Сидорчук прилетел в Поселок в конце апреля. Чинков, встречавший его в аэропорту, радостно засмеялся, когда увидел Сидорчука в желтой канадской меховой шубе, в отчаянных каких-то меховых сапогах тоже желтого цвета и тяжелых темных очках. Иностранец, концессионер, прибывший смотреть владения. Дорогой он подшучивал над Сидорчуком, объясняя: «Вот это торосы. Это тундра, покрытая снегом. Это так называемые сопки». Сидорчук все терпеливо сносил. В управлении он долго ходил по обшарпанным коридорам, заглядывал в захламленные и пустые рабочие кабинеты.

— Вы бы краску, что ли, какую повеселее нашли. А то с похмелья не угадаешь: в управлении ты или в камере предварительного заключения.

— К осени выполним указание. Сделаем, чтобы нашим героям-полевикам было радостно зайти в управление, — с усмешкой ответил Чинков.

В тот же вечер Сидорчук и Чинков отправились на разведку Монголова. Вездеход гремел, лязгал, сотрясался, и в кузов забивалась снежная пыль. Сидорчук молчал и лишь однажды сказал Чинкову:

— Вместо того чтобы про сопки и торосы рассказывать, лучше бы в мой портфель заглянул.

— Давай, Иван, загляну.

— Смотри! — Сидорчук открыл портфель, и даже несмотря на бензиновый дух и выхлопные газы в вездеходе запахло аптекой. Скляночки, пузырьки, пакетики.

— Может, выкинуть все это на дорогу? Вместе с портфелем? — с веселым отчаянием спросил Сидорчук. Чинков ничего не ответил, и Сидорчук погрузился опять в недра оранжевой шубы.

К рассвету вездеход вышел в долину Эльгая. Тракторный след сипел под лучами восходящего солнца, убегал вперед.

На разведке Сидорчук быстро и даже как-то небрежно просмотрел пробы, вынутые из сейфа Монголовым. Втроем они пошли на шурфы. Из-за вездехода вывернулся Кефир, с чрезвычайно деловым видом прошел мимо.

— Гиголов, — представил его Монголов. — Лучший рабочий. Именно он нашел самородок в триста пятьдесят граммов, который и заставил нас начать зимнюю промывку. И он же намыл первую хорошую пробу.

Кефир приподнял шапочку, Сидорчук благосклонно кивнул.

— Не в етом подвиг, Владимир Михайлович, — вдруг сказал Кефир. — Подтвердите, что я отказался от спирта, чтобы не спугнуть фарт. Чтобы не подорвать валютную мощь государства, Гиголов героически отодвинул предложенный спирт. Было?

— Было, — устало усмехнулся Монголов. Он видел, что на Кефира «нашло».

— А досталось-то каково? Вот думают иные начальники: работяга аванс взял, бормотухи, портвейн, по-научному, выпил и сопит спокойно в две дырочки. А начальство о производстве не спит, калики-моргалики из пузырьков отмеряет, заботится — ну как заснет — сразу все рухнет. А производство — что? Это же дерево! И растят его работяги, — Кефир закатил глаза и взмахом нарисовал размеры «дерева». — Начальство… усопло. Работяга угомонился. А труд-то наш, наше-то дерево все растет, растет, ширится. Беспредельно. Ну-у!

Кефир искоса глянул на Сидорчука, нахлопнул шапчонку и пошел прочь. Но неожиданно вернулся, с веселой фамильярностью хлопнул Сидорчука по плечу.

— Шуба у вас богатая. В такой шубе и по Бродвею. Ну-у! Все американские цыпочки лягут.

— Не в шубе сила, — сказал Сидорчук.

Он взял Кефира под руку, отвел в сторону и что-то пробормотал ему на блатном жаргоне. Кефир изумленно округлил глаза, и они с Сидорчуком, уважительно пожав руки друг другу, разошлись. Сидорчук улыбался и все оглядывался на спину Кефира. Чинков тихо давился от смеха. Монголов ушел.

— Ты слыхал о таком… Катинском? — спросил Сидорчук.

— Читал докладную записку, — неохотно пробурчал Чинков.

— Докладной его ты не читал. Она у меня в единственном экземпляре. Толковая докладная. А тут и ты подвалил со своим мешком золота. Вовремя.

Чинков молчал.

— Вот ведь интересный мужик, — продолжал Сидорчук. — С Территории его выперли. Он в Средней Азии спрятался, но отчеты читал. Думал. Всю золотоносность Территории по полочкам разложил. Толковый черт, этот Катинский.

— Почему не сказал сразу о докладной?

— Ты бы не был тогда пуп Территории. А ты лучше работаешь, когда ты именно пуп.

Чинков молчал. Редко бывало, чтобы удар доставался ему вот так, неожиданно. Он привык все предвидеть. Он молчал, какая-то нехорошая жилка билась в затылке, и вдруг из темных глубин, как спасительный круг, выплыло короткое тяжелое слово. Оно выплывало к нему уже несколько месяцев, но пока Чинков боялся его. Слово это было «нефть», которое давно уж стало синонимом золота. Пока же Чинков уставил в пространство взгляд и мальчишеским обиженным голосом произнес:

— Все равно это золото создал я. Я его сдвинул с места.

— Разве кто спорит? — удивился Сидорчук.

— Зачем ты приезжал, Иван? Шубой похвастаться?

— Убедиться, что золото и разведка существуют в реальности. От тебя всякого можно ждать.

— Убедился?

— Не ломай голову, — сказал Сидорчук. — Кроме лекарств, у меня в портфеле разные полномочия. Высокий и полномочный ревизор, вот кто я. Я привез тебе деньги. Дополнительные ассигнования на разведку. Акт о ревизии ты сегодня напишешь сам. Завтра я улетаю.

— Где твои деньги были месяц назад? Я все полевые партии ограбил. Нищими их отправил. Они гипертониками вернутся.

— С каких пор ты жалостливым стал?

— Я о неиспользованных возможностях жалею. Гипертония должна быть оправдана. На Лосиной нужна большая шурфовна. На Ватапе есть куда вложить деньги. Кольцевой партии ничем не поможешь.

— Почему?

— Такой маршрут. Но там у меня честолюбцы. На честолюбии вытявут.

— А где твой промывальщик-гений? Хочу познакомиться.

— Там, в Кольцевой. Если привезет нужные результаты, я его в старшие инженеры произведу. Диплом нарисую об окончании вуза. Если привезет именно то, что жду, я его кандидатом наук назначу.

— Наместник! — вздохнул Сидорчук. — Император. В какой круг ада заявку подал?

— Лет через десять скажу, — серьезно сказал Будда.

— Едем обратно!

— Пусть водитель поспит. У него портфеля с лекарствами нет.

— Ничего. Не каждый день к вам высокие и полномочные ревизоры прилетают.

— Может, охоту прикажешь устроить? Коньяк, куропатка на вертеле?

— Не усердствуй. Твой трон пока прочен.

— Мой трон всегда прочен, — усмехнулся Чинков. К вездеходу шел Монголов. В телогрейке, перетянутой офицерским ремнем, армейской шапке и тщательно вычищенных сапогах Монголов резко отличался от монументально одетых Будды и Сидорчука.

— Вы обещали отпустить меня в отпуск, как только разведка даст результат, Илья Николаевич, — сказал Монголов, остановившись в нескольких шагах от Чинкова.

— Плохо себя чувствуете? — Чинков осторожно скосил глаз на Сидорчука. Тог, вовсе не делая вид, что не слышит, с веселым интересом смотрел на Монголова и Чинкова.

— Не сплю. Желудок жжет. Не сдублировать бы Отто Яновича, — невесело усмехнулся Монголов.

— Устроим вас в санаторий, Владимир Михайлович, — сказал Чинков. — Северстроевский спецсанаторий. Его пока не отняли. Отдельная комната. Хорошие врачи.

— Нет, — все так же невесело улыбнулся Монголов. — Это не для меня. Что хорошо для генералов, не годится для ваньки-взводного. Хочу поехать в деревню. Зайти к простому сельскому врачу. С удочкой посидеть. Подумать.

— О чем же, если не секрет, Владимир Михаилович? — весело спросил Сидорчук.

Монголов внимательно посмотрел на Сидорчука, на Будду и глухо сказал:

— О правилах. Всю жизнь я верил в определенные правила. В личный устав, если хотите. Почему-то все пошатнулось. А человек без правил жить не может.

— Удочки. Сельский врач. Лучше и не придумаешь, Владимир Михайлович, — дружелюбно сказал Сидорчук. — Я бы именно так поступил.

— Будем взаимно выполнять обязательства, — вздохнул Чинков. — Вы выполнили свое на Эльгае. Я выполняю свое и разрешаю вам отпуск. Подумайте о санатории. Я организую вам любой санаторий страны.

— Ни к чему ваньке-взводному… — начал было Монголов.

— Бросьте! В управлении организуется отдел разведочных экспедиций. Сейчас у нас две разведки: ваша и киноварь Копкова. Скоро разведок у нас будет много. Вы будете начальником отдела разведок и моим заместителем после отпуска.

— В кресле я… — снова начал Монголов.

— Не выйдет, Владимир Михайлович, — жестко перебил его Будда. — Вы единственная кандидатура. Вспомните ваши правила. Хотите, чтобы я техника назначал в отдел разведок? Молодого специалиста? Слишком дорого это для государства, Владимир Михайлович.

— Хорошо, — сказал Монголов. — Как всегда, «приказ и необходимо». Это я понимаю. Но пока прошу отпуск.

Монголов коротко кивнул и пошел прочь от вездехода, четкая фигура на ослепительно светлом снегу.

— Такого мужика укатать, — раздумчиво сказал вслед Сидорчук. — Людоед ты, Илья.

— Я, может быть, людоед, но не юная школьница, — пробурчал Чинков. — Кроме эдакого героизма и разэдакой романтики, в людях еще кое-что вижу. Я в них, как людоед, кое-что понимаю.