ГЛАВА СЕДЬМАЯ
И лес умножил клич их боевой.
Ведет Сирена в битву черных рать,
А белых — Делия. Не сосчитать!
Атаку первый, муза, кто начнет?
Кто первый фронт противника прорвет?
Уильям Джонс. Каисса. 1763
Едва титулярный советник спустился с крыльца губернаторского дома, как его окликнул знакомый голос:
— Олег Владимирович! Минутку?
Белый обернулся и с удивлением посмотрел на перемазанное грязью лицо и одежду поручика Рыбкина.
— Господи, Станислав Валерианович, что с вами? Уж не в преисподней ли вы побывали?
— Нет. Всего-навсего строим оборонительные укрепления. Я видел, вы вернулись с Анной Алексеевной?
— Да. А вы наблюдательны, господин поручик.
— А вы, я вижу, ревнивы, — губы Рыбкина слегка дрогнули, голос обрёл твёрдость, что неприятно задело Белого. — С ней всё в порядке? Я видел, вы внесли в дом кучера. Попали под обстрел?
— Да. В районе Арки. Неудачное время выбрали для экскурсии.
Поручик покачал головой.
— Вот это точно. Время сейчас не то…
Белый будто не слышал сарказма. В двух шагах солдаты, с трудом вгрызаясь в землю, укрепляли окопы и блиндаж, наскоро вырытые в тяжелом суглинке. Олег Владимирович, мысленно оценив правильность выбранной позиции, негромко произнёс:
— Вы определили командное место близ дома губернатора? Это хорошо, что вы будете находиться рядом с Анной Алексеевной. Так всем будет спокойнее. И вам, и мне. И ей… Мы с вами говорили перед отъездом, помните? Вы узнали что-нибудь?
Поручик взял Белого под локоть, отвёл несколько в сторону от окопов, ближе к лестнице, что спускалась к Амуру.
— Кое-что выяснил. В мае, по свидетельству Сергея Ивановича Ланкина, Индуров выиграл у кого-то из городских чиновников довольно приличную сумму. Что-то около пяти или семи тысяч. Однако никто из вышеуказанных чиновников не признавался в том, что находится в таком проигрыше. Никто! Вы смотрели, в последние месяцы растраты по казённой части имели место?
— Бильярд? Покер?
— Сергей Иванович сказал, играли в карты.
— В «Манжини»? Или в «Кувшиновском подворье»?
— Ни то ни другое. Речь шла о театре. Об игре этой никто толком и не знает потому, что она произошла у Роганова вроде как.
— Вроде как. Вроде как… Не информация, а набор домыслов.
— Я, простите, не сотрудник контрразведки, а кадровый офицер.
— Да ладно вам. Одно дело делаем. Если обидел, простите — не сдержался. Что ж, придётся посетить театр. Вы более о том случае никого не спрашивайте, чтобы не спугнуть… И — о главном. Сегодня ночью подготовьте оставшиеся в полку недоукомплектованные орудия к транспортировке, а днём, слышите, Станислав Валерианович, днём их надо установить вот в этих местах. — Белый взял в руку прутик, и на песке нарисовал приблизительную схему города. — Здесь. Здесь. И здесь.
— Понял. — Рыбкин стёр рисунок носком сапога.
— Орудия, что установили сегодня ночью, хорошо замаскировали?
— Сам проверял. Ни с какой стороны не заметно.
— Вот и славно. Применять их станем только во время прямого нападения на город. До того момента пусть молчат. А сейчас простите, Станислав Валерианович, спешу.
— Подождите, — остановил Рыбкин. — Насколько я понял, вы подозреваете Индурова?
— Именно — подозреваю. Но не более. Пока всё сходится на нём, впрочем, не исключаю, что сие может быть простым стечением обстоятельств. Или противник настолько хитер, что специально подставляет нам фигуру штабс-капитана. Честь имею!
Белый, заложив руки за спину, направился в сторону Большой улицы, услышав вслед слова, вызвавшие на его лице улыбку:
— Он был таинственен и страшен.
Для всех противников опасен!
Индуров с трудом, только к полудню, нашёл один из боевых расчётов своего полка. Пришлось на извозчике исколесить полгорода, пока в районе винокуренного завода штабс-капитан не заприметил знакомую фигуру начальника полковой канцелярии Ланкина.
— Что, чёрт побери, происходит? — без всякого приветствия накинулся он на Сергея Ивановича. — Что здесь творится? Кто командует всем этим бардаком? И на каком основании вы подчиняетесь приказам какого-то полковника в отставке?
— Прошу не орать, — Ланкин вытер пот со лба, скинул китель и набросил его на черенок лопаты, торчащей невдалеке.
— Что? — Индурову такого из уст Сергея Ивановича слышать не доводилось.
— Вас искали всю ночь, — как ни в чём не бывало продолжал Ланкин. — Куда вы пропали? В последний раз вас видели нетрезвым поздно вечером.
— Не ваше дело! — огрызнулся Индуров. — Вы мне скажете в конце концов, что здесь происходит?
— Война, господин штабс-капитан.
— Это я уже как-то и сам догадался. — Рука штабс-капитана указала на работающих солдат. — На каком основании сняли орудия с прежних позиций и переместили их сюда? Кто?
— Я.
Индуров потерял дар речи:
— Почему?
— А вас, господин штабс-капитан, так и не смогли найти. Приказом его превосходительства командиром полка на время обороны города назначен я.
— Ничего не понимаю, — руки Индурова тяжело опустились. — Это что ж, китайцы с утра начали обстрел? А вы, канцелярский чинуша, ночью сняли орудия и переместили их сюда? Вы?
— Идите и проспитесь, — Ланкин брезгливо отвернулся от сослуживца. — После явитесь к полковнику Арефьеву. Он решит, что с вами делать.
— Какой-то отставник! — вспылил Юрий Валентинович. — Моё место здесь! И никто не смеет мной командовать, кроме моего прямого начальства!
— Вот именно, — парировал Сергей Иванович. — Он и есть ваше прямое начальство. А потому извольте явиться к нему в надлежащем виде. И постарайтесь сдерживать эмоции. Штаб обороны расположился в помещении городской думы. Кузьмин, — Ланкин, заметив, как один из солдат размещает ящики с боеприпасами, кинулся туда. — Ты что ж, дурья твоя башка, делаешь? Ты головой своей, стоеросовой, думай, как потом снаряды доставать будешь…
Индуров проводил Ланкина ненавидящим взглядом, зло сплюнул на землю и направился к дрожкам. Вот тебе, бабка, и Юрьев день!
Олег Владимирович медленно шёл по безлюдному деревянному тротуару. Взрывы, прозвучавшие поутру, перепугали местное население не на шутку. Имелись и пострадавшие. Погибли двое рыбаков, что удили рыбу на берегу Амура с лодочной пристани в парке общества туристов. И молочница, не в добрый час принесшая продукты в казармы.
Белый после общения с губернатором решил первым делом направиться к моргу, дабы лично осмотреть тела Хрулёва, его невесты и их предполагаемого убийцы. Но, встретившись с Рыбкиным, он изменил свои планы.
Что за фигура — этот штабс-капитан Индуров? Долгое время живёт в Благовещенске. Раз. Приезжал в Марковскую в те дни, когда была отправлена депеша в Китай. Два. Самодовольный, самоуверенный, презрительно относится к окружающим. Сколько фактов против него — хоть сейчас под арест.
«Нет, так не пойдёт. Вам, господин советник, не понравился Индуров, вот вы под него и плетёте сеть». «Но, — заговорила противоречивая сущность Олега Владимировича, — штабс-капитан употребляет опиум!». «Не доказано, — тут же сам себе ответил Белый. — И в таком случае, всю столичную богему следует отправить за решётку. Признайтесь, батенька, — Белый посмотрел на себя в стекло витрины магазина, — Вам просто противны люди вроде Индурова: циничные, наглые, берущие от жизни только сливки? Нет, так можно упустить главную фигуру. Но, с другой стороны, все ниточки сами сводятся именно к этой».
Из того списка, что был составлен в казначействе, Олег Владимирович, после «инспекции» полков, выделил шесть фамилий офицеров и чиновников, которые жили не по средствам. Играли в карты, бильярд. Кутили. Транжирили. Из этих шестерых только двое приезжали в Марковскую в апреле. Оба из артиллерийского полка. Начальник штаба, подполковник Дерябьев, и штабс-капитан Индуров. Дерябьев, как только произошло убийство на «Селенге», тут же отпал: две недели он со своим полком находился где-то под Харбином. Ни давать команды на ликвидацию Хрулёва, ни тем паче сам убить учителя он не мог. Оставался Юрий Валентинович Индуров.
«Чёрт! — Белый остановился, хлопнул себя по лбу. — Да ежели информатором является штабс-капитан, то передислокация орудий никакого эффекта не даст, хоть как их зачехляй. Индуров прекрасно знает, в каком состоянии находятся пушки полка. И ложную информацию он никак не передаст. Но это если штабс-капитан предатель. А если нет?».
Белый достал трубку, закурил. Полегчало, даже в мыслях какая-то ясность проявилась. Индурова надо изолировать. Его следует отправить за черту города. Военная командировка. Что говорил губернатор, куда они выслали людей? Переправа! Вот куда следует направить Индурова! Назначить начальником поста? Ну да. В подчинении у него будут не бессловесные солдаты, а люди Киселёва, ребята ушлые, в меру самостоятельные. Ежели увидят, что приказы штабс-капитана противоречат установкам высшего руководства, выполнять их не станут. А то и в каземат запрут, для будущего расследования.
«Ну, вот, — выругался Белый, — снова Индурова в чёрное красить?».
Городской морг представлял обыкновенный погреб, вырытый на территории больницы. Спускаться пришлось по крутой деревянной скользкой лестнице. Полицмейстер с керосиновой лампой в руке шёл первым. Олег Владимирович, чертыхаясь, следовал за ним. «Навернёшься, ругался про себя столичный инспектор, и костей не соберёшь. И как они здесь каждый день ходят?».
Киселёв наконец достиг двери, открыл её и шагнул вовнутрь: широкий, тёмный зал вместил несколько деревянных скамей, на которых лежали тела убитых в ожидании, когда их в последний раз поднимут на свет Божий, чтобы потом навечно опустить во мрак земли. Полицмейстер прошёлся вдоль скамей, открывая лица усопших, и негромко позвал Белого.
Хрулёв с невестой лежали отдельно, в углу, рядом, на приставленных друг к другу скамьях. Олег Владимирович перекрестился и, повернувшись в сторону полицмейстера, спросил:
— И долго они могут здесь находиться?
— Сами видите. Хоть до Второго Пришествия. — Киселёв запахнул полы пиджака. Изо рта полицмейстера вылетал парок. — Вечная мерзлота. Наверху пекло, а тут даже в самое жаркое лето земля не прогревается.
Белый приблизился к телу пограничного комиссара.
— Убит из револьвера. В упор. — Киселёв приподнял лампу, чтобы лучше осветить раны на теле покойного. — Доктор пули вынул. Девушку… из того же оружия.
— Еще в кого-нибудь попали?
— Матроса ранили. В плечо.
Белый дотронулся до руки Хрулёва:
— Когда здоровались, горячая была…
Киселёв провёл Белого к Сухорукову, который лежал отдельно, в стороне, ближе ко входу. Владимир Сергеевич откинул чёрное покрывало, что накрывало труп.
— Посветите мне получше, — Олег Владимирович перевернул покойника. — Пятна только на шее. В области позвоночника более отчётливые. На теле кровоподтёков не имеется. А почему покойник без штиблет?
Киселёв повёл плечами:
— Откуда ж мне знать. Может, сняли, перед тем как сюда спустить.
— Странно… Что сказал доктор?
— В лёгких обнаружена вода. Утоп. Осмотрите голову. На затылке виден след от удара чем-то тяжёлым. Видимо, перед тем, как утопить, посредством сего предмета привели учителя в беспамятство, а после перетянули тело к Бурхановке.
— Где, говорите, выловили труп?
— Под мостиком, что вблизи перекрёстка Иркутской и Семинарской.
— Зацепился за что-то? Или? Течение-то большое в Бурхановке?
— Да какое там течение. Нет, мелкие предметы, конечно, может унести в Зею. Но чтобы безжизненное тело, — исключено.
Олег Владимирович ещё раз посмотрел на покойника:
— Вот что, Владимир Сергеевич, пусть ваши люди приготовят мне список тех, кто проживает в районе этого мостика. Кварталом вперёд-назад. А то и двумя.
— Это между Ремесленной и Кузнечной? Сделаем.
— Смотрите. — Белый ещё раз перевернул труп и указал на затылок. — Крови, как видите, нет. Удар, конечно, произведён сильный, но не настолько, чтобы надолго отправить в бессознательное состояние человека. Сухорукова успели донести до речки в беспамятстве. А сие можно было проделать, ежели убийца проживает недалеко от Бурха-новки.
— Они могли туда приехать для разговора.
— Исключено, — Белый достал платок и принялся тщательно вытирать руки. — Учитель совершил противозаконное деяние, а потому был настороже. Он бы в столь глухое место для разговора не поехал. К тому же он ни домой, к любимой жене, ни на службу и носа не показал. И где господин Сухоруков пробыл целый день? Не на берегу же Бурханов-ки сидел в компании с будущим убийцей? Нет, Владимир Сергеевич, покойный последние часы жизни провёл в доме убийцы. Пил водку, вспоминал, как стрелял в девушку. Нервишки, естественно, играли. Наверняка в пьяном расстройстве, плакал. Грозился во всём сознаться властям. И не знал, бедолага, что, как только он взял в руку револьвер, судьба его уже была решена… А что это за труп, в белом шелке?
Киселёв обернулся.
— То Кузьма Бубнов.
— Да что вы говорите? Разрешите взглянуть? В последние дни я столько о нём слышал, а вот встретиться так и не довелось.
«Это на что он намекает? — насторожился Киселёв. — Не иначе этот пройдоха что-то накопал».
Белый сам откинул шёлковую дорогую материю с лица и груди покойного. Бубнов оказался моложавым мужчиной с чёрной прямой бородой, широким, без морщин, лбом. На теле покойного до сих пор был окровавленный сюртук, под которым белела манишка. Киселёв развернул полы костюма и указал на кровавое пятно:
— Два удара — вот и вот. А ножичек довольно своеобразный — лезвие узкое, тонкое. И на удивление длинное.
— Стилет?
— Похоже на то. Убийцу Бубнов хорошо знал, иначе в столь позднюю пору, в своем доме, да так близко к себе бы не подпустил. Мне так кажется, когда они встретились в коридоре, меж ними произошёл спор, после которого хозяин указал гостю на дверь. Открылся — и в этот момент получил удар стилетом. Слуги утверждают, что криков, даже громких голосов не слышали. Ограбления не было. Убийца схватил то, что под руку попало, но не с трупа.
— Брезгливый убийца? Нечто новенькое. Сделать «жмурика» и не обчистить его?
— Но это ещё не всё. Я имел беседу с уголовниками-поселенцами. Они утверждают — никто Бубнова из их братии не трогал.
— Врут?
— Нет, Олег Владимирович. Если блатные сказали, что не трогали, значит, так оно и есть. Им врать не с руки. Особенно сейчас.
— Хорошо. Убили не с целью ограбления Что тогда? Ревность? Конкуренты?
Киселёв поморщился: снова намёк?
— Ищем. Допрашиваем. Пытаемся узнать, кто мог находиться в доме в день убийства… Либо действительно ничего не знают, либо покрывают убийцу… Холодно здесь. Давайте возвращаться в мир живых.
— Эка завернули. В мир живых… Прямо, из египетской мифологии.
— Вот сейчас керосин закончится, у нас будет не мифология, а тьма египетская. Идёмте…
Наверху их ждали.
— Кнутов? — Владимир Сергеевич погасил лампу и вернул её доктору. — Что опять?
Белый тоже отметил встревоженный вид сыщика.
— Господа, пройдёмте на улицу, — Анисим Ильич кинулся к выходу. Полицмейстер и Белый устремились вслед. — Господин полковник, — уже на улице тихо повторил Кнутов. — На той стороне Зеи вырезали поселение в устье реки. Оттуда только что прибыл один из казаков, кого ночью к ним отправили. Смог оторваться от погони и на лодке переправиться к нам. Раненый.
— Что рассказывает?
— Убивают. Грабят. Захватили переправу. Всё.
Белый посмотрел на полицмейстера:
— Вот и началось.
— И что мне прикажете делать? — вспылил Киселёв. — Я предупреждал. Доказывал! А теперь— ни здесь ни там! — Владимир Сергеевич с силой пнул лежащий под ногами камешек. — Город без патрулирования оставил…
— Я не это имел в виду, Владимир Сергеевич, а то, что следует усилить охрану на переправе. Вашими людьми и кадровым офицером, хотя бы одним, но с боевым опытом. — Белый резко обернулся. — Командируйте Индурова.
— Это безголового? Вы что, смеётесь? Да и не имею я права командовать армейскими чинами!
— Поговорите с Арефьевым.
— Вы что, — Киселёв заложил руки за спину, — полагаете, они к нам пойдут?
— Может статься, Владимир Сергеевич.
— А пароходы?
— Эффективно. Но недостаточно.
Киселёв нервно провёл руками по отворотам сюртука:
— Алексей Дмитриевич знают?
— О чём?
— Про… господина Индурова?
— Не все, — честно признался Олег Владимирович.
— Вот когда вы, сударь, все согласуете с генерал-губернатором, тогда и… Тем более, есть полковник Арефьев, может быть, он вас поддержит. А меня, будьте любезны, увольте.
— Хорошо, — уступил Белый. — Но в любом случае пост на переправе следует усилить. И направить нужно Индурова, который знаком с караульной службой.
— Кнутов, а ну-ка, пройдись вперёд, — Киселёв остановился против Белого и, дождавшись, когда Анисим Ильич отошёл на приличное расстояние, прошептал: — Олег Владимирович, даже в столице сплетни и слухи имеют свойство распространяться с неимоверной быстротой. А у нас и тем паче — моментально. И о ваших контрах с господином Индуровым все наслышаны. И ежели там, на переправе, Индуров примет смерть, то уж будьте-нате — в городе сочтут виновным вас, а не того китайца, который в него угодит.
— Вот я и прошу вас, Владимир Сергеевич, поговорите с Арефьевым, чтобы он направил господина Индурова на пост. С вашими людьми. Под их наблюдением. И чем быстрее, тем лучше. И чтобы моё имя вообще не всплывало. То есть абсолютно!
Полицмейстер хотел что-то ещё добавить, но, передумав далее убеждать молодого человека, только махнул рукой:
— Олег Владимирович, вы уверены?
— Честно? Не уверен. Но сидеть, сложа руки не имею права. Владимир Сергеевич, Индурова следует изолировать. Хотя бы на двое суток. Тогда станет многое понятно.
— Что ж, Бог вам судья. Я передам вашу просьбу коменданту. Но не более.
Юрий Валентинович заехал в «Мичуринскую». Как и ожидал, Полины Кирилловны там не оказалось.
— А что, сегодня молодая хозяйка совсем не появлялась? — Штабс-капитан приказал половому принести полграфинчика водки и малосольные огурцы. — Ты мне, шельма, в глаза смотри! — Индуров схватил слугу за ворот цветастой рубахи и прижал к столу. — Станешь врать — битым будешь! Точно её не было?
— Не, не было, — хрипел половой— Не вру…Кого хошь спросите… Сегодня ж воскресенье, так они, поди, в церковь поехали.
Рука штабс-капитана ослабла. «Кажется, допился, — дошла издалека тупая пугающая мысль. — Или опиум на мозги так действует? Ведь и правда — воскресенье». Индуров налил себе в стопку и залпом осушил сосуд.
— А постоялец ваш приехал?
— Это которые из двести двадцать шестого нумера?
— Они, родной, они самые…
— Нет, ваше благородие. Не прибыли-с. Однако, — слуга наклонился так низко, чтобы его никто не услышал, — их туточки с вечера ожидали-с.
— Кто?
— Господин Кнутов.
— Кнутов? — брови штабс-капитана сошлись на переносице. — Это тот, что сыщик?
— Совершенно верно-с. Как с вечера вошли в нумер, так до утра в нём и пробыли.
— А утром что?
— Утром к ним господин Селезнёв, помощник ихний, пожаловали. О чём говорили, не ведаю. А вот после Ваську нашего, дворника, к двери приставили. Чтоб, значит, никого в нумер не допускал.
— Так, — Индуров поднялся со стула, — говоришь, постоялец не возвращался?
— Вернуться-то они возвернулись, да вот только в номер к себе не заходили. Потому как малец наш им о визите господ полицейских доложил, а они в экипаже были-с.
— Шустрый малец у вас, как я посмотрю. И что, сразу же уехал?
— Так точно-с! Даже с дрожек на землю не сходили.
— Любопытно! Очень даже любопытно!
Юрий Валентинович швырнул на стол салфетку и деньги, вскочил на ноги, стремительно поднялся по лестнице на второй этаж и направился к двести двадцать шестому номеру. Дворник Василий дремал возле двери на стуле.
Индуров толкнул дверь, но она была заперта. Дворник встрепенулся и вскочил.
— Ваше благородие, туда нельзя! Анисим Ильич не велели никого пускать!
— Ключ! Где ключ, морда? — Индуров снова толкнул дверь.
— Не могу знать, ваше благородие! Только туда нельзя! Анисим Ильич не велели!
— Не велели, говоришь? — Индуров бегом слетел вниз, — Ключ от номера! Быстро!
Половой побелел от страха:
— Как можно, ваше благородие? Никак нельзя! Кирилла Игнатьевич меня… вмиг…
— Что? Ты плохо слышал, рожа твоя постная? Ключ!
Половой ещё пытался оказать сопротивление, но сильный удар все сомнения в намерениях слуги свёл на нет. Через минуту Юрий Валентинович открывал двери номера под стенания дворника:
— Что ж вы делаете, барин? Меня ж в Сибирь…
— Заткнись! Стой и наблюдай, как велено. Ежели кого увидишь — постояльца, или Кнутова — сразу доложи.
Первое, что бросилось в глаза штабс-капитана в номере, был накрытый простынёй стол. Индуров лёгким движением откинул материю: на столе лежали пачки денег. Много денег. Юрий Валентинович провёл языком по пересохшим губам. Ассигнации все были новые, достоинством в сто рублей каждая. И номера в них шли в арифметической последовательности. Каждая купюра продолжала номер предыдущей.
Индуров опустился на близстоящий стул. Вот так проверяющий! Сторублёвки-то из банка изъяты. И не абы какого — столичного! Рука потянулась к деньгам. Настоящие. Никак, господин Белый банк ограбил? И с этим добром прибыл сюда? Зачем? Сбежать за границу? В Китай? Или переждать, пока его не перестанет искать полиция? Но он мог бы просто залечь на дно и не светиться. Нет, здесь что-то иное. А если он прибыл разведать финансовую обстановку для того, чтобы выбить конкурентов? Тоже отпадает. Ни Мичурин, ни Роганов, ни Бубнов не позволят незнакомцу со стороны, пусть даже и со связями в столице, нарушать устоявшийся рынок губернии.
Индуров отвернул простыню далее. На краю стола лежала ученическая тетрадь. Юрий Валентинович пролистал её. Какие-то значки: крючки, закорючки, точки, скобки. Офицер вмиг сообразил, что держит в руках: о тайнописи он был наслышан. Индуров полистал тетрадку вторично и на сей раз более внимательно, отметив одно обстоятельство: в тетради не было ни единой цифры. Для человека, связанного с финансами, данный факт недопустим, значит, финансовое состояние губернии заезжий гость не изучал.
Неприятное чувство толкнулось в груди штабс-капитана. Неспроста, ой неспроста этот тип в городе! Неожиданно стало тревожно. «Интересно, — штабс-капитан потёр ладонью выскобленный подбородок, — насколько детально Кнутов изучил помещение? Я на месте господина Белого самые ценные бумаги, если, конечно, таковые имеются, спрятал бы отдельно. И в таком месте, о котором сыщик даже не подумает».
Офицер задрал голову, внимательно осмотрел потолок, переставил стул ближе к окну, взобрался на него и принялся ощупывать обои над карнизом. Вскоре удача сопутствовала настойчивому искателю. Одна из полос обоев легко отстала от стены, и Юрий Валентинович извлёк на свет Божий три исписанных мелким каллиграфическим почерком листа. Индуров, не слезая со стула, тут же их просмотрел. Свою фамилию он увидел на второй странице. Напротив неё — три группы трёхзначных цифр, разделённые твёрдой чертой. Юрий Валентинович прекрасно знал эти цифры. То были суммы его жалованья, которое он ежемесячно получал из императорской казны. В одном ряду с его фамилией значились и другие офицеры из артиллерийского полка и соседствующих частей. Но лишь напротив шести имен господин из двести двадцать шестого номера поставил знак вопроса.
Индуров аккуратно засунул список за обои и присел на стул. Все шестеро были заядлыми игроками. Кто в покер, кто в бильярд. Но не это отличало их от всего остального офицерского сословия, находящегося в данный момент в Благовещенске. В азартные игры играли многие, точнее — большинство. Но везунчиков, которые не просто играли, а выигрывали, было всего шесть. Приезжего интересовали именно они. Но не для того, чтобы сразиться с ними, ведь Белый ни разу не появился за зелёным сукном: азартные игроки сразу пытаются разведать поле боя, прощупать обстановку, в которой им вскоре предстоит испытать свои силы. Господин Белый ничего такого не делал. «А потому, — сделал вывод Индуров, — что приехал он по мою душу».
Первое чувство, которое испытал в тот миг Юрий Валентинович, — безразличное отупение. В горле пересохло. Ноги стали ватными и непослушными. Руки затряслись. На чём же он погорел? Впрочем, какая разница. Виселица — вот что теперь его ожидало. Табурет под ногами. Пеньковая, грубая верёвка на шее. И солнце. Проклятое, слепящее, смеющееся над ним солнце. Если его повесят, то обязательно днём, когда солнечно и тепло. Чтобы больнее…
А Полина? Это что, вот так уйти? Она останется, будет смеяться, шутить, флиртовать с этим хлыщом? Он сдохнет, а она достанется столичному выродку? Ну, уж нет! Индуров вскочил. Вялость и безразличие пропали в мгновение ока. Нет! Ежели что, господина Белого можно и на тот свет отправить. Первым! И концы, как говорится, в воду! Война, господа! А на войне-то всякое случается.
Индуров ударом ноги распахнул дверь. Дворник с испугом вытаращился на «благородие» в надежде, что тот не примет вредоносных действий в отношении его тщедушной персоны.
— Вот что, морда, — штабс-капитан всегда знал, как обходиться с этой публикой, чтобы всё было понятно с первого слова. — Меня здесь не было! Понял? И если узнаю, что ты хоть слово обо мне кому вякнул, в первом вонючем сральнике утоплю!
— А как же… — рука дворника показала на лестницу, ведущую в ресторацию.
— Он мне про тебя и расскажет! И смотри, дед, я на ветер слов не бросаю!
Олег Владимирович прошёл в комнату для допросов. Старого китайца уже привели и посадили на привинченную к полу лавку. Белый отметил избитый вид сидельца, поморщился от запаха, который исходил от его немытого тела и одежды, и только после того, как открыл окно, спросил:
— Как тебя звать?
Китаец с трудом разжал чёрные от запёкшейся крови губы:
— Иван.
Белый уже знал от Кнутова о странности старика называть себя русским именем.
— А полностью?
— Иван Вейди.
— Давай поговорим, Иван Вейди, о том, что произошло в вашем ху-туне.
Старик приподнял голову:
— Господина знаком с Китаем?
— Немного. Давай по порядку. Начнём с конца. Зачем мальчишка хотел сбежать?
— Я не могу знать за всех.
— Знать ты за всех не можешь. Но мальчишка был не все. Твой племянник.
— Мой племянника убили твой начальника. Не знай, зачем он бегал.
— А что он крикнул, когда выпрыгнул в окно?
— Я старый. Плохо слышать.
— А кто-то зарезал околоточного. Ты и видишь плохо?
— Начальника не мои китайцы резали, — старик говорил с трудом. — Моя говорила начальника, чужой китаец убила…
— И где он — этот чужой китаец?
— Не знаю. Уехал. Плыл. Речка там…
— Да нет, старик, — Белый не выдержал, достал надушенный платок и прижал его к носу. Несмотря на открытое окно, дышать в комнате становилось невыносимо. — Не мог твой гость уплыть на ту сторону. В тот день уже не было джонок. И на пароходе он тоже не мог уехать из города. Ты говорил Кнутову, начальнику, что китаец жил у тебя двое суток. А откуда он взялся? — Старик молчал. — Что ж, раз ты молчишь, будем считать, что один из твоих соотечественников убил полицейского.
— Нет, начальника, — старик с трудом опустился на колени. — Не убивал моя китаска! Никак не убивал! Верь мне, начальника! Чужая китаска была! Совсем чужая!
— О чём он с вами говорил?
— Не знаю, — замкнулся старик. — Моя с ним не говорила.
— А Кнутов сказал, что о хунхузах. О нападении на город? Так? Боишься? Ладно. Не отвечай. Только махни головой. Да? Нет?
Китаец опустил голову, потом, видимо, пересилив себя, кивнул.
— Тот человек был всё-таки с той стороны? Мы проверили всю таможенную документацию. Никто из прибывших в город с той стороны за последнюю неделю не оставался в Благовещенске даже на одну ночь. А тут двое суток! Врёшь, старик, не с того он был берега. Наверняка, кто-то из местных.
Белый перед допросом внимательно осмотрел бумаги с показаниями свидетелей. Никто из них не показал о том, что рядом с китайцами стоял кто-то не азиатского вида. Селезнёв проверил всех китайцев, которые находились в услужении у городских купцов и чиновников, и у всех семерых оказалось стопроцентное алиби. Выходит, о приезжем старик, как и тогда, в запале, так и сейчас, сказал правду. Но что кричал мальчишка, когда выпрыгивал в окно? Вот же головная боль! Живут здесь, рядом с Китаем, а языка не знают! Хоть бы одно слово какое запомнили!
— Ладно, Иван. Меня интересует другое. Ты знаешь о том, что хунхузы сегодня обстреляли город. Одним словом, началась война. Скажи, как будут вести себя твои соплеменники, ежели хунхузы полезут на город?
— Китайца будут спать.
— Что значит «спать»? — не понял Белый.
Однако старик вместо ответа промолчал.
— Может, ты мне всё-таки скажешь, что имеешь в виду под словом «спать»?
Олег Владимирович ещё некоторое время слушал тишину и сопение старика, после чего произнёс:
— В общем так, Иван. — Белый едва сдерживал приступы дурноты, в камере стояла мерзкая духота. — У тебя есть время до утра — вспомнить, о чём говорил приезжий. И откуда он здесь. А теперь, пошёл вон! Солдат!
Конвоир приоткрыл дверь.
— Слушаю, ваше благородие.
— Отведи арестованного. И в баню его сводить! И переодеть! И чтоб до вечера…
Олег Владимирович, едва конвойный закрыл за китайцем дверь, кинулся к окну, хватая воздух словно выброшенная на берег рыба.
Игната, старшего над слугами, в зале мичуринской ресторации штабс-капитан не обнаружил. Индуров достал из портсигара папироску, прикурил, прямо в зале, что было верхом неприличия, и не торопясь вышел на улицу.
У другого входа в гостиницу, что вёл непосредственно на кухню, стояли две подводы, на которые под окрики Игната грузили какие-то корзины, кастрюли, свёртки. Штабс-капитан докурил папироску, щелчком отбросил окурок и подошёл к управляющему.
— Бог помощь. Что за переселение народов?
Игнат оторвался от амбарной книги, куда аккуратно вписывал цифры и, увидев Индурова, подобострастно осклабился:
— Ваше благородие… Это не переселение. Кирилла Игнатьевич заботу о солдатиках проявить изволили. Провиант везём в окопы. Защитникам-то нашим кушать надобно. По приказу Кириллы Игнатьевича борщик везём, хлебушко. Кашу пшенную. На масле!
— И куда везёте?
— Так известно же, ваше благородие! К дому господина губернатора, к пристани, к Арке. «Манжини» казачков обслуживать взялись. А мы вот с вашими, так сказать, сотрудничество имеем, — ввернул заковыристое словечко Игнат.
— И что, Кирилла Игнатьевич сам, лично, этим занимается?
— Отчего же? Полина Кирилловна нас ожидать будут возле Арки. Оттуда мы развозкой провианта и займёмся.
Индуров выругался, на масляной физиономии слуги тотчас проявилось искреннее удивление.
«Ну, Ланкин, ну, сволочь, не мог разбудить ночью! Сейчас бы уже был рядом с Полиной. А так наверняка определят в караул, где-нибудь в районе судоремонтных доков. Оно, конечно, можно поскандалить, мол, причислен к артиллерийскому полку, а потому должен находиться при части, да толку-то! Арефьев назначен самим губернатором, он вправе распоряжаться составом военнослужащих так, как считает необходимым. И любой скандал будет себе же во вред. А Мичурин-то, вот гусь! — штабс-капитан презрительно сплюнул в пыль. — Харчами решил солдатикам помочь! Благодетель, твою мать! Будущий тестюшка деньгами решил пошвырять на пользу государеву! Миллионы скопились, девать некуда!.. — хмель всё более давил на мозг, злость и ненависть не давали сосредоточиться. — Весёлое утречко выдалось, ничего не скажешь!»
Выйдя на Большую, Индуров остановился, чтобы немного прийти в чувство. Бог с ним, что он не будет с артиллеристами. Да, вдалеке от Полины. Но, может, после вчерашнего, это и к лучшему? Пусть девчонка подумает на досуге о нём, пусть вспомнит, скучать начнёт. Сама позовёт… Вот тогда моментом и воспользуемся. Индуров снова закурил: «Сейчас важна иная проблема. Приезжий! Теперь его из поля зрения выпускать никак нельзя. И, ежели столичный выскочка полезет куда не следует, его придётся, как учителя, утопить в Бурхановке. Интересно, тело Сухорукова уже нашли или нет? Слава богу, сообразил не у себя его приголубить, а в доме тайной полюбовницы».
Мимо, поигрывая бёдрами, проплыла довольно привлекательная дама. Индуров хмыкнул. Ох, бабы, бабы…
Да, он поступил правильно. Свезло, что самой Катьки не было дома. Но что-то с ней всё равно делать придётся. На два фронта флиртовать становилось всё труднее и труднее. Полина-то, думает, будто он только от неё с ума сходит. А вот Катька — умная бестия! Пока, слава богу, тешится мыслью, будто он только ради денег заигрывает с Мичуриной. Глупенькая, всё ещё верит, будто он за ради будущего хвостом перед купчихой крутит. Терпит, хотя и ревнует. Но скоро сообразит, что к чему. Опротивела до смерти! А ведь поначалу… Это после уже чувства к Полине всерьёз овладели штабс-капитаном. И ревность, которую он испытывал к Белому, когда Полина за ним каталась по городу, сильно жгла изнутри. Вот и ещё один повод для ликвидации жильца из двести двадцать шестого номера.
Олег Владимирович поднялся по лестнице и прошёл в помещение городской думы. Чиновники суетливо отдавали распоряжения прислуге, куда переносить мебель, какие кабинеты освобождать, а в какие, наоборот, следует всё складывать. Служащие заклеивали крестообразно стёкла бумажными лентами. Ай да Арефьев, сразу видно: у полковника боевой опыт за плечами!
Киселёва Олег Владимирович нашёл в левом крыле здания. Владимир Сергеевич только что осмотрел подвальное помещение, отдал распоряжение укрепить и переоборудовать. На немой вопрос Белого он тут же ответил:
— Устроим здесь временный лазарет. До больницы далеко, а сделать перевязку, остановить кровотечение можно будет и в местных условиях. Что у вас?
— Практически, ничего. Китаец ничего внятного не добавил. Напрасно вчера его мальчишку пристрелили!
— Теперь какая разница. Что будем решать с Китайским переулком?
— Старик сказал странно: «Китайцы будут спать».
— Вот и замечательно, — облегчённо выдохнул Владимир Сергеевич. — Ежели они на своей сходке решили спать, значит, так оно и будет.
— Не понял, — Белый вместе с Киселёвым направился к выходу. — Может, проясните, что сия фраза означает? Или тоже в китайскую молчанку кинетесь?
— Зачем нервничать? — скованно рассмеялся полицмейстер. — У китайцев есть чему поучиться. А «спать» означает, что их совет старейшин принял решение о невмешательстве в происходящие события. На нашей стороне они, естественно, и не собирались выступать. Но и хунхузов не поддержат. По крайней мере, удара в спину мы не получим.
— А если это отвлекающий маневр? Или он мне соврал?
— Нет, охрану мы, конечно, снимать не станем. Но сократим. Если глава старейшин сказал, то так и будет. Он головой отвечает. Вот так-то. Да вы не расстраивайтесь, Олег Владимирович. У нас тут частенько говорят иносказательно. Привыкайте.
Белый взялся за ручку двери, но не успел потянуть — дверь неожиданно распахнулась, а на пороге предстал не кто иной, как штабс-капитан Индуров. Полицмейстер поздоровался с вошедшим и, подхватив Белого под локоть, сопроводил на улицу.
Для Юрия Валентиновича встреча тоже оказалась неожиданной. Он некоторое время смотрел на закрывшуюся дверь, не в силах оторвать взгляд от деревянного лакированного полотна. Правая рука сама собой потянулась к кобуре с револьвером, но только пальцы коснулись шершавой поверхности, как сознание вернулось к офицеру. Юрий Валентинович огляделся и, увидев думского чиновника, кинулся к тому с вопросом, где может быть комендант города полковник Арефьев.
Олег Владимирович, покинув здание думы, поинтересовался у Киселёва:
— Вы просили Арефьева об Индурове?
— Да. Ответил, что выполнит просьбу. Хотя был несказанно удивлён.
— Благодарю вас.
— Не за что. В конце концов, вам самому всё это расхлёбывать.
— Когда его к переправе пошлют?
— Незамедлительно. Как вы и просили.
— Владимир Сергеевич, ваши люди смогут посмотреть за тем, когда штабс-капитан покинет город? И, соответственно, доложить?
— Как скажете… Вам куда?
— Вернусь в гостиницу — надо привести себя в порядок. А вечером собираюсь посетить театр господина Роганова.
— Только и всего? — в голосе полицмейстера прозвучала ирония. — Тут, можно сказать, война, а господин инспектор желает смотреть спектакль. Вам мало того, что сейчас творится на улицах города?
— А что творится? — Белый посмотрел сначала в одну сторону улицы, после в противоположную. — Я, признаться, ничего особенного не наблюдаю. Скажу более. Я боялся, что после артобстрела в Благовещенске начнётся паника. И был крайне удивлён тем обстоятельством, что жители столь спокойно отнеслись к началу военных действий. Такое ощущение, будто они постоянно находились в ожидании войны. Любопытно, не правда ли? Я даже не удивлюсь, если на берегу Амура будут разрываться снаряды, а в кассы театра в тот же час будет ломиться публика. Кстати, Владимир Сергеевич, а почему бы нам с вами сегодня не посетить театр вместе? Часиков этак в семь?
— Но представление начинается в три пополудни.
— А кто сказал, что мы станем смотреть спектакль? Лично я желаю присутствовать в театре не в качестве зрителя, а скорее актёра…
— Вот оно что? Я к вашим услугам.
Белый уже сидел в дрожках, когда Киселёв жестом попросил Олега Владимировича наклониться:
— К сожалению, только поймите правильно, у вас в номере был произведён небольшой обыск, — Киселёв замялся, подбирая слова, чтобы не обидеть гостя.
Белому пришлось прийти на помощь полицмейстеру:
— Не волнуйтесь. Я знаю. Жду вас к семи у театра.
Станислав Валерианович, сидя на бревне, пытался собраться с мыслями. На земле лежала неизменная тетрадь, в которой он «накрапывал», по выражению Белого, «рифмованные фразы». Математик! Приехал, всё перевернул с ног на голову. И ведь прав, будь оно всё неладно. И по поводу поэзии. И по поводу Анны Алексеевны. Так уж устроен мир: мужчины борются за любовь женщины, а она вправе сделать свой выбор. И она сделала.
Станислав Валерианович до мелочей помнил тот майский день, когда ему с утра принесли открытку с поздравлением от Анны Алексеевны. Две странички послания были словно крылья, вознесшие его до небес. Он пулей вылетел из дома, пролётка вмиг доставила к дому губернатора. Служанка проводила в комнату госпожи, которой Рыбкин желал высказать в то дивное утро все-все. Однако спустя несколько минут человек, легко «рифмующий фразы», не смог даже двух слов найти для выражения своих чувств. В комнате Анна Алексеевна спокойно представила Рыбкину своего гостя, поручик даже не запомнил имени молодого человека. Важно было то, что Анна Алексеевна уделяла незнакомцу намного более внимания, из чего Станислав Валерианович сделал вывод, что они знакомы не первый день. И знакомство носит в некоторой степени приватный характер. С того утра жизнь Станислава Валериановича превратилась в кошмар, созданный им самим.
— О чём задумались, господин поэт?
Рыбкин вскинул голову. Вот кого бы он сейчас не хотел видеть, так это её, Полину Кирилловну.
Поручик привстал:
— Какими к нам судьбами?
— Да так, — девушка встревоженно оглядывалась. — Вы, случайно, нашего постояльца не видели? — Полина Кирилловна ещё раз внимательно посмотрела вдоль окопов.
Знакомой фигуры, однако, среди ополченцев видно не было.
— Господина Белого? — Станислав Валерианович даже не заметил состояния красавицы. — Как же, с полчаса тому…
— И что он? — девушка словно выдохнула накопившуюся тревогу. С того момента, как начались разрывы снарядов, она не находила себе места.
— В полном соответствии. Правда, они с Анной Алексеевной попали под обстрел, но, слава богу, обошлось. Только кучера ранило.
— Кучера? Кучера — это хорошо. То есть, я хотела сказать, коли ранило, значит, живой.
— О, голубушка, да я смотрю, вы побледнели. Боитесь крови?
«Вот глупый», — заиграла на лице девушки улыбка.
— А какие тревоги посетили нашу местную знаменитость? Поделитесь.
— Чем?
— Тревогами. Или сомнениями. Что вас более гложет? Легче станет.
Поручик оправил мундир и, слегка наклонив голову, церемонно поцеловал руку госпожи Мичуриной.
— Помилуйте, Полина Кирилловна, в столь глупой голове, как моя, могут ли появиться сомнения, которыми можно делиться с человечеством? Тем более, столь очаровательным?
— Уверена. Можно присесть?
— Конечно! — Рыбкин развернул тетрадь и положил её на бревно. — Вот, прошу. А к нам — как?
— Кормим солдат.
— Ого! Знатные харчи из ресторации Мичурина? Да из рук такой красавицы! — Рыбкин присел рядом с девушкой. — Кирилла Игнатьевич слов на ветер не бросает.
— Странно, — Полина Кирилловна отметила, как Станислав Валерианович тактично дистанцировался от неё. — Я впервые не слышу от вас колкости. Могли бы и съязвить.
— Да время не то. Вот закончится вся эта катавасия, тогда и пошутим.
— Всё так серьёзно? Батюшка сказал мне, что бояться нечего. Хунхузы не дураки, прекрасно понимают, кто стоит за нами. А с такой державой воевать…
— В этом Кирилла Игнатьевич прав. Но мы не знаем, кто стоит за хунхузами. Под Харбином чёрт-те что творится. Теперь здесь.
— Боитесь?
— Кто? Я? — Рыбкин даже не посмотрел в сторону девушки. — Нет… Хотя, врать не стану, внутри что-то гложет. Обидно, если убьют, когда жизнь только начинается. Говорят, на вашего отца вчера совершили нападение?
Вопрос прозвучал неожиданно, но Полина Кирилловна восприняла его спокойно. За прошедшее утро её об этом спрашивали не раз.
— Да. Ограбили. Чуть не убили. В городе происходят странные вещи, вам не кажется?
— И воровство, и мародерство. Ничего удивительного, ведь почти война. В такие дни в людях открываются самые…скрываемые пороки.
— Не спорю. А в вас открылась… брезгливость. Судя по тому, что сели от меня подальше.
Рыбкин поморщился:
— Я сел там, где мне удобнее. Я вам не интересен, впрочем, и вы мне… в том смысле, о чем всегда думают мужчины…
— И о чём же они думают? — Полину Кирилловну разговор начал заинтересовывать. — Не уходите от ответа.
Поручик мысленно обругал себя. Всё-таки она его поймала. Теперь не отвяжешься.
— О чём думают мужчины? Да уж никак не о ваших мыслях и переживаниях. Их манит ваша внешность и ваши капиталы. Точнее, деньги отца. Кому же не захочется взять в жёны красавицу, да ещё с приданым?
— Вам, — парировала дочь Мичурина. — Ведь вы же не хотите за мной ухаживать?
— Упаси боже! — Станислав Валерианович поднял с земли прутик и принялся рисовать им на песке непонятные фигуры. Полина Кирилловна обратила внимание на длинные, тонкие пальцы офицера, на то, как они ухожены. Ногти не обгрызены, как у Индурова, а красиво обработаны у цирюльника. Поручик тщательно следил за собой. — Сие будет означать перестать уважать себя.
Девушка едва не вскочила с места:
— Как вы смеете…
— Простите, вы не о том подумали, — поручик сжал в руке ладонь Полины Кирилловны, удерживая её подле себя. — Я тут недавно понял… Любовь должна быть обоюдной. Взаимной. И только. И ежели одна сторона страстно влюблена, а вторая равнодушна, то такой брак, брак по расчёту только с одной стороны, сулит в будущем лишь несчастье. Годы жизни в страхе, что она будет изменять с другим, ведь никаких чувств не питает к твоей особе? Еще хуже — упрёки, нарекания, скандалы только потому, что её раздражает одно твое присутствие? Но самое страшное — осознавать, что именно ты, находясь в порыве страсти, лишил её того будущего, о котором она, может быть, мечтала.
Рыбкин так сильно сжал руку девушки, что та ойкнула от боли:
— Ну и странный вы человек, Станислав Валерианович. — Полина Кирилловна поднялась и предстала пред очами поручика во всей красе. — Женщину нужно завоёвывать. Особенно красивую и знающую себе цену. Мы любим, когда за нас дерутся. Когда мужчины словно быки на корриде, извергая из ноздрей пар, бросаются в бой. Особенно, когда каждый из них уверен в том, что ты неравнодушна именно к нему! Нет, Станислав Валерианович, вам такие чувства неведомы. Вы не боец. Не победитель. Вот вы стоите и фантазируете, ответит ваша избранница на ваши чувства или нет? Съедаете себя сомнениями — в то время, как другие её добиваются. И что получаете? Ничего, кроме разочарований! А ваша любовь… Это не любовь, Станислав Валерианович, а… сопли.
Рыбкин вздрогнул словно от пощёчины. С ним ещё никто так не разговаривал. Прутик отлетел на несколько шагов в сторону. Поручик встал напротив девушки.
— Кажется, ваши люди уже накормили моих солдат. Желательно, Полина Кирилловна, чтобы вы покинули боевую позицию. Неровен час, может начаться артиллерийский обстрел.
— Обиделись? — девушка обернулась в сторону окопов и высмотрела плотную, кряжистую фигуру слуги, — Пантелей, собирай посуду! — и вновь повернулась к Рыбкину. — На правду нельзя обижаться, господин офицер. Прощайте. Оревуар!
— И вам до свидания, Полина Кирилловна.
— И это все? — девушка упёрла руки в бока, от чего действительно стала похожа на купчиху, что и решило сомнения Рыбкина.
— Отчего же? Смотрите, как бы домогательства быков по поводу вашей особы не превратились в обыденные купеческие торги. Честь имею!
Рыбкин вскинул руку к козырьку и направился в сторону окопов. Полина Кирилловна в растерянности смотрела вслед поручику, не понимая, как этот невзрачный человек осмелился сказать ей такое. И ведь был прав! Прав в том, что с другим человеком, кроме Олега Владимировича, она жизни не мыслит. Нет, уж лучше в петлю!
Олег Владимирович подождал, пока дворник Василий открыл дверь, и вслед за мужиком прошёл к себе в номер.
— Кроме Анисима Ильича, кто-нибудь здесь ещё был?
— Никак нет, ваше благородие.
«А глазки-то у дворника бегают, — отметил Белый. — Интересно, кого он ещё впустил в номер?»
Олег Владимирович отослал Василия из апартаментов с приказом продолжать стоять у входа, а сам внимательно осмотрел содержимое стола. Все его вещи, спрятанные в полу, аккуратно лежали на столе. Белый подхватил стул, приставил его ближе к окну, взобрался на него и принялся внимательно изучать второй тайник. Через минуту ему стало ясно: некто просмотрел исписанные им в казначействе листы бумаги и вернул их на место. Причём пытался это сделать аккуратно, не желая обнаружить, что тайное стало явным.
Олег Владимирович спрыгнул на пол, прошёл к двери и за шиворот втащил в номер дворника.
— А теперь, паскуда, — первый удар согнул Василия пополам, — говори правду! Кто, кроме Кнутова, побывал в номере?
— Не могу знать, ваше благородие.
Второй удар пришёлся в переносицу. Лицо дворника моментально окрасилось кровью.
— Убью, ежели не скажешь. Кто?
Новый удар заставил мужика со стоном опуститься на пол.
— Ваше благородие…
— Кто? — Белый схватил со стола револьвер, взвёл курок и дулом с силой вдавил щеку перепуганного дворника. — Не скажешь, завтра твой труп будет валяться в канаве с помоями.
— Господин офицер тут побывали, — выдохнул Василий и с облегчением почувствовал, что металл перестал вжиматься в его кожу.
— Какой офицер?
— Что к Полине Кирилловне хаживают.
— К твоей хозяйке много офицеров хаживает. Который?
— Вы намедни стакнулись, — дворник провёл ладонью по трясущимся губам. На пальцах остались следы крови. — Он велел молчать. Он же зверь! По зиме, пьяный, ногами забил китайца. И не знамо, за что. А уж меня за то, что проболтался… убьет, как есть — убьет…
— Заткнись. Будешь делать, что я говорю, сто лет проживёшь. Офицер долго был?
Дворник затряс головой:
— Не так, чтобы…
— Сколько минут? Пять? Десять? Полчаса?
— Пожалуй, десять.
«Значит, — только ознакомился со списком, — смекнул Белый. — Переписывать ничего не стал. И с тетрадью вплотную не работал. Это радует».
— Что после?
— Выскочили они словно ошпаренные. Грозились!
— Давно это было?
— Да, с час назад. Так как же, барин?
— Никак, — Олег Владимирович достал платок, вытер руки и отшвырнул тряпицу в угол. — Никому ни слова! Ни единой душе! Понадобишься — позову. А теперь пошёл вон!
Нет, отдохнуть не придётся. Белый упал на стул, прикрыл глаза. Нужно подумать. Без всякой спешки.
Вытянув натруженные за день ноги, молодой человек достал трубку, набил табаком, раскурил. Глядя на улицу, принялся размышлять.
Итак, Индуров, почуял внимание приехавшего инспектора на себе. Или взыграла ревность? Скорее всего, второе. Потому и решил посетить номер в отсутствие постояльца. И стал невольным свидетелем столь занимательной картины. Деньги на столе. Оружие. Тетрадь с шифром. Само собой, у Индурова, возникает ряд вопросов, на которые он захотел получить ответ. То, что на столе, верного направления в размышлениях не даёт. Вариантов, глядя на вещи из тайника, он мог придумать массу. Грабитель, бандит, политический… Вот потому и произвёл свой, более результативный, обыск. И нашёл то, что не смог найти Кнутов. Круг вариантов моментально сузился. А если так, и Индуров его правильно просчитал, то… Первое: затаился. Нет. Вот именно этого он делать и не станет. Теперь ему надо быть на виду. Показывать свое рвение и преданность. А мы ему не дадим! Изолируем, из города отправим. Он засуетится. Проявит себя, потому как нет ничего хуже — находиться вдали от событий… А если это пустышка? Или подставная фигура? А главное действующее лицо сейчас сидит, пьёт чай, ест баранки и ждёт, когда Олег Владимирович оступится? Если, если… Голова трещит от этих «если».
Белый прошёл к умывальнику, ополоснул тёплой водой лицо.
Все же Индурова необходимо изолировать. Ежели информатор не штабс-капитан, значит, на посту всё будет спокойно. И будем отрабатывать другой вариант. Если же Индуров, или кто-либо из его людей сделают попытку передать сведения о перепланировке обороны города на тот берег Амура, то сие можно сделать только с поста. Вот тут-то наша мышеловка и захлопнется. Господи, только бы Киселёв не отпустил Индурова и успел приставить к нему своего человека!
Олег Владимирович скинул с себя одежду, наскоро растёр тело мокрым полотенцем, оделся во всё чистое и через пять минут трусил в дрожках к полицейской управе.
— Господин штабс-капитан, вам придётся подождать буквально минут десять, — Киселёв спрятал часы в карманчик жилета, — вас отвезут. Заодно прихватите дополнительный провиант, не помешает. Как думаете, Юрий Валентинович, насколько серьёзно все это?
Индуров задумчиво повёл плечами:
— Судя по тому, как безграмотно они утром провели обстрел города, нам особо не о чем беспокоиться…
— Но…там скопилось более восьми тысяч хунхузов.
— И что? — штабс-капитан отреагировал на слова полицмейстера спокойно. — Обученная и проверенная сотня казаков разгонит тысячу неорганизованных, несобранных и неумелых китайцев. Количество в военном деле решающей роли не играет. Помните, как говаривал Суворов: «Не числом, а умением». А таковым ходи не владеют.
— Может быть, вы и правы. Только я предпочитаю уважать противника. За маской трусости и слабости могут скрываться сила и хитрость. Кстати, они уже пересекли Амур и захватили лодочную переправу, что ведёт на «колесуху». Как видите, несобранные и неумелые смогли организоваться. Думаю, следующим шагом, который они предпримут, станет нападение на ваш пост. Вас комендант проинструктировал, что следует предпринять в такой ситуации?
— Так точно.
— Там находится восемь человек. Плюс личная охрана переправы — еще шесть человек. И служащие. Всего — девятнадцать. Маловато, конечно. Но более выделить мы не в состоянии. А потому, как увидите, что далее оборону поста вести нет никакой возможности, возвращайтесь. Через Моховую Падь. Там будет наш второй пост, они предупреждены. Усилите их. Вопросы имеются?
Индуров молчал. Киселёв поднялся со своего кресла:
— Пойду потороплю Кнутова.
— Он едет со мной? — Индуров бросил фразу не оборачиваясь, небрежно. Мол, поинтересовался, не более.
— Нет. С вами поедет его помощник, Селезнёв.
Владимир Сергеевич аккуратно прикрыл за собой дверь, прошёл через весь коридор и без предупреждения распахнул двери кабинета Анисима Ильича.
— Селезнёв!
— Слушаю, ваше превосходительство. — Младший следователь вскочил, от чего стул с грохотом откатился в сторону.
— Отставить! — Киселёв кивнул Кнутову, чтобы тот проследил, не покинул ли гость кабинет главы полицейской управы. — Вот что, младший следователь. Поедешь с господином штабс-капитаном Индуро-вым. К переправе. Останешься там с ним. Следить за этим капитаном в оба глаза. И днём и ночью. Сам успевать не будешь, подбери в помощь человека из нашего департамента. Вот. — Киселёв протянул заклеенный пакет. — Здесь приказ. На тот случай, ежели штабс-капитан поведёт себя как-то не так. Понял?
— Нет, — затряс головой младший следователь. — Как это «не так»?
— Да вот так, — вспылил Киселёв. — Увидишь, что струсил или что ещё — и под арест! Появятся сомнения, присылай человека. Окажет сопротивление — действуй по ситуации.
— То есть убить, да?
— Дурак, я же сказал: по ситуации. А они разные бывают, — Киселёв прошёл к двери и, повернувшись к подчинённому, покачал головой. — Да никому не разболтай про то, о чём с тобой говорили.
— Как же можно-с? А что, — Селезнёв кивнул в сторону стены, — мне следует быть с ними, потому как они могут…
Киселёв приложил палец к губам:
— Могут. Ещё как могут. А потому будь ко всему готов. Ну, с богом!
Глава губернской полиции вышел в коридор и хотел было вернуться к себе, как вдруг увидел в окно, что в тарантас, на котором Индуров с Селезнёвым должны были вскоре отправиться к новому месту службы, грузят небольшие бочонки со смолой. Владимир Сергеевич пальцем поманил к себе Кнутова.
— Это что?
— Смола.
— Сам вижу, что не дерьмо. Зачем?
— Так, Владимир Сергеевич, ежели китайцев не остановим, так хоть высадиться на берег не дадим. Сожжём всё, к чёртовой матери. А берег там крутой. Пусть поползают.
— Одобряю. Молодца!
Владимир Сергеевич, войдя в кабинет, подошёл к Индурову.
— Всё готово к вашему отъезду. Так что, Юрий Валентинович, будем ждать от вас вестей. Конечно, желательно, добрых, — при этих словах Киселёв протянул капитану руку.
Кнутов молча курил на крыльце, изящно держа в руке папироску.
— Анисим Ильич, я что хотел спросить: как теперь с делом убиенного Бубнова? Кому передать-то?
— Селезнёв, тебе что, нечего мне более сказать? — Анисим Ильич развёл руками. — Вот кого видишь, тому и передай.
Младший следователь оглянулся:
— Так никого, кроме вас, нет.
— То-то и оно! Всю управу будто ветром сдуло! А ты дело передать хочешь! Забудь о нём до тех пор, пока всё не закончится.
— Так, Анисим Ильич, свидетели могут пропасть.
— Какие свидетели, Селезнёв? — окурок, выброшенный Кнутовым, точно угодил в специальную урну под крыльцом. — На данном этапе расследования имеются труп и вдова. Да дворник с… Или, — Кнутов пригляделся к подчинённому, — ты что-то нарыл? А, Селезнёв?
— Не знаю. Мне кажется, есть одна зацепка.
Анисим Ильич быстро спустился по ступеням на землю и потащил за собой помощника в сторону от повозки. И вовремя. На крыльце появилась фигура Индурова.
— Так, — зашептал Кнутов. — Говори чётко и быстро. На кого подозрение?
— На служанку… Катьку Иванову.
— Катька… Катька… Что-то не припомню.
— Служанка госпожи Бубновой. Соплячка ещё. Белесенькая такая.
— Нет, не помню. Судима?
— Никак нет.
— Приезжая?
— Урождённая благовещенская.
— Из родственников кто-либо осуждён?
— Был. Отец. За разбой. На поселении. Нигде не работает. Пьёт. Мать померла пять лет тому.
— Возраст?
— Скоро восемнадцать будет. У Бубновых год как в прислугах. Живёт там же. Отца навещает по воскресеньям. И когда отпускают.
— Так, — рука Кнутова вцепилась в пуговицу на кителе младшего следователя. — И почему ты остановился на ней?
— Имеется одна странность. Сегодня утром, когда я её допрашивал, на пальце у неё колечко имелось. Простенькое. Но золотое с бирюзовым камешком.
— Дальше.
— Она про кольцо ничего говорить мне не захотела. Однако по тому, как гладила, разве что не дышала на него, понял: дареное колечко. И недавно. Остальная прислуга его-то увидела дня за два до убийства. А от кого, никто не знает. Говорят, мол, хахаль у неё…
— На то она и девка, чтобы хахали словно тараканы заводились, — оборвал усмешку Селезнёва Кнутов. — И что кольцо тебе покоя не даёт?
— Золото дарить не каждый может. Вот я и заинтересовался, что же за хахаль у Катьки? Обежал все лавки, где у нас золотом торгуют, и выяснил: пять дней тому в лавке Коротаева продали это кольцо одному офицеру. Говорят, скандальный до жути.
— А отчего ты решил, что ему продали именно это кольцо?
— Так приметное оно. Там, где вставлен камушек, рядышком, видимо нечаянно, щербинку на ободке оставили. Очень даже приметная щербинка. Вот по ней-то и вспомнили про того скандального офицера. Из-за этой щербинки продали кольцо почти в половину дешевле.
— Каково звание офицера?
— Не могу знать. Бестолочи попались. Ничего в этих делах не понимают.
— А внешний вид?
— Какой там внешний вид… Обычный красавец с усами.
Кнутов кивнул в сторону Индурова:
— Тоже красавец, с усами. У нас тут каждый второй с усами. И каждый первый — красавец. Хотя информацию ты добыл прелюбопытную. Офицер, который дарит служанке золото, а она сей факт скрывает, заслуживает самого пристального внимания. Ты девку-то не спугнул?
— Да что вы… службу знаем. Анисим Ильич, может, это она из-за кольца Кузьму Бубнова прирезала?
— Ага. Ты свинью хоть раз в жизни резал?
— Нет.
— Попробуй. После я на тебя посмотрю. Нет, Селезнёв, не она убивала Бубнова. А вот тот офицер, или кто он там, вполне мог. Ладно, проверю на досуге твою версию. — Кнутов положил руку на плечо подчинённого. — А ты, Харитон Денисович, береги себя. Особо там не геройствуй.
— Так а нам иначе никак нельзя, — Селезнёв улыбнулся, и Кнутову сделалось не по себе от этой улыбки. В последний раз будто виделись.
Индуров ловко запрыгнул в тарантас, и уже оттуда требовательно кликнул Селезнёва.
Анисим Ильич хлопнул младшего следователя по спине и, не оборачиваясь, устремился к себе на второй этаж…
