Глава двадцать седьмая
1
Улангаевский «губернатор» Михаил Гаврилович Чарымов вышел на крыльцо своего дома, как на капитанский мостик, поглядывая на большую самоходную баржу, которая причаливалась к берегу, думал о том, что, должно быть, приплыла эта посудина из Медвежьего Мыса.
«Неужто – в тот приезд – правду сказывал Виктор Петрович, что направит в Улангай кирпич, шифер, тес и плахи на ремонт поселковых строений…» – рассуждал про себя старик.
– Эй, кто там есть живой на берегу? – крикнул с самоходной баржи молодой рослый мужчина, стоящий у носовой лебедки.
– Что нужно? Я нынче тут «губернатор и министр внутренних дел!» – громкоголосо ответил Михаил Гаврилович.
– Куда, дедушка, выгружать стройматериалы?
– Где стоите – и выкладывайте, порядочком ложите. Вода пошла на убыль. Можно табарить все тут, на песчаной равнинке, у воды.
Началась разгрузка баржи. Михаил Гаврилович сидел поодаль от воды и посматривал на выгруженный кирпич и на то, как ловко стрела крана переносила на берег связки теса. Прикидывал в уме: куда и сколько понадобится пиломатериала, где и в каком доме необходимо произвести ремонт печей.
Во второй половине дня, проводив самоходную баржу, старик Чарымов направился в сторону школы. Давно там на береговой мачте не поднимался алый флаг. Сегодня же поднял Михаил Гаврилович этот сигнал радости.
– Ого-го! – крикнул Михаил Гаврилович, посматривая на поднятый флаг, и, погрозив кому-то невидимому пальцем, рассмеялся, а потом уже как бы сам себе сказал: «Ну что, взяли? Хрен вам в зубы вместо луковицы! Жив Улангай!»
2
С полуночи заморосил дождь. Верховой ветер тащил с северной стороны грузные тучи. К утру в районе Улангая почувствовалась прохлада, и на смену дождю пошел снег. Снег среди лета – такое для старожилов юганской земли не диковина.
Вышел Михаил Гаврилович на взлобок береговой: смотрит на песчаные берега Вас-Югана, покрытые снежком, поглядывает на небо и тихо говорит сам себе:
– Вот, прорва, вылезла из дыры небесной! Ладно, что еще снег теплый, без мороза выпал. Беды нынче не будет для зелени огородной. А у пахарей может хлеба повредить – морхлостью погубит.
На крыльце сидела Галина Трофимовна и посматривала на лениво падающие снежинки, вспоминала свою далекую юность. Этот летний снегопад напомнил о девичестве, воскресил в ее памяти осенний праздник покров.
Первый осенний снег именуется в Улангае святым покровом. У старожилов Кайтёса и Улангая покров не имеет «твердого» числа, отмечается осенью, обычно в тот день, когда небесный Перонос приказывает падать снегу на землю. В покров девушки, молодые женщины собирают первый снег в ведра, тазы и потом моются в банях снеговой водой, приговаривая: «Покров-покров, покрой землю снежком, а меня, младу, одинокую, женишком». Если девушка обижается на свою красоту, то ей в бане надо умыться покровной «снежницей» и попросить: «Пусть на лице моем будет белизна лебединая, а в глазах краса орлиная и пусть липнет ко мне любимый, как банный лист к голому телу».
Набрала Галина Трофимовна чистого летнего снега в таз эмалированный. Решила она, что пусть этот снег будет за «покровный». Помоет она в бане голову, будет волос на голове мягким.
С юго-западной стороны шел вертолет на Улангай. Михаил Гаврилович посматривал на плывущую «стрекозу», махал приветливо рукой.
– Эй, мать! Из омской стороны, с юга, вертолет наяривает. Тут и гадать не нужно: Андрей Шаманов с Таней летят!..
Не пошел Михаил Гаврилович встречать Андрея и Таню на улангаевский аэродром. Ведь Таня в первую очередь спросит о том, где ее сыновья. А что ответит старик? Лучше уж подождать, когда к нему домой придет Андрей Шаманов, и ему-то все можно будет сказать, как есть. А чего говорить? Ведь Михаил Гаврилович сам ничего толком не знает. Увела Югана молодых вождей куда-то на праздник Чагил. Вот уже прошло много дней, а их нет. Все ли благополучно там с Юганой и ребятами?
3
В стороне от Улангая, где Вас-Юган делает мучу, коленообразный поворот, вдруг начали раздаваться выстрелы.
Старик Чарымов бросил пазить сосновый столб, которому предстояло встать у сеней для державы заплота конюшни, с силой вонзил острый пазник в податливое дерево, а потом направился в избу.
Достал Михаил Гаврилович с полки свой древний бинокль времен первой войны с «германцем» и торопливо направился огородной тропой в сторону берега. Михаил Гаврилович приложил к глазам бинокль, начал рассматривать дальний берег поворота реки.
Потрепанный кожаный чехол от бинокля висел на узком ремне через шею. И своей озабоченностью, внешним видом напоминал Михаил Гаврилович сейчас губернатора какого-то сказочного владения. На старике длиннополая косоворотка, из белого льняного полотна-самотканки, перехвачена расписной опояской, похожей на радугу; шаровары, тонкого коричневого брезента, заправлены в полуболотные сапоги с отвернутыми голенищами. Да еще на поясе у деда Чарымова висит в берестяных ножнах промысловый нож, который стал носить недавно, после того как обнаглевший медведь пригнал к дому лошадь, да еще рычал и огрызался.
Из-за мучи выплыли четыре быстроходные лодки-дюральки. Рассмеялся старик:
– Вот тебе и сюрприз! Бери, Танюша, табакерку, нюхай табак и чихай до слез. Ведь на лодке девица красная, как у Стеньки Разина княжна.
И вдруг снова прогремели выстрелы.
– Вот тебе, мать, пироги с начинкой!
Михаил Гаврилович еще раз внимательно посмотрел в бинокль и точно определил, что палят братья Волнорезовы из старых дробовиков.
– Де-душ-ка-а! – крикнула Таня Волнорезова. – Что случилось? Что там за стрельба?
За Таней следом прибежал Андрей Шаманов, поспешно выхватил из рук Михаила Гавриловича бинокль, острым взглядом окинул плывущую лодочную эскадру и экипаж. «Вон оно что, наши воинственные ушкуйники возвращаются домой». Андрей отдал бинокль старику Чарымову, сел на землю и, откинувшись на спину, разбросав руки наотмашь, смотрел в небо и загадочно улыбался.
– Андрей, что с тобой? Что ты там увидел?
– Все, Танюша, в жизни идет по своему кругу… Ребята возвращаются с Чагила. Положено, по древнему обычаю, салютовать добрым духам поющими стрелами. Ребята решили вместо стрел кидать в небо свинцовую дробь.
– Дай, дедушка, подзорную трубу, – Таня обычно называет «подзорной трубой» древний бинокль деда Чарымова.
– На, мать. Посмотри на своих летящих орлов, – сказал Михаил Гаврилович, а сам скосил глаза на Андрея, как бы спрашивая у него: мол, что теперь нам делать?
– Они там ве-зу-ут де-ву-шку-у… – растягивая слова, как бы заикаясь, говорила Таня, а сама не отрывала глаз от бинокля. – Дедушка, кто и откуда там с ними в лодке? Чья это может быть девчонка?
Старик Чарымов коротко рассказал Тане о том, как Югана с разнаряженными парнями отправилась на Чагил и что еще собиралась она присмотреть невест, переженить ребят… Вот уж зря Михаил Гаврилович сообщил про это. Танино сердце и без того захлестывало тревогой.
– Боже мой, бо-же мо-ой! – восклицала Таня, схватившись за голову. – Югана совсем выжила из ума! На такое решиться… Искалечить жизнь мальчишкам. О, горе мне с этой Юганой! Отняла она у меня полжизни…
– Брось, Таня, реветь и рвать душу свою, а заодно и нашу. Ничего страшного не случилось. Возвращаются ребята с праздника. Ну а если и везут девушку, так что из этого. Ведь все равно через год или два они тебе сразу не одну, а четыре невесты приведут. Что ты скажешь им тогда? Запретишь жениться, что ли, – пытался убедить, успокоить Таню Андрей Шаманов. Он сидел на земле и, сказав это, нахмурился, достал из кармана кисет, набил трубку табаком, закурил.
– Да я тогда же всех этих четырех невест моментально, что котят, утоплю в реке, – сердито ответила Таня. И снова, подняв бинокль к глазам, начала смотреть вдаль на плывущих в лодках сыновей.
– Под суд отдадут тебя, Таня, за утопление четырех снох, – ответил шутливо Андрей Шаманов и подсказал: – Посмотри лучше, может быть, там столетняя старуха, подруга Юганы, едет к нам в гости, а ты крик подняла на всю таежную губернию.
– Андрю-ша, – дрожащим от волнения голосом сказала Таня, – какая там тебе старуха, подруга Юганы… Девчонка молоденькая, она же ведь в головном уборе обвенчанной невесты, и платье на ней алое, послесвадебное. Да и стоит она в носу лодки, рядом с Орланом.
– Быть, значит, свадебному пиру в Улангае, – спокойно сказал Андрей и посмотрел на деда Чарымова просяще: мол, скажи что-нибудь подбадривающее, утешительное.
– Чо переживать теперичка, раз уж было дело – лежало в шалаше тело, – сказал Михаил Гаврилович.
– Я вам, черти, покажу – «лежало в шалаше тело». – Откинув от глаз бинокль, Таня сердито посмотрела на Андрея и тут же, не вытерпев, села на землю, обхватила голову руками, расплакалась навзрыд.
– Ну, брось ты, мать, прежде времени помирать… Потерпи немножко. Вон они уже близехонько – все разъяснится, – успокаивал Таню Михаил Гаврилович, а сам, взяв у нее бинокль, начал рассматривать уже видимые и без бинокля подплывающие лодки. – Ой, зря ты, мама Таня, шум подняла! Да ведь это же и не девчонка, а княжна, настоящая царевна! Ох и красивая, ну и посчастливило кому-то из ребят. Неужели она невеста Орлана?
– А чья же больше, – ответила сквозь слёзы Таня, и, достав из кармана вязаной кофты платок, отерла слезы, и, поднявшись на ноги, попросила:
– Дай, дедушка, еще разок подзорную трубу.
– На, мать! Посмотри на сынков – живы, здоровы, и ни к чему тут убиваться, переживать. Да и грех ведь такую девочку в чужих руках оставлять. Правильно сделал Орлан, что привез ее с собой домой. Нынче разных нефтеразведчиков да вербованных охламонов навалом бродит по деревням. Всех девок порастащили, а эта просто чудом уцелела.
– Тебе, дедушка, хорошо говорить… Будь бы они тебе родными, не такое запел, – ответила Таня, не отнимая бинокль от глаз. – Нет, ей-богу, как только причалятся, так сразу же, с лодки, и утоплю эту невесту, как блудливую кошку… Ишь, обняла Орлана, что петлю на шею накинула. Да еще и улыбается во весь рот… Ох же и наглая!
– Михаил Гаврилович, неси веревки и багры, – сказал Андрей Шаманов и подмигнул старику.
– Это еще к чему такая канитель? – удивился старик Чарымов.
– Ну а как же, чем вытаскивать будем мы с тобой утопленницу… – Андрей Шаманов подошел к Тане, пояснил: – Югана ничего плохого никогда для ребят не сделает. Понимаешь ты это?
– Андрюша, – сказал ласково дед Чарымов, – поди, у нашей Танюши рука не поднимется на убийство невесты… Не пойду я за веревками и баграми.
– Невеста – красавица, парень – орел! Так что, Танюша, прошу тебя, как только причалятся наши ушкуйники, крики и стоны не поднимать и не устраивать нервотрепную карусель себе и ребятам с Юганой. А потом, надо сказать тебе, на Югану не греши. Говори ей и богам таежным великое спасибо за то, что она была рядом с тобой более шестнадцати лет и воспитала таких богатырей. Что бы ты без нее делала? Ну?
– Попытаюсь сдержать себя, – согласилась Таня и, отдав деду Чарымову бинокль, попросила: – Ты, Андрюша, будь рядом со мной, а то я чувствую, что вот-вот в обморок упаду.
А лодки уже приближались к берегу. И вдруг, как по команде, были застопорены двигатели на всех четырех суденышках, лодки сцепились: борт к борту. И все, кто был там, поднялись на ноги и запели.
– Что это они придумали? – удивилась Таня и растерянно посмотрела на Андрея.
– Это, Танюша, гимн вождей племени Кедра, – пояснил Андрей Шаманов.
– Я сроду не слышала такое… – сказала Таня.
– Правильно, его никто и не должен слышать в обыденной обстановке жизни, но случается, что по приказу вождя гимн может исполняться перед битвой или при каких-то других трудных обстоятельствах. Ребята у нас не глупые утята. Они отлично понимают, что ты сейчас можешь устроить им трамтарарам. Вот, возможно, Югана, а может, сам Орлан приказал исполнить гимн, – пояснил Андрей Шаманов, а сам не спускал глаз с Орлана и его невесты.
– В этом гимне нет слов, – сказала Таня.
В гимне действительно не было слов, но зато чувствовалась мощь музыки в голосах.
– Э-э-у-у-а-а-у-а… – это был протяжный юный голос Даши, и летел он, тревожный и задушевный, по берегам, стелился по воде, как звон натянутой струны, как всхлип тетивы воинского лука. В этом юном женском голосе слышались слезы и тоска по ушедшим молодым соплеменникам на «тропу войны».
– Цок-у-а, цок-цок, урла-а, кур-лы-ы.., – а это были голоса юношей, которые подражательными звуками рисовали в воображении слушателей цокот оленьих копыт, крики вспугнутых орлов и вещих воронов, которые, поднявшись в высоту неба, парили там, ожидая жертвенного мяса, которое будет принесено им после страшной, кровавой битвы с недружелюбным племенем кочевников..
– А-а-лю-лю-ай-ай… – звучал чуть надтреснутый, но еще бодрый и сильный голос пожилой женщины. Югана своим голосом старой матери оплакивала, убаюкивала осиротевших маленьких детей, и в ее голосе чувствовался вместе со скорбью призыв, чтобы маленькие дети быстрее подрастали и, возмужав, вышли на «тропу войны», взяв оружие отцов и дедов в свои молодые, крепкие руки.
Таня стояла на берегу как завороженная: чувствовала она себя словно в каком-то древнем языческом храме, где звенят струны волшебной музыки и обворожительные голоса женщин, мужчин, исполняющих бессловесный гимн племени Кедра. Вдруг Таня ощутила в этих голосах наступающую юность, которая молит и просит дать волю, свободу тому, кто приходит на смену старому поколению.
Андрей Шаманов держал в руке потухшую трубку, смотрел на Таню.
– Послушай, Андрей… Они там с ума посходили… Ну разве можно нормальным человеческим голосом передать все, что рождается у меня в душе, что навевает этот гимн кочевого племени… Понимаешь, у меня ощущение, что это голос самих урманов: я слышу язык древних духов-богов, которые рядом с нами опустились с неба, вышли из тайги и там, у лодок, подпевают им, вдохновляют.
– Да, Танюша, это голос юности… – взволнованно сказал Андрей Шаманов.
– Я не вынесу, у меня надорвется сердце… Андрей, крикни им – пусть прекратят все это! – попросила Таня, но самой хотелось слушать и слушать голоса поющих сыновей.
– Сейчас, Таня, все кончится…
– Красиво сыграли гимн вождей! – задумчиво проговорил дед Чарымов и посмотрел на Таню: – А как понимать это словами?
– Концовка гимна означает: воины племени Кедра вернулись с победой, но везут они в речных долбленках тела погибших сородичей, и где-то по тайной тропе возвращаются на верховых оленях девушки, принимавшие участие в битве… – пояснил Андрей Шаманов.
– О, господи, но зачем же они так душу надрывали себе и мне? – сказала Таня и пошла встречать сыновей.
Вольный и дремучий Вас-Юган не видел нынче грусти людской. Было у жителей Улангая такое же радостное и счастливое настроение, как у солнца при утренней заре в безоблачном небе.
4
На берегу, в стороне от дома старика Чарымова, на сосновом кругляке сидел Иткар Князев, выжидательно смотрел на Югану.
– Хо, Иткар, Югана должна молчать… Святилище кволи-газаров – тайное место.
Наступило молчание. Иткар набил трубку махоркой, закурил.
Югана чистила горловинку женской трубки костяной лопаточкой.
– Понимаешь, Югана, мне необходимо найти древнее святилище кволи-газаров. Оно, я считаю, хранит след к большой нефти… Укажи тропу. Нет, Югана, я даже не прошу тебя об этом, а умоляю и встаю на колени.
– Хо, большой геолог, сын земли, Иткар! Слушай хорошо: берегла Югана тропу не для себя…
– Понимаю, Югана. Не скупись…
– Берегла Югана завещание вождей кволи-газаров. Думала и хотела Югана, чтобы у племени Кедра было много людей, были богатые урманы и многорыбные реки, озера. И хотела еще Югана, чтобы у молодого вождя Орлана была своя нефть…
Иткар Князев приехал в Улангай вчера вечером. Расспрашивал он Югану про Ай-Кару, пытался узнать: где же это загадочное святилище кволи-газаров.
Но старая эвенкийка отмалчивалась. И вот сейчас, когда Иткар собрался возвращаться в Кайтёс, вдруг Югана заговорила о том, что интересовало геолога много лет.
– Земля юганская имеет сердце, – торжественно произнесла эвенкийка. – Приложит Югана ухо к земле, и слышно, как стучит земное сердце. Там, в большом «нижнем мире», кровь земли – нефть! Ей поклонялись кволи-газары. – Сказав это, Югана вытащила из кармана костяную дощечку величиной с ладошку и передала Иткару.
– Тамговое письмо! – удивленно сказал Иткар, взяв костяную дощечку из бивня мамонта.
– Так-так! Письмо… – улыбнувшись, сказала Югана. – И писано очень давно. Тогда по земле ходили великие бизоны и звери-боги, мамонты…
– А кто прочитает, Югана, эти древние руны?
– Пусть Иткар передаст эту писаную кость старому ханту Бояру Тунгиру, – попросила Югана, дав этим понять, что у нее уже был какой-то сговор с Тунгиром.
Иткар смотрел на Югану. Чем отблагодарить мудрую праматерь племени Кедра?
