13. А-а-а!
5 сентября, пятница
120 фунтов; кол-во секунд без секса – больше не волнует; кол-во минут, прожитых после смертельного предупреждения, – 34 800 (оч. хор.).
18.00. Квартира Шеззер. У окна. Это не может быть Марк Дарси. Просто нелепо, не может быть. Наверняка это как-то связано с Джедом. То есть, возможно, у него тут целая сеть клиентов, которые сходят с ума по наркотикам, а я лишила их жизненно важного продукта. Или Даниел? Но он, конечно, на такое не способен. А может, просто какой-то псих? Но этот псих знает моё имя и адрес. Кто-то хочет меня убить. Кто-то не поленился, достал настоящую пулю и выгравировал на ней моё имя.
Надо сохранять спокойствие. Спокойно, спокойно… Да, надо «мысли в русло повернуть», встречать «спокойно радость и беду». Интересно, в «Кукай» продаются пуленепробиваемые жилеты? Скорее бы Шез вернулась, совсем я выбита из колеи. Квартира у Шез маленькая, в ней всегда бардак, а сейчас их там двое, – пол и всё вокруг завалено лифчиками, леопардовыми полуботинками, пакетами с вещами от Гуччи, сумочками из искусственной кожи, маленькими кардиганами «вояж» и причудливыми босоножками на ремешках… Собьёшься тут с толку. Найти бы любое место, где можно поспать…
Марка увели; детектив Керби повторил, что мне нельзя оставаться в своей квартире. Он отвёз меня домой, чтобы я собрала вещи. Но проблема в том, что мне некуда переехать. Мама с папой всё ещё в реабилитационном центре. Лучше всего пожить у Тома, но я нигде не могла найти его номер в Сан-Франциско. Пыталась дозвониться на работу Джуд и Шез – обе ушли на ланч.
Это и впрямь ужасно. Пока я оставляла сообщения на автоответчики, полицейские собирали по всему дому отпечатки пальцев и искали улики.
– Что это за дыра в стене, мисс? – спросил один из них, когда они бродили кругом и стирали пыль с вещей.
– А-а… это, эмм, осталось вот, – невразумительно объяснила я.
И тут зазвонил телефон – Шез: можно пожить у неё; растолковала, где спрятан запасной ключ; хоть посплю немного.
23.45. Хорошо бы не вскакивать то и дело ночью, хотя оч. успокаивает, что Джуд и Шез спят со мной в одной комнате, причём как младенцы. Было оч. здорово, когда они пришли домой с работы. Все ели пиццу, и я необычно рано заснула. От Марка или о нём – ни слова. По крайней мере у меня есть кнопка тревоги – вот здорово: в маленьком чемоданчике, действует на расстоянии. Нажмёшь – и стройный молодой полицейский в форме мчится меня спасать! Ммм, какая приятная мысль… оч. хочется спать…
* * *
6 сентября, суббота
121 фунтов; сигарет – 10; порций алкоголя – 3; калорий – 4255 (пока мне везёт и я жива, должна получать удовольствие); минут без секса – 1 600 512 400 (значит, надо с этим что-то делать).
18.00. Мы с Джуд и Шез весь день смотрели похороны принцессы Дианы. У всех такое ощущение, будто хоронят кого-то знакомого, только в каком-то более великом измерении; потом мы чувствовали себя выжатыми как лимон, но в то же время испытали определенное облегчение. Так приятно, что всё прошло правильно, хорошо – красиво и хорошо, как будто правительство действительно наконец что-то поняло и в нашей стране снова всё наладится.
Всё походило на шекспировскую трагедию или древнюю легенду, особенно на фоне спарринга между двумя великими, благородными домами – Спенсеров и Виндзоров. Мне глубоко стыдно, что я работаю в глупой дневной телепрограмме, где мы часто целые дни посвящали причёске Дианы. Надо менять свою жизнь. Если даже правительство может измениться – могу и я.
Сейчас мне немного одиноко. Джуд и Шез пошли погулять, заявив, что у них клаустрофобия. Мы пытались позвонить в полицию – мне ведь не разрешено выходить без сопровождения полицейского, – и в конце концов, через сорок пять минут, нам ответил женский голос с центральной станции: все номера заняты. Я заверила Джуд и Шез, что не возражаю, если они пойдут гулять без меня, – если принесут пиццу. Ах, телефон.
– О, привет, дорогая, это мамочка! «Мамочка»! Можно подумать, что я ещё какаю ей в ладошку.
– Где ты, мама?
– О, я проявилась, дорогая.
На секунду мне показалось – хочет мне сказать, что она лесбиянка и собирается жить с дядей Джеффри в удобном гомосексуальном браке без секса.
– Мы вернулись домой. Дела уладились, и с папой тоже. Ну не знаю! Всё это время пил в сарае, а я-то думала – томатный сок. Между прочим, Гордон Гомерсол страдал точно тем же, ну, ты понимаешь, и Джой ничего не знала. Теперь говорят, это болезнь. Что ты думаешь о похоронах?
– Очень мило, – ответила я. – Так что всё-таки происходит?
– Ну, дорогая… – начала мама. Затем послышались звуки борьбы и к телефону подошёл папа.
– Всё в порядке, милая. Мне просто приходится воздерживаться от выпивки. А они с первого же дня пытались избавиться от Пэм.
– Почему? – спросила я.
Перед глазами возникло страшное видение: мама совращает вереницу восемнадцатилетних наркоманов.
Папа усмехнулся.
– Сказали, слишком нормальна. Даю её тебе.
– Честное слово, дорогая! Это всё та самая идиотская абсолютная чепуха, с помощью которой выуживают деньги у всяких знаменитостей и объясняют им то, что уже и так всем известно!
– Что именно?
– Ой, подожди – переверну цыплёнка!
Отведя трубку от уха, старалась не думать о том, что это за странное блюдо – с перевернутым цыплёнком.
– Уф! Так о чём мы?
– Что тебе говорили?
– Ну, утром нас всех сажали в кружок и заставляли повторять всякие глупости.
– Например?
– О, фрр… ну, знаешь: меня зовут Пэм, я то-то и сё-то…
Я задумалась: что это может быть? Безумство, самоуверенность, кошмар? Помешательство на подливке без комков? Мучительство дочерей?
– Чего они только не говорили! «Сегодня я уверен в себе, я не беспокоюсь из-за того, что обо мне подумают другие…». И далее в таком роде. Нет, честное слово, дорогая, если человек не уверен в себе, он в жизни ничего не добьётся, правда? – Мама разразилась хохотом. – Фрр… не уверен в себе! Ну не знаю… Стоит ли так беспокоиться из-за того, что кто-то там о них подумает!
Встревоженная, я огляделась по сторонам.
– Так какая у тебя была аффирмация?
– О, мне не дали ничего сказать. Ну, то есть дали, дорогая…
– А что ты должна была говорить? Тут я услышала папин смех, – кажется, он в хорошей форме.
– Скажи ей, Пэм.
– Уфф! Ну, например: «Не позволю, чтобы излишняя самоуверенность ослепила меня и отдалила от реальности» – или: «Сегодня я признаю свои ошибки, равно как и свои достижения». О, в общем, вполне нелепо, дорогая. Ладно, мне надо бежать – звонок. Увидимся в понедельник.
– Что? – не поняла я.
– Не говори «что», дорогая, говори «извини». Записала тебя на подбор цветов в «Дебенхемс» – я тебе говорила! В четыре.
– Но мама… – попыталась возразить я. – Нет, не говорила. .. Когда – в январе?
– Мне надо идти, дорогая, – Эндерби пришли.
* * *
7 сентября, воскресенье
122 фунта; кв. футов пола, не заваленных лифчиками, туфлями, пищей, бутылками или помадой – 0.
10.00. Ура! Наступил новый день, а я всё ещё жива. Ночь была отвратительна. После разговора с мамой так устала, что, проверив, заперты ли все двери забралась под груду трусов, лифчиков и леопардовых покрывал Шеззер и заснула. Не слышала, как они пришли, а потом проснулась посреди ночи – спят. Здесь и в самом деле начинает вонять. И потом, что делать, если просыпаешься ночью, – остаётся таращиться в потолок, лишь бы ни обо что не споткнуться и не разбудить.
Ох, телефон. Лучше возьму трубку, пока они не проснулись.
– Ну, поняли, что я не любовник-убийца в отставке.
Ура, Марк Дарси!
– Как ты? – спросил Марк.
Весьма вежливо, учитывая – ведь по моей милости семь часов проторчал в полицейском участке.
– Позвонил бы раньше, но мне не говорили, где ты, пока всё не проверили.
Стараясь держаться бодро, в результате шёпотом призналась, что у Шеззер несколько тесновато.
– Что ж, предложение пожить у меня всё ещё в силе, – тотчас отозвался Марк. – В доме сколько угодно спален.
Не подчеркивал бы так настойчиво, что не хочет спать со мной. Кажется, разворачивается пашмина-сценарий, а от Шеззер и Саймона знаю: раз уж завязался – не выберешься, так как при малейшем намёке на секс начинается паника по поводу «испорченной дружбы».
Тут Джуд зевнула и повернулась на другой бок, задев ногой кучу обувных коробок; они рухнули вниз, и по полу раскатились бусы, сережки, косметика, а в мою сумку свалилась чашка кофе.
– Спасибо, – шепнула я в трубку. – С удовольствием поживу у тебя.
23.45. Дом Марка Дарси. О боже, всё оборачивается не очень хорошо. Лежу одна, в странной белой комнате – здесь ничего нет, кроме белой кровати, белых штор и пугающего белого кресла – в два раза выше обычного. Здесь страшновато: огромный пустой дворец, в доме даже нет еды. Похоже, ничего не могу найти или сделать без колоссального умственного напряжения: все выключатели, ручки унитазов и т.д. замаскированы под что-то другое. А ещё здесь пронизывающий холод – как в холодильнике.
Странный, сумрачный день. То засыпаю, то просыпаюсь. Вроде ощущаю себя нормально, а потом проваливаюсь в сон – прямо как самолёт, когда выныривает на высоте пятидесяти футов будто ниоткуда. То ли всё ещё реакция организма на перелёт через много часовых поясов, то ли просто попытка убежать от действительности. Марк пошёл на работу, хотя сегодня воскресенье, – пропустил всю пятницу. Около четырёх приехали Шез и Джуд, привезли кассету с «Гордостью и предубеждением», но после позорной истории с Колином Фёртом я не в состоянии смотреть сцену на озере; просто поболтали и почитали журналы. Потом Джуд и Шез принялись с хихиканьем осматривать дом. Я заснула, а когда проснулась, они уже ушли.
Марк вернулся домой около девяти, но никакой близости не возникло. Я сильно надеялась на романтическое воссоединение, но при этом старалась не произвести впечатления, что хочу спать с ним или, не дай бог, воображаю, будто моё пребывание в его доме не просто полицейско-юридическая необходимость; в результате мы оба вели себя холодно и формально – доктор и пациент, обитатели дома в «Синем Питере» или нечто в этом роде.
Вот бы он сейчас вошёл! Невыносимо так – быть рядом, желать к нему прикоснуться… Может, мне надо что-то сказать?.. Но слишком страшно открывать душу: расскажу ему о своих чувствах, а он не хочет восстанавливать наши отношения; ужасно оскорбительно, учитывая, что мы живём под одной крышей. Да ещё глубокой ночью.
Боже, а вдруг это всё-таки сделал Марк?! Войдёт сейчас в комнату и, например, пристрелит меня, – вся девственно-белая комната в девичьей крови; впрочем, я и не девушка, а просто проклятая целибатка.
Не должна я так думать. Конечно, это не он. На худой конец у меня есть кнопка тревоги. Как ужасно – не могу заснуть, а Марк там, внизу, – возможно, уже раздетый… ммм… Пойти вниз и… ну, изнасиловать его. У меня не было секса уже… оч. сложное число.А что если он поднимется?.. Слышу на лестнице шаги, дверь тихо открывается, он входит, садится на кровать – обнажённый! – и… О боже, мне трудно, я расстроена…
Быть бы как мама – уверенной в себе, не беспокоиться, кто и что про тебя подумает. А тут ещё знаешь – кто-то размышляет над тем, как тебя убить.
* * *
8 сентября, понедельник
123 фунта; кол-во убийц, пойманных полицией, – 0 (не оч. хор.); кол-во секунд без секса – 15 033 600 (страшный кризис).
13.30. Кухня Марка Дарси. Только что без всякой причины съела огромный кусок сыра. Проверю калории. Вот чёрт – 100 калорий на унцию. В упаковке восемь унций, а я и раньше съела кусок (около двух унций) и ещё кусочек остался, так что 500 калорий за 30 секунд. Невероятно! Пойти сунуть два пальца в рот (в знак уважения к принцессе Диане)? Га-а-а, и зачем только в голове появляются такие неаппетитные мысли? Ну ладно, придётся уничтожить что осталось – подвести черту под этим постыдным эпизодом.
Видимо, правду говорят доктора: диета не работает, потому что организм страдает от голода и, едва попадается на глаза еда, поглощаешь её как бегемот. Каждое утро теперь просыпаюсь и обнаруживаю жир в самых неожиданных местах – вот уж где не надо. Вовсе не удивлюсь, если кусок жира в форме пиццы вырастет между плечом и ухом или будет выпирать сбоку от коленки, тихо покачиваясь на ветру, как ухо у слона.
С Марком всё ещё чувствую себя неловко и нерешительно. Сегодня утром, когда спустилась вниз, он уже ушёл на работу (неудивительно – ведь уже время обеда); оставил записку – просит «чувствовать себя как дома» и приглашать всех, кого хочется. А кого? Все на работе. Здесь так тихо… Мне страшно.
13.45. Так, всё прекрасно, просто прекрасно. В сущности: нет работы, нет денег, нет бойфренда; есть квартира с дырой, куда пойти не могу; живу с любимым мужчиной в странных, платонических отношениях, вроде как экономка; здесь гигантский холодильник, и кто-то хочет меня убить. Но уверена – это всё временно.
14.00. Очень хочу к мамочке.
14.15. Позвонила в полицию и попросила отвезти меня в «Дебенхемс».
Позже. Мама была – фантастика, ну вроде того. Наконец-то. Приехала с опозданием на десять минут, с головы до ног в светло-вишнёвом, завивка, укладка и не меньше пятнадцати пакетов от «Джона Льюиса».
– Никогда не угадаешь, что случилось, дорогая! – говорила она, усаживаясь и распугивая посетителей обилием пакетов.
– Что? – дрожащим голосом спросила я, обхватив чашку с кофе обеими руками.
– Джеффри сказал Юне, что он один из этих гомо; но на самом-то деле нет, дорогая, он би, иначе у них никогда не появились бы Гай и Элисон. В общем, Юна ни капельки не беспокоится, он теперь с этим покончил. Джиллиан Робертсон из Саффрон Уолдхерст годами была замужем за таким, и у них был очень хороший брак. Заметь, им всё-таки пришлось развестись, потому что он таскался вокруг этих грузовиков с гамбургерами на придорожных стоянках. А жена Нормана Миддлтона умерла, – ты его знаешь, председатель правления в школе для мальчиков. Так вот, в конце концов Джиллиан… Э-э, Бриджит, Бриджит, в чём дело?!
Мама поняла-таки, что я здорово расстроена, и неожиданно подобрела: вытащила меня из кафетерия, оставив пакеты официанту; извлекла из сумочки упаковку платочков, провела меня на заднюю лестницу, усадила и заставила всё рассказать.
Первый раз в своей жизни мама по-настоящему слушала. Когда я умолкла, по-матерински обняла меня и прижала к себе, обдав облаком странно успокаивающего запаха «Живанши III».
– Какая ты смелая, дорогая! – прошептала она. – Я тобой горжусь.
Мне было так хорошо, приятно… Через какое-то время мама встала и встряхнула руками.
– А теперь пойдём. Надо подумать, что делать дальше. Побеседую-ка я с этим парнем, детективом, задам ему взбучку. Это ни на что не похоже – с пятницы и до сих пор тот безобразник на свободе! Имели ведь массу времени, чтобы его поймать! Чем они занимались – плевали в потолок? О, не волнуйся, я знаю, как надо обращаться с полицией. Хочешь – поживи у нас. Но я считаю, тебе надо остаться у Марка.
– Мам, я безнадёжна в смысле мужчин.
– Чепуха, дорогая! Честное слово, неудивительно, что у вас, девушек, нет бойфрендов! Строите из себя этаких звёздочек высшего класса, которым никто не нужен, если он не Джеймс Бонд. А потом сидите дома и бубните, что у вас не выходит с мужчинами. О, посмотри, сколько времени! Пошли, мы опаздываем на подбор цветов!
Через десять минут я сидела в белой комнате (прямо как у Марка Дарси), в белом халате и с белым полотенцем на голове, вокруг свёртки разноцветных тканей, мама и ещё кто-то, по имени Мэри.
– Ну, не знаю! – восклицала мама. – Бродишь одна, беспокоишься из-за всех этих теорий… попробуй ярко-вишнёвый, Мэри.
– Не во мне дело, тут социальная тенденция, – с важным видом возразила я. – Женщины остаются одинокими, потому что могут себя обеспечить и хотят делать карьеру. А потом, когда становятся старше, мужчины ведь как: мы невосполнимо отстали от жизни, перезрели, подавай им помоложе.
– Честное слово, дорогая, – «перезрели»! Что же, они считают вас чем-то вроде упаковок с протухшим творогом?! Глупости, дорогая, киношный идиотизм!
– Ну, не скажи…
– Фрр, «перезрели»!.. Пусть воображают, что им нужна какая-нибудь молоденькая пышка, – да ничего подобного! Хороший друг им нужен. Как насчёт Роджера или как там его… ну, который ушёл от Одри к секретарше? Конечно же, та оказалась глупышкой. Через полгода он умолял Одри вернуться, но она отказалась!
– Но, мам…
– Саманта её звали. Глупа как пробка. А Джин Доусон, которая была замужем за Биллом, – знаешь Доусонов, он мясник: когда Билл умер, она вышла замуж за мальчика в два раза моложе её, и как он ей предан. А ведь Билл не оставил особого наследства, на мясе много денег не сделаешь.
– Но если ты феминистка, тебе не нужен…
– Вот что самое глупое в феминизме, дорогая. У кого есть хоть чуточку мозгов, понимает, что мы высшая раса, и только негры в джунглях…
– Мама!
– …Считают, что, когда вышли на пенсию, могут сидеть развалясь и не делать ничего по дому. Так, посмотри вот это, Мэри.
– Мне больше нравится коралловый, – обиженно откликнулась Мэри.
– Да, точно, – проговорила я сквозь аквамариновую завесу. – Ты жертвуешь работой, а потом тебе приходится мотаться по магазинам, – что поделаешь, они-то не желают!
– Ну не знаю! У вас у всех какая-то глупая идея – заполучить в дом Индиану Джонса, который будет загружать посуду в мойку. Их надо приучать! Когда я только вышла замуж, папа каждый вечер ходил в «Бридж-клаб» – каждый вечер! Да ещё курил!
«Бедный папа», – думала я, пока Мэри прикидывала в зеркале, к лицу ли мне бледно-розовое, а мама совала ей в руки нечто пурпурное.
– Мужчины не желают, чтобы их поучали! – заявила я. – Им надо, чтобы женщина была недоступна, и чтобы они могли её преследовать, и чтобы…
Мама глубоко вздохнула.
– Какой смысл, что мы с папой неделями водили тебя в воскресную школу, если ты сама не знаешь, что тебе во благо. Просто реши, что, по-твоему, для тебя правильно, возвращайся к Марку и…
– Не получится, Пэм. Она Зима.
– Она Весна, или я – ведро с грушами, говорю тебе! Так вот, возвращайся в дом Марка…
– Но это ужасно. Мы ведём себя друг с другом вежливо, формально, и я что-то вроде половой тряпки…
– Что ж, как раз сейчас мы это улаживаем, дорогая, – выбираем тебе цвета. Но вообще-то, совершенно неважно, вроде ты там чего-то, да, Мэри? Просто надо быть настоящей.
– Вот это правильно! – просияла Мэри – она была размером с огромный куст.
– «Настоящей»? – удивилась я.
– О, знаешь, дорогая, – как Вельветовый Кролик! Помнишь – твоя любимая книга, Юна тебе читала, когда у нас с папой была проблема с браком. Ну вот, посмотри!
– Знаешь, а ведь ты права, Пэм! – Мэри отступила в сторону с изумлённым видом. – Она Весна.
– Ну я же говорила!
– Говорила, Пэм, а я настаивала на Зиме. Тем более ты права!
* * *
9 сентября, вторник
2.00. В постели, одна, всё ещё в доме Марка Дарси. Мне кажется, теперь вся жизнь моя пройдёт в абсолютно белых комнатах. По дороге из «Дебенхемс» я потерялась. Получилось глупо; я сказала полицейскому, что меня с детства учили: если потеряешься, спроси у полицейского. Но он почему-то не оценил юмор. Когда наконец я вернулась, снова провалилась в сонный обморок; проснулась в полночь и обнаружила, что в доме темно, а дверь в спальню Марка Дарси закрыта.
Пойти вниз, приготовить чай и посмотреть на кухне телевизор? А если Марка нет, он с кем-то гуляет и приведёт её домой, а тут я – пью чай, как сумасшедшая тётка мистера Рочестера?
Всё вспоминаю мамины слова – надо быть настоящей – и книжку про Вельветового Кролика (хотя, по правде сказать, именно в этом доме у меня уже достаточно проблем с кроликами). Мама утверждает, что это была моя любимая книжка (сама я не помню): о том, что у маленьких детей есть одна игрушка, которую они любят больше всех других; пусть мех стирается и обвисает, ручки-ножки отрываются, – всё равно она самая красивая в мире и немыслимо с ней расстаться.
– Вот так же и когда люди истинно любят друг друга, – шептала мне мама в лифте в «Дебенхемс», будто раскрывая ужасающий, постыдный секрет. – Но дело всё в том, дорогая, что этого не происходит, если игрушка с острыми углами – урони, и разобьётся – или сделана из этой глупой, недолговечной синтетики. Надо быть смелой и не скрывать от другого, кто ты есть и что ты чувствуешь.
Лифт остановился возле отдела с принадлежностями для ванн.
– Уфф! Ну что ж, это было забавно, правда?! – прощебетала мама, резко сменив тон: в лифт втиснулись три дамы, в ярких блузках, с девяносто двумя пакетами, и встали вокруг нас. – Видишь, я знала, что ты Весна.
Ей хорошо говорить. А расскажи я мужчине, что на самом деле чувствую, – убежит за милю. Просто для примера – вот что я чувствую в данный конкретный момент:
1 ) Одиночество, усталость, страх, печаль, смущение и крайнюю сексуальную непригодность.
2) Ощущение собственного безобразия – волосы торчат разнообразными рожками и фигурками, а лицо опухло от усталости.
3) Растерянность и грусть, так как не имею понятия, нравлюсь ли я всё ещё Марку или нет, и боюсь спросить.
4) Огромную любовь к Марку.
5) Усталость от сна в одиночестве и попыток решать все проблемы самостоятельно.
6) Тревогу от ужасающей мысли, что у меня не было секса вот уже пятнадцать миллионов сто двадцать тысяч секунд.
Итак, если суммировать, что я есть на самом деле, получится одинокое, безобразное, грустное существо, мечтающее о сексе. Ммм, – привлекательно, интригующе. Ох, чёрт возьми, не знаю, что делать. Выпить, что ли, стакан вина. Пожалуй, спущусь вниз. Ну не вина, так чаю. Разве что есть открытая бутылка – просто это поможет мне заснуть.
8.00. Поковыляла по лестнице на кухню. Свет включить не удалось – попробуй найди эти выключатели особого дизайна. Проходила мимо двери Марка со слабой надеждой – вот он проснётся; не проснулся. Снова стала спускаться на ощупь – и вдруг застыла на месте: передо мной выросла громадная человеческая тень, она приближалась ко мне. Поняла, что это мужчина – огромный мужчина, – и завизжала. Тут же сообразила – это Марк, неодетый, и тоже кричит, причём гораздо громче меня, в полном, безграничном ужасе… Так кричат в полусне, когда чудится – вы наткнулись на что-то самое кошмарное в своей жизни.
Прекрасно, так вот что получается, когда он видит меня с всклокоченными волосами, без макияжа…
– Это я, – сообщила я, – Бриджит.
На секунду мне показалось – сейчас Марк закричит ещё громче, но он опустился на ступеньку, не в состоянии унять дрожь.
– Ох!.. – Он пытался глубоко вздохнуть. – Ох, ох…
Марк сидел на лестнице с таким беззащитным, потерянным видом, что я не удержалась, села радом, обняла его и притянула к себе.
– О боже! – прошептал он, зарываясь лицом в мою пижаму. – Какой же я идиот…
Мне вдруг стало смешно, то есть ведь это действительно смешно – испугаться до смерти собственной бывшей подруги.
Марк тоже смеялся.
– Господи, не очень-то по-мужски пугаться по ночам. Подумал – это убийца.
Погладила его по голове, поцеловала в маленькую лысинку, где стёрлась шёрстка. А потом рассказала ему всё, что чувствовала, – что на самом деле чувствовала. И произошло чудо: когда я закончила, он признался, что чувствует абсолютно то же самое.
Взявшись за руки, как дети, мы спустились в кухню и с огромными трудностями разыскали за неприступными стальными стенками сок и молоко.
– Понимаешь, как получилось, – объяснял Марк, пока мы жались у духовки, грея руки о чашки, – когда ты не ответила на мою записку, я и подумал, – значит, вот так, и не хотел, чтобы ты решила, будто я как-то навязываюсь. Я…
– Постой, постой! – перебила я. – Какую записку?
– Которую я передал тебе на поэтических чтениях, перед тем как уйти.
– Но это просто стихотворение Киплинга.
Невероятно! Оказывается, когда Марк опрокинул голубого дельфина, он писал не завещание, а записку для меня.
– Мама мне сказала, единственный выход – честно признаться в своих чувствах, – объяснил Марк.
Старейшины племени, ура! В записке говорилось, что он всё ещё меня любит, с Ребеккой не встречается и, если я чувствую то же самое, он ждёт моего звонка вечером; в противном случае он больше не будет меня беспокоить и останется моим другом.
– Так почему тогда ты ушёл от меня к ней? – спросила я.
– Я не уходил! Это ты от меня ушла! А я, чёрт возьми, даже не представлял себе, что, оказывается, встречаюсь с Ребеккой, пока не приехал на загородную вечеринку и не попал с ней в одну комнату.
– Но… ты когда-нибудь спал с ней?
Я испытала неимоверное облегчение – так Марк не настолько бессердечен, чтобы надеть мой подарок, трусы «Ньюкасл юнайтед», перед запланированным заранее сексом с Ребеккой.
– Ну, – он опустил глаза и усмехнулся, – в ту ночь.
– Что-о?! – взорвалась я.
– Ведь все мы люди. Я был гостем. Это… вопрос вежливости.
Сделала попытку побить его по голове.
– Как говорит Шеззер, эти желания обуревают мужчин постоянно. – Он увёртывался от ударов. – Она всё время приглашала меня – то на обеды, то на детские праздники с зоопарками, то куда-нибудь в отпуск…
– Ну да, а тебе она совсем не нравилась!
– Ну, она очень привлекательная девушка, странно, если бы… – Марк уже не смеялся; он взял меня за руки и привлёк к себе. – Каждый раз, – отчётливо прошептал он, – каждый раз я надеялся, что ты там будешь. И в ту ночь в Глостершире знал – ты всего в пятидесяти футах.
– В двухстах ярдах, в пристройке для слуг.
– В точности где тебе место – там я и намерен держать тебя до конца твоих дней.
По счастью, Марк всё ещё крепко меня обнимал и я больше не могла его побить. Потом сказал, что дом без меня слишком большой, и холодный, и пустой. Ему и правда гораздо больше нравилось у меня – так уютно. И он любит меня, – точно не знает почему, но без меня ему ничто не доставляет радости. А потом… боже, каменный пол такой холодный…
Когда мы поднялись в спальню Марка, я заметила рядом с его кроватью маленькую стопку книг.
– Что это? – Я не поверила своим глазам. – «Как любить и терять, но сохранять самооценку»… «Как вернуть любимую женщину»… «Чего хотят женщины»… «Свидание Марса и Венеры»…
– Ох… – пролепетал Марк.
– Ах ты сволочь! – рассердилась я. – А я-то выбросила все свои!
Снова завязался кулачный бой, потом одно за другим – и мы занимались любовью всю ночь!
8.30. Ммм… обожаю смотреть, как он спит.
8.45. Но хорошо бы, сейчас уже проснулся.
9.00. Не то чтобы разбужу его, но, может, сам проснётся – от моих мысленных вибраций.
10.00. Марк вдруг вскочил и посмотрел на меня. Мне показалось – сейчас он меня выгонит или снова начнёт кричать. Но он сонно улыбнулся, снова упал на подушку и с силой притянул меня к себе.
– Я виновата, – раскаялась через некоторое время.
– Не сомневаюсь, маленькая проказница, – глухо пробормотал Марк. – А в чём?
– Будила тебя взглядом.
– Знаешь что? – прошептал он. – Как раз чего-то в этом роде мне не хватало.
Мы оставались в постели ещё долго, и это было прекрасно – у Марка нет неотложных дел, а у меня вообще до конца жизни теперь никаких дел. Правда, в самый решающий момент зазвонил телефон.
– Не обращай внимания! – выдохнул Марк, обнимая меня.
Включился автоответчик:
– Бриджит, это Ричард Финч. Мы готовим материал по новому целибату. Пытались найти привлекательную молодую женщину, у которой шесть месяцев не было секса. Никого не нашли. Так я подумал: остановимся на немолодой женщине, которую никто не хочет, – попробуем тебя. Бриджит, возьми трубку. Я знаю, ты там, твоя чокнутая Шеззер мне сказала. Бриджит! Бриджи-и-и-и-и-ит! Бриджир-р-р-р-р-р-рт!
Марк приостановился, поднял бровь, как Роджер Мур, взял трубку, промурлыкал:
– Она уже идёт, сэр, – и опустил её в стакан с водой.
* * *
12 сентября, пятница
Минут, прошедших с тех пор, как я в последний раз занималась сексом, – 0 (ура!).
День моей мечты, кульминацией которого был поход в «Теско Метро» вместе с Марком. Невозможно было остановить его, когда он загружал тележку продуктами: малина, упаковки пралине и мороженого и курица, на ярлыке которой значилось: «Особо жирные бёдра».
Когда мы подошли к кассе, оказалось, что еды мы набрали на 98 фунтов.
– Потрясающе! – удивился Марк, вытаскивая кредитную карточку и недоверчиво глядя по сторонам.
– Да уж, – жалобно отозвалась я. – Хочешь я заплачу часть?
– Боже, нет. Это удивительно. А надолго этого хватит?
Я с сомнением взглянула на него.
– Примерно на неделю?
– Но это потрясающе, невероятно!
– Что?
– Стоит меньше сотни. Меньше, чем один обед в ;«Ле Пон де ля Тур»!
Мы с Марком готовили курицу вместе, и этот процесс его полностью захватил. В перерывах между резкой курицы он широко шагал по кухне.
– Нет, какая прекрасная была неделя. Люди, наверно, все время это делают! Идут на работу, а потом возвращаются домой, и там есть другой человек, а потом они болтают, смотрят телевизор и готовят еду. Это потрясающе!
– Да, – согласилась я, оглядываясь и гадая, не сошёл ли он с ума.
– Надо же, ни разу не кидался к автоответчику, чтобы выяснить, помнит ли кто-нибудь, что я существую в мире! – продолжал Марк. Мне не надо идти, и сидеть в каком-нибудь ресторане с книгой, и думать, что в конце концов я умру, и…
– …Через три недели тебя найдут наполовину съеденным овчаркой, – закончила я.
– Точно, точно! – Марк смотрел на меня, как будто мы только что одновременно открыли электричество.
– Можно я отлучусь на минутку? – спросила я.
– Конечно. Э-э-э… а зачем?
– Всего на минутку.
И бросилась наверх – позвонить Шеззер и поделиться потрясающей все основы новостью: может быть, они вовсе не непостижимые стратегические враги – инопланетяне, а такие же, как мы. Но тут внизу зазвонил телефон.
Слышала, как Марк разговаривал; занимал телефон целую вечность, не могла я позвонить Шеззер; наконец, думая: «Проклятый эгоист!» – снова спустилась в кухню.
– Это тебя, – Марк протянул мне трубку. – его поймали.
Меня будто ударили в живот; дрожа, я взяла трубку; Марк держал меня за руку.
– Здравствуйте, Бриджит, это детектив Керби. Мы задержали подозреваемого по делу с пулей. Экспертиза показала совпадение его отпечатков пальцев с отпечатками на марке.
– Кто это?.. – прошептала я.
– Имя Гари Уилшоу вам о чём-нибудь говорит? Гари! О боже…
– Это мой строитель.
Оказалось, Гари разыскивали за ряд мелких краж в домах, где он работал, а сегодня днём арестовали и сняли отпечатки пальцев.
– Он у нас тут, в камере, – сообщил детектив Керби. – Мы ещё не получили признания, но я совершенно уверен, что есть связь. Сообщим вам, когда вы сможете спокойно вернуться в свою квартиру.
Полночь. Моя квартира. Боже мой! Детектив Керби перезвонил через полчаса: Гари в слезах во всём признался; мы можем вернуться в квартиру и ни о чём не волноваться; в спальне есть кнопка тревоги.
Мы доели курицу, потом поехали ко мне, зажгли камин и посмотрели «Друзей»; потом Марк решил принять ванну. Когда он был там, раздался звонок в дверь.
– Да?
– Бриджит, это Даниел.
– Эмм…
– Не позволишь ли мне войти? Это важно.
– Подожди, я спущусь. – И оглянулась на ванную.
Лучше уж всё выяснить с Даниелом, но при этом не рисковать и не дёргать Марка. Как только открыла входную дверь, сразу поняла, что совершила ошибку.
Даниел был пьян:
– Так ты напустила на меня полицию, а? – едва выговорил он.
Не отводя от него взгляда, начала потихоньку отходить назад, как от гремучей змеи.
– У тебя под пиджаком ничего не было. Ты…
Вдруг – быстрые шаги на лестнице. Даниел взглянул вверх, – и – бах! – Марк Дарси с размаху ударил его в челюсть. Он отлетел к двери, из носа у него полилась кровь. Марк с испуганным видом.
– Прошу прощения, – произнёс – Э-э-э…
Даниел попытался подняться, Марк стал помогать.
– Очень сожалею, – вежливо повторил он. – С вами всё в порядке? Может, отвезти вас, эмм… Даниел изумлённо вытер нос.
– Я тогда пойду… – обиженно пробормотал он.
– Да, – кивнул Марк. – Думаю, так лучше всего. Просто оставь её в покое. Или, эмм, мне придётся, понимаешь, сделать это снова.
– Н-да, понятно, – покорно согласился Даниел.
Вернувшись в квартиру, мы заперли дверь и развернули бурные действия на постельном фронте. Чёрт, поверить трудно – в дверь снова зазвонили.
– Пойду-ка я! – заявил Марк, заворачиваясь в полотенце с серьёзным выражением мужской ответственности на лице. – Наверняка снова Кливер. Оставайся здесь.
Через несколько минут раздались громкие шаги и дверь в спальню распахнулась. Я чуть не вскрикнула – появилась голова детектива Керби. Красная от смущения, натянула одеяло до подбородка и проследила за его взглядом: у кровати разбросаны одежда и бельё… Он закрыл за собой дверь.
– Всё в порядке, – спокойно, ободряюще произнёс детектив, словно я вот-вот спрыгну с небоскрёба. – Можете мне всё рассказать, вы в безопасности – мои люди держат его внизу.
– Кого – Даниела?
– Нет, Марка Дарси.
– Зачем?.. – Я совершенно растерялась. Детектив оглянулся на дверь.
– Мисс Джонс, вы нажали кнопку тревоги.
– Когда?
– Около пяти минут назад. Мы получили повторяющийся, постоянно усиливающийся сигнал.
На спинке кровати, куда я повесила кнопку тревоги, её нет. Смущённо порывшись в постели, извлекла оранжевое устройство.
Детектив Керби посмотрел на кнопку, на меня, на вещи, разбросанные по полу, усмехнулся.
– Так, так, понятно. – И открыл дверь. – Можете войти, мистер Дарси, если у вас ещё остались, э-э-э, силы.
При этом эвфемистичном описании ситуации среди полицейских раздались смешки.
– О'кей, мы уходим. Желаю приятно провести время, – попрощался детектив Керби, пока полицейские гурьбой спускались по лестнице. – Да, вот только одно: первоначальный подозреваемый – мистер Кливер.
– Я не знала, что Даниел – первоначальный подозреваемый! – воскликнула я.
– Так вот. Мы пытались пару раз допросить его, и он, кажется, очень рассердился. Может, стоить позвонить ему и загладить неприятную ситуацию?
– Да, спасибо, – язвительно поблагодарил Марк, стараясь сохранить достоинство, несмотря на то, что с него съезжало полотенце. – Спасибо, что хоть сейчас предупредили.
Марк проводил детектива Керби, и я слышала, как он объяснил ему про драку, а детектив просил сообщать ему обо всех проблемах, например о такой ерунде, как что мы решим насчёт Гари – предъявлять ли ему обвинение.
Когда Марк вернулся, я всхлипывала – просто вдруг разразилась, а раз у меня это почему-то произошло – не остановиться.
– Всё в порядке. – Марк крепко меня обнял и погладил по голове. – Теперь уж всё в порядке.
