Глава 1

Карсон разбирала скучные счета и рекламные проспекты из почтового ящика, когда наткнулась на конверт из толстой кремовой бумаги, на котором знакомым почерком было написано: Мисс Карсон Мьюр. Сердце забилось быстрее, и, крепко сжав конверт, она поспешила вверх по бетонным ступеням, в свою квартиру. Кондиционер сломался, и редкие порывы бриза несли сквозь открытое окно шум и грязь оживленной улицы. Маленькая квартирка в оштукатуренном доме рядом с Лос-Анджелесом – зато недалеко от океана и за умеренную плату, из-за чего Карсон и жила здесь уже три года, дольше, чем где-либо прежде.

Карсон небрежно бросила остальную почту на стеклянный столик, положила длинные ноги на грубую обивку коричневого дивана и распечатала конверт. Сгорая от нетерпения, она медленно вытащила почтовую открытку в морском стиле. Послышался аромат духов – мягкие сладковатые специи и флердоранж, – и, закрыв глаза, Карсон увидела Атлантический, а не Тихий океан и белый деревянный дом на сваях, окруженный пальмами и древними дубами. На ее губах заиграла улыбка. Это так похоже на бабушку – брызгать письма духами. Так старомодно, так по-южному.

Карсон устроилась поудобнее и принялась за письмо, смакуя каждое слово. Прочитав, она подняла взгляд и уставилась на пылинки, парящие в солнечном свете. Приглашение… Неужели?

Ей захотелось вскочить и закружиться на месте, размахивая длинной косой, как в детстве. Мамма приглашала ее на Остров Салливана. Лето в «Си Бриз». Целых три месяца бесплатно пожить на море!

«Мамма всегда все делает вовремя», – подумала Карсон, вспоминая высокую, элегантную женщину с волосами песочного цвета и улыбкой знойной, как южный закат. Этой ужасной зимой все полетело к чертям. Телесериал, с которым Карсон работала последние три года, закрыли без предупреждения. Она осталась почти без денег и не знала, чем оплатить аренду за следующий месяц. Уже несколько месяцев она моталась по городу в поисках работы, словно щепка в штормящем море.

Карсон снова посмотрела на письмо в своей руке.

– Спасибо, Мамма, – сказала она вслух, переполненная благодарностью. Впервые за несколько месяцев Карсон почувствовала надежду. Ломая пальцы, Карсон обошла по кругу комнату, подошла к холодильнику, достала бутылку вина и налила себе до краев. Потом направилась к маленькому деревянному столу, сбросила со стула груду одежды, села и открыла ноутбук.

Карсон считала: если ты тонешь и тебе бросают веревку, не следует тратить время на раздумья. Просто хватай веревку и, как безумный, плыви в безопасное место. У нее полно дел и не слишком много времени, если она собирается покинуть квартиру в конце месяца.

Карсон снова подняла приглашение, поцеловала его, положила руки на клавиши и принялась печатать. Она примет приглашение. И вернется в Южную Каролину – к Мамме. В единственное место на Земле, что когда-то считала домом.

Дора стояла у плиты, помешивая красный соус. Часы показывали 5:35, и огромный викторианский дом казался пустым и одиноким. Она привыкла подстраиваться под расписание мужа. Даже теперь, через шесть месяцев после ухода Кэлхуна, Дора ожидала, что он появится в дверях с почтой в руках. Тогда она бы подставила щеку, чтобы получить небрежный поцелуй мужчины, который был ее мужем четырнадцать лет.

На лестнице послышался топот, и вскоре на кухню влетел сын.

– Я прошел уровень, – объявил он. Он не улыбался, но глаза светились от гордости.

Дора улыбнулась. Девятилетний сын стал всем ее миром. Непростая задача для такого малыша. Нат был худым и бледным, с испуганным взглядом – она всегда ломала голову, чего боится ее мальчик. Даже спрашивала детского психолога. «Нат не боится, просто проявляет осторожность, – с доброй улыбкой успокаивал доктор. – Не стоит из-за этого переживать, миссис Таппер».

Нат никогда не был милым ребенком, но впервые она забеспокоилась, когда ему исполнился год, – он перестал улыбаться. В два Нат перестал устанавливать зрительный контакт и поворачиваться, когда звали. В три – приходить к ней за утешением, если поранился, и замечать, когда она плакала или злилась. Только если она не начинала орать. Тогда Нат закрывал уши и нервно покачивался.

Все ее инстинкты кричали, что с ребенком что-то не так, и она принялась запоем читать книги о детском развитии. Сколько раз она делилась с Кэлом своими переживаниями насчет запоздалого речевого развития Ната и его неуклюжих движений? И сколько раз Кэл одергивал ее, твердо заявляя, что мальчик в порядке и она все выдумывает? И она, как черепаха, втягивала голову, боясь перечить мужу. Вопрос развития Ната стал для них камнем преткновения. А когда Нату исполнилось четыре и он начал хлопать в ладоши и издавать странные звуки, она наконец решилась обратиться к детскому психиатру. Врач подтвердил худшие опасения Доры: у ее сына высокофункциональный аутизм.

Кэл воспринял диагноз как психологический смертный приговор. Но Дора, к собственному удивлению, испытала облегчение. Официальный диагноз – лучше, чем постоянные отговорки и борьба с собственными подозрениями. Теперь она хотя бы могла помогать сыну.

И она помогала. Дора погрузилась в мир аутизма. Поздно было кусать локти и сожалеть, что она не прислушалась к инстинктам раньше, ведь ранняя диагностика и лечение могли сыграть серьезную роль в развитии Ната. Вместо этого она сосредоточилась на поддержке и постоянно работала над домашней программой интенсивной терапии. Вскоре вся ее жизнь сосредоточилась вокруг Ната и его потребностей. Все планы по ремонту дома отошли на второй план, как и посещения парикмахеров, встречи с друзьями и походы по магазинам.

И брак.

Дору как громом поразило, когда в не предвещающий, как казалось, ничего дурного октябрьский субботний полдень Кэл сообщил ей, что больше не сможет с ними жить. Он заверил, что будет о них заботиться, собрал вещи и ушел из дома. На этом все.

Дора быстро выключила плиту и вытерла руки о фартук. Она широко улыбнулась сыну, борясь с желанием наклониться и поцеловать его. Нат не любил, когда его трогали. Она потянулась к столешнице и взяла оформленное в морском стиле приглашение, доставленное утренней почтой.

– У меня для тебя сюрприз, – веселым голосом сообщила Дора сыну, решив, что настало время рассказать о летних планах Маммы.

Нат с сомнением и легким любопытством склонил голову.

– Какой?

Она открыла конверт и вытащила открытку, вдохнув аромат бабушкиных духов. Улыбаясь от предвкушения, Дора быстро прочла письмо вслух. Нат ничего не ответил, и она объяснила:

– Это приглашение. Мамма будет праздновать восьмидесятый день рождения.

Нат поежился.

– А мне обязательно идти? – спросил он, наморщив от волнения лоб.

Дора знала, что Нат не любит ходить на публичные мероприятия, даже ради тех, кого любит, например, ради бабушки. Она подошла поближе и улыбнулась.

– Мы просто поедем к Мамме в гости. Ты же любишь ездить в «Си Бриз».

Нат уставился в окно, избегая смотреть ей в глаза.

– Я не люблю вечеринки.

«А его ведь ни разу и не приглашали на вечеринки», – с грустью подумала Дора.

– Это не совсем вечеринка, – поторопилась объяснить она, стараясь говорить весело, но спокойно. Она не хотела, чтобы Нат отказался ехать. – Просто семейная встреча – мы с тобой и две твои тети. Нас пригласили в «Си Бриз» на выходные. – У нее вырвался недоверчивый смешок. – Вернее, на целое лето.

Нат скорчил гримасу.

– На лето?

– Нат, в июле мы всегда ездим в гости к Мамме в «Си Бриз», помнишь? В этом году мы просто приедем немного раньше, потому что у нее день рождения. Ей исполняется восемьдесят. Это особая дата.

Она надеялась, что объяснила все достаточно хорошо. Нат очень тяжело переносил перемены. Ему нравилось, когда все шло в привычном порядке. Особенно теперь, когда ушел его папа.

Последние полгода нелегко дались им обоим. Нат никогда много не общался с отцом, но после ухода Кэла мальчик очень нервничал. Он спрашивал: «Папа заболел, попал в больницу?» Или уехал в командировку, как папы некоторых его одноклассников? Когда Дора объяснила, что его отец никогда не вернется и больше не будет с ними жить, Нат прищурился и спросил: «Кэл ведь умер, да?» Дора заглянула в равнодушное лицо сына и с тревогой осознала, что его не расстраивает вероятная смерть отца. Просто Нату нужно было точно знать, жив Кэлхун Таппер или мертв, чтобы в жизни вновь воцарился порядок. Следовало признать, что от этого перспектива развода становилась менее болезненной.

– Если я поеду к бабушке, мне придется взять рыбку, – наконец объявил Нат. – Она умрет, если я оставлю ее в доме одну.

Дора с облегчением выдохнула.

– Да, конечно, – бодро согласилась она. Потом, чтобы не останавливаться на вопросе – у Ната и без того выдался напряженный день, – она переключилась на привычную для него тему: – А теперь расскажешь мне про новый уровень игры? Какие там будут испытания?

Нат обдумал вопрос, склонил голову и принялся в мельчайших подробностях рассказывать о задачах в игре и как он собирается с ними справляться.

Дора повернулась к плите, старательно вставляя в болтовню Ната свои «угу». Соус остыл, а радость, забурлившая в груди при чтении приглашения, перетекла в уныние. Мамма четко дала понять – это мероприятие только для девочек. Дора с удовольствием провела бы выходные вдали от монотонной рутины: пила бы вино, смеялась, общалась с сестрами и снова стала бы Летней Девчонкой. Всего несколько дней… Разве это так много?

Оказалось, да. Получив приглашение, она позвонила Кэлу.

– Что? – послышался из трубки голос Кэла. – Ты хочешь оставить меня с ребенком? На все выходные?

Дора почувствовала, как напряглись все мускулы.

– Тебе понравится. Ты же никогда не видишься с Натом.

– Нет, не понравится. Ты знаешь, что происходит с Натом, когда ты уезжаешь. Он не воспримет меня как твоего заменителя. Он никогда не воспринимает.

Она почувствовала, что бой проигран.

– Умоляю, Кэл. Ты его отец. Когда ты наконец поймешь?

– Дора, будь благоразумной. Мы оба знаем, Нат никогда не потерпит меня или няню. Он очень переживает, когда ты уходишь.

Ее глаза наполнились слезами.

– Но я не могу его взять. Это вечеринка только для девочек. – Дора подняла приглашение. – Там написано: приглашение не относится к мужьям, кавалерам и матерям.

Кэл фыркнул:

– В духе твоей бабушки.

– Кэл, пожалуйста…

– Не понимаю, в чем проблема, – возразил он. В голосе послышался гнев. – Ты всегда берешь Ната, когда ездишь в «Си Бриз». Он знает дом, Мамму…

– Но она сказала…

– Честно говоря, мне плевать, что она сказала, – перебил ее Кэл. Повисла пауза, а потом он закончил не терпящим возражений тоном: – Если хочешь поехать к Мамме, тебе придется взять Ната. На этом все. Пока.

Кэл всегда вел себя так. Он не хотел видеть положительных качеств Ната – его юмор, сообразительность, прилежание. Вместо этого Кэл обижался, что Дора посвящает сыну столько времени, и жаловался, что жизнь вращается исключительно вокруг Ната. И в итоге он ушел, словно сам был упрямым ребенком.

Опустив плечи, Дора прикрепила магнитом приглашение Маммы к холодильнику, между списком покупок и школьной фотографией сына. На этом фото Нат хмурился, с опаской глядя в камеру. Дора вздохнула, поцеловала фотографию и вернулась к готовке.

Когда она резала лук, глаза наполнились слезами.

Харпер Мьюр-Джеймс отковыривала кусочки тоста, словно птичка. Если откусывать маленькие кусочки и тщательно их пережевывать, запивая каждый водой, наедаешься быстрее. В голове Харпер роились мысли, переполнявшие ее с тех пор, как она нашла в утренней почте приглашение. Харпер взяла его в руку и посмотрела на знакомую подпись.

– Мамма, – прошептала Харпер давно позабытое имя. С тех пор, как она произносила его в последний раз, прошло столько времени…

Она прислонила конверт к тяжелой хрустальной вазе с цветами, стоящей на мраморном обеденном столе. Ее мать настаивала, чтобы в каждой комнате их квартиры в довоенном доме с видом на Центральный парк всегда стояли живые цветы. Джорджина выросла в Англии, в семейном поместье, и там было так принято. Харпер лениво перевела взгляд с приглашения на парк за окном. В Центральный парк пришла весна, сменив коричневые и серые оттенки зимы яркой зеленью. Но в голове возникла другая картина – сочные прибрежные заросли юга, многочисленные бухты, усеянные причалами, и большие восковые цветки белой магнолии на блестящих зеленых листьях.

Ее чувства к бабушке с юга были словно воды канала, что бежал за «Си Бриз» – глубокие, бурлящие от радостных воспоминаний. В приглашении Мамма обращалась к своим Летним Девчонкам. Харпер не слышала этого выражения – даже не вспоминала о нем – больше десяти лет. Когда она в последний раз проводила лето в «Си Бриз», ей не было и двенадцати. Сколько раз она виделась с тех пор с Маммой? Харпер с удивлением подсчитала, что всего три.

За эти годы ей приходило немало приглашений. И она отослала множество отказов с извинениями. Харпер испытала угрызения совести, осознав, как долго она не была у Маммы.

– Харпер! Ты где? – раздался голос из холла.

Харпер поперхнулась кусочком тоста.

– Ах, вот ты где, – сказала ее мать, появляясь на кухне.

Джорджина Джеймс никогда не входила в комнату; она всегда появлялась. Ее сопровождал шелест ткани, а вокруг искрилась энергия. И, конечно, духи – они появлялись в комнате раньше нее, словно звуки фанфар. Исполнительный редактор крупного издательства, Джорджина всегда куда-то спешила – успеть до дедлайна, успеть с кем-нибудь пообедать или поужинать, успеть на очередную деловую встречу. Если Джорджина не спешила, то она сидела за закрытыми дверями и читала. В любом случае, Харпер очень редко видела маму, пока росла. Теперь, в двадцать восемь, она работала ее личным помощником. Они жили вместе, но, чтобы поговорить с Джорджиной, Харпер приходилось специально назначать ей встречу.

– Не думала, что ты еще здесь, – заметила Джорджина, целуя дочь в щеку.

– Уже ухожу, – ответила Харпер, уловив неодобрительные интонации. Бледно-голубой твидовый жакет Джорджины и синяя юбка-карандаш безукоризненно шли к ее изящной фигуре. Харпер опустила взгляд на свою черную юбку-карандаш и серую шелковую блузку в поисках выбивающихся ниток или недостающих пуговиц – их немедленно заметит зоркий глаз матери. Потом попыталась как бы невзначай потянуться за приглашением, столь опрометчиво оставленным у хрустальной вазы с цветами.

Слишком поздно.

– Что это? – спросила Джорджина и поспешила перехватить конверт. – Приглашение?

У Харпер сжался желудок, и она молча посмотрела матери в лицо. Красивое лицо, как у мраморной статуи. Бледная алебастровая кожа, рельефные скулы, светло-рыжие волосы, прямая стрижка, подчеркивающая острый подбородок. Все, как всегда, идеально. Харпер знала, что на работе мать называют Снежной королевой. Следовало признать – прозвище подходящее. Она наблюдала за лицом матери, пока та читала приглашение, видела, как ее губы медленно сжимаются, а в синих глазах появляется холодок.

Джорджина закончила читать и встретилась взглядом с Харпер.

– Когда ты это получила?

Харпер была изящной и миниатюрной, как мать, и с таким же бледным лицом. Но, в отличие от матери, в сдержанности Харпер не было холода, она скорее напоминала затаившуюся жертву.

Харпер откашлялась и заговорила мягким, дрожащим голосом:

– Сегодня. Пришло с утренней почтой.

У Джорджины загорелись глаза, и она с легким смешком постучала открыткой по ладони.

– Значит, красавице юга исполняется восемьдесят?

– Не называй ее так.

– Почему? – с усмешкой спросила Джорджина. – Ведь это правда, разве нет?

– Это некрасиво.

– Защищаемся? – поддразнила Джорджина.

– Мамма пишет, что переезжает, – сказала Харпер, пытаясь сменить тему.

– Кого она пытается обмануть? Она использует эти слова как приманку, чтобы заманить вас мебелью, серебром или что там у нее есть в дурацком бунгало, – фыркнула Джорджина. – Как будто вас может заинтересовать что-то из ее так называемого антиквариата.

Харпер вздохнула, раздраженная снобизмом матери. В Англии у их семьи были антикварные вещи возрастом по нескольку сотен лет. Но это не умаляло ценности чудесных старинных вещей из дома Маммы. Не то чтобы Харпер чего-то ждала. Она уже получала в наследство столько мебели и серебра, что не представляла, как ими распорядиться.

– Она пригласила нас не поэтому, – возразила Харпер. – Мамма хочет, чтобы мы опять встретились все вместе в «Си Бриз», в последний раз. Я, Карсон, Дора… – Она подняла худые плечи. – Мы так хорошо проводили там время. Думаю, было бы здорово.

Джорджина протянула приглашение Харпер, брезгливо держа его двумя красными ногтями.

– Ты, конечно же, не поедешь. Первого июня из Англии приезжает мама и еще несколько гостей. Она надеется застать тебя в Хэмптоне.

– День рождения Маммы будет двадцать шестого мая, на неделю раньше, чем приедет бабушка Джеймс. Проблем не возникнет. Я могу отправиться в «Си Бриз», и у меня будет куча времени, чтобы вернуться в Хэмптон. В конце концов, Мамме исполняется восемьдесят. А мы с ней столько лет не виделись…

Харпер увидела, как мать расправляет плечи, ее ноздри раздуваются, а подбородок поджимается – знакомые Харпер признаки раздражения.

– Что ж, – промолвила Джорджина. – Если хочешь потратить время зря, то вперед. Я знаю, отговаривать тебя бесполезно.

Харпер отодвинула тарелку. Желудок сжался от предупреждения, прозвучавшего между строк: «Если ты поедешь, я буду недовольна». Харпер опустила взгляд на приглашение и провела большим пальцем по толстому картону, наслаждаясь его мягкостью. Она снова вспомнила, как проводила в «Си Бриз» летние каникулы, вспомнила веселую, терпеливую улыбку Маммы, глядевшей на проделки Летних Девчонок.

Харпер посмотрела на мать и бодро улыбнулась.

– Ну и хорошо. Думаю, я поеду.

Четыре недели спустя помятое «Вольво» Карсон плелось по мосту Бена Сойера в сторону Острова Салливана, словно старая лошадь в стойло. Карсон выключила музыку, и вокруг воцарилось молчание. Небо покрылось цветами охры с вкраплением золота и темными оттенками голубого. Несколько легких облачков не портили изумительную картину погружения огромного огненного диска в водный горизонт.

Карсон пересекла мост и въехала на Остров Салливана. Почти на месте. Она нетерпеливо забарабанила пальцами по рулю. Она вот-вот приедет к Мамме и останется на целое лето. Карсон очень надеялась, что предложение все еще в силе.

Она быстро съехала с квартиры, загрузила все, что могла, в свой «Вольво», а остальное сдала в хранилище. У Маммы можно было найти убежище на время поисков работы и заодно сэкономить немного денег. Трехдневное путешествие с восточного побережья на запад было весьма утомительным, но наконец Карсон добралась – с затуманенным взглядом и онемевшими руками. И теперь, благодаря ароматам острова, у нее открылось второе дыхание.

Дорога привела ее на перекресток Мидл-стрит. Карсон улыбнулась при виде людей, сидящих на улицах у ресторанов, смеющихся и пьющих коктейли, пока их собаки спят под столиками. Стоял ранний май. Через несколько недель начнется летний сезон, и рестораны заполнятся туристами.

Карсон открыла оконное стекло и впустила океанский бриз, вдохнув его приятный, сладковатый аромат. Почти добралась. Она свернула с Мидл-стрит на узкую улочку, уходящую с прибрежной полосы на заднюю часть острова, проехала католический собор Стелла Марис, пронзающий гордым шпилем сиреневое небо.

Под колесами зашуршал гравий, машина остановилась. Карсон сжала в руке банку «Рэд Булла».

– «Си Бриз», – пробормотала Карсон.

Старый дом стоял среди зеленых дубов и пальм, его окна выходили на место, где залив Коув отделял гавань Чарльстона от Берегового канала. На первый взгляд, «Си Бриз» казался скромным деревянным домом с просторным крыльцом, куда вела длинная, изящная лестница. Изначально у Маммы был дом на сваях, защищенный от больших волн во время штормов. Она добавила к нему пристройку, восстановила гостевой дом и починила гараж. Разношерстная группа деревянных построек не блистала эффектной роскошью, как новые дома Острова Салливана, но ни один из этих домов не мог сравниться с изысканным, самобытным очарованием «Си Бриз».

Карсон выключила фары, закрыла усталые глаза и с облегчением выдохнула. Путь окончен. Она проехала две с половиной тысячи миль и все еще чувствовала их вибрацию в своем теле. Немного посидев с выключенным мотором, она открыла глаза и посмотрела в ветровое стекло на «Си Бриз».

– Дома, – выдохнула она, пробуя слово на вкус. «Какое сильное слово, наполненное смыслом и чувствами», – подумала Карсон, внезапно почувствовав неуверенность. Могла ли она так называть это место лишь по праву рождения? Ведь она всего лишь внучка, и к тому же не слишком внимательная. Хотя, в отличие от других девочек, Мамма была для нее больше чем бабушкой. Она стала единственной матерью в жизни Карсон. Карсон было всего четыре, когда умерла ее родная мама, и отец отвез дочку к бабушке, а сам отправился зализывать раны и искать себя. Четыре года спустя он вернулся, чтобы забрать ее в Калифорнию, но она продолжала приезжать к бабушке каждое лето, пока ей не исполнилось семнадцать. Любовь к Мамме стала для нее светом в окне, единственным светом в сердце посреди темного, пугающего мира.

Теперь, любуясь золотым сиянием «Си Бриз» на фоне темнеющего неба, Карсон испытывала стыд. Она не заслужила теплого приема. За последние восемнадцать лет она была здесь всего несколько раз – двое похорон, свадьба и несколько праздников. Предлоги для отказа находились слишком часто. У Карсон запылали щеки, когда она поняла, как эгоистично с ее стороны было думать, будто Мамма будет ждать ее вечно. Она с трудом сглотнула, осознав правду – скорее всего, она не приехала бы и на этот раз, если бы не была настолько разбита и ей было бы куда идти.

У Карсон перехватило дыхание, когда открылась входная дверь и на крыльцо вышла женщина. Она стояла в золотых лучах, стройная и величественная. В вечернем свете легкие седые волосы образовывали вокруг головы нимб.

Карсон вышла из машины, ее глаза наполнились слезами.

Мамма замахала рукой.

Пока Карсон тащила по гравию чемодан, она почувствовала силу связи. Синие глаза Маммы лучились теплотой. Карсон отбросила чемодан и взбежала по ступенькам к распахнувшей объятия Мамме. Она прижалась щекой к ее щеке, вдохнула аромат ее духов и снова почувствовала себя четырехлетней девочкой, потерявшей мать и напуганной, крепко сжимающей талию Маммы.

– Что ж, – проговорила Мамма. – Вот ты и дома. Почему тебя так долго не было?