Глава третья
КНЯЗЬ МЕНШИКОВ
Не торговал мой дед блинами…
А. Пушкин.
— Чем ты расстроен, mon cher? — спросила княгиня, вернувшись поздно вечером домой. — Что за неприятные разговоры были у тебя?
— Из-за пустяков! — сидя в кресле и принимая от слуги стакан, отвечал Меншиков.
Разговор происходил в доме Меншиковых, в полуосвещенной гостиной. Князь выпил лекарство и с помощью слуги поднялся на усталых, больных ногах.
— Язык твой — враг твой, — с укоризной сказала старая княгиня и, пожелавши мужу спокойной ночи, удалилась, позевывая.
Князь со всеми и всегда был язвителен и властен, но в отношениях с особами царствующего дома — мнителен. Ему показалось сегодня на балу, что великий князь Константин, генерал-адмирал русского флота, молодой еще человек, был с ним сух и холоден.
…Образование Константина закончено. В скором времени великий князь женится; он влюблен в невесту и, кажется, только о ней и думает, но через год после женитьбы, а может быть, и раньше, начнет входить в дела флота.
С Константином князь поладил бы, но за его спиной стоит Литке, его учитель и наставник, а Меншиков его терпеть не может. Литке — друг Врангеля… Князь уже решил: убрать Литке куда-нибудь подальше, в Архангельск, что ли.
…Бал был громадный. Присутствовали все морские офицеры Петербурга и Кронштадта.
Князю опять пришлось услышать разные толки о назначении одного молодого офицера командиром кругосветного транспортного судна. Офицер этот был вахтенным начальником на «Авроре», где обучался морскому делу Константин.
Не из-за этого ли офицера недоволен великий князь?
Литке рекомендовал его, и Константин ходатайствовал. Но как знать, годен ли будет он для командования кругосветным транспортом? Константин совсем еще юноша, ему все кажется возможным. Рекомендациям Литке князь не очень верил.
«А отвечать за транспорт мне! Были люди и постарше и поопытней. Желающих немало, и у всех найдутся рекомендации. Мало ли что офицер окончил корпус из первых, отлично учился в офицерских классах. Да где он плавал? С великим князем?» — Меншиков относился иронически к этим путешествиям. Одно — с великим князем плавать, а другое — командовать самому, да еще транспортом.
«Невельской служил на линейном корабле. Вахтенным лейтенантом. Правда, командовал он вахтой особой. В этой вахте был записан простым матросом по приказанию отца великий князь Константин Николаевич. Государь прочил младшего сына в генерал-адмиралы. Константин должен стать главой морского флота в государстве. И уже становился. Для воспитания его в свое время по рекомендации учителей морского корпуса, а более всего самого директора корпуса Крузенштерна назначен был Литке, придан ему лучший и смелейший из морских офицеров, образцово закончивший морской корпус, Геннадий Невельской. Сын небогатой вдовы — помещицы из-под Костромы… Еще Петр Великий велел набирать моряков в Костромской губернии, где Иван Сусанин спасал род Романовых. Бог с ним, с этим Невельским…»
Константин вырос, входит в силу, хотя еще зелен. Ходатайствует за офицера, у которого бегал по мачтам.
И хотя Меншиков не мог пренебречь ходатайством будущего главы русского флота, но и к назначению душа не лежала. Следовало все взвесить и, быть может, как-то отвлечь Константина, которому, верно, это скоро и не очень надо будет. Ведь все забывается.
Предстоящее назначение вызвало разговоры, и некоторые были недовольны.
Когда же сегодня великий князь, генерал-адмирал, выказал Меншикову холодность, старый князь спохватился: не дал ли маху?
Было у князя и еще одно соображение, почему он так долго тянул с назначением Невельского. Князь слыхал об этом офицере не раз и прежде и не хотел бы отпускать его. Он был нужен здесь.
«Он смышлен, — думал Меншиков, — красноречив, хоть и заика. У меня не так много хороших офицеров. Так у нас повелось: как русский выдался — на транспорт его да на край света или на Черное море! А тот рвется за чинами в кругосветное. Русские тянут лямку, а немцы все у меня в Адмиралтействе, да еще поговаривают между собой, что славяне без Рюрика никуда не годны. Все родственники и протеже Врангеля и Гейдена!»
Могли, конечно, быть и другие причины для недовольства великого князя. В голове Меншикова, как всегда в таких случаях, поднялся целый вихрь догадок и предположений. Могли быть интриги, оговоры. Но все же ни одна из причин не была серьезной, и Меншиков не знал, на что подумать.
«Не Чернышев ли опять напакостил? Черт меня за язык дернул!»
Графиня Чернышева, жена военного министра, недавно рассказывала в обществе о военных подвигах своего мужа: он, будучи молодым офицером, дважды будто бы разбил в двенадцатом году Наполеона, чуть не взял его в плен и отбил у французов большой город. Но название города графиня позабыла.
— Подскажите, князь, какой город занял мой Александр, — попросила она сидевшего подле Меншикова.
— Вавилон, графиня, — ответил тот серьезно.
А однажды матрос вез дрова по набережной Невы.
— Куда везешь? — спросил шедший пешком Меншиков.
— Пароход топить! — браво отвечал моряк. — Повезем министра финансов.
— Ты сначала посади министра, — ответил Меншиков, — а потом уж топи пароход!
Каламбур слыхали сопровождавшие князя офицеры. Новый анекдот быстро разошелся по Петербургу.
А с Карлом Нессельроде князь давно был на ножах и как-то среди своих назвал его графом «Кисель вроде».
Со строгим государем было гораздо легче, чем с пройдохой Нессельроде. С этим сладу не было.
В спальне, раздевшись, усталый, разбитый после целого дня забот, после бала и мнимых неприятностей, с мозжившими ногами — еще, как назло, погода проклятая, — князь, как всегда в трудные минуты, подумал, что не раз выходил благополучно из разных передряг и что царь его в обиду не даст. Он знал, что Николай хочет походить на Петра Великого и уж по одному этому с Меншиковым не расстанется.
— Все пустяки! Утро вечера мудренее!
Крестясь, охая, проклиная годы и великого князя, огромный сухой старик в длинной рубахе полез на кровать…
На другой день на дом к князю из инспекторского департамента, ведавшего назначениями и всем офицерским составом флота, вызван был адмирал Митяев, заменявший уехавшего в Ревель графа Гейдена.
Меншиков жил неподалеку от Адмиралтейства, в новом доме, построенном для начальника Главного морского штаба.
Князь, широкий в своем мундире, надушенный, важный и как бы помолодевший, сурово оглядел вошедшего.
Адмирал был курнос, узок в плечах, сутул, с большим животом. Черные волосы его, зачесанные на лысину, поднялись и торчали, как перья. Этот адмирал был один из тех невзрачных людей, которых в своем департаменте держал и выдвигал по службе блестящий граф Гейден, надеясь найти среди них своего Аракчеева.
Митяев подал бумаги.
— Что же мешкаете с назначением командира строящегося судна? — просмотрев их, спросил Меншиков. Ему не очень нравился этот адмирал-плебей с выпученными глазами. — Знаете же, чье ходатайство и чья рекомендация!
— Ваша светлость сами решили повременить. Ведь граф Логгин Логгинович перед отъездом…
— Что я! Надо иметь свою голову… Сведения о нем собрали?
— Отличный офицер, ваша светлость! Окончил курс первым и первым — офицерские курсы. Вот изволите прочитать, служил эти годы под командованием Литке, на всех судах, где обучался его высочество генерал-адмирал, великий князь Константин. «Беллона», «Аврора», «Ингерманланд» — лучшие суда нашего флота!
— «Прекрасный офицер»! — передразнил Меншиков. — Мало ли что! А как разобьет судно? С ним няньку надо! Перед ним карьера тут открыта, а он стремится в кругосветное. Идет за чинами и выслугой. Да вы говорили с ним?
— Так точно, ваша светлость. Уверяет, ваша светлость, что желал бы видеть восточные моря. Он тут говорил своим товарищам, что, если не дадут судна, попросит перевода в Охотск.
— В Охотск? — удивился князь. «Уж это чушь какая-то», — подумал он.
— Уверяю вас, ваша светлость, что так говорил…
«Чем черт не шутит, — вздохнул Меншиков. — В знак протеста, что не пускаем в кругосветное, транспорта не даем, подаст прошение о переводе в Охотск! Мол, глядите — оскорбление… — Князь уже слыхал, что этот офицер большой задира… — Быть может, у них какая-нибудь мальчишеская затея».
— Следовало бы вам пояснить причины, почему он добивается. Я слыхал, что он большой брульон.
— Я докладывал вашей светлости. Вот у нас все сведения.
— Ну и что же?
— Скромнейший офицер, ваша светлость. Усиленно занимается науками. Он не обижен, а, верно, в самом деле желает быть назначенным командиром строящегося брига, чтобы отправиться на восток.
«А говорят — брульон! — подумал Меншиков. — Он и без плаванья мог бы вверх пойти».
— Приготовьте назначение и все бумаги, а капитан-лейтенанта Невельского пригласите ко мне, — велел Меншиков.
На другой день в приемную князя быстрым и крупным шагом вошел Невельской. Он с острым и загоревшим, чуть раскрасневшимся от холода лицом. У него светло-русые волосы и такие же светлые усы.
На молодом офицере новенький — с иголочки — мундир гвардейского экипажа, во всем блеске, золотой кортик у пояса и, несмотря на молодость, ордена Анны и Станислава, от которых его грудь кажется шире. Но все это выглядит скромней, чем на других, от озабоченности и внутренней деятельности, выраженных во взоре. К тому же на лице его несколько заметных рябин.
Вошел в кабинет, вытянулся, щелкнул каблуками, доложил о прибытии и замер, глядя остро и упрямо. Теперь вся его тонкая, вышколенная фигура с прямой, негнущейся спиной выражала готовность сопротивляться, подбородок слегка был опущен, но только чуть заметно — нельзя было бы и в строю придраться. У него вид бычка, который собрался бодаться. Готовность умело и рассчитано повернуть любого врага подчеркивалась жестким взором. Глаза заблестели дерзко при свете свечей, зажженных в это туманное и холодное петербургское утро на столе и над столом князя.
«Аристократ на современный манер и с норовом, — подумал князь. Он знавал и таких. — Молод, но с претензиями».
— Что случилось, господин капитан-лейтенант? — сурово глянув на него, спросил князь, сидевший прямо и неподвижно. — Вы желаете назначения вас командиром строящегося транспорта «Байкал»?
— Да, ваша светлость, я прошу об этом.
— И вы желаете, после кругосветного, остаться в Охотской флотилии, чтобы служить на транспорте в восточных морях?
— Да, ваша светлость! — ответил офицер.
Под слегка насупленными светлыми и густыми бровями взор его вдруг смягчился, выражение напряжения исчезло, и все лицо сразу переменилось, словно он заметил в князе что-то располагающее к себе. Оно лишилось остроты, стало обыкновенным русским лицом, не узким и не широким, с крупным, резко очерченным носом, энергичное и серьезное, но доброе, и видно было, что это человек не только сильный, но и впечатлительный.
Князь, подняв глаза от бумаг, несколько удивился такой перемене. Перед ним был как бы другой человек. Мягкий и спокойный взгляд офицера не понравился Меншикову. Он привык, что к нему наперебой лез народ упрямый, сильный, заносчивый, кичащийся дворянством, чинами, с просьбами, жалобами и требованиями. Но князь был стар и опытен и знал, что с такими легче, а за кажущейся мягкостью нередко таится большая сила и от таких людей чаще всего бывают неприятности, и он снова заговорил:
— Мне бы не хотелось отпускать вас так далеко. — И, помолчав, добавил небрежно, но у него это получилось значительно: — Вы могли бы с успехом служить здесь… Вы здесь нужны.
Чуть заметная дрожь пробежала по рукам офицера. Выражение напряжения снова явилось в его лице и фигуре.
— В-ваша светлость! Я хотел бы получить назначение на транспорт, — чуть запнувшись, ответил он.
— Да вы знаете, что это за транспорт? Ведь это не «Аврора», и не «Беллона», и не «Ингерманланд», на которых вы служили. Строится маленький транспорт, пойдет в Петропавловск-на-Камчатке, чтобы потом делать рейсы между портами Востока, возить там разные товары. Надо доставить грузы! И все.
— Я буду вполне удовлетворен, ваша светлость, — ответил Невельской.
Князь заметил, что, несмотря на выдержку, молодой офицер почему-то слишком волнуется. Он захотел призадержать его.
— Вы представляете, в какую обстановку вы попадете, что там за порты, что за жизнь? Ведь «Байкал» идет в Камчатку! В Кам-чат-ку! — повторил Меншиков. Сухая, прямая фигура его несколько согнулась. Он как бы потянулся к Невельскому. — И в Охотск! Там большую часть года зима и деятельности нет. Туда мы обычно посылаем служить скомпрометировавших себя офицеров. Офицеры, идущие в кругосветное, немедленно по окончании вояжа возвращаются в Петербург. Вы сбежите оттуда. А я предлагаю вам вместо этого ко мне в штаб.
Князь намекнул, что и так может дать ему следующий чин, предполагая, что, быть может, из-за этого Невельской просится в тяжелое путешествие.
— Подумайте, Геннадий Иванович! Здесь привычное для вас общество. Его высочество знает вас.
Момент был решающий. Могло все рухнуть. В глазах капитан-лейтенанта сверкнули чуть заметные огоньки.
Он знал: если сказать, что задумал, — откажут, как бы ни был полезен замысел. Но если свою мысль назовешь не своей, а скажешь, что ее подал кто-нибудь свыше, что за тобой стоят…
— Ваша светлость! — сказал офицер, гася чуть заметные проблески, вспыхнувшие во взоре, где на смену им сразу же явилось тоже чуть заметное выражение обиды и неприязни. — Его высочество подал мне эту мысль…
У него уже был готов ответ и дальше: «За годы совместной службы его высочество часто говорил, что офицеры нашего флота должны изучать Восточный океан и видеть в нем нашу будущую школу…» Этот энергичный офицер был быстр на соображение и красноречив. Для пользы дела он, кажется, умел лгать!
— Но что же привлекает вас в Охотске? — любезней и вызывая на откровенность спросил князь.
Но ответить откровенно — значило, быть может, погубить все дело. Тогда бы уж не Константин, а царь решал, быть ли ему командиром транспорта. И тогда бы дело затянулось бесконечно.
— Восточные моря представляют огромный интерес, — ответил офицер. — Я бы охотно изучал их и исполнял бы там любые поручения правительства. Тем морям принадлежит будущее.
— Да ведь это будущее! А в настоящем там пустыня. Общество офицеров там не отличается трезвостью и приверженностью наукам. Действительно, поле для деятельности там велико, но лишь несколько месяцев в году. Да искренне ли ваше желание? — спросил князь, кажется более желая сам успокоиться, чем выяснить причину.
— Вполне искренне! — с жаром ответил Невельской, и лицо его, зардевшись, стало мальчишески юным. — Если ваша светлость находит необходимым для пользы дела, то по окончании вояжа я согласен немедленно возвратиться в Петербург. Но я бы хотел остаться в распоряжении губернатора Восточной Сибири.
— Ну, как хотите, — холодно сказал князь и снова стал прям, как палка. — Потом не раскаивайтесь.
«Кто его знает, может быть, верно, хочет там делом заняться. Дельный офицер и там был бы полезен. Там — Аляска, Калифорния, Амур, Япония… Молодость, фантазия, порывы. Но ведь там больше на берегу сидят, пьют горькую да доносы пишут или составляют несбыточные проекты великих открытий».
Князь вспомнил про генерала Муравьева, который только что назначен в Сибирь. У того тоже широкие планы, а на людей глаз наметан.
— Зайдите представиться новому генерал-губернатору Восточной Сибири генерал-лейтенанту Муравьеву, — сказал князь прощаясь. — Он находится в Петербурге. Когда вы прибудете в восточные края, поступите в его распоряжение. Таково положение в Восточной Сибири, что командиры судов и морские офицеры подчинены там генерал-губернатору. Он — командир портов Востока.
— Слушаюсь, ваша светлость, — коротко ответил офицер. Вытянувшись, он почтительно поклонился, повернулся на каблуках и вышел быстрым, размеренным шагом. По его движениям угадывалась физическая сила и натренированность.
— Да он здоров? — спросил Меншиков у вошедшего адмирала Митяева. — Остаться в восточных морях!
— Здоров совершенно! Он живет в Кронштадте, но так как имеет средства, а также занимается науками, что не всегда возможно в офицерском обществе, то часто бывает в Петербурге. У него есть квартира на Крюковом канале у родственников. У братца — капитана второго ранга Никанора Невельского-первого, который служит у нас в инспекторском департаменте и живет неподалеку от гвардейских экипажей. Ныне Невельской-второй здесь. Через дворников узнавали, что здоров. А вчера был в библиотеке, позавчера ездил в театр, смеялся громко. Давали обличительную комедию. И знаете, так заразительно смеялся, что даже публика подхватывала. Голову закидывал будто бы… Вот этак! — хрипя, показал адмирал.
— Как вы все это быстро узнали!
— Да тут младшие чины моего отдела, — уклончиво, но с живостью сказал адмирал. Он не стал поминать князю, что ведь Никанор Невельской из инспекторского департамента хлопочет за братца и что это именно ему Геннадий сказал, что если транспорта не дадут, то попросится в Охотскую флотилию.
— Как я докладывал, еще в корпусе обратил на себя внимание необыкновенными способностями, — продолжал Митяев. — Закончил курс пятнадцати лет, а был первым учеником. Государь приказал ему погон не давать при окончании за то, что мал ростом. Невельской с детства склонен к наукам. Он рос в глуши, в костромских лесах.
— А где именно?
— В деревне Дракино, ваша светлость!
«Одно название чего стоит! — подумал князь. — А такого аристократизма нахватался… С адмиралами да на королевских приемах!»
— По соседству, у его дяди, была библиотека. Он мальчишкой все пропадал там. А дядя был эдакий чудак. Сидел в медвежьем углу и все интересовался путешествиями и науками. Знаете, ваша светлость, ведь есть такие чудаки — живут по захолустьям и еще чем-то интересуются там, мысленно путешествуют по всему свету или рассуждают о высоких, им недоступных предметах. Вот этот дядя-библиофил со своей библиотекой оказал большое влияние на мальчика. Его отвезли в корпус, в Петербург, и он так яро стал учиться, что кончил курс лучшим. И на всю жизнь сохранил приверженность к наукам. Науками очень любопытствует.
— Науками надо заниматься в Петербурге, — назидательно заметил князь.
— Ну да, тут академия, ученые, — подхватил адмирал.
— Не в Охотске же науками заниматься? — иронически продолжал князь.
Меншиков был обладателем огромной библиотеки и считался одним из самых образованных людей в Петербурге. Но при таком образованном начальнике морского штаба на флоте почти совершенно прекратились исследования. Меншиков непрерывно пополнял свою библиотеку книгами на всех европейских языках, но это не мешало ему отвергать изобретения русских авторов, увольнять из флота офицеров, занимающихся науками, высказываться против введения гребного винта и винтовых судов.
Когда-то русский флот производил важнейшие научные исследования. Лазарев и Беллинсгаузен ходили к Южному полюсу, Литке — на Север, Сарычев, а также Головнин и его ученики изучали Восточный океан.
Ныне даже Литке лишен был практической научной деятельности. Он до сих пор занимался обучением царского сына и теперь был без дела.
Поставив во главе флота человека, пользующегося славой весьма образованного, на авторитет которого всегда ссылались, царь облегчил изгнание науки из флота.
Меншиков сожалел втайне, что глушит все здоровое во флоте, но, преданный царю, не желал совершать никаких не угодных ему действий. Он знал, что это плохо, но что иначе нельзя.
Князь был умен, но ленив и привык за свои шестьдесят с лишним лет к мысли, что ничему новому в чиновничьей России ходу не дают. Он стал таким же служакой, как все другие, и лишь в остротах, известных своей едкостью, отводил иногда душу.
— Науками надо заниматься там, где есть особые, назначенные государем для этой цели учреждения, которые и обязаны заниматься науками.
Адмирал слушал с восторгом, принимая эти высказывания за чистую монету и не замечая, что князь иронизирует.
— Вот я вам расскажу, — вдруг вспомнил князь. — У меня стали болеть лошади. Тогда я сам решил взяться за науки. За каких-нибудь шесть месяцев осилил ветеринарию! Вылечил всех лошадей. С тех пор не обращаюсь к коновалам. Так что при желании науками может заниматься каждый. Не так уж трудно! Правда?
— То есть…
— Ну, как же, братец?
— Очевидно, так, ваша светлость!
Разговорившись про лошадей, на свою любимую тему, князь увлекся и пришел в хорошее настроение.
— Что еще о Невельском узнали? — спросил Меншиков, которого все-таки заботил этот странный офицер. По нынешним временам следовало быть бдительным. Мало ли что могло быть. Надо знать настоящие причины. Не беда, если наука…
— Что он холост…
— Ну, это я знаю.
— По флоту одним из лучших женихов считается, ваша светлость, — сияя, заметил адмирал, знавший, что князь любит посплетничать про своих подчиненных. Он обрадовался, что разговор неожиданно зашел на такие темы.
«Может быть, и несчастная любовь, разочарование», — подумал Меншиков.
Мало ли чего не пришлось насмотреться князю в этой должности, да еще с морскими офицерами! И дуэлянты, и ревнивые мужья, и отчаявшиеся влюбленные…
— Еще просил за него Лутковский. Он поддерживает дружественные отношения с обоими Лутковскими. Да, в общем, знакомства его обширны в разных кругах. Среди моряков он довольно известен.
— Ну, да, теперь я вспомнил! Лутковский тоже ходатайствовал о назначении Невельского. И он и Литке вместе просили меня об этом.
Меншиков считал Лутковского честным и дельным человеком. Но просьбу Литке, своего противника, он помнил, а про рекомендацию Лутковского, которого считал порядочным, позабыл.
«И как она у меня из головы вылетела!»
— Назначить командиром строящегося брига, но без перевода в Охотскую флотилию. Понравится — пусть остается, — велел он Митяеву. — Не понравится — так сможет вернуться… Ведь там большую часть года, верно, пьянствуют и в карты играют, — пробурчал князь, расписываясь на бумагах. — Да пусть помнит, что придется делом заниматься. Это ему не partie de plaisir с великим князем… А как он приходится Невельскому-первому?
— Cousin, ваша светлость!
— А-а! — кивнул головой Меншиков.
Князь помнил, что Невельской-первый был помощником столоначальника в инспекторском департаменте. Такое родство — хорошая рекомендация.
— Никанора Невельского давно пора в столоначальники, — сказал князь.
«Николай Муравьев! Вот еще один молодой чиновничий орел взлетает! Был губернатором в Туле, воевал на Кавказе, дока в полицейских делах и просил при этом освобождения крестьян! Он Невельского раскусит, что бы тот ни задумал! Да ему, может быть, такой оригинал еще пригодится».
Меншиков решил на всякий случай поговорить о Невельском еще раз с самим великим князем, а потом с Муравьевым, о котором за последнее время тоже много разговоров.
