В пору расцвета империи они старались быть сдержанными в выражении почтительности. Грубость и высокомерие также облекались в форму некоторой вежливости, но проявление их считалось обязательным.

Хилль с гордостью занес в свой дневник, чтобы потом включить в будущую книгу, запись о том, как удачно срезал он сибирского губернатора при первой встрече, в присутствии его подчиненных.

Хилль полагал, что у него есть нюх на людей, он знает, с кем и что можно себе позволить. К тому же по дороге через Сибирь он счастливо обрел попутчика. Коммерсант Риши — хозяин модного магазина в Иркутске. Его жена — дочь французского офицера, плененного в двенадцатом году и оставшегося в южной России.

Губернатор приветливо встретил Хилля и Риши, явившихся с визитом. Хилль передал официальную депешу графа Нессельроде. Губернатор вскрыл, прочел и пересказал ее. Канцлер просит оказать Хиллю всяческое содействие и облегчить его пребывание в границах Восточной Сибири…

Депеша вложена была в письмо лорда Блумфильда, английского посла в России. Губернатор пересказал все именно так, как изложено в письме лорда. Хилль сдержанно улыбнулся.

Губернатор сказал, что рад видеть гостя и познакомиться.

Хилль ответил с холодной почтительностью, что уже имел честь видеть их превосходительство. Где? По дороге. В оттепель. Его превосходительство застрял в грязи со своим экипажем на казенных лошадях. А Хилль прокатил мимо на частных, обгоняя его.

Час от часу не легче! Старый служака и так ожидал беду на свою голову. Как известно, беда одна не ходит. Пятницкий в те дни готовился к приезду нового губернатора… А в Петербурге состряпали еще одно угощение для него. Письмо канцлера Нессельроде, оказывается, послано было в Иркутск после отъезда Хилля из Петербурга, но не губернатору, а на почту самому Хиллю, до востребования, в письме лорда, с тем чтобы Хилль сам отдал в руки…

С такими верительными грамотами можно насмешливо смотреть в глаза важного чиновника. А тот и обижен, и несколько растерян, готов гневаться, но не смеет. Пятницкий понимал, как все нехорошо складывается. Он вынужден был сносить пощечину за пощечиной.

Хилль, прекрасно знавший, что Пятницкий запутался и живет в тревоге, поставил себя в достойную позицию.

Но Риши предупредил его, что сюда едет новый генерал-губернатор — опаснейшая личность.

Муравьев при первой же встрече пригласил Хилля к обеду. Он вкладывал в свои любезности столько чувства, что Хилль невольно насторожился. Новый губернатор очень молод, ему лет тридцать семь.

Жена его прекрасно говорит по-французски. Стало известно в городе, что она природная француженка. Обед был на широкую ногу. Риши узнал, что Муравьева — урожденная графиня де Ришемон.

Хилль уже обосновался здесь и чувствовал себя чуть ли не настоящим иркутянином… Он занимал пол-этажа в особняке одного из местных молодых коммерсантов. Хозяин — коренной сибиряк — интересовал его теперь гораздо больше, чем Риши. Он ввел англичанина в общество местных купцов. Это совершенно необыкновенные личности. Ничего общего с бородатыми купцами Москвы или немецкими и французскими коммерсантами Петербурга.

Однажды один из этих молодых коммерсантов, ходивший во фраке и владевший богатейшей библиотекой книг и рукописей, глава фирмы с миллионными оборотами, сказал в своей гостиной, обращаясь к нему:

«Вот вы говорите, что англичане предприимчивый народ. А между тем только у нас в Иркутске двое французов — профессор и хозяин фирмы. А во всей нашей огромной Сибири нет ни единого англичанина…»

И общество вдруг разразилось хохотом. Хиллю намекали, что французы перегоняют англичан. Да, в Иркутске есть фирма, принадлежащая французу, есть приглашенный из Франции преподаватель французского языка.

…Муравьев входил в силу. Он выгонял чиновников, отстранил Пятницкого. Купечество, кажется, довольно новым губернатором.

Хилль давал уроки английского языка детям княгини Волконской, старался сблизиться с политическими ссыльными, их дома были открыты. Но сблизиться не удалось… Они очень сдержанны и надменны — эти аристократы в изгнании.

Хилль все более сходился с местными тузами. Он должен был видеть дороги Сибири, постараться узнать численность народонаселения, войск, средства передвижения по рекам, средства связи с Камчаткой. Ему предстояло большое путешествие по Лене и Охотским трактом к морю.

Дни стояли солнечные, сопки вокруг города пожелтели, снега сошли быстро. Над Ангарой по утрам раздавался благовест в Иркутском кремле, ему отвечали колокола в Знаменском монастыре и в церквах, выстроившихся на высоком берегу.

Толпы иркутян с детьми шли к реке. Как замечал Хилль, здешнее население очень любит свои реки.

Только здесь Хилль узнал, что самый замечательный русский деятель в Аляске был не Беринг, а Шелихов. Ему поставлен отличный памятник. Он узнал, что сибиряки очень чтят память Шелихова, иркутского купца, считают его, а не Витуса Беринга открывателем Аляски, называют его своим Колумбом, открывшим Америку с севера. Шелихов, как оказалось, был организатором грандиозного торгового дела и зачинателем судоходства с Аляской. С его именем связано создание Российско-американской компании, которая теперь переведена в Петербург и акциями которой завладели столичные вельможи, даже члены царской фамилии. Дело вырвано из рук сибиряков. Управление Компанией осуществляется руками родовитых немцев… А после смерти Шелихова, как рассказывали иркутяне, Компанией отлично управляла его жена, сильная и умная женщина.

Хиллю пришлось повидать купцов и служащих Российско-американской компании, которые не раз бывали не только в Аляске, но и в Калифорнии.

Аляска до сих пор находилась практически в зависимости и почти в подчинении у Иркутска, хотя правление ее в Петербурге, а в колонии — свое управление во главе с директором. Но весь сбыт товаров и перевал грузов на Кяхту и в столицы России шел через Иркутск. Продуктами Аляску снабжал Иркутск. И если Петербург поставлял на Аляску высших чиновников для Компании, из которых немало было карьеристов, то весь костяк, на котором стояло дело Компании, оставался сибирским. Преимущественно иркутяне служили на судах, на складах, были рабочими Компании, ее конторщиками, приказчиками, транспортировали грузы по морю, по рекам, через сопки и степи. Эти же сибиряки служили до последнего времени в Калифорнии, где у Компании были небольшие посты, которые теперь оставлены.

Хилль встретил в Сибири много людей, владевших английским. Даже один православный священник, немало поплававший по океану, совершенно свободно говорил с ним по-английски. Все эти Кузнецовы многочисленных ветвей, Сукачевы, Трапезниковы, Марковы, Пятидесятниковы производили впечатление вполне образованных людей…

Купцы из Костромы, Галича, Устюга, Москвы, Перми, Череповца, Вологды, на которых в Петербурге смотрят как на чудовищ, достойных лишь осмеяния, через иркутян и на паях с ними торгуют с Китаем, приезжают сюда и в Кяхту, не стесняясь расстояниями…

…Откуда-то издалека стали приходить груженые мачтовые лодки, в том числе и большие, почти целые суда. Некоторые из них палубные. Оказалось, что эти илимки и ангарки, карбасы и кунгасы приходят со всевозможными грузами из-за Байкала по Селенге, везут богатства Китая и Монголии: шелка, чай, фарфор. Приходят суда с низовьев Ангары, от порогов, а были и такие, что доставляли прочно обшитые тюки с пушниной из низовьев Енисея. С берегов Ледовитого океана меха вывозились еще зимой в нартах. Пошли плоты с лесом. С открытием навигации стало видно, какими делами и капиталами ворочают иркутские купцы.

Хилль собирался в путь. Теперь он желал видеть Якутск, пути к океану, Охотское побережье и Камчатку. Наняты люди, лошади. От Иркутска в верховья Лены Хилль поедет в экипаже. А дальше — на большой лодке со всеми удобствами. Послан вперед знающий дело приказчик, который все подготовит. Милой девице обещано, что она не будет забыта. Пока еще свиданья продолжаются.

…Чарльз и Ингрида Остен подъезжали к Иркутску.

Звенели колокольцы. По улице, ведущей вверх от паромной переправы через Ангару, катили два возка и остановились у «Сибирского подворья».

Двое слуг-англичан и бритые кучера-сибиряки вносили в подъезд чемоданы, избитые за дальний путь.

Начинался самый трудный, но и самый интересный этап пути. Исчезли лень и истома, невольно овладевающие путниками за месяц сидения в кошевке. Еще не доезжая Жилкиной, последней деревни на Московском тракте, Остен при виде иркутских колоколен почувствовал себя как бы наэлектризованным.

Госпожа Остен приводила себя в номере в порядок. Ее супруг поспешил на поиски Хилля. Хозяин подворья сам отвел его в дом Трапезникова.

Хилль — рыжий, широколицый, с тонким горбатым носом, усеянным веснушками, и с выхоленными бакенбардами, увидев Остена, как бы на миг остолбенел. Потом, с коротким возгласом изумления, быстро подошел и, с чувством глядя в глаза, принялся трясти его руку…

— Муравьев с первыми теплыми днями отправился объезжать свои владения! — рассказывал вечером Хилль, вытянув худые ноги к каминной решетке. С треском пылали, поставленные стоймя, смолистые поленья. — Новый губернатор деятельный человек. По приезде в Иркутск он не побоялся открыть доступ в свой дворец для политических изгнанников. Волконские теперь приняты в лучших домах. Более того, сосланные за бунт восемьсот двадцать пятого года становятся тут как бы в привилегированное положение. Я постарался проникнуть в этот дом и взял на себя роль учителя. Этот шаг сблизил меня с обществом. Моя хозяйка — феномен энергии и жизнеспособности. Она дочь известного генерала — героя войны с Наполеоном. Ее тут все уважают. А было время, когда она жила со своим мужем в остроге, в камере без окон. Отец отказался от нее, но она поехала за мужем.

— Ссыльные ненавидят свое правительство? — спросил Остен. — Не могла же бывшая княгиня простить свой позор?

— Нет, — ответил Хилль. — Это люди с большим самомнением. Никогда не знаешь, как они поступят. Я убедился, что действовать надо не через них, а через купцов. Коммерсанты проще и радушней. Это люди дела. Желали бы завязать с нами торговые отношения.

— Легко это сказать! — усмехнулся Остен.

Он высказал предположение, что губернатора надо увлечь перспективами геологических изысканий.

— О нет, он хитрый и подозрительный человек! Вам следует воспользоваться его отсутствием. Надо поспешить со сборами и продвигаться дальше. Погода установилась, и дороги всюду хороши. Необходимо избежать встречи с Муравьевым. Мы завтра же нанесем визит его помощнику — гражданскому губернатору Зарину. Это серьезный, но обыкновенный человек, сам ничего не решает. Вашей встречи с ним будет достаточно…

— Но я должен получить письмо…

— Ах, вы тоже ждете письма…

Остен сам понимал, что Муравьев может усомниться в необходимости искать Франклина на Амуре.

Хилль рассказал много любопытного о жизни в Восточной Сибири. Он собрал сведения о торговле русских с Монголией и Китаем, о движении их на восток, о Кяхте и кяхтинском чайном рынке, о контрабанде и о войсках в Сибири. Помимо кяхтинского торга русское население тайком от властей ведет огромную контрабандную торговлю и мену с китайцами по всем рекам.

— Поезжайте к Кандинским в город Кяхту. Кандинские — вот кто не подведет! Богатейшие люди! Они держат в своей власти громадную территорию со всеми туземцами и русскими, с земледельцами, скотоводами и охотниками. Среди темного, разрозненного народа их власть особенно могущественна. Они часто исполняют функции государственных служащих, могут любого посадить в тюрьму, наказать. Осведомленность их поразительна. Вам напишут к ним частное письмо.

Хилль рассказал, что молодому губернатору в Иркутске часть чиновничества и богачей составила сильную оппозицию.

Он объяснил Остену, как следует вести себя в пути, и дал ему письма в Кяхту.

— На Усть-Стрелке есть казаки, проникающие на Амур и в Маньчжурию для торговли. Они могут быть нам полезны. Между прочим, запаситесь серебряными рублями!

Хилль предупреждал, что Муравьев скоро доберется до Забайкалья и что следует опередить его, не встречаться с ним в Кяхте.

— А за Кяхтой вы в безопасности!

Камин, такой же, как в Англии, табак, удобная мебель — все располагало к откровенным разговорам.

За долгий сибирский путь Остен много молчал и теперь, как это часто бывает при встрече со своим человеком, не в силах был удержаться от болтовни…

— Восточный океан! — Остен быстро прошелся по комнате. — Амур — путь от океана в глубь Маньчжурии! В глубь Северного Китая будут открыты все дороги. Китайцы сразу поймут, что с ними не шутят. Я слышал, что была телеграмма о гибели миссионеров на Амуре. Но нет, мы не французы! Взять торговлю с Китаем в свои руки, занять страну. Адмиралтейство на первых порах желает станцию на устье реки и точных сведений. К осени я надеюсь быть на борту китобоя. Условлено с капитаном судна. Он пройдет до устья реки побережьем Охотского моря.

Остен присел на диван.

— Только дурак, конечно, может поверить, что кто-то пустится искать Франклина по сухопутью, — сказал Остен и, запрокидывая голову, захохотал так, что сотрясалась вся его атлетическая фигура.

…Вскоре письмо было получено и отнесено во дворец. Гражданский губернатор Зарин разрешил Остену ехать дальше.

— Быстрей уезжайте, — твердил Хилль.

Кони наняты и для Остена. Его слуги закупали все необходимое.

У Волконских, где Хилль занимался с Мишей английским, Остен был рекомендован хозяйке дома как известный геолог. Сам Остен добавил, что правительство Великобритании поручило ему также поиски Франклина.

— Господин Остен путешествует в Забайкальскую область, — повторил Хилль, — с целью геологических изысканий.

Об Амуре не было сказано ни слова. Мария Николаевна спросила, где же предполагается возможным найти Франклина.

— При дальнейших путешествиях на Севере мы можем его разыскать, — ответил Остен.

Хозяйка была довольно холодна с Остеном, но любезна и ласкова с госпожой Остен.

В доме Трапезниковых во время дружеских бесед Хилль и Остен не раз высмеивали иркутскую жизнь.

— Коронация короля была бы в любой стране событием менее значительным, чем приезд в Иркутск нового губернатора и его вступление в должность.

Хилль уверял Ингриду Остен, что сибиряки старого поколения, носящие бороды, прощаясь, не пожимают руки.

— А что же они делают? — спросила госпожа Остен.

— Берут друг друга за бороды и треплют, и это заменяет им рукопожатие.

Остен — плотный, рослый, с густыми усами и крепкими щеками, похожими на два красных мяча, опять захохотал.

Письмо к Кандинским Хилль получил от ведавшего горными заводами чиновника Размахнина. При этом Хилль похвастался Остену:

— Все это время я развлекался с дочерью Размахнина… Она из провинциалок, мечтающих о Европе.

Остен подмигнул.

Хилль решил, что он и в книге напишет, что развлекался в Иркутске с девицей из весьма почтенного семейства.

И еще он советовал Остену перенять у сибиряков отличный обычай.

— По окончании ужина, когда выпито много вина или водки, сибиряки пьют молоко! Я сначала поразился. Но попробовал и убедился, что это очень полезно для желудка и на другой день чувствуешь себя отлично.

Ингрида Остен пожала плечами, не представляя, как можно хвалить такое невозможное смешение.