Это мама нас туда привела. Она считала, что мы будем лучше расти на природе. Биостанция помещалась в парке в Черном Городе. Это единственное легкое Черного Города, и работало оно изо всех сил. Воздух там невыносимой свежести.

А ещё настоящие лианы. Мы на них немедленно залезли и через секунду исчезли в кроне дерева. А вид-то какой с этой вершины открывался: кругом зелёные волны и небо.

Мы слезли, конечно, во часа через полтора.

На биостанции директором была старенькая азербайджанка. Она все время ходила собирать траву для попугаев. Те встречали её диким гвалтом. А ещё в саду разгуливали павлины. Они охотились за майскими жуками и устраивали турниры – раскрывали свои хвосты и трясли ими. Много кур, кроликов и морских свинок. Их разводили, вели за ними научные наблюдения. Мы тоже должны были вести за ними наблюдения, чистить клетки и кормить.

Навозу было больше, чем наблюдений. Но мы тут же узнали, что кролики рычат, если лезешь к ним в клетку, бросаются на руку и бьют передними лапами. И ещё они не любили, чтоб их гладили. Оказывается, очень мало животных любят, чтоб их гладили. Например, петухи не любят, начинают на тебя охотиться.

А собаки любят. Там имелась семья собак: мама, папа и щенята. Папа – огромная кавказская овчарка, мама – тоже, а щенята напоминали медвежат. Папа сразу с нами подружился и разрешал на себе ездить. Если этому увальню что-то не нравилось, он просто башкой валил тебя с ног. Свирепый он был только на вид.

Хотя, если кто приближался со стороны забора к его раю, тут же гавкал. Голосом он напоминал молодого льва.

Папу запрягали в телегу, и он развозил по станции пищу, землю, горшки, и вообще участвовал.

Там ещё был бассейн с золотыми рыбками. Можно опустить в воду руки, и они начинали пробовать, что ты им принес.

Братья мои тут же проворовались – они стащили несколько рыбок. Я проворовался позже. Я стянул кактус Господи! Какие там были цветы: застенчивые розы, наглые гладиолусы, пушистые хризантемы, чопорные лилии, веселые амариллисы, нежные пионы, скромные флоксы, благочестивые крокусы, добрые великаны георгины, умницы примулы, болтуньи петуньи, невозмутимые седумы, честные садовые ромашки, глупые мальвы, коварные вьюнки, чуткие ноготки, отзывчивые фиалки и кактусы.

Эти меня поразили: гигантские шары эхинокактуса, с желтом бархатном кепа цефалия на верхушке и множеством мелких цветочков, опунции, похожие на армаду ощетинившихся лучников, скромняги эхинопсисы и лобивии, изнемогающие от красных, жёлтых, белых цветов, сотни мамиллярий, гамнокалипиумы, пародии, клейстокактусы и прочие.

Я стоял, открыв рот. Я и не догадывался, что такое в природе бывает. Я увидел чудо. Я протянул руку и больно укололся.

Чудо было колючее.

Но я его все равно стащил. Я не мог иначе. Я его должен был в руках держать.

Маленький отросток селеницереуса – принцессы ночи. Если б вы видели его цветок, вы бы меня поняли – это была огромная белая лилия.

Сколько я слез пролил, когда мое воровство обнаружилось. Я раскаивался. А мне говорили так, как и я потом, через много лет сказал своему сыну, ощипавшему мамиллы у мамиллярии: «Как же ты мог! Она же живая!»

Мог. Я очень хотел, чтобы дома, на нашем окне, обращенном на север, когда-нибудь расцвела царица ночи.