Бедный Фердинанд

В газетные полосы все чаще стали вторгаться непонятные вести с Балкан. И однажды грянуло: «Застрелен в Сараево эрцгерцог Франц Фердинанд. Австрия объявила войну Сербии…» Через какое-то время стало известно, что из тяжелых пушек обстреляли Белград.

Если какие тетушки до этого вздыхали: «Бедный Фердинанд! Такая душка, судя по портретам!..» То тут уже пошли иные разговоры. Братьев славян обижают!

Не успело и лето минуть, а в типографии Макушина сосредоточенные наборщики и печатники всю ночь готовили новый экстренный выпуск газеты. И уже рано утром второго августа 1914 года по центральному томскому базару носились мальчишки-газетчики с истошными воплями:

– Экстренно! Касаемо всех! Германия объявила войну России! Усатый кайзер играет с огнем!

На базаре шарманщики все еще наяривали: «Врагу не сдается наш гордый “Варяг”, пощады никто не желает!». А история требовала уже новых песен. И они не замедлили явиться. Вести в газетах пошли одна другой чуднее. Власти решили переименовать Петербург в Петро-град, нечего столице немецкое имя носить, если немцы оказались такие бяки!

На Тверской возле штаба полка выстроились взводные запевалы перед ними стоял со скрипкой старичок Благовестов, рядом со старичком два полковых барабанщика – с малыми барабанами, и один – с большим. Барабанщики задавали ритм, старичок-скрипач выводил мелодию. По приказу генерала Пепеляева происходило разучивание марша сибирских стрелков. Автора не знали. Слова были народные, и музыка была неизвестно чья, но весела и энергична.

Первая шеренга певцов держала перед собой листки с тестом марша. У этих солдат сзади к рубахам приколоты листки с текстом – для последующей шеренги. Так было во всех пятнадцати шеренгах певцов.

Генерал Николай Михайлович Пепеляев стоял на крыльце и тоже держал листок с текстом. Марш – дело не шутейное. Вот какие строки были в листке:

Как раз прибыл на каникулы из Петербурга, из своего военного училища, сын генерала, Анатолий. Теперь он стоял возле отца и подпевал славному маршу. Когда репетиция кончилась, Николай Михайлович сказал сыну:

– Как ни жаль, но совершенно очевидно, что твоя учеба нынче прервется. Ты будешь теперь познавать военную науку на практике, как и многие молодые россияне.

Тревога тронула души и простых томичей. Слово «война» несет в себе наиболее грозный и страшный смысл для тех, кто не командует полками, дивизиями, а если и пойдет на войну, то будет под пулями ходить или гнить в окопах. А дома семьи станут затягивать потуже пояса. Но русский человек не привык прятаться за чью-либо спину! Надо, так надо!

А газеты и плакаты в те дни принялись проклинать врага и призывать к сплочению. И как тут было не откликнуться на эти призывы всей душой?

В кинотеатре «Иллюзион-Глобус», размещавшемся в Доме науки Макушина, состоялся показ фильма о различных видах спорта, снятый членами сибирского фотографического общества: «Зимняя охота на медведей».

Вот – мы! Ничего не боимся!

А телеграф донес вести из столицы о том, что там толпы разбивают магазины, владельцы которых – немцы. Телеграмма была шифрованная. Весть была строго секретная: только для губернатора, начальника жандармерии и начальника охранного отделения. Казалось бы, уж эти люди должны уметь хранить секреты.

Многие томичи тут же дружно принялись переименовывать гостиницы, рестораны. Пивной ресторан Густава Флеера «Вена» переименовали в «Модерн». Гостиница «Берлин» стала «Версалем».

С Алтая пришла весть, что где-то над речкой Бахтармой пролетали два немецких самолета, летели, летели и растаяли. Словно их не было никогда!

Крестьянка Богородской волости Секлетинья Забарина пошла по ягоды на болота, да увидела вдали над болотом ярко освещенную избу, летевшую по небу в сторону Оби и скрывшуюся где-то в бору. Ни дать не взять немецкий шпионский цеппелин. Да ведь как в такую даль смог залететь? Даль говорите? А у нас на иных заимках немецкие поместья устроены. Ясно! Говорят, один такой цеппелин над деревнями российские деньги крупного достоинства сбрасывал. А тут вдруг на базаре цены вверх пошли, крупчатая мука стала из продажи исчезать. Вот они, немцы-то, что творят!

Возле хозяйств немецких поселенцев стали днем и ночью ходить мужики в штатском, но с военной выправкой, и все выглядывали чего-то. На всякий случай в университете некоторые ученые немцы стали уверять, что они евреи. Мало ли что – фамилии-то все равно похожи. А евреи воспряли духом. Теперь уж не они во всем виноваты, что ни случись, а проклятые немцы! Так им и надо! В Томске вдруг невесть откуда возник еврейский театр под руководством режиссера Карского, с популярной пьесой «Гер Гамер фун Левен».

Город удивила еще одна новость. В расквартированную в Томске четвертую роту двадцать пятого резервного батальона, пятого полка, зачислена кавалер-девица Мария Бочкарева-Фролкова. С личного разрешения его императорского величества Николая Второго! Простая крестьянка, говорят. Томские солдаты зовут ее Яшкой. Девка, а вот идет за Родину биться!

Да разве впервые такое на Руси? Грамотные люди, небось, все читали про девицу-кавалериста Дурову. Но все же странно было. Ведь девица-кавалерист воевала против Наполеона. Нашествие было! Теперь же – совсем иные времена.

Богатые люди, Второв, Смирнов, Головановы, Кухтерины, Гадалов и все прочие принялись жертвовать деньги в фонд победы. В то же время припрятывали ценности, мануфактуру и зерно до поры. Вот уж взлетят цены – тогда…

Генерал Пепеляев перед отправкой на фронт пошел с сыновьями на кладбище мужского Алексеевского женского монастыря, чтобы навестить могилу своего отца, а их – дедушки. Надо на родную могилу венок возложить, попросить, чтобы отец и дед их благословил на ратные дела.

На кладбище было безлюдно, только на все голоса заливались щеглы, чечетки, синицы. Возле древних могильных плит зеленела ласковая травка. Вот сторона, где хоронили полицейских, судейских и разных чиновников юстиции. Там была простая гранитная плита с надписью:

Михаил Григорьевич был интеллигентным тюремщиком. Молодым офицером прибыл он в Томск из Петербурга, чтобы послужить этому городу и оставить ему свое немалое потомство. В доме Пепеляевых в рамочках висят вырезки из старых газет. В одной газете напечатано стихотворение Михаила Григорьевича, в другой сообщается: «Поручик Николай Михайлович Пепеляев с успехом был занят в спектакле драматического общества…»

С годами дослужился он до больших чинов. Статский советник. Если правда, что после человека остается душа, то душа бывшего помощника тюремного инспектора теперь, конечно бы, порадовалась. Сын Николай – генерал, внук Анатолий – тоже военный, другой внук Виктор пошел по учительской стезе, Михаил – художник, но мечтает о военном поприще. Передались по наследству и любовь к военному делу, и к искусству. Недаром все Пепеляевы рыжеваты, видно, это сам бог войны Марс окрасил их своей огненной краской.

В кафедральном соборе был молебен во славу русского оружия. И полки, стоявшие возле собора сняли фуражки и крестились. Затем под рев оркестров двинулись пешим маршем к вокзалу Томск-Первый. За полками бежали женщины и голосили, бежали ребятишки и кричали. Генерал Пепеляев с семейством ехал на вокзал в колясках. Потом на вокзале долго грузили в специальные вагоны лошадей и артиллерийские орудия. Усаживались в красные телячьи вагоны нижние чины.

Генерал-майор Николай Михайлович Пепеляев расцеловал супругу, дочерей, крепко пожал руки остававшимся в Томске младшим сыновьям и, взяв под козырек, на мгновение замер, глядя на Томск. Как много здесь оставалось. Суматошные праздники, с елочными огнями, с маскарадами в общественном собрании, под стоголосые вздохи оркестра. Кошевка уносящая в метель, когда под медвежьей полостью находишь нежную руку. Поцелуи весной в кипении сиреней и черемух, стихи, расставания и встречи. Умер отец, родились и подросли дети. Так много облетело с листьями, белыми метелями, с тройками, с рождественскими открытками, запахом духов «Шанель» со звоном бубенцов и праздничных колоколов…

Наконец беготня на перроне прекратилась. Важный и толстый начальник вокзала подошел к большому медному колоколу и с большими паузами трижды ударил железным языком по медной щеке колокола. Тоскливый звук погасил сразу все остальные, посторонние звуки. Начальник вокзала сделал свое дело и приложил руку к фуражке. Тотчас засвистели на вагонных площадках поездные кондукторы, свидетельствуя, что путь к сражениям и победам открыт, а может быть, это и путь – к смерти.

И колоколу, и свисткам, и всем, всем уезжающим, и провожающим пронзительным трубным голосом прокричал паровоз и задорно ухнул клубами пара, и дернулись с места колеса. Они закрутились сперва, как бы нехотя, потом все быстрее и быстрее. И снова на перроне, как бы опомнившись, взревели медные трубы, и взлетели к небу волны плача и стенаний.