А на самом деле этот день не принес Минькову душевного облегчения. Напротив, вконец измотал его. От водки или от нелегких разговоров разболелась голова, и боль с тупой неубывающей силой давила на виски. Больше всего ему хотелось сейчас остаться одному. Он уже не раз покаялся, что вызвался ехать. Хотелось угодить этой очкастой стрекотухе, ее сердечное участие располагало к ней. А эти двое, особенно Зыков, все меньше нравились ему. В Зыкове раздражало и розовое лицо здоровяка, и клетчатый, такой неуместный здесь, пиджак, обтягивающий борцовские плечи…

«Баргузин» взборонил море. Пока он был еще слабый, но его холодное дыхание становилось все ощутимее, волны набирали крутизну, замелькали беляки — пенные шапки. Лодка, вознесенная на вершину очередной волны, стремительно падала вниз, глухой удар сотрясал днище. В сердце закрадывался страх, казалось, от следующего удара днище лопнет и вода захлестнет лодку, утянет ее вниз, в темную бездну. И слезы пролить по нему будет некому, разве что Тимоха поплачет после выпитой поллитровки.

Подумал об этом и сердито сплюнул в наползавшую волну. Грошовые мыслишки. Надо крепче держать руль в руках и зорче всматриваться вперед. Только и всего…

Холодные брызги дробью били по дождевику, секли лицо. Прямо перед собой смотреть было трудно. Отвернуться — нельзя.

Трудно. Но править своей жизнью и того труднее. Сколько в ней было глупого, пустого, случайного. Вот и Виктор… Друг… Дружба обычно связывает людей в чем-то сходных, а они очень разные. И дружба их всегда была странной.

Началась она давно, в бабушкиной деревне. Еще до школы. Витька был крепким, задиристым парнишкой. Его, Степку, городского слабачка, он ни во что не ставил. Но вот пошли в школу. Ученье в ту пору давалось легко, все схватывал на лету и без усилий запоминал. Иное дело Виктор. Перебивался с двойки на тройку. В классе его задиристость исчезала, он выглядел линялым, а порой и смешным. Однажды было дано задание выучить стихотворение «Поет зима, аукает, мохнатый лес баюкает…». Рассказать стихотворение выпало Виктору. Он встал у доски, бойко начал: «Поет зима, аукает…» Дальше он ничего не помнил. Повторил строку снова. А он, Степка, забавы ради возьми да и подскажи первое, что пришло в голову. «Кукушечка кукукает…» Витька не задумываясь подхватил подсказку. «Поет зима, аукает, кукушечка кукукает…» Смеялся весь класс.

А ему Витька после уроков насовал подзатыльников и сказал: «Плакать не смей. Плакать будешь, когда лучше тебя учиться стану».

Пыхтел Витька над учебниками старательно. Получив хорошую оценку, весело подмигивал: «Видал?». А что «видал»? Оценка, добытая потом, зубрежкой — одно, полученная легко, играючи — совсем другое.

Тем не менее их состязание продолжалось. И не только в школе.

За деревней были озера. В них водились утки. Особенно много собиралось птицы осенью перед отлетом. Все деревенские ребята были заядлыми охотниками.

Лучший среди сверстников — конечно же, Витька.

Прибираясь в кладовой, бабушка нашла ружье деда. Керосином снял с него ржавчину, под руководством старого Пахомыча, соседа бабушки, стал учиться стрелять. Сначала лупил по пятну, наведенному углем на газете, потом и на озера вышел.

Оказалось, охота — чудо. Высоко над тобой, недостижимая, летит птица, быстр, стремителен ее полет, но легкое движение пальцем — над стволами ружья молнией взметывается пламя, грохочет гром, и птица комом валится вниз, и сам себе кажешься богом.

Видимо, Пахомыч был способным наставником, а он — прилежным учеником. Как стрелок он скоро уже не уступал Витьке.

Смерть бабушки заставила возвратиться в город. Состязание с Виктором кончилось. Тогда казалось — навсегда.

Так не хотелось ехать в город! Вражда с первым отчимом оставила в памяти глубокую зарубку. С новым отчимом воевать не пришлось. Неплохим мужиком оказался. Жизнерадостный толстячок с округлым брюшком, великий мастер рассказывать анекдоты, он постоянно приезжал, уезжал. У снабженцев такая работа… Вокруг него всегда крутились самые разные люди. Мать всех принимала, угощала, но это ее не тяготило. Наоборот…

Он рос сам по себе, без надоедливой опеки. Учеба по-прежнему давалась легко. Свободного времени — полно, деньги всегда есть. Кино, концерты, каток, плавательный бассейн… Жилось легко, беззаботно. Но в последнем, десятом, классе неожиданно начались затруднения с учебой. Надо было повторять много материала, давно пройденного. Сидеть же над учебниками он не любил и не хотел.

Аттестат получил бледноватый.

На семейном совете было решено: поступит в технологический. Довод матери: не надо никуда ехать. Намек отчима: в институте работает один друг, хороший друг…

И в это самое время появляется Виктор. Зовет попытать счастья в другом городе. Знаменитый институт. И город знаменитый… А конкурс? Но Виктор уверяет — прорвемся.

Долго не раздумывал. Хватит держаться за юбку матери. И отчим пусть не воображает, что без его «руки» он не поступит. Уж если Виктор на себя надеется…

Покатили. По конкурсу он не прошел. А Виктор — прошел. Зубрила Виктор! Что же это получается? Способности весят меньше элементарной усидчивости. Чего человек не добивается головой, можно, оказывается, добиться противоположным местом.

Дома опять начали толковать о технологическом. Ну нет, дудки! Он не может допустить, чтобы Виктор с его посредственностью оказался в победителях.

Год сидел дома. Преодолевая отвращение к учебникам, занимался. И — поступил.

Гордился собой…

Институт… «От сессии до сессии студенту делать нечего…» Когда у тебя исправно варит черепушка, хорошо подвешен язык, сессия не страшна. Крайний случай — лишат «стипешки». Но это его нисколько не волновало. Переводы из дома поступали аккуратно, как из госбанка. Пошло-поехало. Новые друзья… Вечеринки… Девчата… Недурно научился играть на гитаре, пригодились и анекдоты отчима. Везде легко и быстро становился своим человеком.

А Виктор? По своему обыкновению он корпел над учебниками и конспектами. Редко вылезал из общежития. И деньги тратил с крестьянской осмотрительностью. Временами Степан жалел его. Ведь молодость, лучшие годы жизни…

Думал: незримый спор с Виктором завершился. Жизнь все поставила на свое место.

Но спор только начинался.

На одной из вечеринок познакомился с землячкой, студенткой-медичкой, Верой. Были девушки и до этого. Длительная дружба ни с одной почему-то не склеивалась. Они появлялись, исчезали, снова появлялись. Ничего серьезного не намечалось и с Верой. Побалагурили несколько раз на скамейке у общежития, сходили в кино. Вскоре, видимо, и разошлись бы навсегда.

И тут возник на горизонте Виктор. Случайно попался им навстречу. Пошли гулять по улице втроем. С этого дня такие прогулки — втроем — стали довольно частыми. Забавно было наблюдать за Виктором. Пристальный взгляд Веры, прикосновение ее руки заставляли его краснеть и умолкать на полуслове. Сказывалась деревенская неотесанность.

Однажды Виктор вдруг говорит: ты, мол, Степан, не обидишься, если я стану дружить с Верой? Будь на месте Виктора кто-то другой — не охнул бы. Но тут почувствовал укол в самое сердце. Что там ни говори, а Вера сделала выбор в пользу Виктора.

В это же время получил от матери закапанное слезами письмо. Жизнерадостный отчим что-то не так скомбинировал и на три года сел в тюрьму. Денег присылать пока не сможет. Вот устроится на работу… Сколько она сможет зарабатывать, он представлял… Пришлось биться за презираемую «стипешку». Но жить на нее было трудно, так трудно, что он приходил в отчаяние. Друзья-приятели незаметно рассосались. Остался Виктор. Но и Виктор… Взял моду учить, как жить. Пытался и помочь. Однако все это выглядело, пусть неумышленным, подсознательным издевательством…

Перевелся на заочное, пошел работать на стройку. Носил кирпичи, раствор, известь… Вечером, в общежитии, теперь уже в рабочем, снопом валился на кровать. Ныла спина, не было сил пошевелить ни ногой, ни рукой. До занятий ли… Инженерный диплом все определеннее превращался в нечто призрачное, недостижимое.

По выходным встречался с Верой и Виктором. Что-то все-таки влекло к ним. Что-то заставляло тащиться рядом с ними по городу.

Летом они позвали его в этот поселок, в гости к отцу Веры. Поселковая улица с палисадниками у домов, собачий лай, скрип колодезных журавлей напоминали о жизни у бабушки, ту счастливую пору, когда он сбивал с высоты стремительных птиц и чувствовал себя богом.

…Лодка переваливалась с волны на волну. Боковой ветер давил на её нос, стремился поставить ее бортом к шумящему, белоснежному валу. Натужно, словно на последнем издыхании, гудел мотор. Лицо, побитое брызгами, задубело, мокрые руки, сжимавшие рукоятку руля, ныли от холода. Плаванье становилось по-настоящему опасным. Но страха в растревоженной воспоминаниями душе не было. Что же все-таки с Виктором? Там, у костра, ни Зыков, ни Баторов особого интереса к его личности не проявили. Что это может означать?