Сметя рукой многолетнюю пыль и толстые стопки бумаг с металлического стола в центре комнаты, сбросив в другую сторону компьютерный монитор, Кира опрокинула стол на бок, прячась за ним. Присев за тонким барьером, она уперла автомат в плечо, направив ствол прямо на дверь, – стоит ручке чуть дернуться, она выпустит полную обойму в того, кто окажется за ней, – и стала ждать, едва осмеливаясь дышать.

Она ждала.

Прошла минута. Пять минут. Десять. Ей представился другой стрелок, так же выжидающе лежащий по ту сторону двери. Кто не выдержит первым? Их больше, шире пространство для маневра, и есть, кому маневрировать. Но и она так просто не сдастся. Хотят получить ее – пусть придут и возьмут.

Прошло еще десять мучительных минут, и Кира позволила себе перенести вес с затекшей до боли ноги на другую. Смахнув капли пота с глаз, она почувствовала, что они опухли и слезятся, но не сдвинулась с места. Еще десять минут. Саднило пересохшее горло, дрожали пальцы, судорожно сжимавшие автомат. Никто не шевелился, ни один звук не нарушил ночную тишину.

Кирин фонарик жалобно замерцал, бледнея и желтея, – садились батарейки. Они уже сдавали в последние несколько дней, а замену найти не удалось. Еще через десять минут свет совсем погас, и Кира закрыла глаза – впрочем, в полной темноте это не имело значения, – напрягая слух, чтобы не пропустить поворот дверной ручки, скрип половицы, шарканье ботинка или щелчок затвора. Еще десять минут. Двадцать. Час. Неужели они настолько терпеливы?

Или там просто никого?

Кира потерла глаза, восстанавливая ход событий. Она решила, что угодила в ловушку, – что было наиболее логичным объяснением, – но достоверно никого не видела. Не могло ли случиться так, что тот мужчина, безоружный, один в мертвом городе, наводненном чудовищами, действительно не имел товарищей? Крайне маловероятно, но все же возможно. Доверит ли она свою жизнь такой возможности?

Кира опустила автомат, закусив губы от боли в затекших плечах. Бесшумно отодвинувшись от двери, от линии возможного огня, подошла к стене и снова прислушалась. Все тихо. Вытянув руку, она ощупью нашла ручку двери. Никто не стрелял. Набрав полную грудь воздуха, Кира крепко сжала набалдашник и быстро распахнула дверь, отдергивая руку и откатываясь от проема. Никто не открыл огонь, не издал злорадного крика – вообще не последовало никаких звуков, кроме скрипа и удара двери. Она всматривалась в черневший перед ней проем, набираясь смелости, и решила напоследок сделать еще одну попытку. Найдя сброшенный со стола монитор, девушка с силой швырнула его в зал – сидевший в засаде не мог бы не ответить на такое огнем. Монитор грохнулся на пол, экран треснул, и снова воцарилась тишина.

– Не стреляйте, – произнесла она на всякий случай и медленно вышла из комнаты.

Пиццерия была все так же пуста, на улице все те же помятые машины тускло блестели в лунном свете. Девушка выбралась наружу, держа автомат наготове, проверила фланги, ожидая засады, но никого не было. Вдалеке виднелся вход в метро, перед ним лежала опрокинутая набок тележка грузного незнакомца. Одна бутылка лежала рядом, вода давно вытекла из нее. В нескольких футах от нее валялся набитый рюкзак.

Кира по кругу обежала весь перекресток, прячась за машинами, прежде чем подойти к рюкзаку. При взгляде на его огромные размеры, почти с нее саму, трудно было удержаться от воспоминаний о воронках, оставшихся на месте двух предыдущих домов. Разумно ли касаться вещей подрывника? Он мог намеренно оставить их здесь, чтобы избавиться от преследовательницы… Хотя, честно говоря, легче было просто застрелить. Или взрывчатка – его единственное оружие? Может, у него действительно нет ружья?

Она осторожно обошла рюкзак, теребя лицо, мучительно колеблясь. Стоит ли? Ей по-прежнему не давал покоя тот огромный хищник – всего один раз она решилась на риск и чуть не погибла. Но осторожность съедала время, которого и так было в обрез, чтобы так бессчетно его тратить. Ей нужны ответы на вопросы: что такое Совет? Как связаны партиалы и РМ-вирус? Кто она и частью какого плана является? Ответы на эти загадки могли спасти человечество или окончательно уничтожить его. Какими бы опасными ни были ее решения, их все равно придется принимать. Перебросив автомат за спину, Кира наклонилась к рюкзаку…

…и услышала голос.

Метнувшись в сторону, она спряталась за стену туннеля.

Голос звучал негромко, но хорошо разносился в полночной тишине: слабое бормотание из переулка, возможно, в половине квартала от нее. Девушка покрепче схватила автомат, ища пусти отступления, но все они пролегали через открытое место. Голос приближался. Она медленно отползла вдоль стены туннеля. По мере приближения чужака бормотание становилось громче и громче, и, наконец, стали различимы слова:

– Не бросай рюкзак, не бросай рюкзак. – Одно и то же снова и снова. – Не бросай рюкзак.

Кира выглянула наружу и увидела того самого гиганта, тащившегося по улице своей качающейся походкой.

– Не бросай рюкзак, – толстяк подергивал руками и стрелял глазами взад и вперед вдоль улицы. – Не бросай рюкзак.

Кира не смогла бы сказать, что именно: его походка, речь или нервное потирание рук, возможно, все сразу и что-то еще – заставило ее принять решение. Она и так уже убила время на сидение в темной комнате, пора действовать. Повесив автомат обратно на плечо, девушка расставила руки в стороны, чтобы показать, что безоружна, и вышла из своего укрытия, вставая между незнакомцем и его необъятным рюкзаком.

– Здравствуйте!

Человек дернулся и окаменел, глаза его расширились от страха, а потом повернулся и попытался убежать в ту сторону, откуда пришел. Кира шагнула было за ним, не уверенная, что поступает правильно, но он внезапно остановился, согнулся, словно раненый, и яростно затряс головой.

– Не бросай рюкзак, – сказал он, поворачиваясь к ней. – Не бросай рюкзак.

Снова увидев девушку, гигант опять отбежал на несколько шагов, как будто повинуясь бессознательной реакции, но затем вновь остановился, повернулся и посмотрел на свои пожитки взглядом, полным ужаса и боли.

– Не бросай рюкзак.

– Все в порядке, – заверила его Кира, недоумевая, что происходит. Такого она точно не ожидала. – Я не причиню вам вреда. – Она старалась выглядеть как можно безобиднее.

– Мне нужен рюкзак, – взмолился он упавшим от отчаяния голосом. – Мне нельзя ни на секунду оставлять рюкзак, я всегда ношу его с собой, в нем все, что у меня есть.

– Это ваши запасы? – спросила Кира, отступая в сторону и открывая мужчине лучший вид на его сокровища. Он дернулся еще на пару шагов вперед, протягивая руку, будто пытаясь схватить рюкзак за пятьдесят футов от него. – Я здесь не для того, чтобы ограбить вас, – медленно проговорила Кира. – Просто хочу поговорить. Сколько вас еще?

– Это единственный, – взмолился он. – Он нужен мне, я не могу потерять его, это все, что у меня есть…

– Да не «у вас», а «вас»! Сколько вас живет в доме?

– Пожалуйста, дайте мне рюкзак, – снова попросил он, подбираясь ближе. Гигант попал в пятно света, и Кира увидела слезы в его глазах. Голос его охрип от отчаяния:

– Мне нужен, мне нужен, мне нужен мой рюкзак. Пожалуйста, отдайте его мне.

– Там лекарство? Вам нужна помощь?

– Пожалуйста, отдайте, – все бормотал он. – Не бросай рюкзак, никогда не бросай рюкзак!

Кира, подумав мгновение, отступила в сторону, отходя футов на двадцать, за тележку с водой – достаточно, чтобы человек мог подойти к рюкзаку, оставаясь на безопасном от нее расстоянии. Несчастный бросился вперед и упал на свои вещи, обнимая их и плача, пока Кира снова оглядывалась по сторонам, ища засаду: снайперов в окнах или солдат, перекрывающих улицы. Но он, кажется, действительно жил один. «Что здесь творится? Неужели это – тот самый взрывотехник, которого я с таким трудом выследила, который расставлял такие хитроумные ловушки, что даже партиалы не обнаруживали их до самого конца?»

Гигант явно не был настроен говорить о чем-либо, кроме своего обожаемого рюкзака, поэтому Кира решила поддержать тему:

– Что в нем?

Он ответил, не поднимая головы:

– Все!

– Ваша еда? Оружие?

– Никакого оружия, – ответил он твердо, качая головой, – у меня нет оружия. Я мирный человек, вы не имеете права стрелять в меня, я безоружен.

Кира решилась сделать маленький шажок к нему:

– Тогда еда?

– Вы голодны? – на этой теме толстяк, явно оживившись, поднял голову.

Кира, подумав, кивнула:

– Немного. – Она помедлила, затем показала на свой вещмешок. – У меня есть фасоль, если хотите, и банка ананасов, которые я нашла в аптеке-закусочной.

– У меня полно ананасов, – похвастал гигант, медленно вставая на ноги. Потерев руки, он вскинул рюкзак на могучие плечи. – Но я предпочитаю фруктовый коктейль: в нем и ананасики, и персики, и грушки, и вишенки. Пойдем ко мне в дом – я тебе покажу.

– В дом, – отозвалась Кира, вспомнив воронки. Теперь она почти наверняка убедилась, что гигант – не партиал; он скорее выглядел большим ребенком. – А кто еще в доме?

– Никого. Совсем никого. Я мирный человек, вы не имеете права стрелять в меня. Мы поедим фруктовый коктейль у меня дома.

Поколебавшись еще мгновение, Кира кивнула. Если это ловушка, то наистраннейшая из всех, с какими она когда-либо сталкивалась. Она протянула ему руку:

– Я – Кира Уокер.

– А я – Афа Дему. – Он поставил упавшую бутылку в тележку, подобрал насос и потянул ее за собой к своему дому. – Ты – партиал, а я – последний человек на Земле.

Укрытие Афы оказалось старой телестудией, настолько старой, что в ней нашлось оборудование докомпьютерной эры. Кира ходила на вылазки в несколько местных студий на Лонг-Айленде, и там техника была загадочной, но компактной: камеры, кабели и небольшие компьютеры, соединявшие их с единым «информационным облаком». В этом здании все это тоже было – как, наверное, на любом телеканале, подумала она, учитывая помешанность старого мира на интернете, – но здесь обнаружились и другие устройства: широкие панели ручных микшеров; комната, полная загадочных машин для передачи сигналов в эфир, которые затем принимались выносными антеннами, вместо того, чтобы идти напрямую через спутники. Вот почему на здании была такая большая антенна, и вот почему Афа поселился здесь. Она узнала это от него самого: он все говорил и говорил – уже битый час не мог наговориться.

– «Облако» рухнуло, – снова повторил он, – но радио не нужно «облако», – это двухточечная коммуникационная система. Все, что тебе нужно, – это передатчик, антенна и достаточно энергии, чтобы они работали. Я могу выйти на связь с любым человеком на Земле, а они – выйти на связь со мной, и нам не нужны ни интернет, ни «облако». С такой большой антенной я могу выйти на связь со всем миром!

– Здорово, – согласилась Кира, – но с кем вы разговариваете? Кто еще уцелел?

Других выживших, кроме как на Лонг-Айленде, она не знала: хотя всегда надеялась, что они обнаружатся, не осмеливаясь поверить в это.

Афа замотал головой – большой, темнокожей, со всклокоченной черной бородой, слегка припорошенной сединой. Кира догадалась, что он родом из Полинезии, но не настолько разбиралась в ее архипелагах, чтобы сказать, откуда именно.

– Никто. Я – последний человек на Земле.

Афа действительно жил один – в этом он, по крайней мере, не соврал. Ему удалось превратить старую телестудию в хаотичное нагромождение натасканной отовсюду всячины: генераторов, переносных радиоприемников, штабелей еды и взрывчатки, бумаги, громоздившейся стопка на стопку. Тут и там возвышались кипы папок, газетных вырезок, перевязанных шпагатиком, коробки пожелтевших распечаток рядом с коробками мусора, квитанций и нотариально заверенных документов. Толстые папки ломились от фотографий: то глянцевых, то распечатанных на принтере на покоробившейся бумаге, другие фотографии выпирали из коробок, выплескивались из комнат, целые кабинеты заполняли от пола до потолка аудио– и видеокассеты и каталожные ящички, и снова фотографии, фотографии – Кира представить себе не могла такое количество фотографий! Те немногие стены, что не были закрыты каталожными ящиками, книжными полками и высокими стопками коробок, были заклеены картами: штата Нью-Йорк и других, картами США, союза NADI, Китая, Бразилии и всего мира. Карты покрывала густая сеть кнопок, ниток и погнутых металлических флажков. У Киры голова закружилась от одного лишь вида этого хаоса, а повсюду, шурша под ногами и заполняя каждую горизонтальную поверхность, лежали бумаги, бумаги, бумаги, определявшие и ограничивавшие жизнь Афы.

Доставая банку фруктового коктейля, Кира снова попыталась направить разговор в нужное ей русло:

– Что вы здесь делаете?

– Я – последний человек на Земле.

– Но люди есть и на Лонг-Айленде!

– Партиалы, – отмахнулся Афа. – Все они партиалы. Все здесь, все записано, – он обвел комнату широким жестом, словно пирамиды сваленных вповалку бумаг были очевидным доказательством вселенской истины. Кира кивнула; как ни странно, девушку даже радовали нотки безумия отшельника – когда он впервые назвал ее партиалом, она напугалась, всерьез забеспокоилась. Дему первым из людей вслух назвал ее так, и его обвинение, страх, что кто-то, возможно, уже догадался, а может, и поделился догадкой с другими, потрясли Киру до глубины души. Мысль, что Афа просто спятил, считая всех, кроме себя, партиалами, переносилась как-то спокойнее.

Кира попыталась зайти снова, надеясь, что более четкие вопросы позволят вытянуть из него и ответы почетче:

– Вы работали в «ПараДжене».

Он замер, не отрывая от нее глаз, напрягся всем телом, потом молча продолжил есть с подчеркнутым безразличием.

– Ваше имя значилось на двери в офисе «ПараДжена», – не отступала Кира. – И вы оттуда взяли часть оборудования, – она показала рукой на ряды компьютеров и мониторов. – Зачем они вам?

Афа снова не ответил, и Кире оставалось только молча наблюдать за ним. С головой у него явно не все в порядке, это проявлялось в том, как он двигался, как говорил, даже как сидел. Соображал он тоже не так быстро, или просто не так, как другие. Как он тут вообще выжил в одиночку? Он, конечно, был осторожен, но только в некоторых вещах: дом превратил в сверхъестественно укрепленную крепость, расставив повсюду изобретательные ловушки, умело скрывался сам и скрывал оборудование, но, с другой стороны, выходил на улицу без оружия! «Самое правдоподобное объяснение, – рассуждала Кира, – что с ним живет кто-то еще. Судя по всему, что я видела, он не способен постоять за себя и явно не смог бы принести и установить всю эту технику. Он же как ребенок! Может быть, он всего лишь помощник настоящего хозяина этого дома?» Но, сколько Кира ни старалась, ей не удалось ни увидеть, ни услышать кого-либо еще. Кем бы ни был этот «хозяин», прятался он отменно.

«От расспросов про “ПараДжен” Афа только прячется в раковину, надо сменить тактику». Увидев, что он пожирает глазами ее ополовиненную банку фруктов, девушка протянула их ему:

– Хотите доесть остальное?

Он молниеносно схватил лакомство:

– О, тут вишенки!

– Любите вишню?

– Еще бы! я же человек.

Кира чуть не расхохоталась, но сдержала смех. Множество ее знакомых вишню терпеть не могли. Поделившись фруктами, ей удалось снять напряжение, повисшее после вопросов о «ПараДжене», и она попыталась начать новую тему:

– Вы очень отважны: так выходить ночью. Несколько ночей назад на меня напало что-то большое, я едва спаслась.

– Он был медведем, – рассказал Афа с набитым фруктами ртом. – Надо подождать, пока не поймает кого-нибудь.

– А что будет, когда поймает?

– Съест.

Кира тряхнула головой:

– Ну да, но я имела в виду: почему нужно этого ждать?

– Когда поест, он не голодный, – ответил Афа, безучастно глядя в пол. – Подожди, как он начнет есть, и тогда можешь выходить за водой, пока он занят. Тогда он не съест тебя. Но никогда не забывай взять рюкзак, – провозгласил он, потрясая ложкой. – Никогда не оставляй рюкзак.

Кира поразилась простоте этого приема, но ответ Афы породил кучу новых вопросов: как он узнает, что чудовище поело? Что имел в виду, говоря «он был медведем»? Что такого у него в рюкзаке, и кто научил его всем этим премудростям? Она решила задать последний вопрос, показавшийся ей наилучшей возможностью разговорить Афу.

– Кто велел вам никогда не оставлять рюкзак?

– Никто. Я – человек. Никто мне ничего не велит, потому что я последний на свете.

– Конечно, никто вам ничего не велит, – едва сдерживая раздражение, ответила Кира, которую это хождение по кругу уже начинало откровенно выводить из себя, – но у вас же есть друзья? Те, что предупреждали вас, что нельзя забывать рюкзак?

– У меня нет друзей, – Афа замотал головой в странной разболтанной манере, отчего затряслось все его огромное тело. – Никаких друзей. Я последний.

– Но здесь были другие? Раньше с вами были другие люди, в этом безопасном доме?

– Только ты – Его голос изменился, и Киру пронзила мысль, что, возможно, он действительно жил совершенно один и что она, вероятно, первый человек, с которым он говорит, за многие годы. Кто бы ни спас его и ни научил выживанию, кто бы ни оборудовал эту и все другие радиостанции, кто бы ни начинил их взрывчаткой, он, возможно, уже давно мертв, убит партиалами или животными, либо умер от болезни или несчастного случая, оставив этого великовозрастного ребенка одного среди мертвого города. «Вот почему он называет себя последним человеком – он видел смерть остальных».

Тихим, мягким голосом Кира спросила:

– Вы скучаете по ним?

– По другим людям? – Афа пожал плечами, отчего его большая голова закачалась, как на шарнирах. – Без них стало тише. Я люблю тишину.

Кира села, хмурясь. Чем больше он говорил, тем больше все сказанное смущало ее: с каждым вопросом она лишь отдалялась от понимания этого чудака. Самым непонятным была табличка на двери в «ПараДжене» – у Афы Дему был собственный кабинет с именной табличкой, а «ПараДжен» не производил впечатления компании, которая могла выделить отдельное помещение умственно неполноценному человеку лишь для того, чтобы доставить несчастному удовольствие. Он явно работал там, явно делал что-то важное или был кем-то важным.

Что там было у него на двери? Кира попыталась вспомнить, потом кивнула, когда слово всплыло в памяти: «ГГ». «Это такая жестокая шутка? Назвать чудика “it”, “оно”? Тогда понятно, почему он не хочет говорить о “ПараДжене”». Да нет, глупости! Насколько она знала старый мир, там такого не делали, по крайней мере, не на официальной табличке огромной корпорации. Буквы на двери явно означали что-то иное. Она изучающе посмотрела на лицо огромного мужчины, доедавшего «фруктики», пытаясь понять его эмоциональное состояние. Можно ли уже поднимать тему «ПараДжена», или он опять замкнется в себе? Лучше не спрашивать о фирме, просто узнать про те буквы.

– Вы, я вижу, много знаете про… Ай… Ти… – осторожно спросила Кира, надеясь, что вопрос звучал не очень глупо, или, хуже того, оскорбительно. Глаза Афы загорелись, и Кира мысленно издала ликующий клич.

– Я был ай-ти-директором, – подтвердил он. – Делал все: они не могли шагу ступить без меня. – Рот Афы расползся в широкой улыбке, рука горделиво обвела стоящие повсюду компьютеры: – Я знаю все.

– Здорово! – серьезно сказала Кира, с трудом сдерживая лезущую на лицо улыбку. Наконец-то разговор сдвинулся с мертвой точки. Она бросилась вперед:

– Расскажите мне про это: про ай-ти.

– Нужно знать, как все работает, – заговорил он. – Нужно знать, где все находится: что-то в «облаке», что-то на дисках, но еще важно, что это за диски, и они не станут работать без электричества. Вот почему у меня «Зоблы» на крыше.

– Солнечные батареи, – уточнила Кира, Афа кивнул.

– «Зоблы» и «Хуфоны», хотя их гораздо труднее найти, и ломаются они часто. Я превратил генераторы в комнате «С» в аккумуляторы, чтобы накапливать дополнительную энергию от «Хуфонов» – они держат ее долго, но нужно периодически разряжать их и снова заряжать, иначе выйдут из строя. Вот, – он наклонился вперед, энергично жестикулируя, – подобрав нужный ток, можно получить доступ к любому накопителю, какой нужен. Большая часть того, что стоит здесь, – твердотельные накопители, но вон те большие, в углу, – это серверы на жестких дисках. Им нужно гораздо больше электричества, но зато на них и помещается намного больше данных – именно там хранится основная часть.

Он продолжал, с каждой минутой быстрее и с большей живостью, чем все, что делал или говорил до этого. У Киры закружилась голова от внезапно обрушившегося на нее каскада сведений, в которых она понимала даже не все слова и от силы половину сути, – он, очевидно, рассказывал об оцифровке информации, различных способах записи и хранения данных, но говорил так быстро, а Кира так мало смыслила в этом вопросе, что большая часть просто пролетала мимо ее ушей.

Что произвело на нее наибольшее впечатление, так это глубокое, потрясающее владение темой. Она поспешила заключить, что он недалек, инфантилен и годится разве что воду носить по чьему-то указанию, но теперь поняла, что первое впечатление оказалось более чем обманчивым. Афа был не без странностей, конечно, и она не сомневалась, что он не вполне здоров, но, по крайней мере, в родной области разбирался непревзойденно.

– Подождите! – воскликнула она, подняв руки. – Подождите, не так быстро. Начнем с начала. Что такое ай-ти?

– Информационные технологии, – ответил Афа. – я был ай-ти-директором. Следил, чтобы работали компьютеры, устанавливал серверы, поддерживал безопасность «облака» и видел все, что творилось в сети. – Он наклонился вперед и пристально посмотрел ей в глаза, ковыряя пол массивным пальцем. – Я видел все. Я видел, как все это случилось. – Он снова распрямился и раскинул руки, словно охватывая всю комнату или даже весь дом. – У меня все тут, почти все, и я собираюсь показать это всем, и все узнают истинную историю, узнают в точности, как это произошло.

– Что произошло?

– Конец света, – просто ответил Афа. Он сглотнул, его лицо покраснело от натуги, когда он попытался говорить, не делая перерыва на вдох: – Партиалы, Война, восстание, вирус – все!

Кира кивнула, ее пальцы дрожали от возбуждения:

– А кому вы собираетесь рассказать?

Светящееся гордостью лицо Афы погасло, руки бессильно упали вдоль тела.

– Никому. Я – последний человек, оставшийся в живых.

– Нет, не последний! – твердо заявила Кира. – На Лонг-Айленде живет большая коммуна – там почти тридцать шесть тысяч выживших, а кто знает, сколько еще на других материках. Должно быть еще больше. И потом – а как же я?

– Ты – партиал.

Это обвинение снова заставило ее почувствовать себя неловко, особенно учитывая то, что она не могла с чистой совестью отрицать его. Девушка попробовала направить Афу на ложный след:

– С чего вы взяли, что я партиал?

– Люди на Манхэттен не ходят.

– Но вы же здесь.

– Я был здесь и раньше, это другой случай.

Кира сжала зубы от досады: снова это доказательство по кругу.

– Почему же вы тогда пустили меня к себе? – спросила она. – Если партиалы такие плохие, почему вы доверяете мне?

– Партиалы не плохие.

– Но… – Кира нахмурилась, раздраженная этими простыми сухими ответами, ни на что не отвечавшими. – Вы прячетесь, маниакально скрываетесь, взрываете свои радиостанции, стоит только кому-то подойти к ним. Рядом с вами большие сообщества на востоке и на севере, но вы не хотите стать членом ни одного из них. Если партиалы не плохие, к чему жить отдельно ото всех?

Внезапно Кира осознала, что тот же вопрос можно задать и ей. Она жила в одиночку уже несколько месяцев, избегая и партиалов, и людей.

«Не избегая их, – подумала она. – Спасая. Спасая и тех, и других». Но мысль все равно саднила.

Афа выскреб последние кусочки фруктов из банки:

– Я здесь, потому что люблю тишину.

– Вы любите тишину! – засмеялась Кира, больше от беспомощности, чем от веселья, и встала с пола, потягиваясь и массируя лицо. – Не пойму я вас, Афа: вы собираете сведения, которыми хотите и не хотите поделиться с остальными; вы живете в огромной радиобашне и при этом не желаете разговаривать с людьми. Кстати, зачем вам радио? Для сбора данных? Вы просто хотите все узнать?

– Да.

– А вам не приходило в голову, что кому-то, возможно, ваши сведения окажутся чрезвычайно полезными?

Афа встал и вздохнул:

– Я пойду спать.

– Подождите! – взмолилась Кира, пристыженная его очевидным расстройством. Она спорила с блестящим специалистом, чуть не крича на него, но теперь перед ней снова был большой ребенок, нескладный и наивный. – Извините, Афа! Простите, я просто разнервничалась. – Девушка потянулась к его руке, но в последнее мгновение заколебалась, встретившись с ним взглядом. Они еще ни разу не касались друг друга – Афа застенчиво выдерживал дистанцию, – и ее вдруг пронзило осознание, что она не прикасалась ни к кому – ни к единой живой душе – уже много недель. Афа, если она правильно понимала, не дотрагивался ни до кого многие годы. Тонкая рука девушки зависла над могучей дланью гиганта, и Кира увидела в его глазах ту же смесь страха и желания, которую испытывала сама. Она решилась, накрыла его костяшки ладонью, а он вздрогнул, но не убрал руки. Кира чувствовала его выпирающие суставы, мягкую плоть, сухую пергаментную кожу, теплое дрожание пульса, ощутила слезинку в углу глаза и моргнула, смахивая ее.

Афа заплакал, еще больше напоминая потерявшегося ребенка, и Кира привлекла его к себе. Он обнял ее, рыдая как маленький, чуть не раздавив своими могучими неуклюжими руками, и девушка, перестав сдерживать слезы, мягко хлопала его по спине, бормоча что-то утешительное, растворяясь в беспримесном блаженстве прикосновения к другому человеку: настоящему, теплому, живому.