МАНЬЧЖУРИЯ. Последний раз Захар Иванович останавливался здесь на сутки в начале апреля, когда ехал по командировочным делам в Харбин. И не думалось тогда, что следующие пять месяцев превратятся в такую круговерть! Даже когда в феврале рослый и неулыбчивый китаец - явление совершенно нехарактерное для «ходей» - привез тайное письмо от Ивана Федоровича, совершенно не предполагал Захар Иванович нынешнего исхода.

Иван Федорович - господин казачий генерал Шильников, - возглавил, осев в Маньчжурии, откатившиеся за Аргунь белые силы. В давнишнем сослуживце (двенадцать лет назад вместе служили в Читинском казачьем полку, а потом заседали в правлении Забайкальского казачьего войска) Захаре Ивановиче Гордееве у него никаких сомнений не было. Наоборот, в февральском письме, приветствовал «врастание» в политическую жизнь «буфера», но заметил: пора переходить к активным действиям.

Апрельскую командировку в Харбин Гордеев получил без затруднений. Повод представился презабавнейший: во всей Чите невозможно было сыскать малярных красок ярких колеров. В городской управе затевался летний ремонт, «текущий момент» постоянно требовал яркого плакатного слова, и краски оказались в жесточайшем дефиците. В читинских пакгаузах, по линии военного ведомства, нашлось лишь несколько бочек защитной, цвета хаки, кирпичного сурика и серой морской - шаровой. А в Харбине разноцветья было хоть пруд пруди.

-         Задание тебе, друже, ответственнейшее, - обнял погрузневший Шильников приятеля, пахнув густым сладким духом нафабренных усов. - Сформируешь отряд на участке Чита - Хилок. Для препятствования нормальному движению по Забайкальской железной дороге. Естественно, по сигналу, когда я выступлю со своими силами.

Потертый казачий мундир с генерал-майорскими погонами был тесноват раздобревшему Шильникову, но живость движений новоявленного полководца не сковывал.

Генерал резво повернулся от пришпиленной на стене простыни карты-двухверстки, склеенной по всем правилам штабного искусства, небрежно бросил на стол лакированную бамбуковую указку.

-           До выступления основных сил займись, Захар Иванович, формированием тайной военной организации. Костяк составить советую из надежных офицеров. Их в Чите, знаю, осталось немало.

-          Есть такие, - кивнул Гордеев. - Некоторые даже в резерве назначений штаба НРА числятся.

-    Это что за войско? - поднял брови Шильников.

-           Не хватает строевых должностей в «буферной» Народно- революционной армии, вот и сидят в резерве, но паек получают. За лояльность.

-    Прикармливают, значит, большевички, военную косточку.

-          Приходится, - усмехнулся Захар Иванович. - И так смуты хватает.

-         Наслышаны, - пробежала усмешка и под усами Шильникова. - Особенно про последний приказ вашего военного министра господина-товарища Блюхера. О роспуске партизанских отрядов. Как оцениваешь решение военмина?

-         Партизанская вольница властям надоела. Среди этих таежных героев мало кто безболезненно к мирной жизни переходит. С винтарем наперевес - это не землю пахать! Во вкус анархии и реквизиций множество народу вошло. Чего о хлебе радеть - клац затвором - и сыт. Отвыкли босяки от крестьянского труда.

-       И это нам на руку, Захар Иванович, дорогой! - Шильников хлопнул обеими ладонями по бумагам, устилающим столешницу. - Недовольных партизан надо привлекать на нашу сторону! Этой работе - самое время! Если сумеем посеять в партизанской среде вражду к коммунистам и существующей в Дэвээрии власти - половина дела сделана! Вражду, ненависть и рознь! Маленькими кучками отрывать людей от былого красного партизанства, понимаешь? Англичане огромнейшую Индию в полон взяли, а почему? Потому что методично следовали своему правилу: разделяй и властвуй! Чуешь, куда клоню?

-      Чуять-то я чую, - снова усмехнулся Гордеев. - Куда только нагайки и застенки нашего дорогого атамана подевать? Эта кровавая память из краснопартизанских душ долго выветриваться будет.

-    Тут ты, друже, прав, - помрачнел Шильников. - Семенов нам еще ту занозу загнал... Но скажу тебе так. Мой начальник штаба, известный тебе полковник Трухин, недавно разведку провел на сретенско-нерчинском направлении. И вот что доносит. - Генерал порылся в ворохе бумаг и выудил лист машинописного текста с размашистой чернильно-лиловой подписью внизу. - Вот послушай:

Шильников опустил лист и внимательно посмотрел на Гордеева.

-    Я, дорогой Захар Иванович, убежден: воскрешение семеновщины принесет только раздор. Для нас Семенов неприемлем так же, как и для партизан, для населения.

-      Но у него до сих пор в подчинении солидные казачьи силы, которые край бы как сгодились.

-       Солидные, говоришь. А ты уверен, что это так? - Хитро прищурился Шильников. - В верных, - пока верных! - атаману частях начинается, друже, бро-же-ни-е! Казачки за кордон-то уходили налегке, не добро прихватывая, а мамок и дитятей. На атамана надеялись. А он им теперь - что? Жалованье не платит, изредка разве что копейки подкидывает. Голодают казачки, Захар Иванович, го-ло-да-ют! Всеми своими от красной заразы спасенными семействами. О, это такая пороховая бочка - не приведи Господи! - Шильников многозначительно покачал воздетым кверху пальцем. - Так что. По обе стороны Аргуни и Амура, дорогой мой друже, казачки затылки чешут: за что бились, чего добились?..

Шильников зло и громко выругался. Нацелив на Гордеева буравчики темных глаз, продолжил:

-      Настроения требуется изучить самым тщательным образом! В каждом уезде, в каждом населенном пункте. Заручить себе в помощники надежных людей, в том числе и среди так называемых народоармейцев. Создавать тайные звенья! Небольшие, по семь - восемь человек. А где два звена - вот тебе и отделение, а два-три отделения - будущий взвод! И во главе каждого - крепкий и толковый командир, не только умеющий шашкой махать, но и словом метким разить. Но первоначальные задачи, друже, по организации белоповстанческого движения формулирую так, - Шильников протянул Захару Ивановичу несколько четвертушек бумаги, исписанных ровным и быстрым почерком штабиста, практически без помарок.

Гордеев впился в текст:

-           каждое вооруженное действие производить по заранее обдуманному плану;

-       действия ограничить производством коротких налетов - для захвата разъезжающих комиссаров, начальствующих лиц, а также захват складов, оружия, транспорта и т.д.;

-       в налетах обеспечивать успех и этим поднимать дух и дать уверенность населению в силе белоповстанцев, подготавливать тщательную разведку, дабы не совершать их впустую, не пропускать удобных случаев;

-       к населению относиться хорошо, дабы привлечь его на свою сторону, красных же после допроса уничтожать, а результаты допросов доставлять в Маньчжурию...»

-          Общее выступление. Когда планируете начать? - Гордеев поднял глаза на Шильникова.

-          Скоро, Захар Иванович, скоро! Думаю, за лето сил наберем, вполне будем готовы к началу сентября. Главное - организованно выступить, с наибольшим эффектом! Население должно знать наши лозунги и понимать их суть. А лозунги наши таковы: «Вера православная», «Русское национальное правительство», «Отечество»! Все белоповстанческие части выступят под русским трехцветным флагом, на головных уборах спереди - трехцветные ленточки. Заготовили уже атрибутику!

Шильников довольно засмеялся, потер руки.

-          Дадим большевичкам прикурить!.. Так что, готовься, Захар Иванович, укрепляй наши тылы в Чите. В походной кассе получишь девять тысяч иен. Это - на формирование отряда. Разворачивайся, друже! И жди от нас весточки.

Девять тысяч японских иен по действующему в Дальне-Восточной республике официальному курсу обмена иностранной валюты составляли около семи тысяч рублей золотом. Сумма немаленькая. По закону о хождении денежных знаков и кредитных билетов на территории ДВР, принятом в ноябре 1920 года, курс бумажной валюты определили в 6 копеек золотом за тысячу рублей в банкнотах. Хотя уже через полгода за «кусок» - тысячерублевую «буферку» - давали только 4 копейки золотом, а к началу двадцать второго года бумажные деньги и вовсе исчезли из обращения. Опираясь на поддержку Советской России, предоставившей ДВР займы для пополнения монетного фонда, правительство Республики установило металлическое денежное обращение. Фактически внутренний рынок ДВР перешел на золотой расчет. Средняя месячная зарплата была определена в 8 золотых рублей, хотя рабочие и служащие, включая министров, получали в месяц по 5 рублей золотом. Займы РСФСР, надо сказать, ключевой роли не играли: Забайкалье золотом не обделено. Добыча валютного металла, практически сошедшая на нет в период бурных событий 1917 - 1920 годов, уже в следующем промывочном сезоне начинает восстанавливаться: в 1922 году золотосплавочные лаборатории выдали 150 пудов металла. И это при том, что контрабанда сплавленного золота (главным образом в Китай) доходила в условиях мутных времен до 50 процентов.

Так что из командировки в Харбин Захар Иванович Гордеев вернулся уверенным в серьезности намерений Шильникова и его японских покровителей. Потому без промедления взялся выполнять его задание.

ВСКОРЕ на квартире Гордеевых, которую он снимал в доме Петра Вершинина, мужика новую власть не любившего, появились два старых сослуживца Захара. Бывший полковник, а ныне резервист штаба НРА ДВР Гавриил Тимофеевич Васильев и начальник команды артиллерийского склада Читинского гарнизона, бывший прапорщик Михаил Григорьевич Кондаков.

Первому Гордеев поручил непосредственно заняться формированием разведывательного отряда: подбирать людей, определиться с местом первоначальной дислокации. На Кондакова было возложено снабжение отряда оружием.

-      Предлагаю, Гаврила Тимофеич, на первых порах обосноваться около поселка Смоленского. Место тихое. В поселке живет Леонтий Каргополов, он дрова для Читинской городской управы поставляет. Завел он как-то со мной разговор, поделился, что его сын Федор служил в семеновских казачьих частях, произведен даже атаманом в хорунжии. На службу новым дэвээровским властям не вышел, скрывается в лесу. И якобы не один. Старик Каргополов это мне по простоте душевной рассказал, за рюмочкой. Он-то нам помощник никакой. А вот с его сынком я встретился.

-       Если старик нам без пользы - не надо через него связи устанавливать, Захар, - заметил Васильев.

-     А кто тебе сказал, что я старого Леонтия впутываю? Послушал я его вздохи про сына бродячего, ничего не сказал. А после, на выходной, к Каргополову съездил. То-се, якобы новую партию дров заказать. Как и думал, сын дома оказался. Поначалу спрятался, а потом меня разглядел. Оказалось, знает, приезжал я к ним в часть, как член войскового правления. Вот мы с ним незаметно от батяни и договорились встретиться в Угдане для важного разговора.

Гордеев плеснул в опустевшую чашку молока, неторопливо нацедил густой заварки из пузатого фаянсового чайника, крутнув узорчатый кран на начищенном медном самоваре, добавил в чашку кипятка. Закинул в рот голубоватый кусочек колотого рафинада, горкой возвышавшегося на блюдце, отпил большой глоток ароматного чая. Блаженно зажмурился.

-       Наливай, братцы, не тушуйся. Угощенье знатное: настоящего чуринского рафинаду и байхового китайского чаю, вот, из самого Харбина привез. М-да. Другая жизнь там, братцы.

-       И чо, разговаривали с хорунжим? - потянулся к самовару Кондаков.

-    А как же. Толковый мужик, серьезный. Предложил ему вступить в отряд - без раздумий согласился. Как я и предполагал, есть у него в лесу за Смоленским поселком товарищи. Там, верстах в десяти, если на ту сторону Малой Кадалинки перебресть, сопка есть, Арача.

-       Знаю, - кивнул Васильев. - При Семенове лагерь егерского батальона располагался, солдатики там на скалах уменья набирали. Потом, перед драпом, оттуда ушли, бросили лагерь.

-      А у Каргополовых там зимовье. Вот я и предложил Федору с товарищами там поселиться. Под видом дровосеков. И проинструктировал хорунжего: батянке сказать, что, дескать, он, Федор, случайно встретил меня в Угдане, а я его, как официальное лицо горуправы по снабжению, нанял, стало быть, для работ по заготовке дров. Немного денег дал хорунжему, для проживы и припасов закупить.

-     Слышь, Захар Иваныч, у меня тоже на примете есть два казачка- бурята. Фамилии ихние - Цыденов и Очиров, - сказал Кондаков. - Кстати, служили в пятом полку, где ты помощником командира был по хозчасти.

-    Бурят там хватало, разве всех упомнишь. И что эти?

-    Надежные. Поставлю на покупку и доставку оружия, не подведут.

-     Смотри, Михаил. Проверять людей в отряд хорошенько. Задачу, братцы, ставлю такую: надо нам до июля сформировать отряд в полсотни штыков. Больше - лучше. Так что, дело непростое. Люди, оружие, лошади. Мне Шильников сказал, что к июлю в его распоряжение прибудет Забайкальская казачья дивизия из Приморья. И тогда.

КОНДАКОВ с бурятами за порученное дело взялся энергично. Вскоре на зимовье у Арачи Очиров и Цыденов привезли полмешка винтовочных патронов, несколько гранат системы Монса, шесть трехлинеек. Обратно вернулись с запиской от Федора Каргополова: «Приступил к заготовке дров, наняв для этого четырех рабочих». Это были его бывшие сослуживцы - урядник Михаил Власов, Григорий Трухин, Епифан Богомолов и Матвей, младший брат Федора.

Регулярно наведывался к Гордееву и Васильев. Доложил, что есть на примете пять-шесть человек из дезертиров, принес две ведомости о дислокации войск ДВР.

А однажды ночью в окно Гордееву постучал старый знакомец - Генка Орлов, бывший семеновский милиционер, пристроившийся в сторожа на Читинскую городскую скотобойню. Так, мол, и так, спасай, Захар Иваныч, заявились по мою душу на горбойню дяди с наганами, заарестовать хотели, как бывшего полицейского чина, еле сбег. Гордеев сунул Генке узелок с калачом и салом, хлопнул по плечу:

-          Не робей, паря! Дуй в Смоленский, спросишь Каргополовых. Скажешь, что звали тебя в дровосеки на деляну у Арачи. Запомнил? Так и скажешь, слово в слово. На боевое дело пойдешь, к хорунжему Федору Каргополову. Не заробеешь?

-    Но-о. Ты чо, Иваныч. Да я.

ОДНАКО в середине мая пришлось Захару Ивановичу нервишки свои крепко растрепать. Ничего лучше не удумал Мишка Кондаков: прямо на квартиру Гордееву припер два ручных пулемета Шоша с дисками к ним!

Было это аккурат 15 мая. Гордеева не застал, а посему свалил тяжелый ящик и мешок прямо посреди двора. Хозяин дома изумленно следил за манипуляциями Кондакова.

-       Это ты чево в моем дворе распоряжаисси? Слышь, Мишань! Каво это тут? - наконец разлепил губы Вершинин.

-        Петро, мать твою. Ну, не могу же я по городу с грузом таким шарахаться! Пущай полежит у тебя. Давай, в кладовку уберем.

-    Дык, каво ты притащыл?

-       Тише ты! Чево орешь, как оглашенный. Пулеметы! - перешел на шепот, зыркая глазами по сторонам, Кондаков. - Давай, в кладовку.

-            Не-не-не! - замахал руками перепуганный Вершинин. - Подведете, аспиды, под монастырь!

-        Да не ссы ты! Затрясся. Надоть-то до утра. Мои буряты утром заберут.

-        В кладовку не дам! Вона, в угол двора, к забору оттащы. Ежели чо, так скажу - подкинули.

-       Но ты запел! - скривился Кондаков. - А кто в грудь бухал: я тоже в организацию согласный? Продать решил?

-        Креста на тебе нет! Ты чо, Мишань?! Да я - могила. Но. боязно, слышь. А как возьмет милиция на короткий чомбур. Глаз-то у них хватат!

-    Сказал же! Утром буряты заедут и заберут.

Но утром Очиров и Цыденов не появились. Отсутствовал и Гордеев, укативший в какую-то командировку. Окончательно струсивший Вершинин терпел из последних сил еще сутки.

Бледный, вздрагивающий от каждого громкого звука-стука, он утром следующего дня взгромоздил ящик и мешок на телегу, пыхтя, накидал сверху скопившегося за стайкой навозу и разного мусору, наметенного по двору. Беспрестанно озираясь и обливаясь потом, покатил на свалку.

Зловонные кучи высились неподалеку, через две улицы, за крайним домом бобыля Красикова. Там Петр лихорадочно освободил телегу и, облегченно вздыхая, вернулся домой.

Суетливого мужика, воровато разгружавшего навоз и мусор с телеги, мальчишки заприметили. Болтались на краю свалки, высматривая всякую всячину, интересную для пацанья.

Уехал мужик, а мальцы - к вываленной свежей куче. Ого-го!!! Тут же самых быстроногих послали в ближайший народоармейский штаб, на Лагерной улице. Через пару часов пулеметы и диски с патронами были доставлены в Военный отдел Госполитохраны - чека ДВР.

Гордеев появился на квартире вскоре после того, как Вершинин подался на свалку. На несколько минут разминулись. Умылся с дороги, побрился, сел завтракать.

Тут загрохотала телега хозяина, и он появился, толкая створку ворот. Протопал через сени в горницу, полезло из него: довели, Захар, твои помощнички, до крайностей!

Гордеев, услыхав новость, чуть не подавился. «Гони, сука, телегу обратно, - приказал Вершинину, - да полог брезентовый с лопатами не забудь».

Быстрым шагом прошелся до дома Красикова, выглянул из-за забора. Блядский род! - среди смрадных бугров уже хозяйничали военные.

Матерясь, Гордеев зашагал обратно. Вершинина хотелось разорвать в клочья. И точно набил бы ему для начала морду, но у калитки увидел паренька-курьера из управы. Срочно вызывали на службу. Посмотрел на вспотевшего от страха хозяина дома, застывшего у телеги, сделал рукой отмашку: ну тебя на хрен, дурака!..

Дело в управе оказалось пустяковое, можно было суету и не устраивать. Захар Иванович машинально набрасывал ответ на запрос, сокрушаясь про себя о потере оружия.

-        Здравия желаю, товарищ! - В дверях кабинета выросла плотная фигура в белесой гимнастерке, подпоясанной порыжелым ремнем с револьверной кобурой желтой телячьей кожи. - Помощник начальника Читинской городской милиции.

-       Слушаю вас, товарищ, - привстал Гордеев. Как кипятком окатило, ноги-руки неприятно задрожали, заныло тягуче под ложечкой. Арест!

-         Вызван по телефону в управу. Непонятно, - пожал плечами милицейский. - Не подскажете, кто и по какому поводу телефонировал?

-       У нас, товарищ, такие вызовы осуществляются только по указанию председателя управы. Соизвольте проследовать к нему в кабинет. Это - по коридору направо, последняя дверь. Там табличка имеется.

Помначгормил кивнул и скрылся за дверью. Захар Иванович тут же выскочил из-за стола, повернул в дверном замке торчащий снаружи ключ и быстро вышел на улицу. «Прокололись фараоны чертовы! Милицейского-то по мою душу прислали. Точно! И Петьку, дурака, видимо, уже загребли.»

Гордеев свернул в тихий переулок и ходко подался от центра к северной окраине Читы. Купил у бабки на Ново-Бульварной улице три шаньги, выпил кружку молока. Потом ступил в лес и пошел в сторону Сенной пади - напрямки, тропой. Там вышел на лесную дорогу, упруго зашагал, жуя на ходу пышную шаньгу, к Смоленскому поселку.

Но вскоре утреннее напряжение и командировочная усталость взяли верх. Гордеев свернул за кусты и устроился под высокой сосной на мягком и толстом ковре из хвои. Проспал до вечера.

Посвежевший, бодро вскочил на ноги, продолжил свой путь, пожевывая остатки купленной стряпни. Дорога была знакома, вела прямо в Смоленский, поэтому, когда спустились сумерки, Захар Иванович продолжал идти, не боясь в темноте заблукать. К тому же, ночь выдалась звездная, с ясной луной, заливающей все вокруг молочным светом.

Когда начало светать, постучался в дом Леонтия Каргополова. Теперь уж всю конспирацию - побоку. Давай, дескать, старый, отвези- ка меня побыстрей к сынку своему в зимовье.

Увиденное в будущем отряде не обрадовало. Почитай уж больше месяца идет организация, а людей-то полтора десятка. Помрачнев, Гордеев отправил Матвея Каргополова в Читу, к Васильеву:

-         Разузнай через полковника, что происходит в городе в связи с моим исчезновением и обнаруженными пулеметами.

На третий день гонец вернулся. И не один. С сыном Захара Ивановича - Петром. Пятнадцатилетний парень, крепкий и рослый, выглядел гораздо старше. Глаза горели от желания ввязаться в самое пекло тайных событий. Через него Васильев передал: никаких подозрений! Председатель городской управы, другие служащие крайне обеспокоены исчезновением Захара Ивановича, подозревают вражеское покушение. Направлено отношение на этот счет в уголовный розыск и Главное управление Госполитохраны, в читинских газетах опубликованы объявления об исчезновении депутата Нарсоба и члена Читинской горуправы Гордеева.

«Хор-ро-ш-шо! - подумалось виновнику суматохи. - Значит, возможность вернуться в город остается. Нужно только удобоваримое объяснение уже пятидневного отсутствия...»

Захар Иванович долго не мудрствовал. Он крепко напился и в таком виде заявился домой, под ясные очи дражайшей Екатерины Никитичны.

-       Погуляли, мать, малость с дружками в деревне. Ты уж не серчай, не часто, чай, бывает.

ПОСЛУШНЫЙ конь мерно перебирает копытами. Гордеев отстегнул с пояса фляжку, глотнул теплой воды. Да-а. Опять вспомнился майский переполох. Тогда он сразу же нарисовался в управе, балагуря в подпитии, ввалился в кабинет к председателю. У Полетаева как раз сидел Воронин, член городского управления, которого озаботили поисками пропавшего коллеги.

Быстро тогда Захар подбил обоих на дружеское застолье. В знак признательности, так сказать, за хлопоты по его скромной персоне. И. оказался болтливым пьяным дураком!

-            Ну, учудил ты, Захар! - поднял стопку Полетаев. - С деревенскими, говоришь, дружками кутеж устроил? Пять ден, пять ден. Силен, сокол!

-         Да слушай ты его больше! - встрял заплетающимся языком Воронин. - Дружки. Знаем мы, какие дружки!.. Зачин, могет, таковой и был, а потом. Аль мы не мужики?.. Колись, Захар! Катерине твоей мы - ни-ни, не скажем. Могила! Небось, с бабенкой проважался, хрыч усатый! А? Рассказывай, не таи.

-           Но-о. Я пред Катей. Иск-лю-чи-и-тель-но-о с мужиками кутили. Про текущий мом-мент разговоры говорили. И должен вам, други, заявить, что. Кор-ро-че-е! Так-кие слу-хи, други мои, слыхал. Япошки, оглоблю им в зад-ницу-у, на ок-ку-у-пацию Дэ-вэ-эри-и г-го- то-вы! Да-с! В самом б-ближай-шем бу-у-дущем.

-           Эти-и м-м-могут! - соглашаясь, тряхнул кудрявой головой Воронин.

-    В-вот я и говор-рю. Отсилы - два месяца с-сро-ку.

-        Пьяный разговор! - отмахнулся наименее захмелевший Полетаев. - Два года назад мы сил меньше имели, и то япошек расчесали в хвост и в гриву!

-        Но и они, дорогой ты мой, сил подна-копи-ли. П-п-попрут! И вся белая рать п-подымет-ся. Но! Есть путь!

-        Та-ак. Д-да-а-вай! - Воронин уставился на Захара Ивановича, наваливаясь грудью на тарелки.

-       В-вот скажи ты мне, д-дорогой т-товарищ П-Полета-ев. - Гордеев уставился собеседнику в переносицу. - Ты - ком-му-нист?

-    Член фракции большевиков, ты же знаешь.

-    И-й я - при-и-мыка-ю, - снова тряхнул кудрями Воронин.

-        Из-за вас это! - со всей пьяной решительностью громко бухнул Гордеев и зло посмотрел Полетаеву в глаза. - Т-такти-ку меня-ать на- адо. Я... как вы знаете. к партиям не при-над-ле-жу. Внепартийная груп-па. Япошки и атаманы на кого ядом дышут? Пра-а-иль-на! На ко- м-му-нис-тов! Сле-до-о-ва-тель-но, что?.. Надо отдать власть пра- авым! С нацио-наль-ной т-точки зрения, други мои, эт-то - единственный шанс-с-с. К-ком-мунис-ты выез-жают в Совдепию, а п-правые партии дают для рес-пуб-ли-ки п-па-а-у-зу! Для чего нужна п-па-уза?

-       Для чего же? - Полетаев уже не улыбался, смотрел на Гордеева пристально и серьезно. Воронин никак не реагировал, склонив голову на грудь.

-         Я! - Гордеев большим пальцем ткнул себя в грудь. - Я. Как уважаемый ср-реди ка-за-чества че-ло-век и деп-пу-тат, становлюсь в-во глав-ве в-воен-ной о-ор-га-ни-за-ции Дэ Вэ эР. Об-ез-жаю все! казачьи ста-ни-цы! Делаю пр-ризыв к защ-щите от японс-ко-го в-втор- же-ни-я! Под лоз-зун-гом «За единую Р-россию, с-своб-боду и тр-руд- довой нар-род!»

Лозунг Гордеев буквально проревел.

-        И п-пусть С-совдепия т-тоже рас-с-ко-ше-ли-т-ся! Так-то, вот! П- пред-ла-гаю в-вам п-поста-вить эт-тот план на об-суж-д-дение в в- ваших ком-мун-сти-чес-ких с-сфера-ах.

Протрезвев под утро, Захар Иванович отчетливо вспомнил свою пьяную речь. Проклял себя последними словами - надо же было столько лишнего наговорить! Ага, поставять большевички такой план на обсуждение, как же! Его, дурака, в военные правители нацелившегося, в наполеончики, поставят. К стенке!

Хряпнул кружку бражки для поправки головы и кинулся в управу. Пришлось перед Полетаевым рассыпать реверансы, мол, извините, пьяного болтуна, не обращайте внимания на хмельной бред. Ей-богу, помутнение какое-то в голове.

Гордеев вспомнил, как красноречиво и убедительно он излагал диагноз нервного расстройства, а потом выпрашивал лечебный отпуск у председателя горуправы, смотревшего на него с момента появления на работе жестко и подозрительно.

«Хрена ему мои извинения! Сто поводов для ареста языком своим наплел!»

И снова клянчил отпуск по болезни для поездки на курорт Кука, нервишки подлечить. Отпуск ему Полетаев дал. На два месяца! Как раз, гад, решил дождаться: если попрут япошки, значит - точно надо его, Захара, сажать и пытать, как шпиона!

Вот тогда и пришло окончательное решение: уходить! На борьбу! Хотя дрогнуло внутри.

26 мая 1922 года Захар Иванович, под видом отъезда на курорт Кука, отбыл в сопровождении Васильева к месту формирования отряда. С женой и сыном попрощались дома. Катя знала, куда он на самом деле направляет стопы, но проводила без слез.

Не ведал Захар тогда, что больше никогда не увидит жену, только будут долетать до него запоздалые немногочисленные весточки. И наполнится глухой тоской и угрюмой решимостью каждый его день и час. А однажды наступит и момент истины, страшной и беспощадной, как путь, на который он ступил в тот майский день.

НА ПЯТЫЕ СУТКИ его пребывания в отряде появился и главный оружейный снабженец - Кондаков. Ишь, заиграло очко у прапорщика, побоялся, что выйдут на него госполитохрановцы по тем пулеметам!.. Что ж, наступило время активизироваться.

Между отрядным становищем и Читой засновали посыльные. Гордеев, во-первых, известил о своем решении младшего брата - Николай находился на военной службе, протекавшей на станции Могойтуй, по южному ходу железной дороги на Маньчжурию.

Младший тут же дезертировал и вскоре объявился в отряде, приведя с собой еще пятерых бойцов.

Во-вторых, требовалось укрепить связь с Шильниковым. Для этого хорошо подошел Фотий Прокопьевич Забелин, начальник снабжения Главного санитарного управления ДВР. Его сын, Кирилл, прибыл в отряд вместе с Кондаковым. Парня тут же за отцом и отправили.

Папаша не раздумывал, приехал в отряд, обговорили детали. Васильев написал записку начальнику организационного Управления штаба НРА бывшему генерал-майору Вихиреву, мол, ознакомь, уважаемый Сан Саныч, господина Забелина со всеми сведениями военного характера для направления их генералу Шильникову.

И третье, что Захар сделал, не откладывая в долгий ящик. Надо было громко заявить о себе, как боевой единице. Заодно и хлопцев пора проверить их в деле.

Задачу отобранной группе поставил самую боевую: пустить под откос в районе станции Хилок дэвээровский бронепоезд. Казачки в темноте опростоволосились: спустили с рельсов плацкартный поезд № 8. Читинские газеты поместили известие о крушении поезда с гневными приписками, в которых клеймили уголовников и белых террористов. Мда-с. Красивого героического акта начинающейся борьбы с коммуняками не получилось.

Хотя кое-что выходило неплохо, еще бы помощнички меньше авантюрного антуражу нагоняли. Вспомнился надежный офицер - поручик Иван Иванович Ткаченков, начальник склада ручного оружия артскладов НРА, который приятельствовал с Кондаковым. Тот ему из отряда записочку написал, мол, помоги с боеприпасами. Ткаченков уболтал надзирателя своего отдела некоего Владимира Ивановича Федотова, старого маразматика, склонного к дурацким играм в приключения.

-      Выдам пятнадцать тысяч патронов, - благосклонно согласился Федотов, - но тому, кто ко мне придет со знаком-паролем.

-       Каким знаком?! Каким паролем, растуды тебя в коромысло! - завопил обалдевший Ткаченков.

-     А - вот, - протянул поручику огрызок карандаша Федотов. - Кто придет ко мне назад с ём, энтим паролем, тому и выдам патроны.

Идиот! А куда деваться? Патроны нужны, как воздух. Голова гудела, как их доставить в отряд, не привлекая постороннего внимания, а тут придурок с карандашом.

Гордеев с удовольствием выругался. То ли дело младший братец - молодец! Ловко придумал!

Ровно в девять часов утра, в форме бойца НРА, Николай Гордеев прибыл с подводой к железнодорожному пакгаузу на Чите-первой, где в это время происходила выгрузка патронов из вагонов для перевозки в артсклад.

Проделав церемонию с карандашом, Гордеев-младший нагрузил на свою телегу ящики, в которых находилось пять с лишним тысяч трехлинейных патронов и десять тысяч японских. И поехал позади воинского обоза в арсенал. По дороге незаметно отделился со своей подводой и. направился в отряд, сопровождаемый издалека страхующим его санитаром мужской психбольницы Безъязыковым (какая точная фамилия для выбранной профессии!)

На Лагерной улице, за Земской больницей, подводу нагнали в «американке» Кирилл Забелин и Петька (втянул-таки братец племяша!), подсадили Безъязыкова, докатили до Сухой Пади, переложили часть патронов на «американку». И несколько часов спустя благополучно оказались в отряде, торжества своего не скрывая. Не то что чертов Вершинин. После той злополучной истории с пулеметами трусости своей так и не пересилил: обнаружил в углу двора сверток с полукруглыми дисками к выброшенным пулеметам: «Ох, проглядел!» Схватил, гад, сверток и на углу Софийской и Хабаровской. выбросил! Удавить бы стервеца, да не хотелось лишнего шума! Чего же он, Захар, хотел-то с такими помощничками.

ДА УЖ. Гордеев снова отхлебнул из фляги, оглянулся на понурых, усталых долгим переходом по монгольским степям, казаков. Невелико войско. Ничего, все позади. Сейчас в баню, а потом за стол. Захар Иванович сглотнул слюну. Последние три недели ни разу и не ели досыта. Кружка крупы или три лепешки в день на человека. За стол, а потом - спать, спать, спать!!!

.Под поселком Смоленским отряд простоял до 20 июня. Через курьера дал о себе знать мясной торговец Степняк. Держал лавку у Нового базара, у него покупали провизию. Сообщил, что привозил на квартиру у Вершинина письмо от Шильникова, но, испугавшись исчезновения его, Гордеева, из Читы, письмо сжег. Предложил и дальше брать продукты для отряда через его лавку, пообещал добыть кое-какое оружие. Даже пулемет пообещал!

Дал ему тогда Захар Иванович 300 рублей золотом, послал через него письмо генералу. Прохиндеем оказался этот Степняк. Продуктишек подкинул, а из оружия - один японский карабин.

Потом второй визитер нарисовался - некий Петкевич из Верхнеудинска. Мол, согласен там сформировать отряд. Выдали ему 800 золотых рубликов. Ни слуху, ни духу.

В середине июня в отряд прибыл милиционер Фильшин, пожелал вступить в ряды. Стало ясно, что существование отряда в Чите уже не тайна. А Шильников молчал. Так и созрело решение из окрестностей Смоленского уходить.

20 июня - численность отряда 41 чел.: Начальник отряда - З.И. Гордеев начальник штаба - Г.Т.Васильев

1-     й      конный взвод - 11 чел. под команд.Ф.Л. Каргополова

2-    й     конный взвод штаба - 6 чел под команд.Н.И. Гордеева 

Пеший взвод под команд.М.Г.Кондакова (21 чел.)

Обоз - 1 телега, 3 вьючных лошади (с патронами).

20 июня отряд двинулся после обеда (чтобы р.Читу переходить ночью). Река сильно разлилась. Переправились у пос.Каштак. Направление - на переселенческий пункт Телемба через перевал Тырбыктен по Витимскому тракту (переход 30 верст). Передвигались медленно, через каждые две версты конные менялись с пешими. В долине р.Конда (32-я верста) отряд кормил лошадей и отдыхал (1 чел.сбежал). прошли несколько верст, остановились на ночлег (1 чел.сбежал - бурят с винтовкой). Остановились на отдых примерно в 10 верстах от бурятского улуса (деревни) Могзон на несколько дней. В это время ГОРДЕЕВ ездил к какому-то большому ламе ворожить, а полковник ВАСИЛЬЕВ сделал налет на населенный пункт - было привезено несколько бердан, 5 лошадей, 2 коровы, 2 барана, 1 телега, сумы, седла, упряжь.

Затем отряд дошел до Верх-Кондинского, следуя болотами. Лесом вышел на Могзоно-Хилокский тракт и остановился в 15 верстах от ст.Могзон. Послана разведка - на предмет наличия деревянных мостов на ж/дороге. Встречен воинский разъезд из 2 н/армейцев (1 - убит, второй убежал)._____

Собственно, на этом рейд и закончился. В Маньчжурию с Гордеевым пришли двадцать человек. Рассредоточились на мелкие группы: по одному, по двое заезжали под покровом темноты в Зареченский поселок.

Тут-то и выяснилась причина молчания и бездействия генерала Шильникова. Китайские власти решили действовать превентивно: арестовали генерала за слишком уж активное сколачивание вооруженных отрядов для похода в Забайкалье. Нет, китайцы не пылали любовью к новой российской власти, но с красными зачались неплохие торговые отношения, поэтому никаких международных скандалов в этот момент китайцам не хотелось.

И Шильникова закинули на все лето в кутузку, а потом выслали в Приморье, под японское крылышко. При этом - убрана была всего одна, декоративная фигура - по-прежнему находившийся в Хайларе штаб Шильникова - полковники Куклин, Дмитрий и Евангел Трухины и генерал Мациевский - работал, оставшись без головы, крайне вяло, бессистемно, будучи слабо информированным об обстановке на территории ДВР.

Замещавший Шильникова Мациевский вообще отличался неспособностью к какому-либо труду, как тонко подметил ошивающийся при дохлом штабе один из давних, еще по былой казачьей службе, знакомцев Гордеева.

Разведсведения, собранные в Чите и за время рейда отряда по западному Забайкалью, оказались для штаба кладезем новостей!

Разочарованию Захара трудно было определить меру. Но, с другой стороны, бардак в управлении повстанческими силами, поостыв, размышлял Гордеев, ему на руку. Он не оставлял своего тайного намерения насчет роли военного правителя Забайкалья. Погодите, субчики с той и этой стороны! Разберемся, оглядимся, прикинем весь расклад сил и средств.

ПРИСМАТРИВАЛСЯ к новой для него закордонной жизни и вышедший в Маньчжурию вместе с Гордеевым хорунжий Михаил Мунгалов. Тот самый, которому было поручено казнить захваченного у Могзона «секретного разведчика» большевичков.

Мунгалов тогда снисходительно посмотрел на заробевших от приказа Гордеева обозначенных ему в подмогу казачков. «Хер с вами, коли кишка тонка», - буркнул он судорожно сжавшим трехлинейки Кочмареву и позеленевшему со страха молоденькому парню, которого в гордеевский отряд непонятно что привело.

Мунгалов самолично, один, увел приговоренного в заросли чепурыжника. Красного «шпиёна» расстреливать не стал. Патрон на заморыша тратить! Да и не разведчик это был, а уполномоченный местной власти, молодой еврей, из бывших студентов. Мунгалов прихватил с собой топор и, кхекая, изрубил еврейчика за кустами в куски, а после в родничке с песочком оттер и руки, и топор...

Хорунжий за последние два года сильно исстрадался по своей прежней кровавой работенке в. семеновской контрразведке. Его переполняла звериная ненависть к дэвээровским порядкам, бесила нарастающая тенденция соединения «буфера» с Советской Россией.

Когда наступил драп, Мунгалова оставили в Чите для подпольной работы, но потом оказалось, что никому это подполье не нужно, нет ни связи, ни средств, ни явок, ни людей.

Злой на свое бывшее семеновское начальство, Мунгалов, пронюхав об отряде за Смоленским поселком, пришел к Гордееву с желанием воевать. Ничего другого он не умел и не хотел уметь, захлебываясь злостью и ненавистью.

Удивительная штука жизнь! Родился и вырос хорунжий в простой, скромного достатка семье, православной по духу и быту. Мать над многочисленным потомством квохтала доброй наседкой, батяня тоже суровым нравом не отличался. Даже выпимши на престольный праздник, улыбался, раздавал ребятне облепленных махорочной крошкой леденцовых петушков, вынимая их с ужимками ярмарочного фокусника из бездонных карманов плисовых шароваров. А вот, поди ж ты, вынянчили палаческую натуру!..

Со своим оружием, револьвером, шашкой и карабином, пришел Мунгалов в гордеевский отряд. И еще кое-что таил за пазухой. Но пока присматривался, выжидал.