ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
МАРКЕШКИНО РУЖЬЕ
Около дома Удоги собралась толпа.
— Что теперь будем делать? — в страхе спрашивали старики.
— Теперь надо бежать в тайгу! — испуганно говорил дед Падека.
— Зачем это я в тайгу побегу? — зло ответил Удога.
Он кинулся к амбару, где хранилось оружие. Чумбока последовал за ним.
Старый Уленда, всхлипывая, поддерживал рукой выбитый глаз. Женщины, хватая детей, убегали за стойбище, куда скрылись Дюбака и старухи.
— Напрасно дрались, — бормотал седой, горбатый Падога, — теперь всем беда будет…
— Маньчжуры поймают тебя и отрубят голову, — сказал дед Падека, подходя к открытой двери амбара и обращаясь к Удоге, который разбирал там копья и рогатины. — Не трогай их никогда, это не мылкинцы! Я сам бы рад перебить их, да нечего надеяться.
Чумбока вылез из низкой двери свайного амбара, держа отцовское ружье.
Это было то самое ружье, которое сменял его отец у русского охотника. Оно лежало все лето в амбаре, ожидая зимней охоты на пушного зверя.
— Э-э, чего задумали! — прошамкал старый Падога. — Нет, надо бежать.
Удога появился из амбара следом за Чумбокой. Он что-то сказал брату и пошел по направлению лавки Гао Цзо.
* * *
Ветра не было. Берега словно принизились, посинели и отступили в глубокую даль. Река, казалось, стала еще шире.
Сампунка стояла в отдалении, на глубокой канаве между кос и мелей, едва прикрытых водой. Казалось, там не торопятся. На судне дымились костры.
Вся деревня как вымерла. В тени около дома Удоги дед Падека играл в карты со средним сыном Гао. Рядом сидели Чумбока и Ногдима. Удога все еще не возвращался.
Вдруг на судне зашевелились. Блеснуло оружие. В лодку стали садиться вооруженные люди. Спустился Тырс, за ним Сибун и еще человек десять.
— Едут нас убить! — бросая карты, крикнул дед Падека и вместе с молодым китайцем пустился наутек.
— Едут! — испуганно поглядывая на Чумбоку, проговорил чернолицый Ногдима.
Чумбока прыгнул через подоконник в дом. Вскоре он снова появился с ружьем в руках. Устроившись на подоконнике, Чумбо прицелился. Лодка отошла от сампунки. Там недружно гребли. Чумбо поднял голову, приглядываясь к едущим, и вдруг, вскинув ружье, быстро выстрелил. В лодке раздался крик, и гребцы сменились. Кого-то там укладывали или поднимали.
Чумбо перезарядил ружье. На лодке задымились фитили. Поднялся Тырс. Он выстрелил по дому Удоги. Сразу же из другого ружья выпалил один из его спутников. Но пули маньчжуров не долетели до берега.
— У-у! — выскакивая из-за угла, вскричал Ногдима. — Их ружья не достают. А-на-на! Пойду и сейчас ножной лук принесу. У меня лежит на крыше тот лук, которым дядя убил сохатого.
Чумбока снова выстрелил. Мимо лачуги с каким-то ружьем в руке пробежал Удога. Он кинулся к берегу, поставил рогульки в воду, запалил фитиль и ударил по маньчжурам.
Ногдима пустил стрелу из огромного лука. Чумбо снова выстрелил.
Лодка повернула и пошла к судну. Теперь там гребли быстро и дружно. Видимо, пальба из двух ружей была неожиданностью для маньчжуров и напугала их. Это все был народ пожилой, опытные торгаши и вымогатели, которые шли на грабеж нищих и слабых людей, почти никогда им не сопротивлявшихся. Они шли за богатством, зная, что возьмут его наверняка. Но ни один из них не желал рисковать жизнью. Лодка пошла к сампунке и скрылась за ней. Видно было, как маньчжуры залезали на палубу, как с другой стороны судна что-то поднимали, как по явился Дыген. Там что-то кричали.
Подошел Удога. Красное лицо его вспотело.
— Ну как, отдал Гао Цзо ружье? — спросил Чумбока.
— Насильно у него отнял, — ответил старший брат, — еле вырвал. Только один заряд и был у меня.
— Маньчжуры теперь какую-нибудь хитрость придумают, — толковал Ногдима.
— Вот я вам придумаю хитрость, — сказал Чумбо, прицеливаясь.
— Ты в сампунку не попадешь. Далеко! — сказал Ногдима.
— Как не попаду! — ответил Чумбо. — Я знаю свое ружье.
— Все же туда далеко! — подтвердил Удога. Он знал — у ружья дальний бой, но сомневался, достанет ли оно на такое расстояние.
— Таких ружей не бывает, из которых так далеко попадали бы, — сказал Ногдима.
Чумбо ни слова не ответил. Он подошел к самой воде и выпалил. На судне раздались крики и началась беготня.
— Как раз попало! — закричал Чумбо.
Он снова зарядил ружье и побежал на берег.
— Давай порох, пули! — крикнул он Ногдиме.
Из-за лачуг и из лесу появились соседи. Вылез дед Падека. Вышел Кальдука Толстый.
— А ты тоже ружье заряди! — велел Чумбо брату. — Когда будут нападать, убьем их. Пусть только ближе подъедут, и тогда ты попадешь. У них одна лодка.
С судна открыли стрельбу, но пули маньчжуров не долетали до берега. Видно было, как они плюхались в тихую воду и лязгали о гальку на мелях.
Чумбо выстрелил, целясь в камышовую каюту. Слышно было, как закричал и завизжал истошно маньчжурский дворянин.
С судна снова стреляли. Выстрелы зазвучали громче. Пули стали падать ближе к берегу. Видно, маньчжуры закладывали больше пороха. Судя по выстрелам, на судне было три ружья.
Китайцы-работники подняли якорь. Сампунка тронулась.
Гольды собрались на берегу. На сампунке налегали на шесты и весла. Но судно почему-то шло все медленнее. Маньчжуры понукали работников, но это не помогало. Судно остановилось.
— На мель сели! — весело сказал Кальдука Маленький.
Уленда громко всхлипывал, не то смеясь, не то плача от радости.
Ондинцы громко смеялись над маньчжурами. Еще недавно страшней их не было никого на свете. Они могли обобрать, увезти в рабство. А вот теперь сидят на мели и ничего не могут поделать. А ружье Чумбоки может всех их по очереди перебить.
— Сидят, как в ловушке. А ружья их не достают. А-на-на!
Гольды, вечно боявшиеся маньчжуров, увидели их слабость. Это было целое открытие. Маньчжуры бессильны!
На сампунке стихли. Маньчжуры, видимо, пошли посоветоваться к Дыгену. Работники выглядывали из-за бортов.
Потом все снова засуетились, за борт опустили толстое бревно и, упираясь им в дно, стали раскачивать сампунку.
— А ну, стреляй еще раз! — сказал Удога.
Чумбо снова приложился и выпалил. Головы на сампунке спрятались за борт. Бревно полетело в воду. Дыген что-то кричал.
— Что это у тебя за ружье? — с удивлением пищал Уленда, подходя к Чумбоке.
— Верно, парень, ружье хорошее! — говорил Падека. — А мы думали, что ты про ружье сказки рассказываешь.
— Да разве я не показывал вам, как ружье стреляет? Ты, дед, забыл! Помнишь, как я в сохатого попал?
На борту сампунки во весь рост поднялся Тырс.
— Эй! — закричал он.
Гольды при звуке его голоса испуганно переглянулись. Чумбо молча пригрозил маньчжуру ружьем.
— Парень! — позвал его толстый маленький Сибун, появляясь рядом с Тырсом. — Мы сели на мель…
— Помогайте нам! — крикнул Тырс.
Гольды умолкли.
— Мы вас не будем обижать! Снимите судно с мели! — кричал Сибун.
— Надо им помочь! Пусть уедут, — засуетился дед Падека.
— Погоди, дед, — остановил его Удога.
— Давайте нам выкуп, — крикнул Чумбо, — тогда снимем с мели!
Маньчжуры снова стихли. Требование было необыкновенное.
С судна в воду полезли рабочие, они по грудь в воде налегали на палки, как копьями упираясь ими в борт судна, но сдвинуть его не могли.
Все население стойбища Онда высыпало на берег. Подошли люди из соседних деревень — из Гячи и из Чучи.
— Стрелять? — спросил Чумбо у брата.
— Стреляй, стреляй! — хором отвечали со всех сторон.
Чумбо зарядил ружье, но в это время рабочие уже поднялись на судно.
Чумбо поднял голову.
— Мне показалось, что судно как будто немного сдвинулось, — сказал Удога.
На сампунке опять о чем-то совещались.
— Нет, стоит, — сказал Падека, — не движется.
На борту опять появился Сибун.
— Даем выкуп! — крикнул он.
— Идите сюда, — сказал Тырс. — Мы сами не можем сдвинуться. Помогите нам. За это дадим меха.
— Ну, кто пойдет? — спросил Падека, залезая в лодку. — Надо с собой шесты взять, чтобы шестами сампунку толкать. — Старик послал парней за шестами. Гольды сталкивали лодку в воду.
— А мне все-таки кажется, что они сдвинулись с мели, — всматриваясь, говорил Удога.
— Какой ты глупый! — отвечал Падога. — Зачем бы они стали нас звать к себе на помощь, если бы уже сдвинулись?
— Конечно, надо им помочь! — согласился Ногдима.
— Лучше помочь им уехать и помириться, — шамкал Падога. — Никогда не надо с разбойниками ссориться. Мало ли что может быть.
— А вот мы сейчас узнаем, снялись они с мели или нет, — сказал Чумбока.
Он выстрелил. Пуля попала прямо в дверь каютки Дыгена. По воде донеслось, как что-то там упало со звоном. На палубе поднялась суета.
Рабочие разбежались по настилу и сразу взялись за весла. Сампунка тронулась.
— Э-э! Сампунка-то пошла! — вскричал Падека в изумлении.
— Застрелили бы тебя, дед, как медведя из засады, за твои стариковские глаза, — сказал Чумбо.
На сампунке во всю мачту стал вытягиваться соломенный парус. Слышно было, как застучали бамбуки, которыми была скреплена солома. Парус хлопнул и с треском наполнился воздухом. Сампунка заскользила по реке. На судне послышались крики команды и деловые голоса рабочих. Работники стали налегать на шесты, помогая слабому ветру двигать судно…
Отойдя версты две от деревни, маньчжуры убрали парус и бросили якорь. Они, видимо, решили все же напасть на Онда. Гольды встревожились. К вечеру из стойбища опять все стали разбегаться.
Всю ночь те, кто оставался в Онда, были настороже.
Утром середину реки кутал туман, похожий на улегшееся облако. Ветер постепенно отгонял его, но сампунки видно не было. Вдруг облако тумана поднялось с реки и поплыло в воздухе. Открылись широкие голубые полосы воды. Они были чисты. Вылетали чайки, они падали на реку, и видно было, как всплескиваются в воде их острые белые крылья.
— Маньчжуры-то ушли! — сказал Удога, поглядывая на брата.
— Может быть, хитрость? — спросил Чумбо.
— Вон где они! — сказал Падека.
Над рекой стояла тишина. Солнце начинало припекать. Видно было, как далеко-далеко, там, где среди расступившихся гор вода слилась с небом, на реке, как на голубом бугре, стояло судно маньчжуров с прозрачным, будто склеенным из кусков бумаги парусом.
— Неужели маньчжуры уехали? — дивился Падога.
— Уехали! — обрадовался Падека.
— Да, у тебя хорошее ружье! — подошел к Чумбоке Кальдука Толстый.
— Как, Чумбока, ты ловко придумал все это! — сказал Падека.
— Когда Дыген сказал, чтобы балаган ему строили, я сразу догадался, что нашим ружьем их прогнать можно, — ответил Чумбока.
— Ты продай мне это ружье, — протолкался к Чумбоке Гао Цзо, — дам тебе много дорогих вещей. Талисманы счастья дам.
— А что, Дыген еще приедет к нам? — беспокоился Уленда. — Он всех убьет.
— Не убьет! — грозно сказал Чумбока. — Я еще с него выкуп получу.
— Теперь мне могут быть неприятности, — бормотал Гао. — Запретят торговать, и вы все без меня умрете с голоду. Зачем ты жалел жену брата? — шепнул он на ухо Чумбоке. — Из-за брата тебе неприятности будут. Пусть бы свел свою жену к маньчжуру.
— Я один раз попался им, — стал рассказывать дед Падека, — меня посадили гребцом. Мы поехали в низовье. Туда, где Тыр. Подъехали к деревне. Вдруг пришли гиляки и говорят, что снизу лодка идет, едут. Дыген испугался… «У-у, говорит, там лоча много-много». И сразу мы оттуда уехали, и теперь Дыген туда не ездит. Где ему сопротивляются, он сразу уходит, если видит, что силы не хватит, или если хитростью не может взять.
Вечером за отмелью показалась лодка. Вблизи ее брел по берегу человек.
— Маньчжуры! — на всю деревню закричал Уленда и побежал в лес.
В Онда начался переполох. Из-под полога выскочил сонный Чумбока и всматривался в едущих.
За широкими песчаными отмелями показалась еще одна лодка.
— Свои, — сказал Удога.
— Ну да, это горюнцы! — с досадой на трусливого дядю воскликнул Чумбо.
С Горюна приехали родные. Их встретили на берегу, обнимали и целовали всех по очереди.
— Что тут у вас случилось? — спрашивал испуганный Дохсо. — Живы ли вы? Мы по дороге слыхали, что тут беда.
— Беды никакой нет, — ответил Чумбока. — Мы только маньчжуров из Онда прогнали.
— Жалко, меня не было, я бы их убил всех! — похвастался Игтонгка. Почему меня не дождались, когда сражаться начинали?
Дядюшка Дохсо явился сильно взволнованным, но, выслушав рассказы племянников, он быстро успокоился.
— Ну почему ты не хочешь стать хунхузом? — спрашивал он, сидя у котла с угощениями и запуская в него пальцы. — Хорошо бы жил. Не как мы! У тебя сноровка есть.
— Нет, я не хочу быть хунхузом. Хочу охотиться и тебе шкуры и мясо таскать, чтобы ты никогда не сидел голодным.
— Это тоже хорошо! — согласился тронутый старик.
Чумбо, бодрый, выспавшийся за день, с чувством заговорил о делах.
Хотя дядюшка Дохсо очень беспокоился, не грех ли женить Чумбоку с Одакой, но он все-таки согласился отдать дочь.
— Ну, я согласен! — сказал Дохсо. — Давай торо — и Одака будет твоя.
— Брат, я женюсь! — воскликнул Чумбока.
Дюбака обняла Чумбоку и поцеловала в обе щеки. Она давно жалела брата своего мужа, что он все еще не женат и никто не приласкает его.
Кога и старики подсели к мылкинской старухе.
— Вот это жена моего друга Локке, — говорил Кога. — Я его хорошо знал! Теперь с тобой, старуха, будем родней, — обнял он горбатую вдову Локке. Приезжай гулять к нам на Горюн. Найдем тебе жениха… У нас все женятся.
Дядюшка Дохсо надевал на руку полученный в торо браслет из русского серебра.
— Ну, как, старуха, замуж хочешь? — спрашивал Кога вдову Локке.
Старуха, узко щурила глаза, на ее опухшее лицо свисали седые патлы.
— Не-ет… — тянула, она.
Старики уговаривали ее ехать на Горюн.
Чумбока показывал гостям ружье. А сам думал:
«Узнать бы, кто такие ружья делает? Алешка говорил, что их делает его друг. Как он их делает? Почему оно так далеко стреляет? Не много пороху кладу, а далеко попадает. Хотел бы я знать, где живут эти люди — и Алешка и его приятель».
Наутро вдова Локке собралась домой в Мылки.
Родня вышла провожать ее. Старуха села в лодку.
— Мы скоро приедем к тебе! — сказал Чумбо.
Старуха подпоясалась покрепче, сунула за пазуху коробку с табаком, взяла в зубы трубку. На ней были длинные мужские штаны. Она с силой оттолкнулась веслом от берега. Отъехав, старуха подняла парус и закрепила его так, что ветер, меняясь, сам перебрасывал его. Старуха взялась за весла.
Она хотела поскорей добраться домой и рассказать новости.
Все считали мылкинцев подручными маньчжуров, потому что торгаш Денгура вел с ними дела. Но старуха знала, что ее сородичи больше всех страдают от грабителей.
«Надо рассказать им, как Дыген струсил, когда в него стреляли. Может быть, и наши достанут такое ружье», — думала она.
