36

Лиза спешила к себе на заимку. Мать с Порфирием ее заждались к обеду. Так в их семье заведено: за стол садиться всем вместе. Она знала, серчать на нее не станут. Но ведь голодные же оба они! Порфирий целый день ворочал тяжести. А она запоздала, наверно, на час полный, если не больше. Скорее, скорее домой!

Лиза ходила за город, к оврагу, который одним концом упирался в реку, а другим в Московский тракт. Здесь, на усеянном цветущими одуванчиками склоне, среди зеленых кустов тальника, она встречалась с Борисом. Это бывало в дни, когда Лиза не работала на полотне железной дороги. Вопреки строгому распоряжению Киреева, Игнатий Павлович все-таки от времени до времени ставил ее на работу.

Борис перестал глядеть на Лизу с оскорбительным детским презрением, с каким он ее встретил в первый раз.

Зимой, когда мальчик учился в школе, Лиза перехватывала его на дороге и шла рядом, разговаривала, заботливо расспрашивала, как он ответил уроки учителю. Елена Александровна об этом спрашивала редко, и мальчику нравилось, что незнакомая женщина так интересуется его делами. Он сперва считал ее просто привязчивой дурочкой, из тех, что сидят на церковной паперти и именем бога выпрашивают медные копейки. Потом понял: женщина не нищенка, а чудная только тем, что очень любит его. Такая непрошеная любовь мальчика раздражала, он к нежностям не был приучен. И, уже не принимая Лизу за дурочку, Борис первое время все равно ей грубил, даже отталкивал ее локтем. И это было защитой того уклада своей жизни, к которому он привык. Но ласковая настойчивость Лизы постепенно победила, незаметно для себя мальчик стал уже испытывать потребность в ее теплом слове и добром взгляде. Лиза ничем не принижала Елену Александровну, вовсе не старалась посеять в сердце сына нелюбовь к ней. Но Борис видел, понимал, чувствовал постоянно, что эта женщина любит его неизмеримо больше, чем мать. И эта большая, ненавязчивая любовь постепенно приблизила к нему Лизу и как-то отодвинула еще дальше Елену Александровну.

Когда кончились занятия в школе и наступили теплые весенние дни, они стали встречаться у оврага. Это было не очень далеко от дома Василевых. Следя за полетом вертлявых стрижей, вьющихся над рекой, они подолгу просиживали вместе. Лиза пробовала занимать мальчика сказками, но Борис слушал их неохотно. А вот рассказы о деревенской жизни, о постройке железной дороги его увлекали. Он только дивился, почему рабочим живется плохо и денег порой не хватает даже на хлеб. И никак уж не мог взять в толк, за что их сажают в тюрьмы, если они не воры. Лиза рассказала ему и о страшном Александровском централе, ни разу не упомянув, что все это она испытала сама. Говорила так, будто речь шла о совсем посторонних людях.

Мальчик спросил ее однажды, где она живет. Лиза ответила: «За железной дорогой». Борис сказала: «Ого!» Лиза пригласила его к себе: «Дом у нас прямо в лесу. Хорошо». Он подумал и сказал: «Туда далеко. Уйдешь надолго — мама вздует». И Лиза поняла из этих слов, что Елене Александровне он не говорит о своих встречах с нею. И с радостной уверенностью подумала: «Нет, к той сердце V него не открытое. Он боится ее, а не любит».

У Бориса были свои сверстники-мальчишки. С ними он играл в свайку, в лапту, в пятнашки. Но разговоры с Лизой для Бориса стали иметь какую-то особую привлекательность, и он, даже заигравшись с мальчишками, все же не забывал, когда ему надо пойти к оврагу. Звал Борис ее тетей Лизой. И, хотя она так назвалась сама, всякий раз это обращение она выслушивала с болью.

В этот день Борис прибежал к оврагу поздно. Тайком от Елены Александровны он ходил удить рыбу. Поймал четырех хариусов и был несказанно горд своим умением и удачливостью. В дом принести рыбу он побоялся и отдал всю добычу Лизе. Захлебываясь от счастья, он рассказывал ей, где стоял, как закидывал удочку и как ловко подсекал хариусов. А у Лизы слезы выступили на глазах: сын поймал для нее четыре рыбки…

Борис прыгал, приплясывал, визжал по-поросячьи, кувыркался на зеленой лужайке, и Лизе казалось, что вот-вот он сам назовет ее мамой…

Оттого что Борис прибежал к оврагу позже, они и засиделись дольше, и поэтому Лиза так спешила домой. Она корила себя за задержку, но в то же время была и безмерно рада особенно хорошей, душевной встрече с сыном. Теперь она твердо верила, что все равно, так или иначе, рано или поздно, а сына себе она вернет.

Каждый кустик у тропы Лиза знала на память и, как всегда бывает на очень знакомой дороге, шла, не глядя по сторонам. Она сосредоточилась вся на одной мысли: сегодня сын принес ей четыре рыбки, поймал их на удочку сам, сегодня он поделился с ней своим счастьем, как с матерью… Плакучие ветви берез иногда хлестали ее по лицу — Лиза этого не замечала, машинально отмахивала их, как надоедливых мошек. Потом начался ровный, чистый сосняк, в котором воздух всегда казался особенно прозрачным и вкусным. Лиза чуточку сбавила шаг, чтобы насладиться подольше сладким запахом цветущей сосны.

Вдруг краем глаза Лиза увидела сбоку от себя человека, промелькнувшего среди деревьев. Он шел, направляясь как бы к переезду, но почему-то те по тропе, которая выводила на открытую елань, а норовя загнуть большой крюк по лесу. И Лизе показалось, что это был Мирвольский. Она невольно остановилась. Зачем бы доктору кружить в сосняке? Но тут Лиза с другой стороны от себя услышала треск сухого сучка, лопнувшего под чьей-то ногой. Она повернула голову туда и разглядела Лакричника, торопливо перебегающего от дерева к дереву. У Лизы тревожно екнуло сердце. Не выслеживает ли Мирвольского этот негодяй? Лакричник, по-видимому, ее пока не заметил. Лиза прижалась к сосенке.

Что предпринять? Пойти за Лакричником и выследить его в свою очередь? Но что выслеживать, когда и так ясно — шпионит. Пропустить его и не пойти за ним? Товарищей потом предупредить, что им надо бояться Лакричника. Потом!.. А он сейчас высмотрит, куда пошел Мирвольский. Остановить, сбить его со следа? Как? И чтобы он не понял, что разгадан:

Все эти мысли промелькнули мгновенно, решать надо без промедления. Лакричник шагах в сорока от Лизы, так и не заметив ее, уже перебежал через тропинку.

Лиза наклонила молодую сосенку и стала обламывать у нее верхние ветви. Запела случайно пришедшее на память:

Кари глазки, где вы скрылись?

Что вас больше не видать?

Лакричнику словно кол воткнули в спину. Он сразу отогнулся назад, как-то неловко поставил занесенную для прыжка ногу и затоптался на месте, оглядывая землю вокруг себя.

Складывая отломленные ветви в пучок, Лиза пошла к нему.

Куда вы скрылись, удалились,

Меня заставили страдать…

Здравствуй, Лакричник, — сказала она еще издали.

Честь имею, Елизавета Ильинична, — показывая разъеденные кариозом мелкие черные зубы, ответил Лакричник и пальцем дотронулся до картуза. — Мое вам почтение.

У тебя махонькой веревочки нету? — спросила Лиза, встряхивая ветви. — Помело для печи наломала, надо бы связать. Подруга из города наломать попросила. Почему не уважить? Дай за спасибо, ежели найдется веревочка.

Лакричник пошарил по карманам.

К великому и искреннему сожалению моему, не? ничего.

На нет и суда нет, — становясь все спокойнее и увереннее, проговорила Лиза. — Ты тоже до города? Пойдем попутно. Веселее.

Если позволите, Елизавета Ильинична, — сказал он, весь съеживаясь, — я здесь грибы собираю.

Грибы? Ну, какие же в сосняке грибы! Только по осени — рыжики.

А если посмотреть там… по низинке? — Лакричника так и тянуло в сторону, куда скрылся Мирвольский. — Там, я полагаю, грибки должны быть обязательно.

Пойдем поищем, — простодушно согласилась Лиза, — я и сама буду рада побрать грибков.

Лакричник вздохнул. Он понял, что теперь от Мирвольского все равно отстал безнадежно. Ведь за каждую потерянную минуту доктор удаляется на добрую сотню шагов. Да по лесу! А сколько минут прошло уже в нелепом разговоре с этой бабой?

Он верил, что удача в жизни человека и особенно в его жизни — вещь редкая, как оттепель с дождем посреди суровой сибирской зимы. И если все-таки иногда наступит полоса удач — успей сделать как можно больше. Такая полоса для Лакричника наступила в день, когда он, признав знакомым лицо Моти, которой улыбнулся на вокзале Нечаев, укатил с нею в одном вагоне в Красноярск. Удачно он выследил Мотю до самого ее дома. Удачно заметил на крыльце флигеля по-мещански разодетую женщину с не менее пышным именем — Перепетуя, каким ее окликнул из флигеля рябоватый мужик, хотя это была, несомненно, прежняя горничная Василевых, зазноба Мирвольского, из-за которой он, Лакричник, так страшно и попусту продрог зимней ночью возле дома Алексея Антоновича. Не вызвав к себе интереса, Лакричник удачно выспросил у соседей Даниловых все, что они знали о Перепетуе и Степане Дичко. Этой поездки в Красноярск ему было достаточно, чтобы составить доклад, к которому, правда, не были приложены вещественные доказательства, но логика рассуждений вполне их заменяла. Во всяком случае, Киреев принял доклад благосклонно и даже улыбнулся при мысли, какую пилюлю он преподнесет полковнику Козинцову, раскрыв у того под носом подпольную революционную организацию, тот источник, откуда развозят листовки по линии железной дороги. Щедро вознаградив Лакричника, Киреев предложил ему другой конец ниточки вытянуть в самом Шиверске. И было несомненной удачей Лакричника, что он в докладе своем писал главным образом только о красноярских наблюдениях, умолчав о многом, что он знал уже и по Шиверску. Это давало ему надежду получить от Киреева новую мзду еще и за отыскание шиверского кончика нити.

Он прицепился к Мирвольскому с того, момента, как Алексей Антонович пересек железную дорогу, направляясь еще из дому. Чутье тогда уже подсказало Лакричнику, что доктор пошел не на прогулку. Оставив ведро с хлорной известью прямо в уборной, Лакричник поспешил за Мирвольский. Но тот шел по открытой елани, держась значительно правее заимок, и Лакричнику пришлось вышагивать за ним на большом расстоянии. Потом Мирвольский круто свернул влево к лесу, к Уватчику, и Лакричник быстро присел, чтобы не оказаться в поле зрения Алексея Антоновича. Только когда тот исчез за деревьями, Лакричник встал и почти побежал за ним. Но где же было найти в лесу следы человека? Здесь все время чередовались полянки и березовые колки, а близ самого Уватчика росли непроходимые кусты. Нет ни одной протоптанной тропинки. Тут быстро идти может только тот, кто знает, куда ему идти. Фельдшер добрых два часа, а то и больше петлял по березнякам, высматривая Мирвольского. И без пользы. Тот словно в воду канул. Лакричник повернул было обратно, но тут заметил Лавутина, чуть не бегом пересекавшего одну из полянок. Лакричник двинулся за ним и вскоре услышал свист. Значит, отсюда не подойдешь — охрана. А с той стороны — Уватчик. И там, по правому берегу, совершенно непролазные кусты! Как же подобраться? Ему пришла простая мысль. Он быстро описал большую дугу вокруг того места, где был слышен свист, и вышел на берег Уватчика. Стащив с себя ботинки и брюки и задрав пиджак вместе с рубашкой на плечи, Лакричник храбро опустился в речку и побрел по течению. Перебираясь руками за прибрежные кусты и напрягая слух, он брел, весь в колючих пупырышках от

озноба.

Наконец ему послышались голоса, но не у самой речки, а немного поодаль. Слов разобрать было нельзя. Окоченевшими пальцами ухватившись за гибкий таловый куст, Лакричник стал подтягиваться наверх, чтобы разглядеть, кто же там разговаривает. Он увидел только спины расходившихся людей. Узнал Мирвольского, Лавутина, Терешина. Остальные уже углубились в березник. Как будто мелькнули там еще и Порфирий с Саввой Трубачевым, но в этом Лакричник не был уверен. Он выполз на берег, натянул штаны, обулся и, ступая словно на деревянных ногах, побежал догонять заговорщиков. Ему теперь важно было узнать, кто еще находился здесь, кроме уже замеченных им, и были ли приезжие. Но пока он ковылял, пощелкивая зубами от непрекращающейся дрожи, заговорщики разделились и пошли в разные стороны. Густая зелень листвы скрыла сразу всех, и только Мирвольский остался в поле зрения. Он почему-то взял круто вправо. Сюда он шел другим путем. Нет ли в этом тоже чего-нибудь? Лакричник крадучись побежал за Мирвольский…

Пожалуй, вправду есть грибы по низинке, — повторила Лиза. — Пойдем поищем?

Лакричник перевел взгляд на свои ноги. Только сейчас он заметил, что второпях забыл зашнуровать ботинки и, гоняясь за Мирвольским, пообрывал концы шнурков.

Я доверяюсь всецело вашему опыту, Елизавета Ильинична, — скучно и устало сказал он, — и не нахожу полезным заниматься дальнейшими поисками грибов, если вы считаете, что место для них здесь неблагоприятное. Предпочитаю вернуться домой.

Ну, я одна поищу, — Лиза тихонько пошла по сосняку, — вдруг рыжики уже наросли.

Желаю удачи, — необычно коротко для него проговорил Лакричник.

И побрел по тропе, чувствуя, как сразу захлябали у него на ногах незашнурованные ботинки.