И он не просто разрушил одну из древнейших легенд побережье. Он создал новую, ключ к которой сейчас находился в его тайной коллекции.

Сэрг Гредерик повернулся, осторожно приблизился к двум широким каталкам и резко сорвал с них покрывало. Его верные помощники выглядели довольно скверно: обугленные лица, запёкшиеся кровавые блямбы. На их телах не осталось ни одного живого места.

Ну ничего, бывало и хуже, успокоил себя Буревестник. И окончательно принял решение относительно своих подопечных. Теперь он действовал не так аккуратно. Закатал рукава дорого пиджака. Быстро натянул резиновые перчатки, и вывалил на металлическую поверхность содержимое сочка. Его хирургический скальпель с лёгкостью разделил на две половины прозрачную вуаль медузы. Подхватив пинцетом одну из половинок, он раскрыл рот мистера Фрейда и с усилием вдавил её внутрь, так чтобы жительница моря проникла как можно глубже. Остальное дело за природой.

Вторая половина досталась Юнгу. Правда сам процесс вышел более утомительным. Медуза никак не хотела ползти внутрь, шипела и пыталась зацепиться за небо мертвеца. Но Буревестник не привык отступать. Тем более в таких щепетильных вопросах. Впрочем, в последнее время таких задач становилось все больше и больше. И все чаще он убеждался в том, что доверять помощником можно только самое примитивное. Иначе, он вряд ли достигнет желаемого результата.

Стянув перчатки, Буревестник устало повалился в кресло и воспользовался платком, чтобы избавиться от выступившей на висках испарины. Затем извлёк из внутреннего кармана часы и принялся ждать. Обычно процесс воскрешения занимал час, может быть больше. Но после каждого нового случая, время заметно сокращалось. На этот раз потребовалось чуть больше четверти часа. Видимо, организм его подопечных начал перестраиваться, и процесс регенерации значительно ускорился. Записав результат очередного эксперимента в рабочую тетрадь, Буревестник отложил её в сторону.

– С возвращением, господа! – не без гордости произнёс он.

Первым очнулся мистер Фрейд. Здоровяк в целом был более восприимчив к подобным процедурам. И переносил их с меньшими физическими потерями, чем его тщедушный приятель, у которого обычно проявлялась частичная парализация тела.

– Благодарствую, сэрг, – едва слышно ответил здоровяк. – Будто заново родился.

– Хочу отметить, мой уважаемый помощник, что именно это с вами и произошло, – пригубил виски Гредерик.

В этот самый момент жизнь вернулась и к мистеру Юнгу. Захлебнувшись кашлем, он резко согнулся пополам, пытаясь ухватить недостающий ему воздух.

– Как прошло на это раз? – дождавшись, пока мертвецы придут в себя, поинтересовался их воскреситель.

Фрейд привычно почесал затылок, а затем смачно чихнул:

– Да вроде оно как бы и нормально…

Более подробного ответа от него никто и не ждал.

– А что скажет мистер Юнг?

Пытаясь перебороть сковавшую его боль, худощавый слегка потряс головой и, сдерживая приступ тошноты, ответил:

– Меня словно паровой гигант переехал.

– Ну, это старая песня, – ничуть не удивился Буревестник. – Но, может быть, что-то изменилось? К примеру, стало легче выбираться из туннеля безумия?

Тощий скривился, отгоняя неприятные воспоминания:

– Да будут прокляты эти ваши туннели, сэрг. И вот что я ещё скажу: если бы у меня имелось право выбора, я бы лучше сто лет корчился в кошмарных муках, чем снова вернулся назад.

Гредерик прищурился:

– Но у вас ведь его нет, мистер Юнг. Разве не так?

– Вы абсолютно правы, сэрг.

– И прошу впредь не забывать об этом, – повысил голос заказчик. – Вы оба мне обязаны по гроб жизни. И так будет до тех пор, пока я не позволю вам покинуть службу. А пока придётся оживать ровно столько, сколько будет необходимо. Так что, начинайте избавляться от ваших отвратительных старых ран. И потрудитесь припомнить, что конкретно изменилось по сравнению с вашими предыдущими «пробуждениями», – последние слова Буревестник едва не выкрикнул, с трудом сдержав накатившее раздражение.

Опустив голову, тощий кивнул и принялся сдирать толстые слои корки, которые на удивление сходили довольно легко, причиняя минимум боли. Под ранами уже проступала новая розовая кожа. Регенерация, вызванная чудодейственными свойствами медузы, сокращала процесс заживления до нескольких минут.

Советник сделал очередную пометку, тяжело вздохнул и, сцепив ладони, перешёл ко второй части беседы:

– Ну-с господа, а теперь поведайте мне замечательную историю своего ночного триумфа, превратившегося в настоящий огненный фейерверк.

Юнг заметно напрягся, а его плечистый приятель резко вздрогнул и сжал здоровенные кулачища.

– Я порву их в клочья!

– Ну-ну, братец. Не так грубо, – рассмеялся Гредерик. – Безусловно, я предоставлю вам такую возможность. Но для этого мне необходимо знать всё. И в мельчайших подробностях.

Рассказ оказался коротким и ёмким – Юнг старательно опускал ненужные подробности, акцентируя внимания на важных, по его мнению, деталях. Буревестник внимательно слушал, иногда кивал, но не перебивал рассказчика. Только изредка отмечал для себя спорные моменты и вновь замолкал.

Но как только тощий затих, на него обрушился целый шквал вопросов.

– Получается, вы были уверены в подлинности своих видений?

– Я видел их также чётко, как вижу сейчас вас, сэрг, – быстро ответил Юнг.

– И конечно же, вы должны были хорошо запомнить тех самых пассажиров? И сможете описать их в мельчайших подробностях.

Юнг недовольно поморщился и немного помолчал. Покопался в памяти и разочарованно покачал головой:

– Не так чтобы очень. Скорее, весьма смутно. Лицо девушки было будто соткано как нечеткий рисунок.

– Вот как? – искренне удивился Буревестник. – И моё лицо выходит вам видится похожим образом?

– Никак нет, сэрг.

Заказчик грозно сдвинул брови:

– Тогда с какой стати вы сначала говорите, а потом думаете?!

– Это оно как бы… из-за того несговорчивого типа, которого моя дудочка не довела до цели, – вмешался в разговор здоровяк. И принялся виновато объяснять причину неправильной тональности, что выдал его механический инструмент.

– До вас мы ещё доберёмся, мистер Фрейд. А пока давайте закончим с ошибками вашего старшего товарища, – подняв указательный палец, остановил сбивчивую речь здоровяка Гредерик. – Итак, мой уважаемый сыскарь, как же вы умудрились вляпаться в такую банальную ловушку?

Мистер Юнг открыл было рот, но так и не нашёл слов, чтобы оправдаться. Вина лежала исключительно на нём. Недооценить противника – непоправимая ошибка. И как он только мог подумать, что тягаться с подводными существами будет сродни лёгкой прогулке? И самым неприятным в этой ситуации был тот неоспоримый факт, что их заказчик, сэрг Гредерик, предупреждал о сложности данной миссии.

– Получается, эти твари проникли ко мне в мозг? – выдвинул очередную догадку Юнг.

Мерное постукивание авторучки по толстому дубовому столу заставило сыскаря насторожиться. Его наниматель не терпел ошибок. Но ещё больше его раздражали неверные рассуждения. Юнг прекрасно знал – очередной неправильный ответ может пробудить в Буревестнике агрессию, по сравнению с которой его очередное воскрешение покажется детским лепетом.

– Нет, вы неправы, мистер Юнг. Они поступили куда хитрее. Ихтианы затуманили мозги всем, кто помогал в ваших ночных поисках. По сути, вас вели на поводке как упёртого барана. А вы, в свою очередь, безропотно делали то, что им было нужно.

– Мерзкие слизняки! – ударив по бортику каталки, прорычал Фрейд.

– Вы хотели сказать, сообразительные слизняки, – поправил его Буревестник. – Обвести вас вокруг пальца не так-то просто, разве не так? А тут такое упущение.

Сыскари переглянулись, и мистер Юнг уверенно ответил за двоих:

– Мы исправим ошибку. Больше такого не повторится, сэрг. Обещаю, что в течение трёх дней вы заполучите новый экспонат в вашу бесценную коллекцию.

Задумчиво потупив взор, Буревестник немного помолчал, а потом раздался щелчок, словно что-то треснуло. Коротко и очень показательно.

– У меня нет привычки ловить людей на слове. Но в вашем случае я сделаю такое исключение, мистер Юнг. И не забывайте, что в данном предприятии у нас присутствует ещё одна сторона.

– Да, конечно. Благодарю вас за оказанное доверие, – откликнулся тощий.

– Это не оказанное мной доверие, – поправил его Буревестник, – это небольшое изменение условий контракта. – Разжав руку, он швырнул на стол две половинки сломанного пера.

Пятый день летнего сезона выдался чрезвычайно насыщенным. Утро началось со скандальных пассажиров из Сан-Кварца. Обслуживающий персонал доставил их багаж не на тот корабль, и тут завертелось. Эти миссис устроили такой скандал, что едва стены ходуном не заходили. Вопрос оставался только в одном – почему они обратились к береговой охране, а не в корпус надзора? Но объяснять пострадавшим пассажиркам, кто и чем занимается в порту, не имело никакого смысла. Их будто прорвало. Они принялись кричать, размахивать руками, но главное, угрожать скорой расправой. Количеству их запугиваний не было числа. И если бы капрал Строки Бушевич был зеленым юнцом, то наверняка поддался на их уговоры и обратился к начальству. Но в данном случае опыт выступил в качестве защиты. Молча выслушав все претензии, он направил разгневанных пассажирок к распорядителям Грузовых отсеков.

Только на этом тяжёлый день не закончился. Не успел он проводить возмутительниц спокойствия, как следом за ними пожаловал церковник. В народе их звали Праведниками, но зачастую сокращали до Правдов или даже Правов. Верные служители храмом, которые строились на высоких мысах и каменных волнорезах. Именно их маяки освещали путь кораблям и помогали избежать гибели во время шторма. Светочи надежды! – восклицали капитаны, когда видели на горизонте призрачный огонёк. И даже если один из служителей маяка отдыхал, другой всегда был на посту, на Вышке Источника. Два служителя, два луча надежды. Они жили прямо на маяках и там же принимали прихожан. И возносили молитвы Неведомым мученикам. Но почти никогда не покидали своего пристанища.

Церковник выглядел слегка отрешённым. Зашёл, представился как Дорн Кванту и с позволения капрала присел в кресло для посетителей.

– Чем обязан? – поинтересовался Строки.

– У меня к вам срочное дело, – коротко пояснил праведник.

– Я весь во внимании, служитель Дорн. Хотя простите, – взмахнул ладонью констебль. – Честно сказать, я очень удивлён: видеть праведника вдали от маяка…

Церковник понимающе кивнул и поправил свой длинный чёрный плащ.

– Понимаю, стереотипы управляют нашей жизнью. Куда же без них. Но если быть до конца откровенным, не все праведники имеют свой маяк. Есть и такие, перед кем Всевышний ставит совсем иные задачи.

– И какие же? – заинтересовался констебль.

Служитель поправил пшеничного цвета длинные волосы.

– Прошу, давайте не сейчас. Просто не хочу вдаваться в сложную иерархию церковного устройства. Поверьте, вам этого ни к чему. К тому же это весьма утомительно и неинтересно. Давайте лучше вернёмся к нашему разговору.

– О да, конечно, – согласился Бушевич. – Так чем я могу вам помочь?

– Мне нужно, чтобы вы оказали содействие в поисках двух пассажиров. Очень опасных пассажиров. Не буду говорить, как и почему, но мне известно, что они сегодня сядут на один из рейсов.

Констебль кашлянул в кулак и потянул за воротник:

– Как-то уж слишком размыто. А кем именно санкционировано ваше расследование, служитель? Адмиралтейство? Министерство? Местные власти? Или это носит исключительно частный характер?

– Частный, – смущённо улыбнулся церковник.

– И сообщить какие-либо подробности вы, конечно же, не можете, – догадался Бушевич.

– Не имею права. Мои уста скованы клятвой, – уклончиво ответил служитель Дорн.

– Да, я все понимаю. Папская тайна и все такое.

– Именно, – кивнул церковник. – Я рад нашему взаимопониманию. Так что насчёт небольшой помощи?

Констебль выдержал паузу и, покосившись в окно, где сновали бесконечные толпы путешественников, все-таки дал своё согласие.

– Единственный нюанс. Мне необходимо сообщить об этом начальству.

Праведник развёл руки, изобразив некий жест примирения.

– Никаких вопросов. Служба, есть служба.

– Хоть кто-то меня понимает.

Безумно солнечный день не просто припекал, а жарил как на сковородке. Бедные пассажиры, беспомощно вращая обезумевшими очами, пытались хоть где-то укрыться от испепеляющего светила. Но ни навесы, ни душные помещения не спасали от последнего летнего дня, который отыгрывался за весь довольно прохладный сезон.

Сквозь нарастающий гул паровых двигателей и свист инженеров-надзирателей перегруженные суда отставали от пристани, медленно фырча и выпуская в небо серый дым. Даже они стремились убраться подальше от остроконечного берега. Туда, где распласталась ровная линия горизонта. Туда, где соленая гладь охлаждает мысли, спасая от палящей безысходности.

Только подобных счастливцев было не так уж много. Рейсы задерживались, срывались и откладывались на неопределённый срок. Хриплые голоса капитанов, застревая в рупоре, напоминали предсмертные стоны. Для кого-то невыносимые условия, но только не для истинного праведника.

Дорн не преминул воздать молитву Люку-Фонарщику, который всегда помогал отчаявшимся и обречённым в самых сложных и безвыходных ситуациях, и совершенно невозмутимо вышел наружу, подставив лысеющую макушку жалящему солнцу.

– Вы уверены, что ваши подопечные… позвольте называть их именно таким образом, не успели покинуть порт?

– Что-то подсказывает мне, что «добыча» все еще на берегу, – ответил Праведник, и на его лице появилась хищная улыбка. Он прекрасно понимал, что те, за кем он охотится, вовсе не жертвы, а зубастые рыбины, что с лёгкостью расправились с четырьмя его лучшими учениками. Таких в одиночку не одолеть. Но азарт вынуждал его не думать об опасности. А вера в справедливый исход заставляла церковника пристальнее вглядываться в толпу пассажиров.

Они спустились с первого яруса на второй. Прошли вдоль торговых навесов – предприимчивые представители торговой артели и сюда запустили свои алчные лапы. В конце они упёрлись в уютные летние кафе. Ветреная погода только приходила на остров. Ещё неделя, может быть, две, и веранды с множеством столиков затащат на склад, оставив на месте недавнего питательного островка пустую площадку. Но сейчас все еще было на своих местах: и немногочисленные посетители, и снующие между широких столов стюарды.

– Можно нескромный вопрос? – внезапно поинтересовался констебль.

– Отвечу на все что угодно, если это не касается Отрешенного города или не несёт запрета клятвы, – устало улыбнулся Праведник и стер со лба обильный пот.

– Ни в коем разе, – успокоил его Бушевич. – Знаете, я из семьи потомственных военных и умею чтить традиции. А в особенности правила устава.

– У нас он называется Тайнин, – поправил его церковник.

– Да какая разница, – отмахнулся констебль. – Я ведь совсем о другом. Скажите, а что вы будете делать, если эти ваши злодеи вздумают оказать вам сопротивление? Что тогда?

Праведник не ожидал подобного вопроса и растерянно пожал плечами.

– Не знаю, наверное, как и любой служитель воинства, применю силу. На крайний случай огнестрельное оружие.

– Силу? И оружие? – округлил глаза констебль. – Вот уж истину говорят: век живи, век удивляйся. А я, если честно, всю жизнь считал, что вы боретесь против насилия только гуманными методами. И не имеете права приносить вред себе подобным!

– Так оно и есть, – согласился Дорн. – Но дело в том, что жизнь слишком многогранна, чтобы подводить её под некие правила. Особенно в вопросах, касающихся истинного зла и противоборства ему.

– Ух ты, – поразился констебль, – а разве такое бывает? Про зло в принципе мне понятно. Карманных воришек и лживых мошенников повидал на своём веку немало. Но вот про истинных душегубов – это что-то новенькое…

Подойдя к одному из фонтанов в виде головы мифического морского чудовища с четырьмя клешнями и огромной змеиной мордой, церковник быстро утолил жажду. Затем постоял немного в теньке, скинул с плеч длинный плащ и, поправив жилет из-под которого виднелась белая водолазка и цепь со знаком бесконечности, двинулся дальше.

Разговор продолжился.

– Итак, вас заинтересовала подобная тема… Что ж, постараюсь объяснить. Истинное, или, лучше сказать, абсолютное зло – это некое понятие, которое лежит за гранью привычного для вас мира.

– Вот как? – удивился Бушевич. – Уж не о подводных ли городах вы ведёте речь, служитель?

– О нет, – сделал предупредительный жест рукой Праведник. – Я веду речь не о месте обитания, а скорее, о внутреннем состоянии человека. Когда некто может с лёгкостью, совершенно не задумываясь, переступить пределы дозволенного. Понимаете? Не поскупившись ничем, даже жизнью родных. Для таких людей нельзя применить понятие добра и зла в привычном виде. Они находятся за гранью общепринятых канонов. Уразумели?

– Если честно, то не совсем? – смутился констебль. – Хотя нет, погодите, кажется, сообразил. Вы ведете речь о маньяке, который прирезал на улице Роз-мари более двадцати молодых чаровниц. Ну, тех самых, что служили в салоне Ворчливого Грокса.

Церковник задумчиво кивнул, слегка прищурив глаза, словно пытаясь отыскать в закромах памяти это весьма занимательное происшествие.

– Об этом писали все местные газеты, включая самое крупное издание – Актуальные беседы, – попытался напомнить констебль.

– Что-то такое припоминаю, – уклончиво ответил Дорн, и тут же добавил: – Но, возможно, в вашем случае речь идет о некой душевной болезни. Иначе охарактеризовать действие убивца я не решусь. И оно не попадает под понятия злобного исчадия ада.

Бушевич нахмурился и почесал затылок:

– Тогда никак не возьму в толк: какова природа вашего абсолютного злодея?

– Его природа, – осторожно начал церковник, – в его силе. В силе, которая превышает все допустимые человеческие возможности. Именно благодаря ей он ставит перед собой такие цели, которые идут вразрез с нашей верой. А с такими людьми, увы, нельзя вести диалог, как это делает наше цивилизованное общество.

– То есть, все дело в какой-то там силе? – поразился констебль. – Но в чем же она заключается? Он что же, может бегать по волнам или способен сбить с ног сразу дюжину противников, как это умеют подводные полукровки?

Взгляд церковника изменился. Его лицо осунулось, позволив собеседнику разглядеть невероятную боль и усталость, которая гложет человека изнутри, словно неутомимый паразит.

– Его возможности безграничны, – тихо произнёс Праведник. – И беда, которую он может принести в наш мир, несопоставима ни с одной напастью. Именно поэтому мы можем сколь угодно молиться о спасении его души. Но все будет без толку. И неважно, простят ли его небеса или нет. Наша задача положить конец его опасному мытарству здесь и сейчас. Пока он не совершил еще большее злодейство.

Констебль коротко кивнул. Осторожно огляделся по сторонам и быстро щёлкнул кобурой: отогнул хлястик и прикоснулся к ручке револьвера. И пускай его движение не несло под собой никакого особого смысла, ему отчего-то стало легче. Совсем ненадолго, может быть, всего на пару минут, но все-таки легче. А потом на плечи вновь навалился груз ответственности. И даже если Праведник преувеличивал степень опасности, все одно, картинка вырисовывалась весьма и весьма скверная.

Первым констебля заметил юный изобретатель. Запутавшись в собственных мыслях, он случайно уперся взглядом в высокого стройного юношу, одетого в строгие темные брюки, белую рубаху с закатанными рукавами и темно-бежевый жилет. Но главной особенностью этого неброского костюма являлась широкая наплечная бляха с выбитыми на ней символами власти – трезубец и чайка, парящая над волнами. Ян долго пялился на представителя береговой охраны, пока до него, наконец, не дошло, что тот, в свою очередь, внимательно смотрит в ответ. Казалось бы, ничего серьезного. Только вот незадача: констебль уже несколько минут не сводил взгляда с мрачного лица исхудавшего узника. Неужели он его узнал?

Изобретатель попытался прогнать тревожную мысль, но она, как назло, прилипла не хуже карванского репья. А в следующую минуту сомнения ушли прочь – их действительно заметили.

Переговорив с сопровождавшим его церковником, констебль уверенным шагом направился ко входу в кафе.

– Он нас вычислил! – придя в себя, всполошился Дорченский.

– Что? Ты это о ком? – не понял унд. Однако уже через пару секунд отыскал причину обеспокоенности приятеля и, не раздумывая, скомандовал: – Живо! Уходим!

Узкий проход между ровными рядами столов был не самым лучшим маршрутом для побега. Но иного выхода не нашлось.

– А ну-ка стойте! А как же счет?! – Миловидная официантка, уперев руки в бока, преградила им путь. И словно грозная фурия насупив брови, протянула ладонь, желая стребовать с беглецов законную оплату.

– Понимаете… мы… вы… а там… – Дорченский указал на выход, возле которого мелькнула высокая фигура констебля.

Девушке хватило одного взгляда, чтобы все понять:

– Значит, вот оно что! – хмыкнула она и, схватив Кимпла за рукав, потянула на себя. – Надо было раньше сказать. Давайте за мной!

Если бы не помощь этой миниатюрной девушки, они точно бы попались в цепкие лапы закона. А если бы у нее не был подготовлен план отступления – то и распрощались бы со свободой. Официантка стала для них настоящим проводником в мире узких коридоров и ремонтных доков.

Она оказалась неробкого десятка. Быстро нырнула в кладовую, провела их черным ходом, затем миновала береговых стражей, и вуаля! – будто по мановению волшебной палочки, беглецы очутились на одном из тархтинских судов. Слегка обескураженные, невероятно взволнованные, но при этом весьма счастливые. Теперь возникшая опасность в виде грозного служителя закона, виделась Ульге и ее приятелям чем-то далеким и весьма туманным, потому как корабль набирал ход, унося их подальше от ночных погонь, случайных встреч и опасных врагов, которым вряд ли удастся так легко настичь их в открытом море.

В таких случаях обычно говорят: они практически успели. Только какой от этого толк? Кому ты объяснишь, что был всего лишь на волосок от окончательной и безоговорочной победы. И вот тебе на, не хватило каких-то ничтожных секунд. Такое жалкое оправдание подошло бы для кого угодно, но только не для Буревестника. Ему плевать на всяческие неудачи и стечения обстоятельств. Ему подавай результат в сухом остатке. Все остальное – пустые слова…

Юнг прекрасно понимал, что можно прикрываться чем угодно, даже непредвиденными обстоятельствами. Только какой в этом прок? Или все-таки стоит попробовать. К примеру, доложить про законника, которого сопровождал очередной искатель истины – будь неладны эти назойливые церковники.

Но какие бы оправдания тощий ни выдумал, итог выходил неутешительный – добыча, в очередной раз махнув хвостом, ускользнула от них…

Юнг с приятелем добрались до причала к полудню. Влетели в зал, словно необузданные вихри и застыли на месте.

– И куда дальше? – промычал мистер Фрейд.

– Заткните пасть и не мешайте работать, – рявкнул приятель.

В отличие от здоровяка, Юнг прекрасно понимал, что, не имея ни одной зацепки, искать беглецов среди десятка тысяч пассажиров ничуть не легче, чем иголку в стоге сена. Разве только попробовать обратиться к особым навыкам, которые хотя и снижаются после воскрешения, но все-таки работают.

Закрыв глаза, тощий вышел в центр зала и глубоко вздохнул. Он пытался нащупать призрачные нити недавнего прошлого. Казалось бы, всего час или немногим больше, а попробуй поймай. Все равно что ловить мотыльков руками.

Вначале в глаза ударила темнота. И ничего кроме нее. Абсолютная пустота, способная лишь угнетать и растаптывать попавшего в ее сети человека. Секунда, две, три… потом резкий скачок и новая жизнь, та самая, что осталась за бортом временного фрегата. Худощавый видел застывшие картинки без помощи глаз, чувствовал нутром и понимал, они могут исчезнуть в любую секунду. Его способности сейчас напоминали пульсирующую вену, которая так напряжена, что готова взорваться в любую секунду. И тогда последние надежды разметает в клочья. Никакой зацепки, никаких следов. Только горечь поражения и обреченность.

Серые очертания пассажиров просочились сквозь Юнга безмолвными тенями. Призрачные сущности, способные лишь двигаться в мутном потоке воспоминаний, а дальше пустота. Необходимо попробовать заново. Повторить свои шаги, воспроизвести движения. Худощавый насупился и, раскинув руки в стороны, попытался ухватиться за тонкие нити поисковиков. Цветные линии пронзили старые образы, устремившись куда-то вглубь зала ожидания, туда, где, возможно, укрылась рыжая девчонка и ее друзья.

Раньше наемник никогда не пользовался дарованной ему силой так часто. Никогда. Но сейчас была другая ситуация. От которой зависело не столько настоящее, сколько будущее. Возможность заполучить одобрение на очередное перерождение – это дорогого стоит. Поэтому действовать в половину силы не имело никакого смысла.

– Ну че там?! – прорвался сквозь завесу времени здоровяк.

«Не мешай! Не нужно меня отвлекать!» – на миг откликнулся Юнг и вновь сосредоточился на следе, который был где-то рядом.

Извиваясь, словно змейка, нити проникали в самую суть воспоминания, пронзая плотные слои нагроможденных друг на друга минут. Прошлое, которое уже никогда не повторится здесь и сейчас. Только оно может оставить достаточно мощный отпечаток в серых полях. И именно его Юнг и пытался отыскать среди сотни временных ловушек. Отметая все ненужное, он твердым шагом шел к намеченной цели.

– Бинго! Я знаю, где они! – внезапно выкрикнул он.

Картинка была вполне ясной. Никаких иллюзий, в которых он погряз этой ночью, пытаясь разглядеть пассажиров экипажа. Теперь наемник не повторит подобных ошибок.

– Ну что?! Что там? – взорвался от нетерпения мистер Фрейд.

– Прошу следовать за мной, – устало ответил напарник и резко направился к выходу на причал номер 1–3.

Времени оставалось совсем мало. Минута или две. Только тощий старался не думать о таких мелочах. Если они успеют перехватить беглецов, до того как те займут свои места в каюте, победителей не будут судить так строго. В противном случае, лишний грех никому не помешает!

И он принял решение идти напролом. Осторожничать и перестраховываться не имело никакого смысла.

Оттолкнув одного из контролеров, Юнг внаглую перемахнул через заграждение и рванул к площадке, где толпились прошедшие регистрацию пассажиры. Кто-то пытался кричать вслед, угрожал расправой и прочей ерундой. Юнг не слушал эти бесполезные потуги, впрочем, как и его напарник. Сейчас их заботили исключительно беглецы.

Они спустились по широкой лестнице и рванули вправо, куда вела путеводная нить недавнего прошлого.

– Вон они! Это точно они! – внезапно проревел мистер Фрейд и указал на нижний ярус.

Четыре человека, четыре ускользающие цели – они были так близко, и в то же время, достаточно далеко, чтобы настигнуть их. Но главным был еще один занимательный факт – за беглецами следовали еще двое. Высокий и сутулый констебль, вооруженный пятизарядным «Вестон-Крю» и до боли знакомый представитель церкви, праведник Дорн.

Стиснув зубы, Юнг перегнулся через перила, быстро просчитал маршрут убегающей четверки и, ударив кулаком по мраморной площадке, легко перемахнул через препятствие.

Вот теперь точно все. Либо действовать жестко и напористо, как любил выражаться их заказчик. Либо упустить последний шанс выполнить поставленную перед ними задачу.

Служитель Дорн бежал по тенистой аллее, пытаясь соблюдать определенную дистанцию. Безусловно, его волновал один очень занимательный вопрос: зачем Тронутым понадобились эти запуганные подростки и их исхудавший приятель? Но еще больше его заботило нечто иное. В какой именно момент в эту погоню вмешаются те, ради кого он проделал путь в пять тысяч морских лиг?

– Это они?! – раздался запыхавшийся голос констебля.

– Кто? – не сразу сообразил праведник.

– Ну те опасные парни, о которых ты говорил!

– Нет, но они близко…

Договорить Дорн не успел – мощный удар в одну секунду сшиб его с ног. И сразу же послышались шум, крики и многочисленный топот.

– Что за безумие! – Пытаясь понять, что произошло, констебль замотал головой, но вместо того чтобы встать на ноги, вновь плюхнулся на землю.

Церковник очухался гораздо быстрее. Из-под плаща возник обоюдоострый валет, только применить его служитель так и не успел. Высокий, скрипучий голос привлек к себе внимание, заставив праведника замереть на месте. Посредине аллеи, преградив дорогу к беглецам, стоял его кровный враг. Тощий, слегка сгорбленный человек в сером костюме и шляпе-котелке. Выглядел он весьма уверенно. Так, словно ему нет равных ни на этом свете, ни на любом другом. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: Тронутые всегда считались лучшими наемниками – никаких ограничений, правил, и подобной ерунды, любой каприз за деньги нанимателя.

«Стало быть, вы нашли меня сами, – смекнул церковник. – Что ж, так даже лучше. Только где же твой тупоголовый напарник?»

Мистер Фрейд не заставил себя долго ждать. Он не спеша выбрался из кустов, откуда и метнул в пробегавших одну из мраморных статуй богини неспокойного моря Бурь. Решив не мешать тощему разбираться с делами, здоровяк отряхнул руки и поудобнее устроился на соседней скамейке.

– Уберите оружие, мой дорогой болван! – посоветовал ему мистер Юнг.

Помолчав, он подождал, пока церковник выполнит его требования и, раскурив толстую сигару, продолжил:

– Скажите на милость, сколько раз мне придется просить вас? Забудьте про нас! Или вы еще не поняли, что играете с огнем? А это весьма опасное занятие, между прочим.

– Ага, и довольно кровавое, – поддакнул здоровяк.

– Хм, я кажется, понял причину вашего упрямства. Вы еще не обнаружили тела ваших учеников! – предположил Юнг. – Тогда могу подсказать, где валяются их ошметки.

– А какой в том прок, как бы это, – вновь мешался в разговор Фрейд. – У них ведь того на этого… нету ни глаз, ни языка.

Стиснув зубы, церковник с честью выдержал нападки Тронутых, разве что тихо произнес короткое ругательство на языке свободного ветра. Его верные братья, самые первые, самые лучшие ученики заслуживали чего угодно, но только не подобной участи. Ужасная смерть, наполненная мучениями и болью. Теперь служитель еще сильнее прочувствовал значение слова истинное зло. Именно так назвал Маяковый пилигрим тех, кто в данную минуту стоял перед праведным воином Дорном. На расстоянии всего двух десятков шагов. Так близко и одновременно так далеко. Ведь главной целью были не они. Расправиться с гнусными убийцами – невелика честь. Они всего лишь исполнители. Уничтожишь одних, придут другие. А вот их хозяин, повелитель, наставник – вот кто заслуживает смерти. Беспринципный, наполненный равнодушием и ужасной силой человек, даровавший своим помощникам бессмертие. Именно с его легкой руки были совершены все эти злодеяния.

– Запомните, мистер редкостная заноза, это мое последнее предупреждение! – рявкнул тощий, заметив, как на нижнем ярусе происходит людское брожение.

Такого не ожидал никто – ни праведник, видавший смерть и отчаянье чумного города, ни констебль – воевавший в пустыне Мехики с жестокими отступниками староверами. Юнг просто схватил за глотку несколько пробегавших мимо перепуганных пассажиров и холоднокровно перерезал им горло. Мерзко и цинично, будто ему под руку попалась пара индюшек. Резкое движение, брызги крови и предсмертный хрип. Все было выполнено настолько профессионально, что Бушевич даже не успел выхватить револьвер. Три тела практически одновременно повалились на землю тяжелыми мешками. А в следующую секунду тощий обернулся к своему приятелю, гордо восседавшему на ближайшей скамейке, и взмахнул руками, словно дирижер палочкой. Ответом был короткий кивок. Крики отчаянья, что витали по аллее, внезапно наполнились протяжной, режущей слух, музыкой. Здоровяк зажимал толстыми пальцами узкие дырочки все быстрее и быстрее. Только мелодия не становилась приятнее. Напротив, она превратилась в один невыносимый гул.

Зажав уши, констебль старался не только удержать в руках револьвер, но и не упустить из вида двух странных господ. В мозгах пульсировала лишь одна патовая мысль – эти люди опасны! Смертельно опасны! И, кажется, только сейчас Бушевич понял, о каких именно умениях говорил праведник.

Но необходимо что-то изменить! Как-то воспрепятствовать!

– Чего вы стоите?! – окрикнул он церковника.

Служитель обернулся, и констебль все понял по глазам. Слишком поздно! Уже ничего не исправить!

Несколько глухих выстрелов прозвучали настолько отчетливо, что даже отвратительная музыка ушла на второй план. Да и весь окружающий мир просто исчез. Руки констебля опустились, и он растерянно разжал ладонь. Пистолет глухо упал на землю. Он пытался поступить правильно – взять и навсегда уничтожить зло, которое так бессовестно вторглось на его территорию. Но как можно сражаться с теми, кто не имеет слабого места? И с теми, кто не знает слова смерть…

Живой щит возник внезапно. Люди, которые еще минуту назад валялись на земле тряпичными куклами, вдруг встали и преградили путь свинцовым мерилами справедливости. Время разделилось на сейчас и потом. Сейчас еще констебль желал положить конец смертоубийствам, а потом осознал – он не сможет совладать с неведомой силой.

Трое мертвецов, приняв на себя атаку, шипя и брызгая пеной, словно морские гады, стали медленно приближаться церковнику, который став у них на пути выставил вперед причудливый кинжал.

– Поиграйте с ними, мистер музыкант, – отряхнув ладони, сказал тощий и отправился вниз по аллее, постепенно ускоряя шаг.

– Это мы завсегда, – раздался залихватский бас здоровяка. Музыка прекратилась, но лишь для того чтобы зазвучать вновь.

Стеклянные двери телеграфа распахнулись настолько резко, что звонок, висевший над самым потолком, слетел с крепежа и, сделав звучное сальто, упал и покатился по полу.

– Что вы себе позволяете, мистер?! – возмутилась одна из молодых стенографисток и потянулась за дежурным свистком.

– Не стоит, милая. С меня сегодня хватит резких звуков! – фыркнул Юнг и перекрыл вход, сковав обе двери кочергой. – Давайте договоримся: я говорю – вы дублируете, и мы расходимся полюбовно. Идет?

– Не дублируем, а стенографируем, – поправила его вторая служащая, и после этих слов ее пробила нервная икота.

– Пускай так, – оскалив желтые зубы, согласился Юнг. – Итак, кто из вас быстрее строчит пальцами. А?

Обе стенографистки переглянулись.

– А что будет потом? – осторожно поинтересовалась первая.

– Ничего хорошего, – сказал наемник и двинулся к стойке.

Оказавшись на улице, Юнг вытер кипельно-белым платком лезвие тесака, скомкал окровавленную ткань и резко отбросил ее в сторону.