Рази и побеждай!
Мальчишки-газетчики, звонкоголосые копеечные глашатаи быстротекущей истории, опять вопили изо всех сил:
– Красные ушли на пароходах в Нарым и далее – в Тюмень! Читайте правдивую газету «Сибирская жизнь»! Чешские военные победоносно движутся по Сибири, освобождая ее от красной заразы. Большевики в панике. Города падают один за другим. Чехи скоро будут в Томске…»
Первого июня 1918 года в Томск вошел показательный сводный полк чешского корпуса. Командир корпуса Рудольф Гайда не мог конечно ввести в город всю свою армию. Поэтому он решил показать губернскому центру лучшее, что у него было. Впереди на белом коне скакал сам Гайда. За ним в нескольких моторах ехали со знаменами корпуса старшие офицеры. Затем катили самокатчики со знаменами полков и батальонов. На рысях, на великолепных буланых лошадках скакала кавалерия, за ней специальные артиллерийские кони-битюги, большой тягловой силы, и приученные не бояться пушечных залпов, тянули за собой тяжелые мортиры и гаубицы.
Сияло солнце. На колокольне собора звонили во все колокола. Священники вышли в праздничных ризах, высоко вздымая хоругви. На площади у Троицкого собора на фоне деревьев городского сада стояла трибуна, украшенная еловыми и кедровыми ветвями. На ней разместились лучшие люди Томска. Внизу выстроились роты сибирских стрелков. Когда чешские ряды вышли к площади, стоявшие на трибуне стали просить Потанина сказать слово. Он отказывался. Колебался. Освобождение? Да! Но было что-то неестественное в форме чешских легионеров, чуждой русскому глазу. Какие странные времена! Какие катаклизмы! – Просим! Просим! – раздалось из толпы. Потанин, медлил, смущенно протирая очечки, все же решился, поднял руку и обратился к собравшимся:
– Мы в Сибири сегодня закладываем основу основ. Никаких более диктатур! Мы желаем, чтобы законы творил сам народ. Пусть общество будет превыше всего! И кто нам искренне станет помогать в этом, тех я приветствую!
Обратился он к своим, но, вроде бы и – к чехам? Тем-то до Сибири – какое дело? До России? Потанин почувствовал ледышку в сердце. Она росла, прерывала дыхание. Знаменитого старца осторожно свели с трибуны.
К Гайде подъехал в изящном фаэтоне полковник Гришин. Он был в гусарском ментике, в расшитых гусарских штанах, встав на подножку фаэтона, вскинув руку к козырьку, Гришин прокричал:
– Господин начальник чешского корпуса! Позвольте поприветствовать вас от имени созданной мной сибирской освободительной армии! Мы соединим наши усилия в создании подлинно свободной Сибири. В этом я, полковник Гришин-Алмазов, клянусь перед святым собором, перед всеми томичами, и перед нашими замечательными союзниками. Мы победим, ура!
По площади прокатилось ура. Чехи его кричали с сильнейшим акцентом.
Братья Пепеляевы, стоявшие неподалеку, переглянулись. Анатолий Николаевич тихо сказал Виктору:
– То, что он добавил к своей простой фамилии и другую, более красивую, это его дело. Но для чего рядиться гусаром? Не пойму. Гусары – это все же – вчерашний день. Да и вообще по военному образованию он – артиллерист. А в этого сибирского Наполеона Гайду я и вовсе не верю. Он – не сибиряк, и не русак.
Одетый во фрак Василий Петрович Вытнов, член академии Христофора Колумба в Марселе, знаменитый винодел, в этот момент преподнес Рудольфу Гайде палаш дамасской стали с золотым эфесом, серебряной цепью и гербом Томска. На лезвии была выгравирована надпись: «Рази и побеждай!» Томский винный король, разумеется, хотел, чтобы сей великолепный чех разил и побеждал тех самых комиссаров, которые чуть не заставили Василия Петровича добывать уголь в шахте. А это не такая уж завидная доля для человека, который завоевывал золотые медали на парижских выставках.
По-разному на Гайду смотрели томичи. Студенты и профессора в бело-зеленых кепи были сторонниками автономии Сибири. Как славно бы стать Томску столицей под бело-зеленым стягом! Но этот чех – все же не Чехов. И даже не Гришин-Алмазов, и не Пепеляев. Что он потребует за свои услуги, когда большевики будут окончательно побеждены? Подумать только! Он уже именует себя генералом, хотя совсем недавно был просто подпоручиком! Вошел в какой-то совет военнопленных поднял их на бунт, вот и – пожалуйста! Сибирский Наполеон!
На вид он не был великаном, хотя и не был карликом. Он не был красавцем, хотя и не был уродом. И все чехи выглядели как-то усредненно. Среди русских много и белокурых выходцев из северных областей, немало и южан-брюнетов, были и с монголинкой в глазах, с раскосинкой. Татаро-монгольское иго сказалось. Да и вообще, люди, заселившие гигантскую территорию, не могут выглядеть одинаково. А чехи – могут. Все больше серые какие-то, шатены с бесцветными глазами, с округлыми лицами, на вид добродушные, но, как оказалось, и суровости в них достаточно.
Через день томские газеты сообщали, что Анатолий Пепеляев с Рудольфом Гайдой формируют в Томске сибирскую армию, в которую вошла подготовленная Анатолием Николаевичем первая штурмовая бригада. Утверждено знамя армии. Бело-зеленое, с золотой каймой и с золотым крестом в центре.
