Книга: Корона скифа (сборник)
Назад: Катание в карете
Дальше: Сибирские пальмы

Иосиф играет на нитке

Рак любил по утрам читать газеты. В одной из газет он подчеркнул красным карандашом статейку о том, что томские обыватели жалуются. Возле магистрата и жандармской части зимой подолгу стоят обозы с золотом. Останавливаются они, чтобы дать отдых лошадям и людям. Заменить сбрую, запастись фуражом и провизией. Но они мешают проезду экипажей, приходится поворачивать в объезд.
И Рак задумался над этим. Караваны с золотом по зимнему пути отправляются за Урал на золотоплавильную фабрику. Если напасть на такой караван в поле, в лесу? Такие случаи были уже. И кончались для налетчиков плачевно. В пути у каравана сильная охрана, и она всегда начеку. Но никто никогда не пробовал напасть на золотой обоз в городе. В самом центре Томска под боком у жандармерии никто нападения не ждет.
Через какое-то время после прочтения интересной статейки Рак состряпал торт в виде томского магистрата. Он ел его в одиночестве и размышлял. Потом в одинокий загородный дом к Раку привезли старого фонарщика, который отвечал за фонари на магистратской площади.
– Ты самый опытный фонарщик в городе и потому приставлен к магистрату? – вопросил Рак.
– Да, ваше степенство, – отвечал фонарщик Ерофеевич.
– Ты можешь сделать так, чтобы все заправленные тобой фонари погасли в определенный час?
– Очень даже просто, ваше степенство! – отвечал Ерофеевич, – у меня глаз-алмаз, я всегда знаю – сколько налить каросина, чтобы горел до определенного часа.
– К тебе придут мои люди и скажут, когда тебе надо будет так заправить фонари, чтобы они все враз погасли ровно в половине второго часа ночи. Ты должен это будешь сделать абсолютно точно и четко. Понял?
– Никак невозможно, ваше степенство, по уставу фонари в зимнее время должны гореть до шести утра. Начальство меня уволит.
Рак ухмыльнулся и положил на стол перед Ерофеевичем толстую пачку ассигнаций:
– Вот, возьми, здесь в тысячу раз больше, чем ты сможешь заработать за всю свою жизнь, катая на тележке бидон с керосином и взбираясь к фонарям по лесенке. Сделаешь дело – и езжай в какой-нибудь другой город, при таких деньгах ты сам можешь стать степенством. Торгуй на здоровье, хотя бы тем же керосином, если ты к нему крепко привык! Но если ты проболтаешься кому-нибудь о нашем деле, то тогда, братец, тебе не жить.
Ерофеевич почесал затылок:
– Болтать, рассчета нет. Деньги-то настоящие?
– Ну, проверь, посмотри на свет, а если хочешь, то заплачу золотом.
– Да нет. Мы к золоту непривычны. Вроде бы настоящие. Значит, когда ждать сигнала?
– Этого я тебе не скажу. Придет от меня человек и принесет тебе еще такую же пачку денег и скажет, что надо. А ты держи язык за зубами. И будь готов сразу же, как исполнишь дело, уехать из города. Лошадок купи себе добрых, экипажи, имущество заранее погрузи. Да не вздумай обмануть, умрешь, и не просто так, а в страшных муках.
– Так, значит, деньги даете большие, то это и понятно. Но я без обмана. Видит Бог.
– Ступай!..
Морозным январским вечером проскрипел Ерофеевич по снегу к зданию магистрата со своей тележкой, приставил лестницу к столбу, взобрался с лейкой, стал колдовать над фонарем. Так кочевал он от столба к столбу, заправляя фонари и зажигая фитили. Площадь засияла огнями.
Охрана обоза чувствовала себя на площади в полной безопасности. Светло, рядом полиция, жандармы, чего же беспокоиться? Мороз был велик, охранники по очереди отлучались в ближайший трактир, согреться щами, стаканчик пропустить. Лошади заиндевели, пускали ноздрями пар.
К часу ночи охранники в своих громадных тулупах пригрелись на возах, задремали.
Не сразу сообразили они, что происходит, когда в половине второго, разом, как по команде, на всей площади погасли фонари.
Тотчас как вихрь налетели темные фигуры, стали колоть охранников пиками, глушили кистенями. К обозным коням разбойники быстро припрягли своих. На переднего коня вскочил лихой наездник в сапогах с огромными шпорами. Ударил коня в бока, могучий жеребец потянул всю упряжку за собой, в темноту, в сторону Обруба. То же происходило и с другими возами. Ни крика, ни стона, только хрип, хряск, стук копыт.
Напротив магистрата тускло светила двумя-тремя окнами гостиница «Европейская». Вверху было несколько баснословно дорогих номеров для приезжих миллионеров. В нижнем этаже располагались ресторации, игорные комнаты и номера для томичей, которые пожелали бы уединиться в отдельном номере с дамой.
Накануне один из таких номеров, глядящий окнами на магистрат, занял маленький и большеголовый господин, предъявивший служащему удостоверение служащего Волжско-Камской пароходной компании. Вошел он в гостиницу в бобриковой американской шубке со стоячим воротником-ротондой и в необычайно высоком сверкающем цилиндре. С маленьким этим человечком была огромная бабища в умопомрачительных мехах. Пальцы ее сияли золотыми перстнями, в ушах висели бриллиантовые серьги.
– Пусть подадут в номер шампанское и лимон, а после пусть никто не смеет нас беспокоить! – важно сказал маленький человечек.
Гостиничный служащий, получивший на чай целую сотню, обалдел. Задумался. Чего только ни насмотришься на службе. Да как же этот клоп с такой дамой ходит? Уму непостижимо!
Теперь Рак велел Алене поставить себя на подоконник. Покуривая сигару, он смотрел из-за штор через стрельчатое готическое окно на все происходившее на площади. Все шло хорошо. Но вдруг хлопнул выстрел, это один из охранников, хотя и не увернулся от кистеня, но ружья из рук не выпустил и нажал на курок.
Тотчас проснулись в караульном помещении жандармы. Раздался крик:
– Караул! По коням!
Вскакивали на сытых лошадей в седла, украшенные царскими гербами, в синих жупанах, в комолых шапках. Вылетели на темную площадь. Где, кто? Нет обоза. Вон мелькает что-то в стороне Обруба, Туда! Пали!
Треск выстрелов. Мчат преследователи, мчат и преследуемые. Пули вспороли мешки с золотым песком. На Акимовской на домах желтые и красные фонари. Стрельба и крики летят мимо этих домов. Пули залетают в комнаты, где барышни в горячке продажной любви обнимают своих мимолетных кавалеров.
Бандерша выскочила на крыльцо:
– Что такое? Разбой!
Бандершу сразила пуля. Девицы выскочили: ах-ах! А сами и не жалеют мадаму. Почти и не платила им, а с гостей такие деньги брала! Только за еду тут и приходилось с мужчинами спать. И хорошо еще, если молодой, приятный мужчина, а то старики приходят нередко, бывают и больные, заразные. Спи с ним, а потом на улицу выгонят с волчьим билетом, если заразишься!..
Лошади летят к мосту, золотая струйка из мешка отмечает путь. Кто-то из здешних мещан проснулся от выстрелов, выглянул за ворота. Мать! Золото на снегу! Схватил лопату, скребет вместе со снегом, кидает во двор!
А возы мчат дальше, но где-то на Бочановской почти все мешки были скинуты в кусты. И тотчас кто-то там во тьме уложил их на саночки и уволок в неизвестном направлении. Где-то эти мешки были упрятаны в подполья, в неведомых развалюхах. Куда дальше будет их путь, посторонние не узнают.
Ничего не нашли преследователи, кроме пустых саней и обрубленной, порезанной упряжи.
В это время в зашторенном номере гостиницы «Европейская» Алена, целуя карлика в маковку, причитала:
– Ах ты, болезный мой, ах, ты мой маленький, ты мой умненький, ты мой бедненький мальчик!
А над улицами города, где на снегу было рассыпано золото и пролилась людская кровь, летел Иосиф, держа в зубах туго натянутую волшебную нитку. Он задевал ее длинными музыкальными пальцами, и щемящая мелодия поражала ранних прохожих. Они вздымали головы в морозное небо: что это? Пролетело что-то. Но что?
Назад: Катание в карете
Дальше: Сибирские пальмы