Начало службы на флоте представлялось несколько иначе, чем оказалось на самом деле. Картинка не совсем совпадала, но спасибо родному училищу, оно все же подготовило жертвенное тело к «тяготам и лишениям».

Я же на Дальний Восток попал, так что изумление испытал. Получив в Техасе (поселок Тихоокеанский, как известно) командировочное предписание во Владивосток на объект Поломошнова, я прибыл в этот славный город, снял квартиру и на следующий день убыл искать свой «объект».

После представления комбригу ракетных катеров меня отфутболили дальше – направили к комдиву торпедных катеров, который меня тут же поставил в стойку «смирно»: «Как вы стоите? Пятки вместе, носки врозь! Грудь вперед! Взгляд высоко и прямо!» – и немедленно вздрючил за точеные звездочки и прическу: «А это что у вас за звездочки на погонах?!! Вырезаны любимым лобзиком старого папуаса? Не флот, а какие-то венерические забавы! Да вы еще и не стрижены!.. Совсем!..» – после чего мне было сказано, что «объект Поломошнова» – это торпедный катер «Т-88» проекта 206М, и сейчас он стоит в Патрокле (интересно, где это?) на брандвахте (интересно, что это?), и поэтому мне надо завтра прибыть, как положено, за полчаса до подъема флага и после его подъема убыть на «Т-88» с лейтенантом Бычковым (а это кто?) на «ЛАС-5» (а это что?).

На вопрос, все ли понятно, ответил: «Так точно!» – и, развернувшись через левое плечо, вышел чуть ли не строевым шагом.

М-да! Брандвахта – это слово смутно припоминалось, а что такое Патрокл и «ЛАС-5» – ни хрена не понимаю. Ну и Бычкова я в жизни никогда не видел. Но тут главное фамилию запомнить – Бычков – и потом все станет ясно по ходу дела.

На следующий день за полчаса до подъема флага начал спрашивать про Бычкова.

Флаг подняли – Бычкова нет.

Начало августа, жара и влажность, я в форме номер три – тужурка, брюки, не снимая фуражки – мозг через полчаса сам протекает.

И вот наконец-то в начале причальной стенки появилась фигура: голова рыжая, морда красная, форма одежды – брюки, голый торс.

– Да вот он, твой Бычков, – подсказали офицеры.

Я подошел, представился и объяснил ситуацию.

– В пять секунд, – сказал мне Бычков. Он вообще был немногословен.

Пара партий в нарды, променад по пирсу, и вот уже мы с Юрой (Бычковым) готовы следовать на мой объект.

Юрка оказался добрым малым. Он закончил Тихоокеанское училище (ТОВВМУ) на год раньше меня, но уже успел, как мне тогда показалось, обрасти ракушками. Минер по специальности, Юрик исполнял еще и обязанности помощника командира «Т-102», и еще он же был командиром БЧ-1, 2, 3 и начальник химической службы (кажется, никого не забыл).

А Патрокл – это бухта в Уссурийском заливе Японского моря.

А «ЛАС-5» – весельная резиновая лодка, рассчитанная на пятерых.

А брандвахта – это служба такая.

Патрокл находился через сопку от нашей бригады, и, когда мы спустились с нее к берегу бухты, Юрка сразу начал размахивать фуражкой, снятой с моей головы.

С катера, стоявшего в трех-четырех кабельтовых от берега на этой самой брандвахте, сбросили водолазный трап, два бойца спустились по нему в стоящую у борта лодку, после чего они погребли в нашу сторону – это было удивительно, и я замер.

– Что стоишь? Снимай брюки и ботинки. «ЛАС-5» к берегу не подойдет – камни, – заявил Бычков.

Раздевшись снизу до уставных трусов, я полез в лодку, и, когда все устроились в этом гиблом корыте, нас повезли, посекундно обещая опрокинуть, на катер, мой долгожданный корабль, первый шаг на который и доклад командиру я не раз прокручивал в мыслях. Получалось так: бравый, красивый командир и я в новенькой форме. Я подхожу к нему, четко подношу руку к головному убору и докладываю: «Товарищ капитан такого-то ранга, лейтенант Чичин, представляюсь по случаю назначения на должность такую-то!» – а он мне, как отец родной, улыбается, мол, все отлично, и жмет руку.

Подойдя к борту катера, вскарабкавшись на него и встав босыми мокрыми ногами на палубу, мы с Бычковым пошлепали потом в офицерский отсек. Брюки в одной руке, фуражка и ботинки с носками («карасями») – в другой.

Спустились по трапу, Юра постучал в дверь с табличкой «Каюта командира».

Она немедленно распахивается – будто только нас и ждали, и в проеме – фигура в черном спортивном костюме, с пузырями на коленях, трехдневной щетиной и взглядом в никуда.

– Кто такой?

– Лейтенант Чичин.

– Чего надо?

– Мне?

– Не мне же! Начальник, что ли?

Юра помогает:

– Это вновь назначенный командир БЧ-4, начальник РТС!

– Понял, – и в открытый люк с поворота крик: «Механик! Механик! Мех!»

По трапу спускается дядька в костюме танкиста и усами Мулявина – мех.

– Так! Размести, покажи и расскажи лейтенанту все! – дверь тут же захлопывается. До того быстро, что я все еще смотрю на табличку.

– Кто это был? – спрашиваю я теплым голосом.

– Командир катера.

– Ё-моё!

– Да не, мужик он нормальный. Бывает, правда, западает на три-четыре дня.

Так и состоялось мое знакомство с командиром.

Мой первый командир – старший лейтенант Поломошнов Александр Михайлович – тридцать шесть лет, сабля наголо, офицер-легенда, гроза побережья, король швартовки. Позывной – «Чапаев».

Я нисколечко не жалею, что начал службу под его командованием.

В обиду он нас, юных лейтенантов, никому не давал. Чуть чего – мог за нас и в драку полезть.

А еще он обучал нас хитростям торпедных атак и управления катером в сложных условиях.

За все время ни разу не наказал, не оскорбил и не наорал. Хотя и было за что.

Матросы его любили, боялись и уважали. В бой, говорили они, мы пойдем только с Поломошновым. Дембельнулся «Чапаев» в сорок лет капитан-лейтенантом с должности помощник начальника штаба бригады.

На выходе в море ракетный катер проекта 205. Зима. Командир, рулевой и механик на ходовом мостике, так как в ходовой рубке обзор ограничен. Иллюминаторы небольшие, стекла толстенные. В рубку спускаются только при ракетной стрельбе. Все, кто на мостике, одеты во все теплое. В частности командир в теплой накидке – альпаке, ватных штанах, сапогах, шапка с опущенными ушами, поверх нее – капюшон. В общем, визг и трепет, далеко не крейсерский офицер.

Возвращается катер с моря (с выхода, как мы говорим).

Ошвартовался, и командир, в чем был (рожа от езды по волнам перекошена), в том и пошел, да еще весь в дерьме и соли – брызги же оседают – и еще он малость подкопчен дизелями.

А пошел он доложить комбригу о результатах этого выхода.

А тот уже на пирсе, да не один, а с командующим флотилией, а вернее, в то время с командиром военно-морской базы (ВМБ) «Стрелок».

И вот командир, увидев комбрига, да еще с адмиралом, переходит на полустроевой шаг и тянет лапу к уху. Но комбриг, увидев, что к нему приближается полное страшилище, вовремя сориентировался и говорит:

– Слышь, мужик, катера сегодня были в море, помоев не будет, приходи завтра. Понял?!

– Ну, дык, эта… – сказал командир катера и прошел мимо.

– Кто это? – интересуется у комбрига адмирал.

– Это? Да так, мужик, на Артуре живет, свиней держит да у нас иногда пищевые отходы собирает.

– А-а, ну ясно, – сказал командир ВМБ. Он и не сомневается, что перед ним чучело.

А сейчас я вам расскажу, как я очутился на гарнизонной гауптвахте города Владивостока.

Но не в роли караула, а по прямому назначению.

Лето 1987 года. Наша КУГ (корабельная ударная группа) в составе трех ракетных катеров типа «Молния» вышла в море пострелять. А после выполнения артиллерийских стрельб нам дали добро подскочить к американскому фрегату УРО (управляемое ракетное оружие) «Нокс», который шарахался вдоль наших территориальных вод, да попугать его хлопаньем крышек контейнеров крылатых ракет.

И вот идем узлов двадцать пять по «большой дороге», то есть по рекомендованному на карте пути, и слышим доклад рулевого: «Товарищ командир, прямо по курсу какое-то бревно торчит».

Мы к иллюминаторам. Ебдтать! Я так близко торчащии из воды перископ подводной лодки никогда не видел!

– Стоп машины! Лево на борт! – командует комбриг (он старший на борту).

А за нами в кильватер бодренько шлепают еще два катера, и после резкого нашего торможения они расходятся за нашей спиной, как учили, без проблем. А мы наблюдаем за перископом, а он тут же скрывается под водой. Ф-фу, не померещилось ли, не массовый ли психоз? Не-е, вот он опять появился. Потом опять скрылся. Тут как-то ненавязчиво, в связи с находящимся рядом вражеским фрегатом УРО «Нокс», сама собой возникает мысль о вражеской субмарине в наших исконных водах! Идет доклад на флотилию, оттуда на флот об обнаружении ракетным катером подводной лодки в подводном положении.

А к этому времени мы уже легли всей толпой (в смысле КУГом) на параллельный с перископом курс, гуляем рядом и ведем слежение. И тут следом за перископом появляется из воды еще одно выдвижное устройство – «лопата» радиолокационной станции, и начинает она вращается.

А потом через несколько нырков и рубка появилась, и тут даже катерники определили, что лодка-то наша, дизельная, незабываемого проекта 641, такие точно напротив нас в Малом Улиссе стоят. Естественно, доложили оперативному дежурному флотилии, что, мол, все в порядке, свою лодку нашли, после чего последовал приказ Командующего флотом вице-адмирала Ясакова Н. Я. (зверь, а не адмирал) вернуться в базу и всему командному составу катеров и лодки прибыть к нему в штаб флота с документами.

И мы прибыли.

Подводники привезли с собой здоровенную «схему маневрирования Б-28 в районе боевой подготовки», выполненную на ватмане. На схеме был изображен наш пятиугольный район Б-28 в этом районе и мы, прущие со скоростью двадцать пять узлов прямо посередке.

Мы привезли с собой навигационные карты и журналы, в соответствии с которыми мы-то как раз шли, как и положено – по рекомендованному пути, в двадцати пяти кабельтовых от кромки района, а вот подводнички – не поймешь как.

Дискретность определения места корабля в море нами соблюдалась, прокладка велась, как и положено, благо на «Молниях» нормальные штурмана, не из бидона, не из минеров, чай, или там из ракетчиков. Даже командиры катеров до того у нас всегда закон блюли, что определяли место фактически, не на глазок выставленной перед правой рукой с карандашом, а с записью в навигационный журнал.

Ясаков, потрясающий грубиян, раздолбал подводников за «картину с петухами» и отправил за документами. Часа через два привезли и карты, и новенький, чистенький навигационный журнал, заполненный каллиграфическим почерком – только что все нарисовали, собаки. На их картах мы опять перли посреди района – вот сволочи.

Главному штурману флота контр-адмиралу Владимирову В. В. было поручено разобраться и доложить.

Разобрались. Б-28 перед автономкой замеряла шумность или что-то там такое и ходила мимо СФП (судно физических полей). Так вот, это судно стояло на якоре с ошибкой по широте в пять миль от заданной точки. Лодка определяла свое место не по навигационным ориентирам, а (охренеть можно) по пеленгу и дистанции до этого долбанного судна. В итоге и получилось, что лодка под перископом шлялась непонятно где. Это хорошо, что так все завершилось, и никто никого не утопил.

И вот после доклада главного штурмана вице-адмиралу Ясакову, отчаянному грубияну, начали раздавать «пироги»:

– Командира лодки от боевой службы отстранить! Флагманскому штурману бригады подводных лодок – неполное служебное соответствие! Командиру дивизии ПЛ – строгий выговор.

И так далее, и так далее. В общем, досталось всем. Но все – старшие офицеры, от капитана третьего ранга до адмирала. Один я стою неоприходованный – капитан-лейтенант у стеночки с тубусом, а в нем наши карты, из-за которых все во всем и разобрались. Все свое получили, теперь смотрят на меня. Нехорошая пауза.

– Сынок, – говорит мне вице-адмирал Ясаков, несусветный грубиян, – а ты кто такой?!

– Флагманский штурман 165 бригады ракетных катеров капитан-лейтенант Чичин, – сказал я голосом как-то по-особенному тонким.

– Сынок, – говорит он мне опять тоном старой маркитантки, – доставь старику тихую радость: посиди-ка ты трое суток на гарнизонной гауптвахте, а то как-то нехорошо – все свое получили, а ты – нет.

– Есть посидеть на гауптвахте! – говорю я. А что еще на это сказать?

Ясаков выдвинул ящичек письменного стола. Стол красивый, дубовый, резной. В таком столе только чековые книжки на миллион долларов держать.

И вот из ящичка появилась записка об аресте, печать и подушечка с красными чернилами.

С такой красной печатью на губу без очереди пускают.

А «уазик» для доставки на посадку любезно предоставили подводнички, ети иху мать!

И старшина гауптвахты мичман Колибеда (кличка «Полпидара» за гнусность, маленький рост и голос портовой шлюхи) принял меня в свое заведение в тот же день, как родного, с распростертыми объятьями.

Было это летом 1980 года.

Лейтенант Дубровский – трехгодичник, выпускник ЛЭТИ имени Владимира Ильича Ульянова (Ленина) – мой друг Сережа. Симпатяга, душа компаний и кают-компаний. Сообразительный и, как сейчас бы сказали, предприимчивый малый. Мог выполнить любое задание, не прилагая особых усилий.

Так вот, Серега, командир БЧ-4 и начальник РТС «Т-116», остался старшим на катере, который был выведен из состава постоянной готовности и находился в навигационном ремонте.

От чтения произведений Чейза его отвлекла команда: «Боевая тревога! Угроза ПДСС! Фактически!»

ПДСС – это «преодоление диверсионных сил и средств», а произнесение слова «фактически» всегда приводит все вокруг в тот ритм, какой и должен быть при объявлении настоящей боевой тревоги.

Все разбежались по боевым постам и доложили о готовности к бою, хотя два дизеля из трех ремонтируются, то есть привязаны к пирсу накрепко.

При угрозе ПДСС выставляется вахта на верхней палубе с оружием. Оружие хранится в пирамидах в рубке дежурного по дивизиону. Прибегают бойцы и докладывают Дубровскому, что карабинов на всех не хватило. Тем не менее вахта выставляется для наблюдения за надводной, и если сильно присматриваться, то и за подводной обстановкой.

Дубровский вооружает лишь одного матроса с редкой фамилией Ыппын. Вооружает он его выброской.

Ыппын – чудно эта фамилия не только слышится, но и выглядит написанной – на катере комендор, а вообще-то он из оленеводов малых народов Дальнего Востока, поэтому выброска в его руках еще и аркан. Получив инструктаж любого водоплавающего у борта арканить и звать на помощь, Ыппын заступил на вахту.

Выполнив все, что мог, Дубровский завалился в каюте спать, не раздеваясь, но спать ему не дали: через некоторое время офицерский отсек наполняется офицерами штаба бригады с их начальником – капитаном третьего ранга Ефременковым Ю. Я.

– Так, студент, где вахта?

– Вахта ПДСС выставлена. Вооружен один. Карабинов не хватило, так что вооружил лассо.

– Че-е-ем?

– Лассо, тащ начальник штаба, арканом со скользящей петлей.

– Иди ты? Ну пошли, поглядим.

На шкафуте (правый борт) нес вахту матрос Ыппын с выброской через плечо.

Проверив знания вахтенного действий по сигналу «ПДСС», ЮЯ (именно так мы звали своего НШ) решил проверить и практические навыки.

– Ну-ка, Ыппын, покажи, как ты владеешь этим лассо. Зааркань-ка мне вон тот грибок, – показал НШ на вентиляционный грибок метрах в семи.

Ыппын с нескрываемым удовольствием на плоском лице снял с плеча выброску и, картинно вращая ее над головой, запустил в цель. Все получилось в лучшем виде, а иначе и быть не могло.

– А ну давай теперь во-он тот грибок, – оживились офицеры штаба.

Ыппын с радостью выполнил еще пару результативных попыток.

– Хорошо, а по движущейся цели?! Цыганков, – обращается ЮЯ к флагманскому радисту, – побегай-ка по юту, а Ыппын тебя будет отлавливать, как джейрана. – ЮЯ потирал руки от предстоящего удовольствия. Хоть какое-то разнообразие в серых флотских буднях.

Но связист быть джейраном не захотел, да и за акваторией Ыппыну надо было наблюдать.

Утром прилетели вертолеты, полетали над бухтой Улисс и вернулись к себе. С кораблей бросали в воду гранаты – никто не вынырнул и не всплыл. Прибыли водолазы, попрыгали за борт, осмотрели все катера и пирсы – ничего.

Но это только середина истории, а начиналась она так: незадолго до полуночи вахтенный у трапа малого ракетного корабля «Вихрь» решил пойти и отлить. Подошел он к левому борту и увидел в момент отливания, что под бортом кто-то плывет. Присмотрелся, а тот «кто-то» в этот момент нырнул и пропал из поля зрения.

Боец вызвал звонком дежурного по кораблю и доложил, что видел, как кто-то сначала плыл у борта, а потом занырнул. Дежурный по кораблю доложил дежурному по дивизиону, тот – оперативному бригады (ОД).

– А пузыри видели? – спрашивает ОД.

– Да вроде видели.

ОД бригады докладывает ОД флотилии.

– А пузыри были?

– Были.

ОД флотилии – ОД флота.

– А пузыри видели?

– Видели.

– Боевая тревога! Угроза ПДСС! Фактически!

Так и началось то ПДСС.

А до всего этого было вот что. Около 17 часов того же летнего дня. Новостройка – малый ракетный корабль «Тайфун» (заказ 1002), обмотанный кабелем, стоит в бухте Улисс на стенде размагничивания. Флоту он еще не передан. Находится на стадии ходовых испытаний. Командир корабля капитан-лейтенант Соболевский приглашает своего друга, командира ракетного катера «Р-2» капитан-лейтенанта Валова отужинать в кают-компании.

Шила на новостройке немеренно, поэтому ужин затянулся.

Соболю захотелось доставить своему другу массу впечатлений и погулять по полной схеме. После «ужина», то есть после 23 часов спустили катер «Чирок» для прогулки с ветерком по ночной бухте. Постепенно набирая обороты, катерок дал полный ход. В общем, носились по ночной бухте до тех пор, пока со всей дури не въехали в бочку стенда размагничивания. Соболь в одну сторону вылетел, Валов – в другую, пластиковый «Чирок» – вдребезги.

Соболевский вынырнув, погреб к своему «Тайфуну», а Коля Валов, решив, что мероприятие закончено, можно и по домам, поплыл к своему катеру. Вот в это время его и засек ссущий с борта вахтенный. Коля, сделав нырок, вынырнул у своего катера, потом он поднялся на борт и, наказав вахте не беспокоить его ни при каких обстоятельствах, завалился спать в каюте.

В это время Соболевский, стоя у борта «Тайфуна», напряженно вглядывался в темноту в надежде увидеть своего друга и думал о самом худшем. Соболь потом не спал всю ночь, а утром он увидел вертолеты, а затем и водолазов и окончательно понял, что ищут утопленника.

И он знал имя этого несчастного. Он вызвал буксир и направился на нем в бригаду. Но сначала он зашел-таки на катер «Р-2» и спросил для очистки совести, не приходил ли ночью на борт Валов. Вахта, прикрывая своего пьяного командира, сообщила, что не видела его со вчерашнего вечера. Соболевский, весь обмякший, пошел «сдаваться» комбригу.

Рассказав комбригу, что произошло прошедшей ночью, выслушав все мыслимые и немыслимые, знакомые и впервые услышанные выражения, Соболь уныло побрел назад на пирс.

Тем временем Коля Валов, проснувшись, решил выяснить обстановку. Он побрился с чувством и, придав себе более или менее приличный вид, направился в штаб бригады.

Вот на переходе он с Соболевским и встретился.

– Колька! Живой! – завопил Соболевский. – Айда к комбригу быстрей, пока он на флот не доложил, – поволок он за собой ничего не понимающего приятеля.

Успели. Комбриг наверх еще не докладывал, потому что сидел и считал до ста. Он решил доложить при цифре сто.

– Бляди! – сказал он друзьям, когда все разрешилось. – Так глухонемым с вами станешь!

А «Чирок» завод поставил новый, со следующего 1003 заказа.