18

Сутки еще маялся Василий Перегудов в нелегких раздумьях. Понимал он прекрасно, что деваться ему некуда, что убежать в этот раз не удастся, а Окороков угрозу свою обязательно исполнит – глазом не моргнет, никто здесь исправнику не указ. Изувечит, нутро отобьет, а после скажет, что так и было. И до суда не дотянуть. Куда ни кинь – везде острый клин вылезает. А жить хотелось, пусть и в неволе, пусть в тюремном замке или даже на каторге. Просто – жить. Чувство это захлестывало его, а выздоравливающее тело, наливаясь силой и радостью, диктовало безмолвно и настойчиво: жить, жить, жить!

Василий приподнялся на кровати, уселся, положив под спину подушку, бросил исподлобья взгляд на Окорокова и отвернулся. Хрипло спросил:

– О чем услышать желаете?

– Да обо всем, – живо отозвался Окороков, – а для начала поведай мне: где и каким образом встретились вы с господином Белозеровым?

– Где встретились… На дороге. Хозяин, у которого на соляном промысле служил, вывез в степь и бросил, а Цезарь ехал мимо и подобрал.

– Шайка у него уже была к тому времени?

– Нет, они вдвоем тогда были, с Бориской.

– Кто таков?

– Из попов бывших, расстриженный. Фамилию не знаю, только имя – Бориска. Правая рука у Цезаря, он без совета с ним ничего не предпринимает. Больше о нем сказать не могу. Цезарь сразу предупредил: о прошлом не спрашивать и не любопытствовать.

– Не спрашивать и не любопытствовать… Значит, о Цезаре – кто он такой и откуда – ты тоже ничего не ведаешь?

– Совершенно верно.

– Ладно. О Цезаре ты не знаешь, о Бориске не знаешь. А про делишки, которые вы делали, ведаешь? Когда за кряж перебрались и кто вас провел?

– Проход через кряж Бориска знал, он и провел. Тогда нас уже двенадцать человек было. Сразу же начали строиться. Пригнали лошадей, скотину. Бориска оставался за старшего, а мы с Цезарем ездили в губернский город…

– И высматривали, кого бы облапошить. Например, сестру господина Луканина. Чья задумка была? Цезаря?

– Да, он надеялся выманить у Луканина пароходы.

– Зачем вам пароходы? Пиратский флаг повесить и плоскодонки грабить?

– Не знаю. Про пиратский флаг разговора не было, мы же не ребятишки. Пароходы нужны Цезарю для какой-то его задумки, но он об этом не говорил.

– Странная штука получается. Цезарь ничего не говорил, ни о чем не рассказывал, а вы ему подчинялись. Чем он вас так сладко ублажал?

– Обещал, что скоро свершится большое дело, ради которого он всех собрал, и все будут богатыми. Ему верят. Он умеет так сказать, что не хочешь, а поверишь.

– Сколько сейчас человек за Кедровым кряжем?

– Тридцать два, но в скором времени будет больше. Цезарь постоянно набирает охочих людей.

– И мужичка Савелия послал сюда для этих целей?

– Да.

– Выход из пещеры охраняется?

– Раньше не охранялся, теперь – не знаю.

– Зачем карты стали рисовать? Для кого они потребовались?

– Цезарь говорил, что скоро в долину придет много людей, им нужны будут карты. А чертеж мы отобрали у староверов.

– Ну а теперь расскажи, кто тебя из луканинского плена выручил и кто подстрелил?

– У Цезаря есть в городе верные люди. Кто они, я не знаю. Ночью никто не назвался, я услышал только, что стекло в окошке звякнуло, подошел – выдерга. И больше ни одного звука не слышал. А подстрелил меня мужик, у которого я лошадь увел. Выбрался за город, ночами по дороге шел, днями в лесу отсиживался. Возле деревни какой-то стал к вечеру на дорогу выбираться, смотрю: лошадь под седлом стоит, а мужик под кустом нужду справляет. Я и рискнул. Только мужичок проворный оказался. И штаны успел натянуть, и пальнул вдогонку. Я думал, что вытерплю, да сил не хватило. Как до пещеры добрался, помню, а дальше – мрак.

– Да-а, полный мрак, с мужичками-то. Савелия у меня прямо в участке отравили. Как думаешь, чьих рук дело?

– Думаю, что тех же самых, которые мне выдергу подсунули.

– Верно думаешь. Ладно, на сегодня хватит. Выздоравливай, там поглядим.

Окороков поднялся с табуретки, выпрямился во весь свой высокий рост и шагнул к дверям, но Перегудов остановил его:

– Подождите, вопрос имеется. А меня не отравят?

Окороков обернулся, внимательно посмотрел на Перегудова и негромко, утишив свой рокочущий голос, произнес:

– Постараюсь, чтобы не отравили. А еще постараюсь, чтобы ты не убежал. Мы с тобой разговоры говорить не закончили.