Глава двадцать первая

Ранним утром, в воскресенье, когда негласно начался праздник ритуального убийства властвующей английской особы, постельничий разбудил графа Эссекса довольно грубо.

– Особый гонец из дворца, особый гонец из дворца!

Граф отпихнул ногой в дырявом чулке своего постельничего, накинул халат, сунул ноги в шерстяные носки, провел по лицу мокрым полотенцем, ловко подставленным слугой, и вышел из спальни сразу в кабинет, через потайную дверь.

Посреди кабинета стоял не особый гонец из дворца. Ровно посередине рисунка дорогущего персидского ковра лениво счищал золоченой шпорой левого сапога липкую грязь с правого сапога личный гофмейстер королевы Елизаветы!

Его явление означало для графа либо Тауэр, либо продолжение спальных утех королевы.

Гофмейстер протянул графу узкий, золоченный по краям лист плотной бумаги.

– Извольте, граф, прибыть в Тауэр. Не позднее полудня, – сказал гофмейстер.

Притопнул правым сапогом, сбил все же с него грязь, чуть наклонил голову и пошел вольным шагом к выходу из кабинета.

Граф Эссекс ничего не мог понять. Приглашение в Тауэр на бумаге с золотым обрезом? Он уронил бумагу на стол, сунулся в буфет и прямо из горлышка выпил чуть больше пинты кислого испанского вина. В голове перестало шуметь.

Лорд развернул пригласительный лист:

«Дорогой граф! Разве не Вы подсказали мне вернуть древний обычай в нашу страну? Мы исполним его, по Вашей подсказке, как раз сегодня в полдень. Ваше место – справа от меня. Елизавета».

Это приглашение, его тон и личная, не всякому демонстрируемая подпись королевы, возвестили графу Эссексу, что полоса холода между ним и королевой отступила и снова начинаются жаркие денечки!

Только вот он никак не мог вспомнить, когда успел подсказать королеве про ритуал убийства английских королей? Пить много приходится перед ложем королевы, чтобы воспалить кровь в паховой области живота, как научил графский лекарь… Но много пьешь – много забываешь. А, черт с ним!..

В это воскресенье, без четверти в полдень, Осип Непея входил во внутренний двор Тауэра со страхом, засевшим в коленках.

Его, как московского посла, два раза пытались казнить в Турции, но такого ужаса, как перед Тауэром, Непея никогда не испытывал. Правда, тот ужас можно было смело приписать появлению сегодня утром в таверне «У подковы» женщины Катарины, сообщившей сначала, кто она будет Макару Старинову. А потом с плачем поведавшей Непее все то, что велел передать царскому послу Макар, посаженный в Тауэр. Хорошо, что между ними связи не видать. Но почему капитан Ричардсон сдал Макара? Или кто его сдал? Граф Эссекс?

Ладно, война план покажет. Даже в Тауэре.

Женщину Катарину Осип завел в свои три отгороженные от остального трактира комнаты, велел дьяку накормить ее и не тревожить. Ибо она уже в немалой тревоге. И небось от Макара уже беременная. Что весьма почтенно и приятно.

По английскому этикету послы помещались в правой части специально выстроенного ряда зрительских сидений. Однако надменный гофмейстер королевы Елизаветы специально высмотрел русского посла и указал тому сесть на один ряд выше королевы, у ее левого плеча.

Увидя это, польский посланник, заторопился к выходу – срочные письма писать; куда еще торопятся с праздника посланники воюющих стран? Посол австрийский, граф Ванденштейн, наоборот, встал со своего кресла и долго раскланивался с Осипом Непеей.

В особом приглашении, данном английской королевой русскому послу, другие послы увидели знак того, что сватанье царя Московского и королевы Английской идет как надо обеим сторонам.

А когда королева прошла и села на свое место, то первым делом легко ударила по щеке своего провожатого, графа Эссекса, потом повернулась к Осипу Непее и громко спросила:

– Как оценивается здоровье Его Величества, царя Московского?

Это был не обычный вопрос для Непеи. Это было испытание для окружающих.

– Царь Московский, Ваше Величество, мало ест тяжелой пищи, мало пьет вина, только выпьет иногда пару бокалов ромейского. Много молится. И, ежели надобно развлечься, другого развлечения не имеет, только как ходить одному с рогатиной на медведя. Перед моим отъездом в ваши пределы лично при мне уложил двух медведей-трехлеток.

– Граф, встаньте! – велела королева Елизавета.

Граф Эссекс, высокий, по-английски тонкий, неохотно поднялся над сидящей публикой.

– Таких медведей? – обернулась к Непее королева.

– Высотой – таких… А в толщину будут в пять раз толще.

Гости загудели, обсуждая услышанное. Обиженный граф тихо сел.

На зеленом поле Тауэра появились гарольды. Трубы пропели начало народного праздника.

Вокруг высокого эшафота, оббитого материей в красный, синий и черный цвета, плотным каре встали высоченные гвардейцы двора Ее королевского величества. Глашатаи начали возвещать с листов имена людей, которые взойдут на эшафот в день тезоименитства королевы Английской.

Когда весь приглашенный люд воззарился на эшафот, граф Эссекс кивком длинного подбородка подозвал наклониться к нему лейтенанта личной стражи и всунул ему в руку клочок бумаги, где синей чернилой виднелась надпись: «Каземат три».

– А имя помнишь?

– Как же, ваше сиятельство! Макара…

Граф заехал лейтенанту по губам, соскочил с места и громко захлопал. Кругом хлопали все, хлопал и граф. Ничего подозрительного.

А чем быстрее он избавится от русского попа, тем легче замотать дело с двадцатью семью тысячами фунтов стерлингов! И куда прокатал граф такие деньги? Не помнит. Кутили столько от Ирландии до Франции, что могло и этих денег не хватить.

Макар Старинов сначала пробился к самой решетке, чтобы получше разглядеть королеву, но проклятый эшафот застил противоположные места, где сидели зрители. Только один человек не стремился глянуть из вонючей, мокрой камеры на красоту публичной казни. Он свернулся в самом темном углу и тихо постанывал.

– Заболел ты? – спросил Макар.

Человек протестующе простонал, а грубый голос плотника Марка ответил за стонавшего:

– Не заболел, а стесняется. У него сегодня последний выход на эшафот. Все зрители его и ждут. Это ритуальный баран, и он будет казнен за королеву. Так у нас играют! Это же писатель, Джон Хейуорд. Ему присуждена квалифицированная казнь.

Говорящий отошел. В камере каземата, куда посадили Макара, обитали не самые распоследние лондонские бандиты и подлецы. И пару раз Макар уже слышал нелепую историю Джона – писателя, которого должны казнить только за то, что он написал книжку про историю старинного английского королевства.

Наказания начались с порки. К четырем угловым столбам эшафота привязывали по паре наказуемых и так, попарно, эти орущие и визжащие люди получали от четырех палачей назначенное количество ударов.

Что удивило Макара, так это великая английская гуманность. Палачи, отпоров кнутами до беспамятства сразу восемь человек, просто сталкивали отпоротых с высокого эшафота. Хорошо, если на руки родных или друзей. Бывало, что выпоротки шлепались башкой оземь и застывали напрочь.

Порка шла бойко. Десять ударов кнутом из свиной кожи, на конце увязанной в жгут и укрепленной свинцовым шаром, превращали людей в инвалидов.

Что же сделает из человека квалифицированная казнь?

Когда на эшафот стали заводить смертников, коим была высказана королевская милость – отрубание головы, – Осип Непея не выдержал. Он наклонился к уху королевы, насколько позволял высокий воротник ее платья из брабантских кружевов, для стоячей твердости прошитых золотыми и серебряными нитями.

– Ваше Величество! – зашептал Непея. – Могу я как посол, явившийся к Вам по мирному и деликатному делу, задать вопрос?

– Никому из занесенных в списки помилования не будет! – так же тихо шепнула королева.

Ей уже надоело смотреть однообразные картинки с эшафота: удар обухом топора меж лопаток, и человек разом бухается на коленях перед плахой. Удар лезвием – человек испускает фонтан крови на песок, перемешанный с опилками. Голова, что падает отдельно от человека, крови не радуется.

– Ни, ни! Ни Боже мой! – сорвался на русский язык Непея, но быстро перешел на английский. – Я хотел лишь просить краткой аудиенции, касающейся исключительно нас двоих, и маленького дела, случившегося между нами почти двадцать лет назад.

Тянувший оба уха к говорящим граф Эссекс уловил только смысл слов: «Маленькое дело». Маленькие дела графа не интересовали, он с тоской стал смотреть, как челядинцы Тауэра затаскивают на эшафот большую медную ванну и, передавая по цепочке кожаные ведра, наполняют ванну водой. Одновременно палач давит большой рычаг, и очередной повешенный, колотясь в отходной агонии, крепко бьет башмаком одного из наливальщиков воды. Тот падает в ванну с водой, от страха машет руками и ногами, потом переворачивает ванну. Вся с трудом набранная вода выливается на помост.

Зрители долго хохотали над этой сценой.

Королеву тоже позабавила сцена на эшафоте. Поэтому повернувшись к Непее, она громко объявила:

– Посол Московского государя ужинает сегодня в нашей маленькой комнате!

Граф Эссекс уморительно надул губы. «Обед в маленькой комнате» означал то, что королева соберет вокруг стола пяток таких же, как она, пожилых теток, и они станут бесконечно обсуждать нынешнюю казнь. Но зачем бабам этот московский посол? Ни за чем иным, чтобы посмеяться над его варварским произношением и посплетничать относительно русских женщин, предстающих перед мужчинами в положении готовности. «Интересно – а в каком положении? Расскажите нам, посол».

В левом кармане камзола графа Эссекса лежали два изделия, привезенные утренним почтовым клипером из Франции по его особому заказу. Французы, весьма изобретательные по части женщин и женского организма, придумали некий длинный и узкий мешочек из батиста, со сложной подвязкой поверху и с хвостиком из тоненьких ниточек льна на конце изделия. Каждый мешочек обошелся графу в золотой соверен. Но если сегодня ночью, перед походом в спальню королевы, дочь лорда Галифакса уступит графу, он закупит все чудесные мешочки из Парижа. Дочь лорда обещала уступить графу при беспременном условии «не понести» от любвеобильной ночи с графом. А парижские батистовые мешочки, повязанные на восставший уд, как поясняли графу французские торгаши, задерживают мужскую слизь и не дают ей очутиться в женском лоне.

Было еще одно обстоятельство, почему граф стремился искать в других странах разные изделия и способы задержки мужской слизи.

Королева!

К старухе, разменявшей шестой десяток и пахнувшей ночью в постели хлевом и вонючими мазями от сухости в коленках, нельзя ходить без особой подготовки, приводящей все члены организма в состояние бычьего бешенства… Приходится сначала заводить себя простой игрой с доступными красотками, а потом еще мазаться особым укрепляющим кремом…

Злость графа малость поутихла, когда он увидел, что лейтенант его личной стражи стоит уже у третьего каземата и говорит с кем-то там, во тьме. А страж стоит в стороне и озабоченно точит конец алебарды. Слава Создателю! Русского попа укокошат. Хоть это сегодня можно назвать серьезным и важным графским делом.

– Эй, писатель! – выкрикнул от решетки каземата грубый голос. – Готовься! Вешают последнего. Сейчас придут за тобой!

– Скажи стражнику, что он дает исповедь и взойдет на эшафот ровно в три часа! – крикнул на грубый голос Макар Старинов.

Грубый и злой плотник Марк подскочил к Макару:

– Ты здесь не командуй, поп. Люди жрать хотят, а жрать нам дадут, только когда этого писаришку кончат. Не командуй!

Макар показал плотнику длину своего засапожного ножа, заодно срезав с его кожаного пояса оловянную фляжку с затычкой из пробкового дерева. В таких фляжках носили только воду.

– Пошел отсюда! И объяви, что я сказал!

Плотник попятился задом до кованой решетки, потом проорал стражнику про исповедь. Он злился, что его сегодня не вызвали на эшафот и не выпороли. Выпороли бы и отпустили. А так придется еще сидеть и сидеть за решеткой до следующего праздника и жрать объедки.

Макар осторожно вынул из потая своей утепленной рясы стеклянный сосуд, оплетенный соломой и тряпочными жгутами для сохранности. Оловянной посуде для хранения самогона он не доверял – могла распаяться от силы напитка.

– Делай так, – скоро учил Макар писателя-неудачника, – сколько можешь – пей из моей посуды. Потом сразу – глотай воду. Сколько проглотишь.

– И что? – усмехнулся Джон Хейуорд. – Увижу Господа нашего?

– И Господа увидишь, и Люцифера… главное – страх пройдет. Не обоссышься перед палачами и народом. И не …

Гарольд проорал:

– Квалифицированная казнь назначена судом нашего королевства Джону Хейуорду. Именем королевы, вышеназванный, подымись на эшафот!

– И не навалю в штаны? Тогда – пью!

Писатель Джон Хейуорд выпил полпинты ядреной русской самогонки, поперхнулся, начал сгибаться пополам, но успел глотнуть достаточно воды, чтобы не извергнуть крепкий напиток. Вскинул голову и резво пошел к выходу.

Адская мордовская арака завалила писателя в беспамятство только тогда, когда он поставил ногу на первую ступеньку лестницы, ведущей в никуда.