Чумбока поднялся на холм. Открылся широкий, тихий, спокойный и гладкий залив Иски, окруженный узкими косами. Вдали на песках курились дымки.

А за песками белело и бурлило большое синее море…

Чумбока спустился под обрыв, сел в лодку, взялся за весла и переехал залив. Вскоре на косе Иски стали видны лачуги гиляков.

Коса Иски — узкая полоса песка, голая, безлесая. Она отходит от материка и уходит в море, окружая залив Иски.

Гиляки, в нерпичьих юбках, с трубками, толстощекие и веселые, вылезали из своих жилищ. Они радушно встретили Чумбоку. В гостях у искайцев жили гиляки с Удда, свои.

— Ну, как, — хрипел лохматый чернолицый Хурх, — убил зверя?

— Убил, надо за мясом ехать… На удобное место его выгнал, раненного, и копьем убил. Речка близко. Можно по воде подъехать, забрать тушу.

Гиляки послали молодых парней за мясом.

Лодка с темным кожаным парусом пошла по заливу.

Залив был спокоен, а по другую сторону острова море шумело и ревело. Грохот его отчетливо слышался в деревне гиляков, которая приютилась под голым гребнем песчаной косы на подветренной стороне у берега тихого залива. От деревни в обе стороны далеко-далеко тянулись узкие желтые пески острова… В той стороне, где устье Мангму, видны синие гористые мысы. Туда тянутся песчаные узкие острова, как продолжение косы Иски. Залив мелкий. Тут много рыбы.

Чумбока переехал через пролив и вылез на острове.

Вскоре приехали гиляки, привезли мясо.

…Море шумело. В пене и брызгах зеленые волны врывались на песчаную отмель. Белые гребни, все возвышаясь, бескрайной чередой ползли из туманной дали, с грохотом забегали на косу; кипя и бурля, вода неслась вперед, подымалась и вдруг со страшной силой ударяла в крутую и высокую песчаную стену, выбитую морем в острове и обрывом возвышавшуюся над чертой прибоя. Тучи чаек с криками носились в воздухе над кипевшей водой.

«Это не амурские волны. Это бушует Синяя вода», — думает Чумбока.

Целыми днями Чумбока мог просиживать на берегу, глядя на море.

Море! Как, бывало, стремился к нему Чумбока! А теперь добрался до моря, но оно уже не радует.

«На что мне теперь море! Нет радости ни от моря, ни от морских зверей. Вот они прыгают в волнах. Белые звери все прыгают, только спину показывают, и ничего хорошего в этом нет. Даже надоедает. А вон кит воду пускает. Красиво, конечно. Этого я раньше никогда не видел. Любопытно все-таки смотреть, как кит играет… А вот что там, в глубине моря, там, где нет берегов и не видно конца воде, а только туман? Подумать страшно, сколько тут воды!» Чумбока вглядывается в даль, на миг забывается, по тотчас снова вспоминает свое горе… «Зачем мне море, когда я по родным местам скучаю!»

В отлив и безветрие желтая речная вода из Мангму подходит к острову. И тогда кажется, что все море превращается в сплошную реку до горизонта. И вода становится пресной, вкусной. С горечью и любовью смотрел Чумбока на родные воды.

«Вон веточку тальника течением принесло к голому гиляцкому острову. Желтая вода к нам подошла. Желтая речная вода из Мангму сюда то приходит, то уходит. Из-за этого дальше уезжать не хочется. Наша желтая вода. Своя, родная, совсем не такая, как зеленая морская вода, в которой живут белые и сивые звери и плавают косматые гиляки на лодках. И, может быть, эта ветка из родной деревни, из Онда или с Гэнгиэна. Может быть, короткие минуты моего счастья эта веточка видала».

Он вспомнил Одаку, и слезы отчаяния выступили на его глазах. Какая кроткая, смирная и добрая она была! Закон рода погубил ее.

…Гиляк Тыген ходил по берегу и с сожалением качал головой, глядя на тоскующего парня. Он не мог видеть страданий своего друга. Тыген чуть повыше Чумбоки. У него широкое лицо, широкие плечи, короткие руки и ноги. Он в кожаной рубахе. Его темные волосы не заплетены в косичку, как у Чумбоки, а свободно зачесаны назад. Глаза серые, спокойные. Над верхней губой чуть пробиваются усики.

— Зачем всегда скучаешь? Забудь свою печаль, — подсел Тыген. — Посмотри вокруг — как у нас хорошо. Может быть, тебе легче станет. Ты с охоты вернулся и опять затосковал. Чаще с нами езди на море. Хочешь, поедем на Коль? Знаешь, что значит слово «коль»? Это все равно что ваш хала. Там у нас скалы высокие, мыс такой в море выдался. Там корень нашего рода Ньегофин. Поэтому и место зовется — Коль. Когда день солнечный, там сивучей много на камнях бывает. Можно убить сивуча.

«Что мне сивучи!» — думал Чумбока.

Но в солнечный день он ехал с Тыгеном на лодке по пляшущим зеленым волнам. На обломках скал, греясь на солнышке, лежали громадные сивые ластоногие звери. Их били из больших луков, вроде тех, что брал когда-то с собой в тайгу, идя охотиться на медведей и оленей, покойный Локке, отец жены Удоги… И опять, как при всяком воспоминании о доме, о родных о былом, — щемило сердце.

— Бей! — кратко бросал Тыген.

Охотники выскакивали из-за укрытия. Сивучи с ревом кидались в воду. Море грохотало и пенилось. Раненый сивуч бился, умирая на песках.

— Ловко попал! — восхищался Тыген. — В это время я ни за что не поехал бы на охоту, если бы не ты… А ты, однако, раньше на сивучей не охотился? А теперь научился!

В эту теплую осеннюю пору, когда ветер дует с суши на море и от этого на душе становится удивительно легко, Тыген не любил работать и охотиться. Приятно иногда поваляться дома. У Тыгена красивая молодая жена, черноглазая и чернобровая, аинка с острова Сахалина. Он любит ее. Хорошо побыть дома, покурить, полежать, посмотреть, как хозяйничает любимая жена.

На промысле Чумбока забывал свое горе. Стрельба, быстрые движения, опасность, борьба с волнами рассеивали и увлекали его.

— Только что это за зверь? — с презрением рассматривал Чумбока ласты убитого сивуча. — Разве это зверь? Ног у него нет, лапы ненастоящие, по земле ходить не может, только ползает…

Тыген догадывался, что Чумбока скучает по привычной охоте.

— Зима будет — на соболя с тобой пойдем. Вон видишь, за морем, с правой стороны, синеется? Это большой остров Хлаймиф. Там хребты, сопки, соболей много.

Чумбока слыхал про этот остров. Это, видно, остров Сахалин. Из моря поднялись его горбатые лесистые бока; как дальнее слабое облако, видны они отсюда. Дед Падека ходил туда охотиться. Бывал там и отец.

Приехав домой и сидя у входа в юрту на песке, Чумбока чувствовал, что при упоминании об охоте горе его стало рассеиваться. Конечно, пойти бы в тайгу. А то что это за охота — гоняться за зверями в лодках по воде…

Хивгук, жена Тыгена, была сегодня особенно ласкова и угощала Чумбоку самыми вкусными кусками.

Собрались гиляки. Они сидели тесным кругом, рвали зубами куски вареного мяса и хвалили Чумбоку, говорили ему, что он бьет зверей как настоящий морской житель. Лохматый Хурх с черными, как угли, глазами обнимал Чумбоку. Хурх напился звериной крови и опьянел.

Момзгун и Тятих, два маленьких толстых гиляка, угощали Чумбоку топленым жиром.

— Переходи в наш род. Будешь рода Ньегофин, — уговаривал его Хурх.

— Нет, я лучше буду сам по себе, — отвечал Чумбока. — Я уж был в одном роде!

— Иди, не бойся! — воскликнул краснолицый Тыген. — Младшим братом мне будешь, когда я уйду, дома останешься как младший брат. Можешь по нашему закону с моей Хивгук быть как муж. Хивгук, поди сюда, — позвал Тыген жену. — Она не гилячка! Аинка! Красивая, черная! У ее отца такая большая борода, что даже смотреть было страшно, когда сватался. А айны, знаешь какой народ? Это люди с синими бородами, которые живут на Хлаймифе. А девушки у них, когда захотят еще красивей стать, черной краской губы помажут. Думают, что так красиво.

Смуглая аинка подошла к мужчинам. Муж похвалил ее и похлопал по спине.

— Вот, скорей думай да переходи в наш род, — сказал он Чумбоке. — А потом поедем на Сахалин и женим тебя на аинке или купим тебе японку. Японки — самые красивые.

— А если не хочешь — гонять будем к чертям с нашего острова! — вдруг заревел Хурх.

Другие гиляки заступились за Чумбоку, упрекая буяна, что он поступает недостойно.

— Почему в нашу семью войти не хочешь? — ласково улыбаясь, спросила Хивгук. — Ай, ай, наверно, боишься старшего брата? Когда он на охоту уйдет?

Услыхав такую шутку, сказанную женщиной, гиляки захохотали.

Стемнело. Море почернело у берегов, но оставалось блестящим и прозрачным у далекого горизонта.

Тыген жил в песке, в яме, крытой жердями. Если смотреть, сидя на песке, то угол крыши его юрты поднимается выше самой дальней полосы моря, выше светлого горизонта. Чумбока полез в яму вслед за хозяином. Он улегся, закрылся с головой шкурой, притих и долго еще думал о погибшей своей жене Одаке. Потом он захрапел.

— Как парень устал! — удивился Тыген.

— И за что только его из рода выгнали? — прошептала Хивгук мужу. — Такой хороший, смирный.