Вы знаете, как Андрей Антоныч относится к провороту.

То есть к проворачиванию оружия и технических средств, я хотел сказать.

Он к нему хорошо относится. Я бы даже сказал, стрепетно он к нему относится.

А тут прислали телефонограмму: «В 8.30 выделить на расчистку снега по тридцать человек с экипажа с ломами».

У нас снег уже три года не чистили, потому что командующие менялись, и многим из них не до снега было.

Так что к началу девяностых в живых остался только один бульдозер. Он всю ночь работал, а к утру устал и поехал спать.

После его работы такие горы снега остались, что принято было решение столкнуть их в залив.

Ломами.

Там в вышину больше трёх метров.

А у нас проворот. Андрей Антоныч как узнал про бульдозер, расчистку, ломы и пять метров, так пятнами и пошел. А если Андрей Антоныч идет пятнами, тут, я вам доложу, можно сразу пердеть.

– Кобзнев! – подзывает он нашего самого большого механика. – Проведешь проворот, а я с ломом прогуляюсь. Саня! Бери ещё один лом и за мной.

Так мы с ним и пошли на участок зоны. У нас вся зона на участки поделена. У каждого экипажа свой, а поскольку экипажей мало, то доля каждого большая.

У нас примерно километров пять.

Картина такая: вдоль залива идет гигантская гряда из снега и трехгодового льда, и нам её в залив надо спихнуть двумя ломами.

Первым делом старпом швырнул свой лом в эту стену и плюнул ему вслед.

Я тоже швырнул и плюнул.

Постояли.

– Ну, что, – говорит старпом задумчиво, – неплохая тренировка, – после чего мы набрасываемся на эту гору.

Потом нам на помощь ещё два подвахтенных пришли и Кобзев, закончивший проворот. Они принесли лопаты и «грейдер» – это железный лист, исполненный в виде совка с одной большой ручкой. В него впрягаются два матроса, наступая друг на друга, которые и сваливают весь лед, отколотый от горы, в залив.

Часа три мы так паримся, потом останавливается около нас волга командующего, и командующий из нее начинает разговаривать с Андрей Антонычем, потому как они с ним однокашники, а мы стоим по стойке смирно и ждем конца разговора.

А он все не наступает.

После серии взаимных оскорблений они распалились настолько, что командующий вылез из машины.

Самым приличным словом, сказанным Андрей Антонычем в нашем присутствии командующему, было слово «хурь» с большой буквы.

Как только оно отзвучало пятьсот раз подряд командующий сел в машину и уехал, а мы бросили снег, закинули ломы на спину и пошли чай пить.

Сидим в кают-компании, пьем чай. Влетает зам.

– Андрей Антоныч, нам надо серьезно поговорить.

– Говори!

– Пойдемте ко мне в каюту.

– Здесь говори! Они все равно все слышали.

– Андрей Антоныч!

– Ну? Что? Что «Андрей Антоныч»?

– Я видел готовящийся приказ на ваше увольнение в запас!

– Знаю!

– Что вы знаете?

– Что готовится такой приказ.

– И вы так спокойны?

– А что мне, прыгать что ли?

– Андрей Антоныч, позвоните командующему.

– А что я, белены объелся? Я с этим командуюшим за одной партой сидел и пусть только попробует меня уволить в запас без моего ведома. Я ему уволю в запас.

– Андрей Антоныч!

– Не звени! Мифодий! Как вилки в нержавеющем тазу! И не дрожи! Что? Сжалось очко-то? Не железное? Ничего не будет. Буря в стакане. Я его в детстве точно так же воспитывал. Действует. Вот увидишь. Сейчас позвонит сам. И все уляжется. Он знает, что меня во время проворота лучше не трогать. Сам виноват. Зачем тронул?

Из «каштана»: «Кают-компания!» – «Есть!» – «Старпом есть?» – «Есть!» – «Товарищ капитан второго ранга! Вас к телефону!» – «Иду!»

Старпом пошёл в центральный. Зам смотрел на дверь, как собака, провожающая хозяина.

Наконец, старпом пришёл:

– Пять суток ареста! А ты боялась! «У-у-во-лят!» Щас! Как же! За-лю-буются пыль глотать! Куда он меня уволит? На Луну, что ли? Саня! Готовь аттестат для губы. Сергеич! Да не дрожи ты так, несчастье моё! Смотри, как лицо-то повело и скисло. А? Ну? Что? Эх, блин, сейчас бы соснуть минут шестьсот! А? Сергеич!

И старпом соснул.

Минут шестьсот.