В этой автономке мы жили в третьем отсеке в четырёхместной каюте: Ленчик Кривошеев, комдив, — раз, я и два пультовика — Веня и Карасик. А через переборку у нас жил командир БЧ-5. Бэчепятого мы через переборку ежедневно доставали: пугали его. Ленчик у нас ба-альшой специалист; ляжет на коечку, примерится, скажет: «Стартует первая!» — и в переборку кулаком как двинет! Как раз на уровне головы спящего меха — и только глухой стук падающего тела: мех с коечки вывалился.

Мех у нас мелкий был и лёгкий как пушинка. Падать там не далеко, так что он себе никогда ничего не отбивал. Он спросонья долго не мог понять, что это такое с ним регулярно происходит: всё ходил к доку и жаловался на нервный сон.

И тут к нему на чай однажды зам забрел. А мы только позавтракали после смены с вахты, легли в каюте и лежим. Не спится. Жара: за бортом — двадцать восемь градусов; в отсеках духотища; вентиляция не чувствуется, холодилка не справляется.

Спали мы тогда голышом: простынками прикроемся только чуть — и всё.

Слышим, зам о чём-то с мехом договаривается. И решили мы зама разыграть. Он у нас вредный; всю автономку за пьяницами охотится: ходит по каютам и нюхает.

Придумал всё Ленчик. Он сказал:

— Мужики! Есть предложение устроить заму большое шоу. Пусть понюхает. Сделаем так…

И он изложил нам, что надо делать.

Взяли мы ножницы, в каждой простыне посередине аккуратно дырочку вырезали, легли на спину и накрылись ими, а перед тем как накрыться, младших братишек настроили должным образом и сунули их в дырочку. И получилось, что, при хорошей организации, мы накрыты простынями с головой и на всех простынях только одни братики наблюдаются в боевой стойке.

Стали мы зама заманивать: пели, орали пьяными голосами — минут десять длилась вся эта канитель. Наконец зам клюнул: слышим — дверь у меха лязгнула — идёт!

Мы мгновенно с головой накрылись — и всё: одни братики торчат.

Открывается дверь, и входит к нам зам. А со света в нашей темноте он только одни белые простыни видит и ничего, но в середине каждой простыни что-то такое торчит.

Зам смотрел, смотрел — ничего не понимает, наклонился к Ленчику, а у Ленчика, между прочим, есть на что посмотреть. Приблизил зам лицо вплотную, смотрел, смотрел — и тут до него дошло: чуть не стошнило его.

— Фу! — говорит. — Какая гадость! — и вышел.

А мы от смеха чуть простынями не подавились, так они в глотку втянулись, что чуть дыхалку не перекрыли, честное слово!