Глухонемой
Начальству иногда становится нечего делать, и тогда оно, начальство, идет гулять, чтоб, скорее всего, послушать свой внутренний голос. Древние полководцы гуляли только поэтому. И если во время прогулки начальству встретится подчиненный, оно будет мучиться и вспоминать: что же оно до подчиненного еще не довело.
И даже если оно не будет мучиться, все равно встречаться с начальством вредно.
Адмирал шел и думал о том, как все-таки мало осталось служить.
– А жаль, – буркнул он вслух, – сколько бы еще… наворотил.
«А впрочем, жить осталось еще меньше», – продолжал мыслить адмирал.
И в этот момент он увидел матроса, тот глотал слюну и готовился отдать честь.
Чужое волнение всегда бодрит. Адмирал почувствовал бодрость и захотел поговорить с народом.
– Почему не стрижен? – громко спросил адмирал и добавил почти по-человечески: – Как фамилия? Из какой части?
Матрос скривил запотевший рот, вытаращил глаза, судорожно повел руками, сунул палец в рот, зачем-то облизал его и загукал – глухонемой.
– О Господи! Кого только не присылают на флот! – огорчился адмирал.
Ему как-то не хотелось сразу смириться с мыслью, что человек может потерять дар речи не от встречи с ним, а просто так – от рождения.
Он начал вспоминать, что ему известно из азбуки глухонемых, и ничего не вспомнил.
– Ну-ка, голубь, пойдем-ка, – сказал адмирал. Он взял матроса за руку и повел за собой. Адмирал привел его к себе в кабинет и усадил напротив. Помолчали.
«Интересно, чей он? – думал адмирал. – Нужно собрать всех».
И собрал всех своих подчиненных. Когда все расселись, он спросил у всех:
– Чей это матрос? – и ткнул пальцем в глухонемого, Матрос тупо смотрел перед собой, чему-то улыбался и время от времени гукал.
Молчание подчиненных потихоньку надоело адмиралу. Он поднял каждого и спросил:
– Твой?!
– Нет, – ответил каждый.
– Посидим, – предложил адмирал, – может, вспомним? Других предложений не поступило. Вспоминали до полуночи. С каждым часом все напряженней. Подчиненные ерзали на стульях.
«А-а, сволочи! – злорадствовал про себя адмирал. – Не нравится?»
Ровно в полночь матрос гукнул в последний раз, встал и сказал:
– Я из кочегарки. Мне на вахту пора.
Адмирал открыл свой самый зловещий глаз и сначала пригвоздил им, а затем поднял съежившегося начальника тыла.
– Врет! Он все врет! Своих всех знаю, – зачастил начальник тыла и прижал для чего-то руки к груди.
– А может, это диверсант? – предположили бдительные. Бдительные не спали – бдили.
«Идиоты», – покосился на бдительных адмирал, а вслух сказал:
– Очень может быть.
– Я ночью в кочегарке, а днем – сплю, поэтому меня никто не знает, – затараторил матрос.
– Понятно, – вздохнул адмирал, – поэтому-то ты и не стрижен. Всем ясно, почему он не стрижен?
– Ясно, – ответили все и как-то сразу поднялись.
– Сидите-сидите, – ядовито улыбнулся адмирал, – я еще не кончил.
Кончил он глубоко за полночь, когда прочно всадил в каждого чувство вины. Кончать в таких случаях особенно приятно.
– Ну и рожи у них были, – хмыкнул адмирал уже под одеялом, – о-от сволочи…