Книга: Горит восток
Назад: 1
Дальше: 3

2

…Вера!
Она не шелохнулась.
Верочка!.
Нет. Скорее холодный гранит ответит, чем она!
Подумать только! Пришли все вместе, как люди. И костер развели, и все остальное, как полагается…
Ну, а потом они двое ушли, хотели подняться по скалам на обрыв Вознесенки. А там, на уступах, по которым они обычно взбирались, чуть не на каждом камне сидят парни, пишут краской свои и своих подруг имена. Все там исписано, местечка свободного не найдешь. Конечно, кто хочет, тот находит. Только Савва никогда не найдет. Сколько раз ему говорила! И сегодня говорила опять. Ему что! Смешками, смешками, да так п отделался. Увел ее под эту скалу, где ни ходу, ни лазу — стена стеной, а сам убежал, оставил одну. Сказал: «Дожидайся». Ну и дожидалась. Смотреть даже отсюда некуда. Площадочка — три шага шагнуть. По бокам — кусты колючие, под низом — река, а позади утес. Последний утес, на котором пока еще ничего не написано. На этом п не напишешь. Высота страшенная. Ни сверху, ни снизу не взберешься…
И вот час целый, наверно, одна тут проскучала. Взяла бы и ушла вниз без пего, если бы не боялась сорваться.
Потом появился. Где? Наверху, на самом обрыве! Забрался-таки. Один. Сел, свесил ножки. Молчит, посмеивается: «Думаю… Вспоминаю». Думаешь, так думай. Вспоминаешь, так вспоминай. А забыл человека, бросил на целый день одного, так не лисись потом, не припрашивайся: «Верочка, Верочка!» Да она с голоду теперь умрет на этом месте, а не встанет. Пусть он потом помучится так же, как сегодня мучилась она!
Вера!
Ишь рассыпается! Все равно…
Верочка!
Савва тихо вздохнул: крепко приморозило лед, никак не тает. Ну ладно, солнце выше взойдет — растает.
Он поднялся, отошел в глубь от обрыва и стал проверять моток бечевы. Он занял его у знакомых парней. Хорошая бечева. Новая. Немного тонковата, но его-то выдержит. Дади ему и коробку с красной краской, кисточки. Все честь по чести.
Савва захлестнул один конец бечевы за ствол сосны, ближе других стоявшей к обрыву, другим концом обмотался вокруг пояса. Баночку с краской он тоже прикрепил к поясу. Снял сапоги и остался босиком.
На самой кромке обрыва Савва еще раз проверил все и начал спускаться, держась лицом к утесу. Медленно, осторожно, вершок за вершком, отталкиваясь одной рукой от скалы и все время упираясь в нее ногами. Так он опустился на одну треть всей высоты. Погладил камень ладонью. Превосходный, как полированный, жесткий песчаник. Савва посмотрел вниз. Девушка все так же сидела спиной к утесу, обхватив колени руками.
— Ладно…
Затянув бечеву у пояса прочным узлом, Савва сильнее откинулся назад и пошел вбок по отвесной скале. Бечева, натянувшись струной, стала косо, как маятник часов в конце своего размаха. Удерживая себя в таком положении всем напряжением мускулов, Савва окунул кисточку в банку с краской и вывел на камне первую букву — «В».
Бечева больно резала спину. Песчаник царапал босые ноги. Нельзя было дышать полной грудью — не хватало воздуха. Да ничего, можно все перетерпеть. Зато…
Подражая движению маятника, Савва медленно передвигался по скале вправо и писал крупно одну букву за другой. Изобразив «Вер…», он минутку задумался, как написать: Вера или Верочка? Трудное имя! К примеру, Татьяна. Будет еще Таня и Танечка. Дарья — Даша и Дашенька. Здесь после Веры идет сразу Верочка. Для солидности падо бы написать «Вера»… Но для него-то она все же Верочка! А пишет он для себя.
Это длинное слово взяло почти весь размах маятника. А подниматься вверх, чтобы там переложить бечеву на новое место, Савве не хотелось. Он с трудом передвигался вправо. Быстро намалевал «Савва» — получилось «Верочка и Савва» — и вернулся на середину.
Под именами, ниже, надо написать еще фамилии и поставить год, месяц и число. Фамилии… Но как это сделать теперь, когда оба имени рядом стоят?
Эх, ведь надо было как написать: «Верочка Чекмарева и Савва Трубачев»! Да не додумался сразу, а теперь с Чекмаревой в середину никак не вклинишься.
Конечно, проще всего бы одну фамилию на двоих — Трубачевы. Ведь будут все равно они Трубачевы! А попробуй сейчас напиши! Дома еще так-сяк, может, и сошло бы, да ведь знакомые потом проходу не дадут. Как же тут быть?
Он вовсе забыл, что висит на бечеве, высоко над землей, и, чтобы не так затекли ноги, тихонько переступал по отвесной стене, то вправо, то влево…
Савва! Савва! — снизу кричала Вера, и страх был слышен в ее голосе.
Что такое? Не змея ли ее напугала? В камнях здесь водятся змеи. Как он забыл об этом? Савва глянул назад и вниз через плечо. Вера стояла, запрокинув голову, показывала пальцем на кромку обрыва и все повторяла:
Савва!.. Савва!.. Ой, Саввушка!..
Вера металась по узенькой площадке, не зная, что ей делать. А Савва не понимал, чего она испугалась. Что же ему, в первый раз, что ли? Да и сама она с ним поднималась на скалы. Хотя, конечно, не на такие…
Вера! Прочитай-ка! — крикнул он.
Она должна бы остаться довольной: буквы получились ровные, а издали, наверно, и красивые.
Ой, Савва!.. Скорее… Веревка…
Савва пробежался взглядом по бечеве, и судорога сразу стянула ему челюсти. Острая кромка скалы перебила у бечевы одну прядку, и она, раскрутившись, торчала, как хвостик. Долго ли выдержат остальные две прядки? Как быть? Решать надо быстро… Подтягиваться вверх? Но веревка может лопнуть прежде, чем он успеет взобраться на обрыв. А тогда падать — расстояние станет еще большим… Вниз? Хватит ли ему бечевы?
Савва… Милый… Родной!
Он распустил узел бечевы и, стараясь не тряхнуться, медленно-медленно стал сползать по скале вниз.
Вера теперь не кричала, стояла не дыша, подняв кверху обе руки, словно готовилась принять на них Савву. Он это видел краем глаза и кричал:
Вера, отойди! Отойди, бога ради! Но она не двигалась.
Спускаясь все ниже и ниже, Савва не отводил взгляда от кромки обрыва, где, отчетливо различимый на фоне неба, шевелился хвостик лопнувшей прядки.
Еще шаг, еще… Еще один… А шаги — по вершку.
Теперь не так далеко до земли… Еще шаг… Еще… Вот написанных слов уже не видно совсем… Скоро…
Бечеву заело у пояса, она перестала свободно скользить. Еще бы только пяток маленьких шажков — и можно спрыгнуть. Савва осторожно завел руки за спину…
Но в этот момент у кромки обрыва рядом с первым хвостиком появился второй. Савва почувствовал, что бечепн словно зазвенела в руке.
Уйди! — крикнул он изо всей силы. И навзничь полетел к земле.
Верочка не отступила, но, как-то инстинктивно пригнувшись, плечом оттолкнула Савву, и он упал в стоявшие обочь кусты. Это смягчило силу удара.
Выпутавшись из пружинящих, гибких вершинок, Савва поднялся. Ему остро жгло спину под лопатками, — накололся, наверно, на сучок. Но руки и ноги были целы. Значит, все хорошо. Он торопливо подбежал к Вере. Та лежала на голубой полынной площадке не шевелясь.
Жива? — закричал Савва, приподнимая ей голову. Слезы только теперь нашлись у Веры. Они полились
ручьем, мешая ей видеть, мешая говорить. Савва посадил ее, прислонил спиной к утесу.
Вера… Верочка…
Она уткнулась головой в колени и рыдала горько и счастливо.
Потом исподлобья посмотрела на Савву.
Ну зачем?.. Зачем ты полез?

 

Да ведь что же, ведь ничего и не случилось. Ну, упал — п все… Жалко, дописать я не успел. Вот, посмотри!
Нужны мне твои надписи, — вытирая платком мокрое лпцо, шептала Вера, — вот как нужны! Ничего не сказал… Полез…
Ну, я больше не буду, — виновато сказал Савва. Они посидели молча, держась за руки.
Пойдем, — наконец сказала Вера, — я есть хочу. Савва встал, помог подняться девушке и беспомощно
поглядел вверх.
Ух, ты! — сказал он, показывая пальцем на обрыв. — А сапоги-то у меня там остались. Верочка, ты подожди, я сбегаю.
Подожди! Нет уж, хватит, второй раз ты меня не обманешь. Одна я здесь не останусь. Сама с тобой полезу.
Вера!..
Полезу — и все.
Спорить с ней теперь было совершенно бесполезно.
Они вернулись к костру, исцарапанные, запыленные и уставшие так, что сразу повалились на траву, не выговорив пи слова. Кузьма Прокопьевич и Филипп Петрович спали рядышком, прикрыв фуражками лица. Агафья Степановна, натянув на деревянную ложку пятку чулка, занималась штопаньем. Она не могла сидеть без работы даже в поле, на отдыхе.
Ну и сорванцы! — неодобрительно сказала она, откладывая чулок в сторону. — Носитесь, носитесь по горам. Вот когда-нибудь сломите себе голову.
Пробовали, — пробормотал Савва.
Чего пробовали? — недоумевая, спросила Агафья Степановна. — Головы ломать себе, что ли? Допробуетесь. Есть-то хотите?
Вера лисичкой прильнула к матери.
Ой, как хотим!
Агафья Степановна пошарила в корзинке. Нашла краюшку хлеба, малосольные огурцы. Подала им.
— Ешьте. Больше нет ничего. Все прикончили. Зашевелился Кузьма Прокопьевич. Потер ладонью
припухшее от сна лицо.
Дочка, а дочка! — надтреснутым голосом покликал он. — Ну и сон мне сейчас приснился! Будто я…
Вера быстро подскочила и сунула ему в рот огурец.
Замолчи, крестный!
Кузьма Прокопьевич съел огурец с большим наслаждением.
Люблю малосольные… Чего мне приснилось-то! — И он настойчиво отвел рукой Верочку. — Пет, нет, совсем не то, дочка. Будто стоит памятник каменный. Высокий-высокий, как утес. И на нем красной краской написано мое имя: «Кузьма». Понимаешь? И так мне обидно стало, что фамилии там нет у меня. Всякий человек имеет фамилию, а у меня нету. Кузьма — и все. Полезу, думаю, и сам напишу. И вот будто забрался я по веревке, вишу, болтаюсь, как комарик на паутинке, и…
Ну, и чего потом? — настороженно спросила Вера.
А потом ничего, дочка. Проснулся.
Савва тихонечко обернулся. Вон он, виден отсюда этот утес. И слова на нем видны. Только какие — не прочитаешь. Далеко. Он пристально посмотрел на отчаянно зевающего Кузьму Прокопьевпча, да так и не понял: видел тот наяву, как Савва болтался на веревке, или это был действительно сон у него, или то и другое перепуталось в пьяной голове Кузьмы Прокопьевича?
Назад: 1
Дальше: 3