Максим сидел в своём кабинете – просторной угловой комнате на третьем этаже здания обкома партии. В раскрытое окно ночной ветерок приносил через десятки уснувших кварталов свежесть полей и запахи молодых трав. Горизонт был подёрнут лёгким багрянцем. Стоял тот час, когда кончалась короткая ночь и начиналось длинное летнее утро.

Взяв в партколлегии «Дело члена ВКП(б) Краюхина Алексея Корнеевича», Максим перечитывал протокол заседания райкома и заявление самого Краюхина.

Прав ли был Краюхин или не прав в оценке возможностей Улуюльского края, гадать было трудно, но пройти мимо его предложений, отмахнуться от них Максим не смог. Читая «Дело Краюхина», он достал из стола ученическую тетрадь, исписанную крупным почерком лесообъездчика Чернышёва, потом вынул из портфеля записи своего отца, наблюдавшего за молодым кедровником, и долго листал их. «Не есть ли это новые проблемы нашего хозяйства, которые рвутся к жизни, ищут выхода?» – думал Максим.

Недавно он вызвал секретаря и продиктовал письмо на имя директора научно-исследовательского института. В письме Строгов просил директора института незамедлительно дать краткую характеристику Улуюльского края, необходимую обкому для решения ряда хозяйственных вопросов.

Вместо краткой характеристики Максиму передали стопку бумаги, прошитую суровой ниткой. На заглавном листе значилось: «Стенограмма заседания учёного совета научно-исследовательского института по вопросу принятия краткой характеристики Улуюльского края в связи с запросом обкома ВКП(б)».

Прочитать стенограмму днём Максиму не удалось. С утра было совещание, потом пришлось принимать посетителей: секретарей райкомов, парторгов и инженеров леспромхозов, работников лесных трестов. В восемь часов вечера открылось заседание бюро обкома, продолжавшееся свыше четырёх часов. Лишь глубокой ночью Максим взялся за стенограмму. Он читал её увлечённо, представляя обстановку, царившую на этом заседании. Стенограмма выглядела так:

«Водомеров. Позвольте считать открытым заседание учёного совета. На повестке дня один вопрос: принятие краткой характеристики Улуюльского края в связи с запросом обкома партии. Пожалуйста, Захар Николаевич, ваше слово.

Великанов. Я не буду касаться истории вопроса, поскольку это совету известно, а сразу оглашу проект нашего ответа обкому партии.

«На ваш запрос о перспективности Улуюльского края институт находит возможным сообщить следующее:

1. В области геологии и полезных ископаемых.

Геологическое строение Улуюльского края изучено недостаточно, но тем не менее имеющиеся данные с полной определённостью дают основание считать это строение крайне однообразным, сложенным из мощных позднейших рыхлых, горизонтально залегающих формаций третичного и четвертичного периодов. Древние породы палеозойской эры на территории Улуюльского края не прослеживаются. Это обстоятельство указывает на то, что, по-видимому, складчатая постель палеозоя погружена на практически недостижимую при настоящем техническом уровне глубину. Следовательно, вопрос о наличии полезных ископаемых обусловлен этой особенностью геологии края и практически может рассматриваться в плане использования полезных ископаемых нерудного характера для строительных целей (глина, пески, краски).

2. В области почв и растительности.

Почвенный покров Улуюльского края достаточно мощный, по преимуществу подзолистый. Суглинистые почвы открывают широкие возможности для внедрения в сельское хозяйство Улуюльского края технических культур (главным образом льна). Наличие чернозёмных площадей обусловливает развитие зерновых культур. Следует указать, что почвы Улуюльского края изучены также недостаточно.

Леса Улуюльского края составляют его основное богатство и представляют неограниченные возможности для развития лесной промышленности. Травянистый покров позволяет серьёзно увеличить долю животноводства в сельском хозяйстве Улуюлья.

3. В области водных ресурсов.

Густая речная сеть края позволяет широко развить эксплуатацию лесных массивов и использовать реки как пути сплава и средства связи и сообщения.

В крае существует большое количество материковых водоёмов, но режим вод и животный мир их не изучены и определить промысловое значение этих водоёмов в настоящее время затруднительно».

Таков проект характеристики, который научное руководство института вносит на ваше рассмотрение.

Водомеров. Есть ли какие вопросы к Захару Николаевичу? Прошу, товарищи, не терять зря времени.

Рослов. Очевидно, вопросов нет. Целесообразно приступить к обсуждению.

Водомеров. Пожалуйста. Кто желает выступить?

Бенедиктин. Если позволите, Илья Петрович, то мне хочется выразить своё мнение.

Водомеров. Прошу вас, Григорий Владимирович.

Бенедиктин. Товарищи, задачу, которую поставил перед институтом обком ВКП(б), запросив краткую экономическую характеристику Улуюльского края, надо рассматривать как задачу исключительно ответственную. Что значит дать научную характеристику такого обширного края, как Улуюлье? Это значит вооружить областной комитет партии ясным представлением тех конкретных возможностей, которые уже сегодня-завтра могут быть использованы для дальнейшего развития народного хозяйства области.

Самое опасное в такого рода документе – преувеличение. Характеристика не преувеличивает возможностей края, она и не преуменьшает их. Таким образом, этот документ даёт строго объективную картину действительного положения вещей и является серьёзным научным достижением нашего института.

Пользуясь случаем, я хочу рассказать здесь о том, как протекала работа над созданием этого документа. Полагаю, что для многих, особенно молодых научных сотрудников, присутствующих на заседании учёного совета, будет особенно поучительно выслушать моё сообщение.

Мне выпала, товарищи, прямо скажу, великая честь работать в комиссии, которая под руководством Захара Николаевича столь плодотворно трудилась в течение нескольких дней над созданием характеристики Улуюлья. За эти напряжённые дни я лично и некоторые другие научные сотрудники прошли под руководством профессора Великанова замечательную школу практической научной работы. Начальный вариант характеристики занимал свыше тридцати страниц текста. В нём содержалось много произвольных утверждений, и в силу этого его научная ценность была сомнительной. Теперь характеристика уместилась на двух страницах. Захар Николаевич Великанов, редактировавший окончательный вариант характеристики, освободил её от всех ненаучных положений, строго отобрав лишь то, за что институт может отвечать перед государством и партией социалистической совестью всех своих научных работников.

Ещё будучи студентом, я хорошо усвоил то положение, что воздухом пауки являются факты. (Голос: «Желательно высказываться по существу!») Мне странно слышать такую реплику! Разве вопрос о приёмах и стиле научной работы не есть вопрос о существе науки?

Водомеров. Продолжайте, Григорий Владимирович…

Бенедиктин. Итак, я хочу сказать, что, издавна зная, что воздухом науки являются факты, я впервые в работе с профессором Великановым ощутил это практически. Я видел, как профессор Великанов освобождал характеристику от выводов, которые не подтверждаются солидным количеством фактов, выверенных, освоенных, не подлежащих никакому сомнению.

Я убеждён, что учёный совет одобрит характеристику и передаст её областному комитету партии.

И ещё одно замечание: когда проект характеристики был вручён секторам, то мне пришлось слышать удивлённые голоса по поводу её краткости. Но, товарищи, это соображение принять всерьёз невозможно. Кто сказал, что значение того или иного научного творения определяется его объёмом? История науки знает обратные факты. Вспомните гениальные тезисы Маркса о Людвиге Фейербахе! Они занимают полторы страницы. А периодическая таблица элементов Менделеева? А великие законы Архимеда, Ньютона и других столпов науки, сформулированные порой в одном абзаце?

Водомеров. Кто ещё желает высказаться? Прошу.

Рослов. Позвольте, Илья Петрович, задать младшему научному сотруднику Бенедиктину один вопрос.

Водомеров. Пожалуйста, Леонтий Иванович, но при этом я прошу держаться темы нашего обсуждения.

Голос. Странное предупреждение!

Рослов. Скажите, младший научный сотрудник Бенедиктин, когда вы произносите такие фразы, как: «Характеристика является серьёзным научным достижением нашего института», вы произносите это серьёзно или с иронией? (Шум, возгласы.)

Великанов. Вышучивание – негодное средство в научном споре!

Бенедиктин. Я отвечу! Позвольте ответить, Илья Петрович. (Шум, возгласы, понять невозможно.)

Водомеров. Прошу соблюдать порядок! Слово имеет товарищ Бенедиктин.

Бенедиктин. Честно скажу, вопрос профессора Рослова удивляет меня. Но поскольку вопрос задан, я готов ответить на него. Всё, что я говорил в своём выступлении, я говорил серьёзно, ни о какой иронии речи быть не может. Я высказывал здесь своё убеждение, я никому его не навязывал. Убеждён, что тот, кто хотел этого, тот меня понял.

Уважаемый Леонтий Иванович, ваше неустанное подчёркивание моего более чем скромного звания в науке, извините, выдаёт ваше тенденциозное отношение ко мне. Я не понимаю, чем я заслужил ваше нерасположение. (Шум, звонок председателя.)

Рослов. Дело в том, любезный Григорий Владимирович, что всю вашу восторженную речь я воспринял как шутовство. Но вы же не на цирковой арене… (Шум, звонок председателя.)

Великанов. Это уж просто грубости. Они неуместны в стенах нашего института… (Голос: «Так же, как неуместны расшаркивания перед авторитетами!»)

Рослов. За грубости я готов принести извинения, но когда дело касается важных вопросов, то нельзя серьёзное обсуждение подменять славословием.

Товарищ Бенедиктин оценивает характеристику как большое научное достижение института. Он договорился до чудовищных сравнений: характеристика Улуюлья и тезисы Маркса о Фейербахе! Это немыслимо.

Мне кажется, что характеристики Улуюлья вообще нет. Да её и не может быть. Наш институт не вёл никаких изысканий в этих районах области. Всё, что написано в характеристике, оглашённой профессором Великановым, может быть написано о любом другом месте, не подвергавшемся никакому изучению.

Интерес обкома партии к проблемам Улуюльского края не является случайностью. Стоит взглянуть на географическую карту этого района, чтобы понять его значение.

Запрос обкома застал наш институт врасплох. Надо честно признаться, что сегодня мы не в состоянии дать Улуюлью какую-либо объективную научную характеристику. Мы этот край не знаем. Перед лицом требований жизни мы оказались банкротами, и лучше признаться в этом, чем посылать обкому невразумительную отписку.

Запрос обкома изобличает наш институт в застарелой болезни – в оторванности от жизни, от практики. Мы загромоздили программы научных изысканий десятками ненужных тем и просмотрели вопросы, которые имеют первостепенное значение. Будь руководство института более чутким к запросам жизни, неужели оно не могло бы предвидеть, что недалёк тот момент, когда нас спросят об Улуюлье, и нужно к этому своевременно подготовиться. Тем более что в институте разговоры об изучении Улуюльского края велись неоднократно. Я хочу напомнить учёному совету историю с уходом из института одарённого аспиранта Краюхина. Спрашивается, почему ушёл Краюхин? До сих пор никто не дал на это вразумительного ответа. Краюхин ушёл потому, что его стремление посвятить себя изучению Улуюльского края не встретило у нашего руководства поддержки. Краюхин был осмеян, и о нём в институте постарались утвердить мнение как о человеке бездарном и заносчивом. Между тем сегодня мы имеем возможность убедиться, что Краюхин, требуя от института внимания к Улуюльскому краю, смотрел гораздо дальше всех нас.

Не хватило в данном случае дальнозоркости и Захару Николаевичу, который в своё время умел решительно и смело поддерживать молодых учёных, о чём я знаю по собственному опыту.

Великанов. Вы говорите сегодня, Леонтий Иванович, как прокурор. Любопытно, какой меры наказания для меня потребуете?.. (Шум, звонок председателя.)

Рослов. Простите, Захар Николаевич, но ваша реплика не остановит меня. Я следую девизу, который слышал из ваших уст, когда ещё был студентом: истина в науке превыше всего!

Характеристика, которая предложена вниманию учёного совета и которую товарищ Бенедиктин выдаёт за крупное научное событие, на самом деле не выдерживает критики. Основной её порок – противоречивость. В той части характеристики, где даётся анализ геологии и полезных ископаемых, эта противоречивость особенно бьёт в глаза.

Вначале характеристика сообщает, что Улуюлье не изучено. Через две-три строки утверждается, что палеозойские формации не прослеживаются. На основании чего даётся такое утверждение? Нельзя ссылаться на глубину залеганий, не имея данных о действительной глубине залеганий. Писать об этом, опираясь только на предположения отдельных геологов, пусть даже авторитетных, дело более чем рискованное. Наконец, характеристика даёт прямую рекомендацию развивать использование полезных ископаемых нерудного характера для строительных целей. Из чего вытекает такая рекомендация? Она вытекает только лишь из нашего незнания Улуюлья: ведь легче всего сослаться на пески и глины. Я предлагаю в качестве основной рекомендации обкому выдвинуть вопросы широкого и всестороннего изучения той части области, которая известна под названием Улуюльского края. Хотим мы этого или не хотим, но жизнь заставит нас вплотную заняться просторами Улуюлья. Эпоха строительства коммунизма, в которую мы живём, тем и характерна, что она решительно меняет облик нашей страны, превращая далёкие таёжные, малообжитые места в новые, экономически развитые районы, в очаги социалистической индустрии и культуры.

Таким образом, позвольте резюмировать всё вышесказанное: я предлагаю отвергнуть проект характеристики Улуюлья как совершенно неудовлетворительный и в корне переделать его.

Водомеров. Нас лимитирует время, Леонтий Иванович. Сегодня из обкома уже звонили. Там ждут характеристику.

Рослов. Но посылать её в таком виде, Илья Петрович, я не нахожу возможным.

Водомеров. Необходимо улучшить характеристику оперативным путём…

Великанов. Я не вижу, что можно изменить в характеристике. (Шум.)

Голоса. Неверно! Правильно! Вы не объективны, Захар Николаевич.

Голос. Просьба продолжать обсуждение.

Водомеров. Кто ещё желает высказаться? Вы, Марина Матвеевна? Пожалуйста!

Строгова. На мой взгляд, характеристика Улуюлья неполна и поверхностна. По просьбе комиссии, работавшей над характеристикой, наш сектор предоставил довольно подробные материалы о растительности и водоёмах Улуюльского края, однако комиссия не использовала их. В характеристике лишь констатируются лесные богатства Улуюлья, но лесам не дано никакой классификации. Совершенно отсутствуют какие-либо рекомендации в области лесного хозяйства, хотя такие рекомендации крайне необходимы. Нельзя признать удовлетворительной характеристику водоёмов. В целом на этом документе лежит отпечаток безразличия и, я бы сказала, аполитичности. Характеристика не вскрывает заинтересованного отношения института к Улуюльскому краю, по её тону не чувствуется, что мы, коллектив научных работников, горячо желаем скорейшего включения природных богатств Улуюлья в сферу строительства коммунизма. Для создания характеристики Улуюлья требуется найти другие слова, более яркие, точные и, если хотите, более возвышенные.

Бенедиктин. Здесь научно-исследовательский институт, а не клуб поэтов!.. (Смех, шум, звонок председателя.)

Строгова. Сказать об Улуюлье, что оно богато лесами, – это значит не сказать ничего. Да это и известно всем. Лесные богатства Улуюльского края примечательны тем, что они многогранны. Огромные массивы сосны перемежаются с массивами кедра, берёзы, лиственницы. По берегам водоёмов имеются колоссальные запасы плодоносящих кустарниковых пород: черёмухи, рябины, смородины. Проблему лесных богатств Улуюлья необходимо рассматривать в комплексе. Заготовка древесины для нужд народного хозяйства – это лишь одна сторона использования леса. Нам нужно серьёзно продумать способы разумной всесторонней эксплуатации кедровых массивов, а также больших запасов белой берёзы. Эти проблемы должны быть поставлены в неразрывной связи с проблемой воспроизводства леса…

Бенедиктин. Помилуйте, это уж не характеристика, а целая диссертация!..

Строгова. Проект характеристики отмечает слабую изученность животного мира водоёмов Улуюльского края. Это верно лишь отчасти. Наука имеет полное представление о видах животного мира Улуюлья, но мы не в состоянии пока дать ответ на вопросы о промышленном значении запасов рыбы, птицы и зверя. Биологический сектор института ещё в прошлом году выдвигал в план научно-исследовательских работ проведение такого подсчёта. Наше предложение было отклонено на основании того, что институт не располагает в данное время достаточными средствами для проведения этой работы. Захар Николаевич как научный руководитель настоял на том, чтобы в план нашего сектора была включена тема, посвящённая изучению лекарственных растений. Мы выполнили эту работу. Она тоже оказалась дорогостоящей, но её актуальность и народнохозяйственное значение не могут идти ни в какое сравнение с темой, которую мы выдвигали вначале.

Бенедиктин. К чему все эти воспоминания?

Голос. Председатель, дайте возможность говорить. (Председатель звонит.)

Строгова. Естественно, что, не зная промышленных возможностей водоёмов Улуюлья, мы не в состоянии дать обкому каких-либо рекомендаций. Единственно, о чём следовало бы написать, – это о необходимости проведения в самое ближайшее время широкого изучения водоёмов, их животного мира, режима вод, а также опыта эксплуатации водоёмов местным населением. Вероятно, многие товарищи слышали о Синем и Орлином озёрах. Эти озёра, особенно Орлиное, как расположенное поблизости от населённых пунктов, многие десятилетия эксплуатируются населением. Вполне вероятно, что тщательное ознакомление хотя бы с одним из этих озёр дало бы нам интересный материал и натолкнуло бы на некоторые важные выводы.

В заключение мне остаётся присоединиться к мнению профессора Рослова: характеристика Улуюльского края составлена неудовлетворительно и требует коренной переработки.

Я не могу не сказать нескольких слов и об аспиранте Краюхине, имя которого было упомянуто здесь. Алексей Корнеевич Краюхин ушёл из нашего института добровольно. Но добровольность Краюхина имеет свои причины. Как известно, противоречия Краюхина с руководством института начались с выбора темы для диссертации. Учёный совет не утвердил тему, которую выдвинул аспирант. А тема была посвящена проблемам развития Улуюльского края. То, что учёный совет института ошибся, отвергая тему Краюхина, – это теперь ясно. Но не всё потеряно. Краюхин в настоящее время живёт в центре Улуюльского края – в Притаёжном. Я убеждена в том, что своё пребывание в Улуюльском крае Краюхин использует в научных целях, и я верю, что это принесёт свои плоды. Институт поступит правильно, если установит с ним связи.

Бенедиктин. Вам же известно, что Краюхин за государственные преступления исключён из партии и отдаётся под суд! Почему вы умалчиваете об этом? (Шум, возгласы, звонок председателя.)

Великанов. С кем же устанавливать связи, Марина Матвеевна?

Бенедиктин. Вероятно, с тюрьмой! (Смех.)

Строгова. Смеяться над несчастьем бесчеловечно. С Краюхиным произошло несчастье. Под ним в тайге была убита случайным выстрелом лошадь… (Движение в зале, звонок председателя.)

Строгова. Я получила письмо от Краюхина.

Великанов. У вас талант адвоката.

Строгова. Я сказала всё, что думала.

Водомеров. Мне кажется, товарищи, что продолжать дальше прения нет смысла. Мы с Захаром Николаевичем учтём критические замечания, высказанные здесь, и внесём некоторые исправления в характеристику.

Великанов. Я должен ответить оппонентам.

Водомеров. Если вам хочется, пожалуйста.

Великанов. Я внимательно выслушал прокурорскую речь профессора Рослова и не менее обличительную речь Марины Матвеевны. К сожалению, они ни в чём меня не убедили. Единственно, что приемлемо из их выступлений, – это мысль о том, что всякое знание – благо. Дело, коллеги, в том, что ни профессор Рослов, ни кандидат наук Строгова не подписывают характеристики, не несут за неё непосредственной ответственности.

Рослов. Подписывать институтские бумаги не положено нам по штату.

Великанов. Лишь в силу этого они так щедро награждают совершенно неизученный Улуюльский край исключительными богатствами.

Характеристику, которую мы обсуждаем, мы подготовили для руководящих органов области. Опираясь на нашу характеристику, обком партии и облисполком будут, вероятно, решать крупные хозяйственные задачи. Как же можно позволить себе писать в характеристике о том, что мы не знаем точно и наверняка? Сознательно вводить в заблуждение государственные органы – это значит идти на прямое преступление. Я уже не говорю о том, что наш институт, как научно-исследовательское учреждение, не имеет никакого морального права приукрашивать факты. Факты есть факты…

Рослов. Институт не должен также искажать факты.

Великанов. Мы их не искажаем, мы сообщаем только то, в чём уверены.

Рослов. А твёрдо об Улуюлье мы почти ничего не знаем.

Строгова. Кое-что знаем.

Водомеров. Я прошу товарищей уважать оратора.

Великанов. Я не отвечаю на выпады профессора Рослова и кандидата наук Строговой, ибо я не в состоянии разубедить их.

Строгова. Нас рассудит жизнь, Захар Николаевич.

Великанов. Утешайтесь, Марина Матвеевна! Я хочу также сказать, что мои прогнозы относительно Улуюлья, его бесперспективности, сделанные тридцать лет тому назад при определении границ соседнего Чуржинского каменноугольного района, никто ещё не опроверг.

Рослов. Запрос обкома – это предвестник новых событий.

Великанов. Мне не дают говорить.

Водомеров. Я ещё раз прошу спокойствия.

Великанов. Что касается Краюхина, то мне лишь приходится оплакивать этого талантливого юношу. Я кончил, Илья Петрович.

Водомеров. Какие будут предложения?

Голос. Надо разобраться в замечаниях товарищей Рослова и Строговой.

Водомеров. Я считаю, что происшедший здесь обмен мнениями небесполезен. Проект характеристики мы примем за основу. Кто за это, прошу голосовать.

Рослов. Были другие предложения, Илья Петрович. Я не понимаю, почему вы игнорируете их?

Водомеров. Прошу сформулировать.

Рослов. Проект характеристики отвергнуть, как неудовлетворительный, и поручить комиссии переработать его.

Великанов. Это предложение неприемлемо. Я ответственно заявляю, что материалы об Улуюльском крае, которыми располагает институт в данное время, исчерпаны в проекте характеристики целиком и полностью.

Строгова. У меня есть новое предложение: направить областному комитету партии стенограмму сегодняшнего заседания. Нам нечего скрывать от обкома, пусть там знают наши слабости.

Голоса. Правильно! Разумное предложение.

Рослов. Ввиду заявления профессора Великанова об ограниченности материалов в институте по Улуюлью и его категорического заявления о невозможности переработать характеристику я поддерживаю предложение Марины Матвеевны Строговой и своё первое предложение снимаю.

Водомеров. Товарищи, это предложение мне кажется крайне несолидным. В обкоме люди заняты большой и ответственной работой, у них нет времени копаться в наших стенограммах. Они ждут от нас краткую характеристику.

Рослов. Что же делать, если характеристика не получается?

Бенедиктин. Послать то, что разработано комиссией профессора Великанова.

Голоса. Голосуйте, Илья Петрович! Пожалуйста, голосуйте!

Водомеров. Поступили предложения голосовать. Я ставлю на голосование. Кто за то, чтобы принять проект краткой характеристики Улуюльского края, предложенный профессором Великановым, прошу поднять руки. Мало. Кто за то, чтобы вместо характеристики направить в обком партии стенограмму настоящего заседания? Большинство.

Бенедиктин. Позорный случай!

Водомеров объявляет заседание учёного совета законченным».

Максим дочитал стенограмму до конца, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и несколько минут сидел в раздумье.

Потом он перелистал стенограмму и, найдя реплику профессора Рослова: «Запрос обкома – это предвестник новых событий», красным карандашом подчеркнул её. Да, в этих словах учёного заключалась большая правда.

Занятый мыслями, навеянными чтением стенограммы, Максим не спеша сложил бумаги в стол, запер его и посмотрел в окно.

Рассветало. Небо из тёмно-синего стало светло-голубым. Солнца ещё не было видно, но по огненно-розовым пятнам, застлавшим восток, угадывалось, что наступающий день будет солнечным.

Прошло несколько дней. По субботам Максим разрешал себе возвращаться домой раньше обычного. Так было и сегодня. Он позвонил в гараж, вызвал машину и вскоре вошёл в один из подъездов длинного четырёхэтажного дома.

Привыкнув ходить здесь глубокой ночью и беречь покой жильцов, Максим поднимался по ступенькам с большой осторожностью. Остановившись возле двери, обитой коричневой клеёнкой, он вытащил из кармана связку ключей, нанизанную на металлическое колечко, и с той же осторожностью отомкнул замок.

Едва открыв тяжёлую дверь, он услышал плавную, грустную мелодию «Осенней песни» Чайковского. «Кто же это играет? – подумал Максим. – Может быть, Ольга?» Но у дочки не было ещё такого умения. «Скорее всего, пришла Марина», – решил он.

Максим повесил на вешалку пыльник и на носках прошёл по коридору. Заглянув в полуоткрытую дверь гостиной, он увидел жену. Анастасия Фёдоровна сидела за роялем, и пальцы её бегали по клавишам. Удивлённый Максим замер. Он хорошо знал вкусы жены. Она любила музыку буйную, жизнерадостную, весёлую. «Осенняя песня»… Это неспроста», – отметил он про себя.

Анастасия Фёдоровна сидела вполоборота и не заметила его. Волосы её, заплетённые в толстые косы, были собраны «по-домашнему» на макушке и обнажали полную высокую шею. Она сидела, чуть откинув голову, задумчивая и грустная. Комнату заливал сильный электрический свет, смягчённый голубым абажуром.

«Вот какая родная», – подумал Максим, испытывая внезапный прилив нежности к жене. Он постоял ещё с минутку и вошёл в гостиную.

– Как ты тихо! – воскликнула Анастасия Фёдоровна, не отрывая рук от рояля.

– Как обычно. А ты увлеклась и ничего не слышишь, – присматриваясь к жене, сказал Максим.

Анастасия Фёдоровна ещё раз пробежала пальцами по клавишам, закрыла рояль и поднялась с круглого вертящегося стула.

– Ребятишки спят? – спросил Максим.

– Тебя ждали. Еле уложила.

– Я пойду к ним.

– Пойди.

Максим скрылся в соседней комнате. В тот же миг оттуда послышался визг ребят.

Максим вернулся через несколько минут. В гостиной было темно. Анастасия Фёдоровна гремела посудой в столовой.

– Ну, что они? – спросила Анастасия Фёдоровна.

– Обрадовались! Ольга зовёт к себе, а Серёжка к себе тянет… – Максим улыбнулся, приглаживая волосы, взъерошенные детьми.

– Что будем пить, кофе или чай?

– Поставь, Настенька, и кофе и чай.

Анастасия Фёдоровна принесла из кухни узкий продолговатый кофейник и круглый пузатый чайник. Из буфета достала хлеб, сахар, колбасу. Максим посмотрел на жену, ждал, когда она заговорит. Анастасия Фёдоровна прятала глаза, бесцельно передвигала чашки и тарелки.

– Ты сегодня чем-то расстроена, Настенька? Что случилось? – спросил Максим.

Анастасия Фёдоровна пристально посмотрела на него, усмехнулась одними губами.

– Как ты угадал?

– Да вот угадал. Значит, правда?

– Правда. – Анастасия Фёдоровна села напротив Максима. – У меня неприятности. И знаешь в связи с чем?

– Догадываюсь. Пришлась кому-нибудь не по нраву твоя поездка в Улуюльскую тайгу.

– Откуда ты знаешь? Видел Марину?

– Нет, Марину не видел.

– Кто же тебе сказал?

– Никто мне не говорил, но так мне представилось.

– Утром мне вручили приказ. Заведующий облздравотделом объявил мне выговор за самовольную поездку на Синее озеро.

– Ну, а что же, по головке тебя гладить за такие штуки? – усмехнулся Максим.

– А ты думаешь, он поступил правильно?

– А ты как думаешь?

– Я думаю так: когда курорт на Синем озере построят, нашему заведующему будет стыдно за свой приказ. А приказ этот всё-таки вспомнят!

– Ты в этом убеждена?

– Убеждена.

– Как же ты отнеслась к приказу?

– Я написала докладную записку. В ней я вновь настоятельно требую послать экспедицию для обследования Синего озера.

– Значит, вступаешь с начальством в драку?

– Называй это как хочешь. А ты что, не советуешь?

– Почему же? Если ты убеждена, то бороться стоит. Без этого ваш заведующий своих позиций не сдаст.

– В том-то и дело! Он называет это прожектёрством, говорит, что в Улуюлье не создано ещё объективных условий для строительства курорта.

– В этом он прав.

– По-твоему, отступить?

– Почему же? Он ведь прав отчасти. Сегодня в Улуюлье для строительства курорта нет объективных условий, но завтра они могут сложиться.

– Да, знаешь, Максим, звонила Марина. Она очень беспокоится о судьбе какого-то учителя Краюхина. Сказала мне, что написала о нём в письме к Артёму. Хотела с тобой поговорить.

– Что она советует тебе по поводу Синего озера?

– Она знает это озеро. Была там во время экспедиции. Советует мне добиваться и обещает поддержку. Если осуществится её проект, то она должна сама поехать в Улуюльский край. Опять вспоминала этого Краюхина. Мне даже подозрительно стало, и я спросила, не влюбилась ли она в него. Она тогда рассказала целую трагедию. Оказывается, Краюхина любит дочь профессора Великанова, а сам Великанов слышать о нём не хочет, потому что они в чём-то серьёзно разошлись…

– Вон как! А дочь Великанова – студентка?

– Историк. Марина говорит, что она очень красивая девушка и интересный человек.

– А каковы, Настенька, семейные дела Марины? Она не делилась с тобой?

– Не любит она посвящать других в свои интимные дела. Но, по-моему, живут они неважно. Как-то на днях я говорю ей: «Маринка, когда же ты будешь рожать?» Она опустила голову, в глазах слёзы. Я стала расспрашивать. Она махнула рукой и сказала только одно слово: «Григорий». Я поняла, что он не хочет, чтоб она отвлекалась на эти «пустяки»…

– Ты его хорошо знаешь, Настенька?

– Знаю, конечно. Правда, по наблюдениям. Но ведь ты тоже его знаешь. Нравится он тебе?

– По-моему, симпатичный человек.

– А по-моему, индюк.

– Почему же индюк? – расхохотался Максим.

– Потому что нет в нём простоты. Он всегда напыщен, говорит, как актёр на сцене, весь как-то зализан. Нет, нет, не будет у Марины с ним счастья!..

– Ты уж очень круто берёшь.

– Я бы рада была ошибиться…

Не успели они закончить ужин, как раздался звонок.

Максим поднялся, вышел в коридор открыть дверь. Вскоре послышался голос Марины. Анастасия Фёдоровна бросилась в прихожую.

– Почему так поздно, Мариша?

– А раньше разве вас застанешь дома?

– А где Григорий? Почему он не пришёл?

– У него какие-то дела в институте.

Марину усадили за стол и принялись угощать и расспрашивать.

– Тревожно у нас в институте, – вздохнула Марина. – Все сколько-нибудь стоящие и знающие работники разделились на два лагеря. Остальные пытаются на этой борьбе выиграть кое-что для себя.

– Давно это началось? – спросил Максим.

– Глухо – с того момента, как покинул институт аспирант Краюхин, а открыто – после запроса обкомом характеристики Улуюльского края. У нас – я имею в виду большинство сотрудников – такое ощущение, будто мы что-то просмотрели такое, что просмотреть не имели права…

– Это хорошее ощущение, Марина. Ты, кажется, и с мужем разошлась во взглядах? Я читал стенограмму вашего заседания.

– Наука не существует без борьбы мнений.

– Но мнения бывают разные, – задумчиво сказал Максим.

– Тебе не понравилось его выступление?

– По-моему, оно и тебе не понравилось. Такой вывод я сделал из твоей речи, Марина.

– Ты Краюхина знаешь, Максим?

– Видел на заседании бюро Притаёжного райкома.

– Как ты относишься к его «делу»?

– У него мало ещё доказательств.

– Но ты сам понимаешь, что он один?

– Нет, Марина, он не один! – И, заметив удивление на её лице, пояснил: – Краюхин выражает мнение многих. Я тебе дам почитать предложения лесообъездчика Чернышёва. Они касаются твоей специальности – лесов. Он тоже ставит вопрос о богатствах Улуюлья.

– Артём знает о его предложениях?

– Он считает и Краюхина и Чернышёва прожектёрами.

– По-твоему, он ошибается?

– Жизнь может обойти его. Тебе бы самой, Марина, следовало побывать в Улуюлье.

– Стремлюсь всей душой, особенно после того как там побывала Настя.

– Я тебе дам письмо в Мареевку к Лисицыным. Замечательные люди! – сказала Анастасия Фёдоровна, до сих пор молча слушавшая их разговор.

– С письмом подожди. Великанов ещё сопротивляется, не отпускает меня.

– А как Водомеров? – спросил Максим.

– На него произвёл впечатление запрос обкома. Он побаивается и всё сваливает на Великанова.

– Если послать ещё один запрос, то он совсем оробеет, – засмеялся Максим.

– Вполне возможно.

Разговор затянулся до глубокой ночи. Анастасия Фёдоровна предложила Марине остаться переночевать.

– Спать я тебя положу в кабинете, а Григорию, чтоб он не беспокоился, ты позвони.

Марина поспешно согласилась. Поспешность её была такой очевидной, что и Максим и Анастасия Фёдоровна заметили это.

Неся подушку, простыню и одеяло, Анастасия Фёдоровна вслед за Мариной вошла в кабинет и ещё раз предложила:

– Позвони, Мариночка, своему благоверному, пусть не беспокоится.

– Звонить не буду, – категорическим тоном сказала Марина, и в её глазах мелькнуло ожесточение.

– Вы поссорились?

– И очень сильно. Он приревновал меня к Краюхину.

– Но ведь Краюхин в Притаёжном.

– Я получила от него два письма.

– С любовными признаниями?

– С какой стати?! Он пишет только по делу.

– Тогда какие же основания у Григория?

– Ах, не говори! Всё это низко и противно!

Они сели рядом и заговорили так откровенно, как могут говорить только две женщины, бесконечно верящие друг другу.

Максим попросил Стешу, секретаря отдела, оставить ему в кабинете на вечер пишущую машинку. Та удивилась и стала предлагать свои услуги.

– Не беспокойтесь, – сказал Максим, – я написал статью и хочу перепечатать её сам. Так лучше видно шероховатости стиля.

Стеша молча вышла и вскоре вернулась с машинкой.

Вечером, как только кончились в обкоме телефонные звонки, Максим вытащил из портфеля рукопись и сел за машинку. Статья его называлась: «Что ждут практики от учёных области».

Встречи с практиками во время поездки по области, «дело учителя Краюхина», стенограмма обсуждения характеристики Улуюльского края в научно-исследовательском институте – всё это дало Максиму богатый материал для размышлений.

Некоторые мысли, имеющие общественный интерес, он и решил высказать в своей статье. Появление такой статьи в областной газете, по его предположениям, расшевелило бы учёных области, содействовало бы подъёму уровня всей научной работы. Для практиков такая статья также имела бы большое значение.

Сознание важности такой статьи заставило Максима несколько раз переделывать её, отшлифовывать каждую фразу.

Закончив глубокой ночью перепечатку, Максим позвонил редактору областной газеты. Услышав о статье, редактор бурно обрадовался:

– Это же замечательно, товарищ Строгов! Не так уж много партийных работников выступают на страницах газеты. Да ещё со статьями проблемного характера!

Максим пообещал не позднее одиннадцати утра переслать статью в редакцию.

Утром перед завтраком Максим позвал Анастасию Фёдоровну, усадил её напротив себя и попросил прослушать статью.

– По-моему, хорошо, Максим! – сказала она, дослушав до конца. – Очень остро, логично и образно.

– Ну, а шероховатостей и неточностей никаких не заметила? – спросил Максим, пристально глядя на жену.

– Шероховатостей? – растерянно переспросила Анастасия Фёдоровна. – Нет, Максим, ты же знаешь, я слабый критик, особенно в отношении тебя. Всё, что ты делаешь, мне кажется…

Она не договорила и посмотрела на мужа такими открыто влюблёнными глазами, что тому стало ясно, какие слова собиралась сказать жена.

– Значит, благословляешь, Настенька? – с улыбкой, но серьёзным тоном сказал Максим, взъерошив ещё не причёсанные после сна волосы.

– Ты ведь не первый раз пишешь, Максим. Что тебе беспокоиться? – ответила Анастасия Фёдоровна, присматриваясь к Максиму и чувствуя, что какие-то непонятные ей обстоятельства тревожат его.

Максим прошёлся по кабинету.

– Всё это верно, что пишу не первый раз… Но, видишь ли, статья эта необычная.

– Она заденет многих. Я представляю, как будет довольна Марина!

– Статья может вызвать борьбу, Настенька.

– А ты не готов к этому?

– Я-то готов, да ведь не во мне одном дело. Объективные условия ещё не вполне обозначились.

– Ты, выходит, заскакиваешь вперёд?

– Нет. Я хочу ускорить созревание объективных условий для того разворота, о котором я тут пишу.

– А почему всё-таки сомневаешься?

– Да нет, я не сомневаюсь, я просто всё взвешиваю, чтобы не ошибиться, – проговорил Максим и опять прошёлся по кабинету.

– Давай, Максим, завтракать. Я пирогов с мясом напекла. – И она увела мужа в столовую.

Вечером Максиму позвонил редактор газеты.

– Статью прочитал, товарищ Строгов. В общем, неплохо, но местами её необходимо поправить… – Максим заметил, что голос редактора был не восторженный, как вчера, а унылый.

«По-видимому, моя статья чем-то не удовлетворила его», – подумал Максим и ответил:

– Ну, что же, товарищ редактор, статью правьте, на то вы и редакция. Но после правки я хочу посмотреть её.

– Ваше право, – буркнул редактор и повесил трубку.

Максим предполагал, что уже на другой день рукопись вернётся к нему, но прошло четыре дня, а статью ему не возвращали. Он позвонил редактору.

– Видишь ли, товарищ Строгов, твоя статья вызвала у нас в редакции споры. Пришлось твой подлинник и наш выправленный вариант направить Ивану Фёдоровичу. В таком деле совет первого секретаря не излишен.

– Совет-то не излишен, но автору следовало бы показать, как вы статью выправили, – сказал Максим, не скрывая своего неудовольствия.

– А тебе разве не показывали? Я велел послать. Жди, сейчас привезут.

Через полчаса редакционный курьер вручил Максиму большой пакет. Отложив все дела, Максим принялся за чтение своей статьи. Почти все острые положения в ней были либо вычеркнуты, либо сформулированы заново так, что терялась их острота. Некоторые мысли Максима по вопросам развития производительных сил области были искажены, и в них не оставалось и следа прежней убедительности. Литературный стиль статьи, живой и задорный, также пострадал. Какой-то ловкий редакционный правщик «причесал» её на свой манер.

«При таких порядках в редакции поневоле пойдёшь к первому секретарю обкома», – с ожесточением подумал Максим и положил статью в папку, намереваясь заняться другими делами, но тут зазвонил телефон. Первый секретарь обкома Ефремов попросил Строгова зайти к нему.

Максим взял папку с оперативными документами отдела, но, открыв дверь кабинета Ефремова, понял, что речь пойдёт о статье: у стола сидел редактор областной газеты Филин – крупный человек с прямой широкой спиной, с мясистым лицом, в очках.

– Советуемся, как быть с твоей статьёй, – произнёс Филин, почему-то смущённо здороваясь с Максимом.

Ефремов протянул Максиму руку, не отрывая глаз от последнего листка статьи.

– Та-ак… – начал Ефремов, отложив листки в сторону, и посмотрел на Максима не то с одобрением, не то с укором, Максим не понял. – Давайте, товарищ Филин, высказывайте свои претензии.

– Собственно говоря, – с заминкой, присматриваясь к выражению лица Ефремова, заговорил редактор, – лично мне статья понравилась. В ней мысли есть, размах. Но что делать, часто мои личные восприятия идут вразрез с редакторскими соображениями. Во-первых, чем вызвана необходимость подписывать статью псевдонимом? Товарищ Строгов как-никак заведующий отделом обкома. Можно подумать, что он стесняется своей должности. Во-вторых…

– Если можно, я отвечу на «во-первых», – взглянув на Ефремова, произнёс Максим.

– Пожалуйста, – кивнул Ефремов.

– Я считаю неудобным заведующему отделом обкома подписывать статью, многие вопросы которой выдвинуты в порядке обсуждения и преследуют цель развязать научную дискуссию. Обком, как известно, – руководящий орган в области. Увидев мою подпись, некоторые могут расценить положения статьи как установки обкома, и дискуссии не получится.

– За автором остаётся право подписывать свой труд, как ему хочется, – подтвердил Ефремов и посмотрел на Филина, что означало: «Говорите дальше».

– Во-вторых, нам в редакции кажется, что товарищ Строгов сгустил краски в том месте своей статьи, где он говорит об отставании уровня научной работы. Особенно обидно для научных работников прозвучит обвинение в незнании нужд практиков и в нежелании учитывать опыт их исследований. Наши учёные немало поработали…

– Товарищ Строгов – новый человек в обкоме, ему виднее наши недостатки. А что касается обид, то критика не мармелад, от неё сладко не бывает.

– Научная среда – очень нервная среда, Иван Фёдорович. Попробуйте напечатайте такую статью, и все мы покоя лишимся. Начнутся звонки, жалобы, письма в ЦК… – Филин приподнялся, махнул рукой: уж, мол, кто-то, а я-то знаю, как это бывает.

– Я не помню ни одного случая из истории партии, когда бы большевики боялись обнажить противоречие, – сказал Максим, глядя Филину прямо в глаза.

– Мне такие факты тоже неизвестны. А вам, товарищ Филин? – Ефремов задал этот вопрос с едва заметной иронией.

– Историю партии, товарищ Строгов, я тоже читал. И, возможно, не меньше вашего, – с обидой в голосе отозвался Филин, снимая очки и протирая их клетчатым платком.

– Постыдитесь, Филин, своего тона, – строго произнёс Ефремов и, помолчав, добавил: – Дальше.

– В статье товарищ Строгов выдвигает вопрос о развёртывании на севере области, в зоне Улуюльского края, усиленных поисков ископаемых; причём речь идёт о каменном угле и о рудах. Мы советовались в порядке консультации с некоторыми представителями науки, они считают эту мысль абсурдной…

– С кем вы консультировались? – перебил Филина Ефремов.

– На такой точке зрения стоит профессор Великанов. Это крупнейший знаток нашей области. Он ещё тридцать лет тому назад исследовал границы Чуржинского каменноугольного района и пришёл к выводу, что на север этот район продолжения не имеет. Через десять лет профессор Веневитин попытался оспорить его, но потом отступил и признал точку зрения Великанова правильной. Ничего в этом Улуюлье нет, одна пустая земля! Таковы факты. Не я их выдумал.

– Но у профессора Великанова есть и противники, – вставил Максим.

– Кроме того, со статьёй знакомился член партбюро научно-исследовательского института Бенедиктин, – словно не замечая реплики Максима, продолжал Филин.

– Бенедиктин? Я такого учёного что-то не помню, – нахмурился Ефремов.

– Это молодой талантливый учёный. На него указывают как на преемника профессора Великанова. Он был лично у меня, и мы долго разговаривали. И вы знаете, Иван Фёдорович, в институте создаётся нездоровая обстановка. Там низвергают все учёные авторитеты.

– Неверно! Всё наоборот. В институте возникает настоящая деловая атмосфера, – горячо возразил Максим.

– Неделю тому назад у меня был Бенедиктин, а вчера я посылал в институт своего корреспондента. У товарища Строгова информация, вероятно, пристрастная, со слов сестры, – тонким голосом, явно желая уколоть Максима, сказал Филин.

– Сестра тут ни при чём. Я располагаю стенограммой одного ответственного заседания учёного совета института.

Филин поднял голову и посмотрел на Максима. По этому взгляду, озадаченному и растерянному, Максим понял, что редактор о заседании учёного совета по вопросу характеристики Улуюльского края ничего не знает.

– Институтом придётся заняться, – сказал Ефремов. – Но вот насчёт изучения природных богатств Улуюлья меня беспокоит другое. Не отвлечёт ли постановка этой проблемы от решения главных задач, стоящих там? Я имею в виду разворот лесозаготовительного хозяйства и расширение площадей под техническими культурами.

– И я о том же беспокоюсь. Я уже говорил об этом Строгову, – с живостью поддержал Ефремова редактор.

– В статье я особо подчёркиваю те задачи, о которых вы говорите, Иван Фёдорович. Одновременно с этим я пытаюсь выдвинуть задачу всестороннего и комплексного изучения Улуюльского края, и прежде всего по линии выявления запасов угля, руд и других ископаемых.

– Учёные смеются над этим. Я разговаривал… – закипятился Филин.

– Более дальнозоркие из учёных говорят, что смеяться они подождут, пока Улуюлье не будет исследовано вдоль и поперёк, – сдержанно отозвался Максим.

– Значит, вы настаиваете на своём? – спросил Ефремов, взглянув на Максима.

– Я считаю, что нельзя больше оставлять без внимания этот вопрос. Эта проблема уже стучится к нам в дверь. Я располагаю рядом документов.

– Хорошо. Пусть останется и это место статьи. В конце концов статья не директива. Что у вас ещё есть неясного? – проговорил Ефремов, посматривая на часы.

– Всё остальное, собственно говоря, Иван Фёдорович, менее спорно. Несколько неясен мне тезис Строгова относительно организации в таёжной части нашей области кедрово-охотничьих комплексных хозяйств. Что это за форма хозяйства? Не покушаемся ли мы тут на сельскохозяйственную артель? – скороговоркой сказал Филин, заметив, что секретарь обкома торопится.

– Вот это место статьи. Прочтите, Иван Фёдорович. – Максим отчеркнул два абзаца.

Ефремов не спеша прочитал их.

– Вы не правы, товарищ Филин, – наконец заговорил он. – Никакого покушения на сельскохозяйственную артель я здесь не вижу. Вот что здесь говорится: «Назрело время позаботиться о более широкой и плановой эксплуатации колоссальных богатств Сибирской тайги. Практики давно уже выдвигают вопрос о создании комплексных кедрово-охотничьих хозяйств, в которых должно быть разумно внедрено многоотраслевое производство (добыча кедрового ореха и переработка его на масло, добыча живицы, древесно-химическое производство, разведение и отлов зверя, птицы, рыбы и т. д.). На землях колхозов эти хозяйства могут быть колхозными. Но вместе с этим возникает задача создания государственных комплексных кедрово-охотничьих хозяйств. Учёные должны помочь практикам подсчитать ресурсы районов, в которых возможно развитие хозяйств такого характера, а также разработать научные основы ведения этих хозяйств». Что тут неясного?

– Меня несколько смущал знак равенства, который поставлен автором между хозяйствами колхозов и государственными хозяйствами, – неуверенно сказал Филин.

Ефремов громко засмеялся.

– Ну-у, товарищ Филин, это уж у вас от лукавого! Печатайте дельные вещи смелее. Больше всего бойтесь серятины.

– Учтём, Иван Фёдорович. – Филин вышел из кабинета помрачневший.

Через два дня статья была напечатана. Накануне выхода газеты Максим съездил в редакцию и тщательно вычитал статью.

Теперь, сидя у себя в кабинете, он ещё и ещё раз просматривал газету. «Радуюсь и волнуюсь, как молодой поэт, напечатавший первое стихотворение», – подумал о себе Максим. Ему очень хотелось, чтобы в отделе скорее появились люди, с которыми можно было бы обменяться мнениями о новостях дня и, возможно, что-то услышать от них о статье, опубликованной в сегодняшнем номере.

Но выпал один из тех редких часов, когда в бесконечном потоке дел образовалась пауза. Не было посетителей, не раздавались и телефонные звонки, обычно оглашавшее комнаты промышленного отдела с утра до глубокой ночи. «Что они, сговорились? Даже Марина – и та не звонит», – мелькнуло в голове Максима. Он сидел за столом, читал сводки заводов и трестов о выполнении плана, но не переставал прислушиваться.

Вошла Стеша и смущённо остановилась на пороге.

– Уж не эту ли статью перепечатывали вы, Максим Матвеевич, что опубликована сегодня в газете под фамилией Быстрова?

– А вы как узнали?

– По стилю, Максим Матвеевич, узнала. Я ваше письмо всегда отличу.

– Ну что, Стеша, вы думаете? – спросил Максим, настораживаясь.

– Думаю, Максим Матвеевич, большая польза делу будет. Только я б на вашем месте подпись подлинную дала. Пусть бы люди в области знали ваше имя.

– В другой раз воспользуюсь вашим советом, – улыбнулся Максим.

Только захлопнулась дверь за Стешей, как зазвонил телефон.

– Привет, Строгов, привет! – кричал в трубку редактор Филин. – Ну и расшевелил ты своей статьёй народ! С самого утра не отхожу от телефона. Уже из трёх вузов звонили. А сейчас по радио разговаривал с Белогорьевской опытной станцией. Утром с самолётом они получили газету и вот уже прочитали. Обсуждать статью будут. Задела их за живое!

Максим едва положил трубку, как раздался новый звонок. Говорила сестра:

– У нас в институте, Максим, решено провести обсуждение статьи по секторам, а потом на расширенном заседании учёного совета.

– Ну и хорошо, Марина. На это я и рассчитывал. Но только останавливаться на статье нельзя – это будет полумера. Кое-какие новые шаги намечаю. Да, впрочем, по телефону рассказывать долго. Приезжай вечерком, поговорим.