22
Происшествие с Яхонтовым подняло на ноги все три прииска, к тому же Никита с Алексеевского передал по телефону, что в ту же ночь у них был подожжен амбар с хлебом. К счастью, пожар захватили вовремя и потушили.
Вихлястый с Баяхты спрашивал о возвращении директора и попутно сообщил, что на Боровом у старого материального два дня пробыли Емельян с Исусом. В день отъезда Яхонтова с Лямкой они скрылись неизвестно куда.
Эти сведения были получены как раз в тот момент, когда Лямка с криком и громом подвез Яхонтова к конторе.
Был первый день Пасхи.
Рабочие щеголяли в новых рубахах, брезентовых плащах, полуболотных сапогах и кожаных фуражках, а бабы — в новых полушалках. И не узнать было в них недавних золотничников, рваных и опухших от пьянства.
Кругом прииска по канавам и рытвинам шумели потоки. День выдался солнечный.
Остатки снега таяли и исчезали. Только заледеневшая и грязная дорога держалась еще, вздымаясь сероватыми бугорками.
В весеннем шуме зычно загрохотали сотни человеческих голосов и зазвонил приисковый колокол. Толпа, напирая на кошевку, задыхалась в неистовых криках:
— Это его, подлеца, рук дело!
— Еграшка, Еграшка, живомот!
— Найти и выжечь этот выводок со всеми потрохами!
Василий и Рувимович подбежали к кошовке. Яхонтов лежал в забытьи.
— Да где же дохтурша-то наша! — кричал хрипло старик приискатель.
— Где? Вестимо где! Дрыхнет после ночной работы, а тут золотой человек гибнет.
— Пригнать ее в шею, шмару мазаную!
Яхонтова подняли и на руках понесли в больницу.
— Товарищи! — высокий голос Василия дрогнул и сорвался. — Технику Яхонтову — нашему производственному руководителю — попортили шкуру… Рана не опасна, и он через несколько дней поправится. Но покушение на него мы должны принять как удар в сердце приисковому рабочему. Калифорнийская шпана начинает охотиться за нами не на шутку… Этот бродяга Сунцов вставит нам очки, если мы не вырвем у него жало!
— Да чего нам церемонью разводить!.. — раздался в толпе одинокий голос.
— К ногтю стервецов! — подхватили в толпе.
— Своим судом и… крышка!
Василий с отрядом в пятнадцать человек утром прибыл на указанное Лямкой место, но, кроме утоптанного снега, ничего не нашел. Следы, расплывшиеся от подталин, значились по обе стороны дороги, и совершенно нельзя было определить, в каком направлении скрылись нападавшие на Яхонтова.
Он посоветовался с отрядом и хотел повернуть на Калифорнийский, но Лямка остановил его.
— Стой, кипяток! — крикнул он, придерживая обеими руками трубку.
Он подъехал к Василию вплотную и многозначительно поднял кверху палец:
— Ты не забудь, парень, что у Еграхиной артели сорок ружей, а у нас всего три тарары. Он так пугнет, что и штаны не унесешь… Надо, по-моему, ехать на Баяхту, а потом на Лексеевский и оттуда наступать на Калифорнийский… Вот что, еловая твоя родня.
— Что, сперло тебя? — засмеялся Василий, но, оглянув свой вооруженный шестью плохими ружьями измученный отряд, задумался.
— Думай не думай, сто рублей не деньги! — доказывал Лямка. — Сунься, да не напорись! У Еграхи глаза и пули острее бритвы… Да и кони у нас лес грызут… Протряслись, как решето. Не рискуй, брат, понапрасну… Баяхта-то — вот она, в рот глядит!
Василий подумал и повернул своего бойкого коня на Баяхту. Дорога не держала лошадей, и позади приехавшего отряда образовалась сплошная проступь, наполнявшаяся снизу мутно-серою водой.
«Баяхта! — думал Василий. — Главная основа всей Удерской системы. Когда исчезнет золото со дна Удерки, отойдут в сторону за ненужностью драги, — этот необъятный холм с золотыми недрами многие десятки лет будет укреплять золотой фонд республики».
Так, между прочим, без основания, думали боровские руководители. Никто более или менее точно не мог определить богатство Удерки и Баяхты и не знал, когда они исчерпаются и где раньше.
На плоскогорье, около сверкающей Пинчуги, подсолнухами горели на солнце два новых амбара. На вершине холма мелкими клетушками красовались стопки новых срубиков для колодцев. Между ними муравейником копошились люди.
— Это они работают сегодня?! — воскликнул Лямка.
Василий знал Баяхтинский рудник еще с детства. С жадным любопытством он всматривался в рабочие казармы, раскинутые по низкому берегу Пинчуги и на хребте, по которому в порядке находились четыре шахты под куполообразными почерневшими копрами.
На Баяхте шла усиленная работа.
Вихлястый в первый же день пасхи не дал покоя рабочим и выгнал их на две смены качать воду из самой старейшей шахты № 1. Работами руководил он сам. В испачканном, выцветшем полушубке, часто без шапки, блестя небольшой лысиной на затылке, он бегал по крутогорьям от шахты к шахте и сам крутил подъемный ворот.
Завидев верховых, рабочие приостановили работу.
Оголившийся хребет выглядел полем, на котором будто только что выкорчевали большое количество леса. Вниз черным оскалом смотрели взрытые водою рытвины.
Вихлястый узнал Василия еще издали. В то же время загремел чугунным звоном рудничный колокол на обед.
Разомлелые, в поту и облитые грязью с головы до ног, рабочие поодиночке потянулись к кладовым.
О гулкий пол, как выстрелы, зыкались удары брошенных инструментов.
— Тише, черти! — предупреждал каждый раз рослый седой старик материальный, когда рабочие небрежно обращались с вещами.
— Вон начальство с Борового приперлось. Вишь, шпанка!
Не жалко казенного! — подмигнул он Вихлястому.
Около Василия быстро выросла толпа.
Старые знакомые трясли ему руку и с любопытством заглядывали в лицо.
Вихлястый одной рукой обтирал пот с лица, а другой тащил Василия с седла.
— Ты разве не получил распоряжения насчет отдыха? — спросил Василий, усаживаясь на пень.
Вихлястый, улыбаясь, покосился на него и на рабочих.
— Нет!.. Какого приказа? А вы на Боровом разве отдыхаете?
— А ты думаешь как?.. Дисциплины, товарищ, не держитесь!..
Не забывай, что наша партия круто греет за головотяпство. Смотри, как отделал народ в день отдыха-то…
— Да это ништо, — вмешался в разговор старый шахтер, который принимал инструменты, — вот работа-то дурная у нас выходит кажин год… Тут, кроме килы, ничего не доспеешь… Вода одолевает кажну весну и стоит, почитай, за троицу… Я говорил Борису Николаевичу, что надо бы идти не колодцем, а забоем от речки. Взял с поля и пошел накручивать штольней.
Привалившись на пне, Василий упорно смотрел вниз, где изгибалась стальная лента Пинчуги.
— Вот бы взять, примерно, по этой вымоине или от Медвежьего кривляка, — проектировал старик.
— Толку, Павладий, не будет, — внушительно заметил материальному Лямка. — Вишь, ниже грунт-то камень на камне.
Старик взглянул на него и презрительно сплюнул:
— Каку ты язву понимаешь, комуха таежная?.. Где это видно, чтобы металл добывался без камня?
— Вот те и оглобля! — рассердился, в свою очередь, Лямка. — Уж лучше воду отливать, чем камень ворочать!.. Сам-то ты много понимаешь!
— А вам не подраться! — поддразнил кто-то спорщиков.
— Да бить и надо такую орясину! — не унимался старик материальный. — Сроду, стерва, не робил, а туда же — учить… Варил бы щи и помалкивал… Тебе в бабки только играть, а не золото добывать.
— Не подтыкай, не дешевле тебя, — начал было Лямка, но его перебил Василий.
Он поднялся на пень и начал рассказывать о ранении Яхонтова. Рабочие подвинулись ближе.
— Эка, брат, ералаш! — загудели шахтеры.
— Это Емелька с черкесом устряпали, не иначе, — говорил Вихлястый. — Но теперь они поднимут на воздух весь Калифорнийский. Ты не бери всех, не сладишь с этим народом. Ох, соленый народ эта шахтерня, Васюха, не то, что наши драгеры!
…Вихлястый жил вместе с материльным и другими рабочими в большом доме бывшего управляющего. Шахтерские жены в сутолоке готовили стол для гостей и с любопытством засматривались на Василия. Он же, не замечая их, был погружен в свои думы.
Опыт военного человека ему подсказывал, что времени терять нельзя.
По словам Вихлястого и баяхтинских шахтеров, попасть отсюда на Калифорнийский было невозможно из-за разлива Удерки.
Василий нервничал и быстро ходил по комнате, ероша волосы. Вспомнив, что дорога на Баяхту ведет через Алексеевский прииск, он позвонил Никите и отдал распоряжение разведать и проверить местопребывание банды.
Между тем в квартиру набивались вооруженные шахтеры. С Алексеевского отвечали, но ничего нельзя было понять.
Василий сердито бросил трубку.
— Ехать надо! — сказал он хриплым голосом, зажимая в кулак угол табуретки, точно желая расплющить ее.
— Да, знамо, ехать! — разом гаркнуло несколько густых голосов. — До коих пор еще свашить будем с этой сволотой?
— Да и я говорю то же, — подхватил Вихлястый высоким голосом, вытягиваясь, точно желая достать головою потолок. — Не ждать же, пока нас всех решат!.. А только всем, по-моему, там делать нечего… Ну, десятка два ребят.
Ему не дал досказать Лямка:
— Не ерохорься ты, долговязый, — сказал он, выступая от порога и держась за спустившуюся ниже живота опояску. — Вы вот обедайте да болтайте с народам, а мне давайте побойчее конька, и к утрему все будет разузнаю.
Он косо взглядывал на Василия. Потом, достав кошелек, начал мять в ладони листовой табак.
— Вот это дело! — заметил старик материальный, высекая огонь и останавливаясь острыми глазами на лице Лямки. Голос материального гудел густой октавой, будто с перепоя.
— Что дело, то дело! — продолжал он. — В такую непогодь и коней потопите и себя покалечите к… едреной бабушке. Епрашка дальше тайги не уйдет, а ежели и уйдет, то достанем где угодно!
Василий поднялся. Доводы старика озадачили его.
— На Лексеевском и корму коням нет, газеты их читать не заставишь! — заметил Лямка, как будто невзначай, зная, что этим окончательно убедит Василия и Вихлястого.
Василий сдался.
— Расседлывайте коней, — сказал он, расстегивая пояс на шинели. — Утром поедем, а после обеда проведем собрание.
И уже веселее, тряхнув головой и хлопнув по шапке Лямку, засмеялся.
— Умная голова у тебя, дед, да дураку досталась!
— И ростом-то с сидячу собаку, — пошутил Вихлястый.
Лямка, выставив грудь и нижнюю губу, презрительно подмигнул шахтерам:
— Велика фигура, да дура!
— Верно, Лямка! — крикнули от порога.
Шахтеры один за другим выходили из квартиры, дымя трубками.
Вечером, когда приезжие пообедали и отдохнули после суточного перегона по тайге, приисковый колокол взбудоражил тишину ранней таежной весны.
В одной из казарм было устроено собрание.
Василия слушали с большим вниманием. Возражали только против нападок на самогон.
— Нет, это вы, ребята, зря, — доказывал старик материальный, — шахтер не может не пить… Грязь, сырость, ужасти… Да как же тут без вина?
— Правильно, дядя Павладий, — дружно поддержали его несколько голосов. — Шахтеру надо чем-нибудь кровь разогреть…
— Что правда, то правда, — уступчиво сказал Вихлястый. — Самогон-то мы не забываем, а насчет партии еще никто не подумал, и в ячейке у нас всего ничего — четверо большим свалом…
Материальный выступил вперед и обвел глазами тусклые от дыма лица шахтеров.
— Насчет ячейки какой разговор? Пиши всех гамузом, и нечего слова терять!
— Правильно, катай всех за одним разом, — крикнуло враз несколько голосов. — Все рабочие!
— Утрем нос Боровому и Алексеевскому, пусть знают шахтерскую кобылку!..
Василий, поламывая пальцы, поднялся с места, метнул горячий взгляд на шахтеров.
— Ну, так нельзя, — начал он прерывающимся голосом. — Правда, Баяхта и при первой советской власти не подгадила и теперь задаст тон. Я в этом уверен… Но мы не без разбора пишем в партию. Пишите сегодня заявление, а завтра в поход.
Он стукнул кулаком по столу и пошел к выходу.
С неба сеял чистый обильный дождь и сгонял в лужи остатки таявшего снега.
