Швартовка к родному пирсу с полного хода – большое прикладное искусство. Военно-морской шик. Представьте себе; белый пароход, а может быть, даже и серый, с ходу, на всех парах, весело, вместо того чтобы по всем законам гидродинамики врезаться, перевернуться, развалиться и затонуть, – па крутом вираже останавливается у пирса как вкопанный, как мустанг останавливается. Красиво, черт побери!

Капитан нашего помоечного корыта – катера военно-морского (разумеется, у нас там что-то иногда даже с ходу стреляло) – всегда любил швартоваться вот так – на полном ходу. Носом в пирс. Скорость дикая. Остаются какие-то метры, дециметры-сантиметры, и…

– …Осади! – кричал он в машину, и машину оса-жи-вали, и корыто с диким ржаньем вставало на дыбы и …замирало у пирса.

И вот в очередной раз, когда до пирса остается совсем ничего, на бешеной скорости…

– …Осади! – кричит капитан. – Полный назад!

– А назада не будет, командир… – сказал ему спокойненько мех. – У уас заклинило.

– Вот это да! – сказал командир в пяти сантиметрах от пирса. – Чтоб я сдох!

И тут же лбом он пробил стекло, вылетел через него и полетел сдыхать.

Два дизеля сошли с фундамента; мотористы вздохнули и вспорхнули; сигнальщик, тараторя, нырнул в открытый люк; швартовщики взмыли и сгинули, а боцман… боцман должен был врезаться средней своей частью в реактивную бомбометную установку и кое-что там себе кокнуть. Но! (Моченая пися эрцгерцога Фердинанда!) В последний момент, с огромными глазами газели, в жутком перенапряжении он преодолел два метра в высоту и еще четыре в сторону и рухнул в студеные воды Баренцева моря, как метеорит.

Полпирса пропахали. Hoc—в гармошку. И самое странное, что все остались живы.

Вот такие мы лихие,

Мужеложству вопреки.