XXV. Портос начинает жалеть, что привез д’Артаньяна
Едва д’Артаньян потушил свечу, как Арамис, следивший сквозь занавеску за светом в комнате своего друга, на цыпочках прокрался к Портосу.
Исполин, улегшийся уже часа за полтора перед тем, раскинулся на перине. Он погрузился в то благодатное спокойствие первого сна, который у Портоса не могли нарушить ни колокольный звон, ни грохот пушек.
Дверь его комнаты тихо раскрылась под осторожной рукой Арамиса. Епископ подошел к спящему. Толстый ковер заглушал его шаги; впрочем, храп Портоса поглощал все остальные звуки. Арамис положил руку на плечо гиганта.
— Ну, милый Портос, — сказал он, — вставайте.
Голос Арамиса был нежен и ласков, но в нем звучал не совет, а приказание. Рука коснулась плеча легко, но она указывала на опасность.
Портос сквозь сон услышал эти слова и почувствовал прикосновение. Он вздрогнул.
— Кто тут? — загремел он.
— Тсс, это я, — прошептал Арамис.
— Вы, милый друг? Но зачем вы меня будите?
— Чтобы сказать вам, что нужно ехать.
— Ехать? Куда?
— В Париж.
Портос подскочил и сел, устремив на Арамиса большие испуганные глаза:
— В Париж?
— Да.
— Ах ты боже мой! — вздохнул Портос и снова лег, точно ребенок, сопротивляющийся няньке, чтобы оттянуть для сна еще часок-другой.
— Тридцать часов верховой езды, — решительно прибавил Арамис. — Будут отличные сменные лошади.
Портос двинул ногой и застонал.
— Ну, ну, милый друг, вставайте, — повторял прелат с оттенком нетерпения.
Портос высунул из-под одеяла обе ноги.
— И мне необходимо ехать? — спросил он.
— Совершенно необходимо.
Портос встал с постели, и скоро пол и стены задрожали от его шагов, тяжелых, как шаги каменной статуи.
— Ради бога тише, милый Портос, — остановил его Арамис, — вы его разбудите!
— Ах, правда, — рявкнул Портос, — я и забыл. Но не беспокойтесь, я буду осторожен.
И, говоря это, он уронил пояс с пристегнутыми к нему шпагой, пистолетами и кошельком, из которого выпали со звоном рассыпавшиеся монеты. От этого шума кровь в Арамисе закипела, меж тем как Портос только громко расхохотался.
— Чудеса! — тем же тоном произнес он.
— Тише, Портос, тише!
— Правда…
И он действительно наполовину понизил голос.
— Я хотел сказать, — продолжал Портос, — что начинаешь копаться именно тогда, когда нужно торопиться, и особенно шумишь, когда нужно двигаться беззвучно.
— Да, правда. Но давайте опровергнем это мнение, Портос. Будем торопиться и молчать.
— Вы видите, я стараюсь, — проворчал Портос, натягивая штаны.
— Очень хорошо.
— Значит, это срочно?
— Да, и очень серьезно.
— Ого!
— Д’Артаньян расспрашивал вас в Бель-Иле?
— Ничуть.
— Не может быть! Припомните.
— Он спросил меня, что я делаю; я ответил: «Занимаюсь топографией». Я хотел сказать другое слово, которое вы однажды произнесли, но я никак не мог его припомнить.
— Тем лучше. О чем еще он вас спрашивал?
— Спросил, кто такой Жетар.
— Еще?
— Кто такой Жюпене.
— Не видел ли он случайно плана наших укреплений?
— Видел.
— Ах, черт возьми!
— Но будьте спокойны: я резинкой стер ваш почерк. Невозможно заподозрить, что вы дали мне указания относительно этих работ.
— У нашего друга зоркий глаз.
— Чего вы боитесь?
— Боюсь, что все откроется, Портос. Нужно предупредить великое несчастье. Я приказал запереть все двери: д’Артаньяна не выпустят до рассвета. Лошадь оседлана; вы домчитесь до первой подставы и к пяти часам утра проедете пятнадцать лье. Идем.
Арамис одел Портоса с ловкостью, не уступавшей искусству самого опытного камердинера. Портос, смущенный и в то же время сбитый с толку, не останавливал его и только рассыпался в извинениях.
Наконец он был готов. Арамис взял его за руку и вывел, заставляя осторожно переступать со ступеньки на ступеньку, не позволяя задевать за дверные косяки, поворачивая его то в одну, то в другую сторону, точно он, Арамис, был гигантом, а Портос карликом. Дух управлял материей.
Оседланная лошадь действительно ожидала во дворе.
Портос уселся в седло. Арамис сам взял лошадь под уздцы и провел ее по двору, устланному соломой, чтобы заглушить стук копыт. В то же время епископ сдавливал ноздри коня, чтобы он не заржал.
У наружных ворот Арамис притянул к себе Портоса, который готовился скакать, не спросив даже, зачем он едет.
— Теперь, друг Портос, — сказал ему на ухо епископ, — без отдыха до Парижа: ешьте, пейте, спите на лошади, не теряя ни минуты!
— Отлично. Ни разу не остановлюсь.
— Передайте это письмо во что бы то ни стало в собственные руки Фуке. Необходимо, чтобы он получил его завтра до полудня.
— Получит.
— И помните об одном, мой друг.
— О чем?
— Что вы едете за патентом на титул герцога и пэра.
— О! — произнес Портос с блестящими глазами. — В таком случае я доскачу в сутки.
— Постарайтесь.
— Ну, отпускайте коня… Вперед, Голиаф!
Арамис отпустил не повод, а ноздри животного. Портос пришпорил Голиафа, и конь как бешеный рванулся с места галопом.
Арамис следил за всадником, пока тот не скрылся в темноте; потеряв его из виду, он вернулся во двор.
В комнате мушкетера не было движения. Слуга, дежуривший у его дверей, не видел света и не слышал никакого шума. Арамис осторожно запер входную дверь, отпустил слугу и лег спать.
Д’Артаньян в самом деле ничего не подозревал. Поэтому, проснувшись в половине пятого, он вообразил, что одержал победу. Неодетый, он подбежал к окну, которое выходило во двор. Светало. Двор был пуст; даже куры еще не сошли с насестов. Не было видно никого из слуг. Все двери были заперты.
«Отлично, полная тишина, — подумал д’Артаньян. — Во всяком случае, я проснулся раньше всех в доме. Оденемся».
И д’Артаньян оделся.
Но на этот раз он не старался костюмом Аньяна придать себе вид горожанина или духовного лица, о котором так заботился прежде. Ему даже удалось, подтянув пояс, застегнувшись, надев набекрень фетровую шляпу, отчасти вернуть себе тот военный облик, отсутствие которого поразило Арамиса.
Покончив с одеванием, он с притворной бесцеремонностью без предупреждения вошел в комнату хозяина дома. Арамис спал или притворялся спящим.
Большая раскрытая книга лежала на его ночном пюпитре; свеча в серебряном подсвечнике еще горела. Это доказывало, как мирно провел ночь прелат, с какими добрыми намерениями готовился проснуться.
Мушкетер поступил с епископом совершенно так же, как епископ поступил с Портосом. Он коснулся его плеча. Ясно было, что Арамис притворялся, потому что он, всегда отличавшийся таким чутким сном, не пробудился сразу, а заставил д’Артаньяна повторить свое прикосновение.
— А, это вы? — сказал он, потягиваясь. — Какая приятная неожиданность! Подумайте, во сне я совсем забыл, что вы у меня. Который час?
— Не знаю, — смутился д’Артаньян. — Кажется, рано, но у меня осталась военная привычка просыпаться с рассветом.
— Разве вы хотите ехать сейчас же? — спросил Арамис. — Помните, мы сговорились выехать в восемь часов. Давайте так и сделаем.
— Может быть; но мне так хотелось увидеться с вами, что я подумал: чем скорее, тем лучше.
— А мой семичасовой сон? — остановил его Арамис. — Смотрите, я рассчитывал на него, и мне придется возместить упущенное.
— Но мне кажется, прежде вы так не любили поспать. У вас была кипучая кровь, вы никогда не валялись в постели.
— Именно поэтому теперь я люблю полежать.
— О, сознайтесь, вы назначили восемь часов не ради сна.
— Боюсь, что вы станете смеяться надо мной, если я скажу правду.
— Говорите.
— От шести до восьми я привык молиться.
— Я не думал, что епископы подчиняются такому строгому уставу.
— Епископ, дорогой друг, должен соблюдать внешние приличия больше, чем какой-нибудь церковный служка.
— Черт возьми! Вот слова, которые меня примиряют с вашим преподобием: внешние приличия! Это слова мушкетера! Да здравствуют внешние приличия!
— Не хвалите меня за них, а лучше простите, д’Артаньян. У меня вырвались очень мирские, очень светские слова.
— Значит, я должен уйти?
— Мне необходимо сосредоточиться, дорогой друг.
— Хорошо, я ухожу. Но, пожалуйста, ради язычника по имени д’Артаньян сократите ваши размышления и молитвы. Я жажду поговорить с вами.
— Хорошо, мой друг, обещаю вам, что через полтора часа…
— Полтора часа молитв и размышлений! Дорогой мой! А нельзя ли сократить?
Арамис рассмеялся.
— Вы по-прежнему очаровательны, молоды, веселы! — улыбался он. — Вы приехали в мою епархию, чтобы поссорить меня с благодатью.
— Вот как!
— О, я никогда не мог противиться вашим чарам, д’Артаньян! Вы будете стоить мне спасения души.
Д’Артаньян закусил губу.
— Хорошо, — усмехнулся он, — беру грех на себя. Быстро перекрестясь, прочтите одно «Отче наш», и едем!
— Тсс, — перебил его Арамис, — мы больше не одни. Я слышу, что сюда идут.
— Отошлите их.
— Нельзя. Вчера я назначил им прием. Это директор иезуитской коллегии и настоятель доминиканского монастыря.
— Ваш штаб? Отлично.
— А вы чем пока займетесь?
— Разбужу Портоса и в его обществе стану дожидаться конца ваших совещаний.
Арамис не шевельнулся, не двинул бровью. Ни одного слова, ни одного жеста.
— Идите, — сказал он.
Д’Артаньян повернулся к дверям.
— Кстати, вы знаете, где помещается Портос?
— Нет, но я спрошу.
— Идите по коридору и откройте вторую дверь налево.
— Благодарю. До свидания.
И д’Артаньян ушел в направлении, указанном епископом.
Через десять минут он вернулся.
Арамис сидел между настоятелем-доминиканцем и главой иезуитской коллегии совершенно в таком же положении, в каком мушкетер застал его однажды в гостинице Кревкера.
Их присутствие не смутило мушкетера.
— В чем дело? — неторопливо спросил Арамис. — Вы, кажется, хотите что-то сообщить мне, дорогой друг?
— Дело в том, — ответил д’Артаньян, пристально глядя в лицо Арамису, — что Портоса нет в комнате.
— Где же он может быть?
— Я спрашиваю вас об этом.
— А вы не узнавали у слуг?
— Спрашивал.
— Что же вам ответили?
— Что Портос часто уходит из дому, не предупредив никого, и что, вероятно, он ушел или уехал.
— Что же вы сделали?
— Я побывал в конюшне, — спокойно произнес мушкетер.
— Зачем?
— Чтобы посмотреть, уехал ли Портос верхом.
— И что же? — спросил епископ.
— В стойле номер пять нет лошади по имени Голиаф.
Мушкетер сильно волновался, между тем как Арамис вел разговор самым любезным тоном.
— О, я понимаю, — улыбнулся Арамис, подумав с минуту. — Портос уехал, чтобы сделать нам сюрприз.
— Сюрприз?
— Да. Канал, идущий отсюда к морю, славится своими утками, чирками и бекасами; это любимая дичь Портоса. Он привезет нам на завтрак дюжину вкусных птиц.
— Вы думаете? — засомневался д’Артаньян.
— Вполне уверен. Куда бы он мог иначе уехать? Я уверен, что он взял с собой ружье.
— Возможно, — проговорил д’Артаньян.
— Знаете что, дорогой друг? Садитесь на коня и догоните его.
— Хорошо, — сказал д’Артаньян. — Сейчас поеду.
Арамис позвонил и велел вошедшему лакею распорядиться, чтобы оседлали лошадь, которую выберет господин д’Артаньян.
Подле дверей лакей отошел в сторону, чтобы пропустить вперед мушкетера.
В это время глаза лакея встретились с глазами его господина. Легкое движение бровей показало умному соглядатаю, что ему надо делать.
Д’Артаньян вскочил в седло. Арамис услышал стук подков о камни.
Через мгновение слуга вернулся.
— Что? — спросил его епископ.
— Монсеньор, он едет вдоль канала к морю, — ответил слуга.
— Хорошо, — отпустил его Арамис.
Действительно, мушкетер, отбросив все подозрения, ехал к океану в надежде увидеть среди дюн или на отмели исполинскую фигуру Портоса.
Два часа д’Артаньян отыскивал Портоса; наконец он вернулся домой.
«Мы, верно, разминулись, — думал он, — и сейчас оба мои товарища, должно быть, ждут моего возвращении».
Д’Артаньян ошибся. Он не нашел Портоса в епископском доме, так же как и на берегу канала.
На верху лестницы его ждал Арамис с опечаленным лицом.
— Вас не догнали, дорогой д’Артаньян? — еще издали крикнул он.
— Нет. А вы за мной посылали?
— Я в отчаянии, дорогой друг, в отчаянии, что заставил вас проехаться напрасно. В семь часов пришел священник из Сен-Патерна. На дороге он встретил дю Валлона, который, не желая никого будить, уехал тайно; ему же Портос поручил сказать, что он боится, как бы Жетар в его отсутствие не напортил чего-нибудь, а потому решил, воспользовавшись приливом, отправиться в Бель-Иль.
— Но ведь Голиаф не мог проскакать четыре лье по морю?
— Там добрых шесть, — поправил его Арамис.
— Тем более.
— Позтому-то, милый друг, — с кроткой улыбкой заметил прелат, — Голиаф стоит в конюшне и, кажется, очень доволен, что на его спине нет Портоса.
Действительно, лошадь привели обратно с того места, где исполин сел на свежего коня. Таково было распоряжение прелата, от внимания которого не ускользала ни одна мелочь.
Мушкетер сделал вид, что вполне поверил этому объяснению.
Он начал притворяться под влиянием все более и более усиливавшихся в нем подозрений.
За завтраком он сидел между иезуитом и Арамисом и улыбался сидевшему напротив него доминиканцу, жирная физиономия которого была ему порядком противна.
Роскошный завтрак сильно затянулся. Великолепные испанские вина, прекрасные морбиганские устрицы, отборная рыба из устья Луары, исполинские пенбефские креветки, нежная полевая дичь украшали стол. Д’Артаньян много ел и мало пил, Арамис не пил совсем или по крайней мере пил только воду.
После завтрака д’Артаньян сказал:
— Дайте мне ружье.
— Вы хотите пойти на охоту?
— Я думаю, что в ожидании Портоса мне лучше всего будет этим заняться.
— Возьмите любое со стены.
— Вы не отправитесь со мною?
— Ах, дорогой друг, очень бы хотел, но епископам охота запрещена.
— А! — ответил д’Артаньян. — Я этого не знал.
— Кроме того, — добавил Арамис, — до двенадцати у меня дела.
— Значит, мне придется идти одному? — спросил д’Артаньян.
— Да, к сожалению. Но главное, возвращайтесь к обеду.
— Право, у вас кормят так хорошо, что я не могу не вернуться.
Д’Артаньян встал из-за стола, поклонился своим сотрапезникам, взял ружье, но вместо того чтобы отправиться на охоту, быстро направился в маленький ваннский порт.
Он несколько раз оглядывался, желая узнать, идут ли за ним: никого и ничего не было видно.
За двадцать пять ливров он нанял маленький рыбачий баркас и в половине двенадцатого отчалил, вполне уверенный, что его не выследили. И правда, за ним никто не ехал. Только иезуит, с утра стоявший на высокой колокольне своей церкви, не пропустил ни одного его шага, следя за ним в сильную подзорную трубу.
Без четверти двенадцать Арамис узнал, что лодка д’Артаньяна направилась к Бель-Илю.
Лодка шла быстро; сильный северо-западный ветер нес ее к острову.
По мере того как д’Артаньян приближался к цели, он все пристальнее вглядывался в берег. Он искал глазами в толпе или среди укреплений яркий костюм Портоса и его массивную фигуру.
Поиски д’Артаньяна были напрасны; он высадился, никого не встретив, и первый же солдат, к которому он обратился, сказал ему, что господин барон еще не вернулся из Ванна.
Не теряя ни минуты, д’Артаньян приказал рулевому держать курс на мыс Сарзо.
Несмотря на быстроту переправы, д’Артаньяна мучили нетерпение и досада, о которых могла бы рассказать только палуба баркаса: он без устали ходил по ней взад и вперед в течение трех часов.
От набережной, к которой пристал его баркас, д’Артаньян мигом добрался до епископского дворца.
Своим быстрым возвращением он думал смутить Арамиса. Ему хотелось упрекнуть Арамиса в лукавстве, сделав это сдержанно, но достаточно тонко, чтобы заставить Арамиса почувствовать все последствия такого поведения и вырвать у него хоть часть тайны. Он, наконец, надеялся словесной атакой, как штыковым ударом, разрушить таинственность, окружавшую Арамиса, и заставить его открыть свои карты.
Но в передней он встретил камердинера, который, глупо улыбаясь, преградил ему дорогу.
— К его преосвященству! — крикнул д’Артаньян, стараясь рукою отстранить камердинера.
— К его преосвященству?
— Ну да, конечно. Разве ты не узнаешь меня, дурак?
— Конечно, вы шевалье д’Артаньян. Но его преосвященства нет дома.
— Как? Его преосвященства нет дома? Где же он?
— Уехал.
— Куда?
— Не знаю, но, может быть, его преосвященство сообщает это вам в письме, которое он поручил мне отдать вашей милости.
И камердинер вынул из кармана письмо.
— Давай скорей, чучело! — вскричал д’Артаньян, вырывая письмо из рук слуги. — Да, да, — прибавил он, пробежав глазами первые строки. — О, я понимаю!
И он прочитал вполголоса:
«Дорогой друг!
Крайне неотложное дело призывает меня в один из приходов моей епархии. Я надеялся повидаться с вами перед отъездом, но теперь потерял эту надежду, так как вы, вероятно, проведете в Бель-Иле два-три дня с нашим милым Портосом.
Развлекайтесь, но не старайтесь состязаться с ним за столом; я этого не посоветовал бы даже Атосу в самые лучшие его дни.
До свидания, дорогой друг! Поверьте, я глубоко сожалею, что не мог лучше и дольше воспользоваться вашим милым обществом».
— Черт возьми, — сказал д’Артаньян, — меня провели! Ах я дурак, болван, трижды идиот! Но посмотрим, чья возьмет в конце концов. О, меня обманули, как обезьяну, которой дают пустой орех!
И, отвесив пощечину улыбающемуся камердинеру, мушкетер выбежал из епископского дворца.
Как ни хорош был Хорек, для такой спешной поездки он не годился. Поэтому д’Артаньян выбрал на почтовом дворе лошадь, которая благодаря его шпорам и твердой руке доказала, что олени совсем не самые быстроногие создания в мире.
