Александр Покровский
Бортовой журнал 6
О, дайте вечность мне, —и вечность я отдамЗа равнодушие к обидам и годам.Иннокентий Анненский
Бортовой журнал 6
* * *
Россия, Россия, Русь святая, где ты, что ты, как ты в сердцевине и на окраинах?
Да неужто же ты жива еще – дышишь, дышишь на манер того заиндевелого путника, что не рассчитал свои силы и двинулся в путь в надвигающуюся пургу; и как он вышел, все видели, а вот только не дошел он вовсе до пункта своего назначения, упал, сердешный, разметав по просторам свои стылые ноги, и снегом его занесло, запорошило; а потом окрестные ребятишки нашли его в поле, кликнули мужиков и баб, а те и подсуетились – и ну слушать биение сердца: вот ведь оно, вроде как бьется! – отчего и притащили они бедолагу поближе к жилью, раздели, уложили в лохань и давай его водой поливать – сначала и вовсе холодной, а потом все теплей и теплей.
И порозовел наконец горемыка, разверз уста свои непослушные да и выдохнул тихонько: «Чайку бы!»* * *
Рассудочность – главное украшение нашего ума, лишение которого в высшей степени бедственно, а приобретение, стало быть, чрезвычайно трудно.
Вглядитесь в наши лица. Не правда ли, рассудочность – вот то, что бросается в глаза во-первых, а ублюдочность – во-вторых.
И здесь под ублюдочностью я понимаю только то положение, что человек, облеченный доверием, каким-то непостижимым образом все время оказывается у блюда.Все дело в поводыре.
А поводырь – рассудок.
* * *
Вот это да! Судебная коллегия по гражданским делам Санкт-Петербургского городского суда отказала капитану первого ранга в отставке, инвалиду второй группы Измаилу Познянскому в признании его участником войны.
В 1944 году он стал курсантом Ленинградского подготовительного училища. Суд посчитал, что курсант такого училища на воинской службе не состоял. И все его товарищи, что волею судьбы оказались в Ленинградском и Владивостокском училищах в это время, тоже не служили, а потому у того, кто этого статуса добился раньше, необходимо его отнять.
Во как! Присягу приняли в 1944-м, но это все не считается. Присяга не основание.
Как в карауле с оружием стоять пятнадцатилетним пацанам по ночам, так к этому основания есть, а вот для признания того, что караул с оружием в пятнадцать лет – это воинская служба, так сразу и не находится никаких оснований!
И Постановление Совнаркома № 330 от 1 марта 1944 года, и Приказ наркома ВМФ Николая Кузнецова – это тоже не основания? Браво!
И медали «За победу над Германией» и «За победу над Японией» отберут.
Люди жизнь прожили, но в конце ее выясняется, что все было не так? Вот это пощечина!
И почему стариков на самом пороге смерти у нас ею награждают – на это, ребята, у меня ни объяснений, ни приличных слов не находится.
То есть в училище они пошли только из-за того, чтоб там время переждать, потому что там сытнее было? Ну, блин!
И это у нас навсегда.
У нас на службе были такие отделы кадров, и сидели там люди, которые учитывали, где ты и как служил.
Вот посылают тебя на подводную лодку, а вдогонку шлют приказ, а потом тебя прикомандировывают к другой лодке, но приказ куда-то теряется, и потом получается, что ты не служил, что тебе это только так показалось, потому что по всем приказам получается, что несколько месяцев ты неизвестно где пропадал, и они, эти месяцы, тебе в пенсию не засчитываются, и потому ты должен их искать и всем доказывать, что в это время ты нигде не бегал.
После увольнения в запас всеми этими подсчетами и пересчетами занимаются уже не отделы кадров, а военкоматы, но и те и другие объединяет одна страсть – они изо всех сил пытаются доказать, что никакой ты не герой, а совсем наоборот, и сам по себе ты никто.
Служба – это непрерывная череда унижений. И она у нас такая, что кто-то жизнь кладет на алтарь Отечества, а кто-то штаны протирает, но выигрывает всегда тот, со штанами.
Поразительным образом чиновники могут воспитать в народе ненависть к власти.
Этих курсантов по всей стране осталось всего 180 человек, им уже по 80 лет каждому, и дело даже не в цене вопроса – по 500 рублей на каждого – дело в том, что в конце жизни надо обязательно человека растоптать.
* * *
Правда очень нужна. Она как зуд.
Обязательно надо переименовать улицы.
Не надо имен убийц. Убийца должен оставаться убийцей. Пора выздоравливать.
* * *
Офицеры – это звание надо заслужить.
Власть боится кастовости. А ведь именно ей обязана, скажем, Германия. Без нее не было бы побед рейха.
Наши же великие полководцы посылали солдат на минное поле и считали, что это нормально.
Суворов, когда переходил Альпы, рисковал так же, как и любой солдат его армии.
А тут – полное презрение к человеческой жизни. Тот не офицер, кто о солдате не думает.
* * *
Начальники – их дуновение приносит. Случится как-нибудь дуновение, и принесет оно начальника, и как только приземлится он, так сейчас же и поменяет всех родственников и друзей прошлого начальника на собственных родственников и друзей.
Оттого-то и история на Руси всегда была историей смены одних родственников и друзей на других друзей и родственников.А на саму Русь это никак не влияет, потому что блохи были всегда, и только собаке, запаршивевшей совершенно, решать, когда пришло время окунуться в речку, да не сразу, не вмиг, а постепенно, погружаясь все медленнее и медленнее, чтоб дать, значит, им, кровососам, время собраться, подняться повыше и скопиться в одном только месте. Ато место– нос собачий. И вот когда все эти злыдни сойдутся на этом самом носу, вот тогда-то псина и погрузится в воду вдруг, а они и утопнут.
* * *
Все, что ни делает начальник, все он делает во благо.
Наделавшего рассудит время.
* * *
Ой, до чего же мне нравится все в России – и это нравится, и то. Вот намедни наш губернатор опять чего-то сломал. Чего-то старинное. Он намеревался еще сломать, но профессора немытые ему не дали.
А жаль! То-то было бы чудно!
* * *
9 Мая – день скорби. У меня воевали и отец и дед. Когда просил отца рассказать о войне, он всегда говорил: «Война – это грязь». Он шестнадцатилетним пацаном со своей матерью и двумя малолетними сестрами 22 июня оказался в Бресте. Потом – три года под немцами. Питались чем придется. Отца чуть в Германию не угнали. Мать схоронили.
Малолетняя моя тетка 22 июня в 4 утра видела, как по пешеходному мосту через железнодорожную станцию Брест бежали солдаты в исподнем. Они бежали в белом – кальсоны и рубашки, а головы они прикрывали подушками от шрапнели. Немцы заняли город. Боевые части пошли дальше, полевая жандармерия осталась наводить порядок. Эти расстреливали на месте любого, кто оказывал хоть малейшее сопротивление.
Всюду на обочинах лежали убитые люди. В основном – молодые ребята. Моему отцу немец прикладом выбил все передние зубы за один только косой взгляд.
А дед воевал в Гражданскую, финскую и потом прошел всю Великую Отечественную. Он привез семью в Брест за несколько дней до войны. Назначение получил. 22 июня он ушел по тому мосту. Он вышел из окружения, добрался до своих, а потом через три года вернулся в Брест и отыскал свою семью. Вот такие бывают чудеса.
Их в землянке бомбили наши, когда на Брест наступали. Они еле из нее выскочить успели.
А потом всех ребят, достигших восемнадцати, что под немцами были, спешно призвали и с ходу бросали в бой. Даже в обмундирование не переодевали. Мол, под немцами был – искупай кровью. Они и искупили. Пали почти все.
Я собираю воспоминания солдат о той войне. Я собираю то, что они рассказывали своим сыновьям и внукам.
Вот только некоторые:
«…Дед Гена был переброшен под Москву в ноябре в составе так называемых «сибирских дивизий» (не путать с дальневосточными, одетыми и вооруженными), а они были совсем без оружия («Добудете в бою»), вот и стоят у меня в ушах до сих пор его слова, когда он говорил об атаках: «Бежишь и думаешь: блядь, ну хотя бы ножичек!!!»»
Или:
«…Нас везли на фронт долго. Остановились как-то в степи, вывели несколько человек, поставили перед вагонами и расстреляли. Расстреляли просто так. Для острастки…»
А вот еще:
«…Мы «ура» не кричали. В атаку когда идешь, то кричать не можешь. Это в кино кричат. Мы – молча. Встала в атаку рота, побежала, я бегу, оглянулся – один бегу. Всех положили. Мне сержанта дали.»
«...Ворвался в немецкий блиндаж, а в руках – только саперная лопатка. Очнулся – вокруг куски мяса. Мне потом говорили, что я четырех немцев зарубил. Чуть под трибунал не отдали. Говорят, что надо было их в плен брать.»
«…Нас не очень-то и кормили. Кухня всегда опаздывала. Видно, списывали продовольствие. Выписывали как на живых, а после атаки – где они, живые-то? Шли по грязи трое суток. Налетели самолеты – небо от них черное. Я потом в поле один встал.»
«…Задача была шоссе удержать. По нему кавалерия должна была пройти. У немцев танки, у нас – кавалерия. Рейд в тыл врага. Кавалерия прошла. Назад никто не вернулся – ни люди, ни лошади. Их генералу потом повышение вышло. Он-то в тот рейд не ходил.»
«Сейчас, слава богу, никто не опровергает слова Монтгомери, который спросил у Жукова про штурм Зееловских высот примерно так: «Это правда, что вы отдавали приказ войскам идти по минным полям?» Последовал недоуменный ответ: «Да, а что?» – и Монти ответил: «Если бы я так приказал, то меня расстреляли бы на следующий день».
Вот такие записки о войне.
Генералы о войне вспоминают часто. Кучу книг написали. Солдаты – редко. Только когда внукам рассказывают.
Мне было примерно тринадцать, когда я что-то стал говорить отцу о Великой Победе. Он меня прервал и сказал: «Это скорбь. великая...»
* * *
Нет, нет, нет! Ни слова об их черствости, низости, жадности, подлости – ни слова!
Только о том, как они умны и чудесны, прекрасны, добры и сдержанны во всем.
* * *
Я имею на него виды. То есть я хотел сказать, что виды мои не чета тем видам, что отмечают в себе все остальные.
Мои виды отличаются дальновидностью. То есть если подходить близко к работе великого мастера, то картина его выглядит совершеннейшей мазней и гадко пахнет. А вот отойди от нее на дальнее расстояние, и воссияет она в лучах истины, что твоя мадонна и прочие пейзажи.* * *
Всем необходимо внушение. Оно, оно, оно двигатель нашего общества, потому как за всем нужен пригляд, отчего в Отечестве возлюбленном следует развивать сыск и доносительство.
Внушение может быть только сверху. Оно для нижестоящих, и в этом оно сродни матерным выражениям, которые, в свою очередь, сродни водопаду.Водопад падает только вниз. Никто еще не замечал обратного.
* * *
Постоянно хочется сделать что-нибудь для окружающих – реанимировать, возродить, воздвигнуть и дать немного денег этим, как их, ну. дабы они не ходили всюду с опущенными к корыту чунями.
* * *
Я трепещу от мысли, что тысячи путешественников по необъятным просторам человеческих знаний могут быть внезапно застигнуты мглой невежества.
Сами знаете, отчего у нас мгла.Правителям хорошо бы ежедневно принимать пилюли от глупости.
Я рисую себе в воображении картины кисти великих мастеров эпохи, посвященные этому занятию: «Такой-то принимает пилюли в присутствии государственных членов».
А то ведь, пардон, не лик, а рыло.
* * *
Что же касается духовенства, то нет и еще раз нет!
Ни слова против. Никогда я не скажу ничего о том, как они велики и неопрятны. В мыслях своих, конечно.При всей слабости моих нервов и подавленном состоянии, в котором я постоянно нахожусь, я мог бы, конечно, отметить, что цинизм нашего духовенства сродни цинизму… но делать мне это не хочется.
А всему виной природная моя застенчивость. Ее приступы. Знающие меня хорошо часто загодя отмечают надвигающийся приступ и. ну вот опять. снова. Нет. ни слова о духовенстве.
* * *
Все рыдают. И рачительный врач напрасно щупает пульс у околевшей старушки. Крики ближайших родственников: «Россия! Россия!» – привлекли мое внимание.
– Что? Что? Где? – спрашивал я шепотом, соблюдая приличия. – Да вот! – говорили мне. Скрипачи настраивали парочку творений Амати на подобающий лад, а я в это время все вглядывался и вглядывался в лицо, с той же минуты ставшее мне особенно дорогим. Неужели? Неужели это она? Как? Я ведь думал, я полагал, что она тучна и благодатна, а тут – высохшее нечто. Как же это?
– Клещи! – заметил мне патриарх Всея, присутствие которого я осознал в то же мгновение. – Как же… – Все в руках Его! – Но… – Твари… – А… – Льстецы! – Но… – Опричнина! – И… – И клещи! – То есть? – Это все, что есть. Можно есть, можно не есть! – после этого полилась музыка, и была она ух как хороша.* * *
Мне показалось странным, что в недавнем своем рейде по Атлантике «Адмирал Кузнецов» обошелся без эсминцев.
Я поговорил с ребятами об этом. Вот что мне рассказали.
Эсминец проекта 956. Легкий крейсер – убийца авианосцев. Так его натовцы называли во времена холодной войны.
Их было ровно 17 – эсминцев проекта 956. Они вошли в состав Северного, Балтийского и Тихоокеанского флотов.
На Севере их было девять. Теперь осталось четыре, а в море до недавнего времени ходил только один – «Адмирал Ушаков». В 1994 году на нем был поднят Андреевский флаг. Тогда он назывался «Бесстрашный».
Этот корабль шесть лет служил в Атлантической эскадре КСФ. Экипаж завоевывал призы Главкома ВМФ по противовоздушной и артиллерийской подготовке. В дальних походах обеспечивал боевую устойчивость ТАКР «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов», участвовал в визитах.
Из девяти эсминцев Северного флота «Адмирал Ушаков» единственный прошел заводской ремонт и возвратился в строй.
Головной эсминец «Современный» (ремонт был сделан на 70 процентов) сгнил в 35-м СРЗ в Росте.
«Отличный», «Отчаянный», «Безупречный» выведены из боевого состава.
На прикол к стенке поставлены эсминцы «Безудержный», «Окрыленный», «Расторопный», гвардеец «Гремящий».
У каждого из них не одна боевая служба, тысячи пройденных миль. Им бы служить еще и служить, ведь такие корабли рассчитаны на тридцать лет.
Да, эти эсминцы спроектированы давно, но по своим тактико-техническим характеристикам (ТТХ) они до сих пор являются уникальными.
Ударный комплекс «Москит» (по натовской классификации SS-N-22 Sunburn, или «Солнечный ожог», 8 сверхзвуковых ПКР), ЗРК «Ураган», арткомплексы АК-130 и АК-630 неоднократно доказывали свою эффективность.
При максимальном водоизмещении (около 8 тысяч тонн) – изящные обводы, скорость хода до 33 узлов, превосходная маневренность. Если б эти корабли были газотурбинные!
Эти эсминцы оснащены минно-торпед-ным вооружением, двумя бомбометными установками РБУ-1000, вертолетом ПЛО Ка-27ПЛ (применяем при волнении моря до 5 баллов на дальности до 200 километров); на них установлены системы РЭБ, навигационные радары, РЛС обнаружения воздушных и надводных целей, РЛС управления огнем 130-мм и 30-мм орудий, гидроакустический комплекс (с активным и пассивным каналами). Их корабельные системы боевого управления способны получать информацию о целях с активных и пассивных устройств эсминцев, других кораблей соединения, от самолетов или по каналам связи с корабельным вертолетом.
Контур ПВО обеспечивает поражение нескольких целей.
Они предназначены для уничтожения надводных кораблей и подводных лодок, десанта противника, противоракетной и противовоздушной обороны кораблей и транспортов в походном ордере, для огневой поддержки морских десантов, патрулирования и несения боевой службы как в соединении, так и в одиночном плавании.
Их бы эксплуатировать правильно: в котлотурбинную энергетическую установку (КТЭУ) надо давать не какую попало воду, а только ту, что прошла водоподготовку, да специалистов-эксплуатационщиков бы им неплохих, да запасные части не разворовывались бы, да и ремонты (ППО и ППР) неплохо бы проводить – и тогда цены бы им не было.
Ведь не дураки же китайцы – они у нас четыре таких эсминца купили.
Эсминец «Окрыленный» выходил в море только в течение пяти лет – с 1989 года по 1994-й. А потом?
А потом по техническому состоянию в паровых котлах было заглушено максимальное количество трубок, после чего корабль переведен в «резерв второй категории», то есть постепенно приходит в негодность у пирса.
Уэсминца «Расторопный» другая судьба. В ноябре 2000 года его буксировали из Североморска в Санкт-Петербург. В проливной зоне «накрылся» дизель-генератор. Три дня корабль был обесточен. Консервы разогревали на огне (в бочке) возле кормового орудия. Он уже восьмой год ждет своего часа на «Северной верфи».
Гвардейский эсминец «Гремящий» в 2005 году был выведен из боевого состава флота. Его ремонт обойдется федеральному бюджету в 900 миллионов рублей. Его собрат «Безудержный» тоже ждет своей очереди. Вот только дождется ли?
Корабли у нас разовые – вот ведь беда – построены на один раз – никакого ремонта.
Можно, конечно, создать уникальный корабль (например, «Стерегущий»), но вот только будет ли он ремонтироваться?
«Гремящему» следовало бы служить до 2018 года, «Расторопному» – до 2019-го, «Безудержному» – до 2021-го.
А единственному из них ходовому «Адмиралу Ушакову» – до 2023 года.
Пять уже утилизированных североморских эсминцев не выслужили и трети положенного срока, гвардеец «Гремящий» – только половину.
Кстати, в депеше о списании корабельного состава наряду с «Гремящим» есть и многоцелевая атомная субмарина Б-388 «Сосновый Бор», которая в день прихода телеграммы на КСФ находилась в полигоне Баренцева моря, где успешно выполнила учебную торпедную стрельбу по отряду боевых кораблей.
Что касается ее, то флоту удалось отстоять ее у Москвы. Шокированные офицеры обматерили столичных чинуш: «Что это за долбоебизм – списывать боеготовую лодку, на доковый ремонт которой флот потратил сорок миллионов рублей! По этой «единичке» даже разговора не может быть!» Вот такие дела у нас на Севере.
По Тихоокеанскому флоту: эсминцы «Быстрый», «Бурный», «Боевой», «Безбоязненный» небоеспособны, стоят на приколе.
По Балтийскому флоту: «Беспокойный» и «Настойчивый» – полукалеки.
* * *
Ах, какие украшения предприняты нами для окружающей обыденности: елки, палки, кружева. Всем, абсолютно всем окунаться на Крещение в прорубь. Окунание – вещь самонужнейшая, потому что выходят все пороки.
Организм спасается от очевидной смерти, вот они и выходят.* * *
Выше всего ценимы мною те лишения, коим подвергнуты были наши правители минувшей ночью. Чрезвычайно трудно было не заметить, как они взбледнули с лица.
Им надо бы примириться с положением людей внутренне голых. Это выносимо, конечно, но только при некотором философском усилии, когда любой персонаж нашей отечественной истории удовлетворяется тем немногим, что он может подцепить и спрятать у себя под исподним, не возбуждая при этом криков «Держи!» и «Караул!».* * *
Как глупо выглядит одинокая шишка! Она годится лишь на то, чтобы напоминать нам об отсутствии соседней шишки. Вот так – от шишки к шишке – и происходит построение, отчего через некоторое время мы уже имеем полное собрание шишек.
А как же еще, скажите, нам сохранить себя?* * *
Как же хочется безвременно лишиться своего начальника! Чтоб, значит, раз и навсегда.
Я лично человек очень преданный, но так иногда хочется, чтобы бедняга помер, – это вам не передать.
А я стоял бы в изголовье и держал бы свечку. Толстую. И слезы сами бежали бы у меня по лицу, оставляя грязные полосы. Я всхлипывал бы, пускал пузыри, задыхался бы от жалости. Ах, как было бы приятно!
* * *
Не знаю, подлинно не знаю, что со всем этим делать.
Всюду министры, а мы все движемся и движемся – будто салазки кто салом смазал. Только кажется, что приехали, уже трудно и тесно щекам и другим частям тела – ан нет! – не так трудно, не так тесно – и опять заскользили, заскользили под горку с улюлюканьем и со свистом.* * *
Какими бы философскими принципами, пометами, положениями, воззрениями ни обладал любой крючкотвор, столь цепко расположившийся на наших исконных равнинах и низменностях, в самую пору будет по отношению к нему умеренность в воздаяниях.
А то ведь все жрут и жрут – с лязгом зубов, с чавканьем, сочно, смакуя, утираясь, торопясь, подбирая, похлипывая, похрипывая, похлопывая себя по ляжкам, истекая слюной.* * *
Не случалось ли вам видеть, как возгорается белый лист бумаги, положенный на тлеющие угли? Сначала он медленно, неторопливо покрывается темными пятнами, а потом в нем образуются прожжения, а потом он вспыхивает вдруг и догорает в один миг.
Вот так и чиновник. Все ведь приходят белыми в этот мир.* * *
Должен вам сказать следующее: залюбуешься иногда, на него глядючи. И ведь так все устроено в нем, что где там наша статуя Давида! И ножки у него хороши, и ручки, и пробор. А говорит-то, говорит-то как сладко – просто слюнки побежали – так он хорошо говорит.
И любит он из всех блюд только одно – Россию.* * *
38 лет тому назад 12 апреля 1970 года в Бискайском заливе затонула К-8 – атомная подводная лодка проекта 627А (по натовской классификации «Ноябрь»).
Это была первая катастрофа атомной подводной лодки Советского флота. Она произошла при возвращении лодки с боевого дежурства. Подробности гибели К-8 оставались секретными вплоть до 1991 года.
К-8 возвращалась из Средиземного моря, где она почти два месяца несла боевую службу.
На переходе в базу она должна была принять участие в самых крупных учениях Советского военно-морского флота – «Океан-70».
В этом случае лодка изображала подводную лодку вероятного противника, осуществляющую прорыв к берегам Советского Союза. Учения предполагалось начать 14апреля, а заканчивались они к 100-летию со дня рождения Владимира Ильича Ленина.
8 апреля, когда лодка шла в районе Азорских островов, при всплытии на сеанс связи произошел пожар. В рубке акустиков в 3 отсеке (центральный пост) произошло короткое замыкание (КЗ) в силовой сети 380 В 50 Гц.
Звук от этого дела был такой силы, будто взорвались гранаты.
Практически одновременно по той же причине возник пожар и в 7 отсеке. Сработала аварийная защита реактора.
На лодке была объявлена «Аварийная тревога», и она всплыла в надводное положение– отсеки загерметизировали, началась борьба за живучесть. Дизель-генератор запустить не удалось – он был неисправен. На лодке остался только один источник электроэнергии – электрическая батарея – ее хватило ненадолго.
В огне погибли пятнадцать человек. Несмотря на герметизацию, продукты горения скоро распространились по всей лодке. Управление борьбой за живучесть было перенесено на ходовой мостик.
В 2.00. уже 9 апреля через люк 8 отсека на верхнюю палубу вышел личный состав кормы. С собой они вынесли пятнадцать человек, получивших смертельные отравления угарным газом. Через некоторое время к месту аварии приблизился канадский транспорт «Clyv de оге». Он сделал потрясающие фотоснимки и ушел, не оказав помощи.
В течение суток все попытки связаться со Штабом флота и донести об аварии закончились неудачей.
10 апреля к лодке подошло болгарское судно «Авиор», с которого о случившемся удалось доложить в Штаб. Одновременно началась эвакуация экипажа. К этому времени в корме выгорели сальники размагничивающего устройства, и корма лодки стала заполняться водой. Какое-то время проникновение воды внутрь прочного корпуса удавалось сдерживать с помощью ВВД, но к 10-апреля весь запас ВВД был израсходован.
С этого времени лодка была обречена.
На третьи сутки после аварии к лодке прибыли советские суда «Саша Ковалев», «Касимов» и «Комсомолец». С лодки снимали оставшихся людей. Шторм не позволил взять лодку на буксир.
Говорят, когда командир К-8 капитан второго ранга Всеволод Бессонов докладывал в Штаб об аварии, то его спросили не о людях, а что с лодкой! «Вы бросили корабль?» После этого он понял, что должен умереть. Он вернулся на корабль и привел с собой почти всех офицеров – 21 человек. Командира БЧ-5, который говорил ему, что лодка теряет остойчивость, что идти опасно, он обвинил в трусости и выслал с корабля.
Зачем он повел на темный, заполняющийся водой корабль офицеров, один Бог ведает, но такое было время. Не повел бы – отдали бы под суд, а там и расстреляли б. Вполне. Атак– герой.
В 6.20 12 апреля К-8 затонула вместе со всеми, кто был на борту.
Всего погибли пятьдесят два человека. Семьдесят три спаслись.
Расчеты командира БЧ-5 были признаны верными, и все обвинения с него были сняты.
Погибших наградили посмертно.
До некоторых вдов награды так и не дошли.
* * *
О нем можно будет сказать потом, что глаза его не молчали.
Глаза – те окна, сквозь которые смотрит в этот мир душа, – не молчали. Они говорили, твердили, талдычили о том, чтоб мы не верили ни одному его слову.Трудно держать в уме подряд несколько правд. Какая-нибудь да выскользнет.
Выручает только жаргон.
Он отвлекает внимание и не дает сосредоточиться на выскользнувшей правде.
* * *
У наших господ мало, а то и вовсе нет времени на разум. Разум – это же ум, хотя бы один раз, но если есть важная физиономия, густой строгий голос, делающий в словах ударения в правильных местах, и прочие орудия обмана, то ум становится лишним приобретением.
Избавление от него – во благо.Ведь заведись в организме ум – там и до совести недалеко.
* * *
У всех правителей череп очень правильной формы.
Конечно, когда при рождении его доставали все мы знаем откуда, то он был слабый, легко меняющий свои очертания, но потом, со временем, когда биография правителя начала выправляться, то и череп претерпел благоприятные изменения.Теперь же какой только череп былого правителя ни возьмешь в руки – так и не можешь сдержать своего восхищения. Что ни череп – то шедевр костоправного искусства.
* * *
Интенсивный падеж генералов не может не радовать.
Я вообще считаю, что вместе со званием «генерал» надо человеку вручать юбилейный револьвер. Ну, чтоб потом, на досуге, когда ему приспичит подумать о бренности, было чем чесать во лбу.* * *
Земля очищается. Это только сначала на ней лежит куча навоза, а потом эта куча превращается в плодородную почву, и выгребные ямы только какой-то период служат по своему прямому назначению, а потом они уже служат культуре.
* * *
«Травля бедных остроумцев велась во все времена. Остроумие всегда приживалось не там, где приживалась власть.
Власть ею не венчана. Остроумцы взяли на себя труд очищать этот мир от мусорной кучи ходячих ошибочных мнений.Власть же только тем и занята, что рожает эти мнения с превеликим избытком».
Вольтер (вроде бы).
* * *
Все, что мы знаем о президенте, – это то, что он имеет ум.
Предположить противное было бы неразумно.* * *
Не всегда все дается. И потом – эти твердые решения… Я не знаю ничего тверже этих решений – что тебе скала или алмаз – звук пустой.
А тут… Я бы сравнил это все с ударом копытом осла.
Никогда не ожидаешь от осла ничего подобного – а вот и поди ж ты!
Именно в то место.
* * *
Никогда не теряю надежды обнаружить человеческое в правителе.
Пусть даже это будет самое что ни на есть неприличное.* * *
19 марта 1906 года по указу императора Николая II в классификацию судов военного флота был включен новый разряд кораблей – подводные лодки. В состав Российского флота вошло 10 подводных лодок.
19 декабря 1900 года главный инспектор кораблестроения, член Морского технического комитета Николай Евлампиевич Кутейников составил «комиссию по проектированию полуподводного судна». Ее возглавил Иван Григорьевич Бубнов, корабельный инженер, преподаватель Николаевской морской академии и конструктор на Балтийском заводе. Подводные лодки тогда именовались миноносцами.
Проектирование началось с пустого места. В России к этому времени не было ничего, что касалось бы теории подводной лодки. Полный комплект чертежей миноносца разработал чертежник Яковлев.
5 июля 1901 года первая лодка была заложена на Балтийском заводе. 26 февраля 1902 года в список команды вошли «люди здорового сложения, хорошего поведения и некурящие» – 2 офицера и 8 матросов. Подлодку зачислили в состав судов флота 14 сентября 1902 года под названием «Миноносец № 150». В мае 1903 года ее спустили на воду. В начале июня ей присвоили наименование «Дельфин».
16 июня планировалось очередное учебное погружение у стенки Балтийского завода. Лодка была перегружена (из 34 матросов лишь четверо принадлежали к штатной команде «Дельфина», остальные были новичками). При погружении лодка опускалась быстрее обычного, и в люк хлынула вода. Спаслись 12 человек. Не пожелал спасаться лейтенант Черкасов, замещавший командира Беклемишева, с ним погибли еще 24 человека. Комиссия, расследовавшая причины трагедии, нашла их в… «совокупности неправильных действий лейтенанта Черкасова».
Именно с этих пор, то есть с самого начала строительства подводного флота, в гибели лодок будут обвинять прежде всего экипажи кораблей.
Конструктивные недостатки «Дельфина», а кроме того, полное отсутствие на нем спасательных средств не взволновали никого – не хотелось сразу же отваживать людей от такого перспективного дела, как подводная война.
Зимой 1904 года подводные миноносцы «Дельфин» и «Сом» отправились на Дальний Восток по железной дороге. Лодки отправились на войну без оружия – мины для них не были готовы.
6 февраля командир Завойко доложил о готовности «Дельфина» к выполнению боевых задач. К этому времени лодку удалось вооружить – для нее на месте переделали несколько мин Уайтхеда образца 1898 года.
«Дельфин» – лодка бензиновая. Бензин использовался в качестве топлива. Несколько взрывов подряд убедили конструкторов в том, что в выборе топлива была допущена ошибка.
Конструкторы будут ошибаться еще не один раз, и всякий раз это будет стоить подводникам жизни.
Подводный флот России прошел славный путь от «Дельфина» водоизмещением в 113 тонн и до 48 000 тонн «Акулы».
Он участвовал во всех войнах.
Через катастрофы и гибель людей в 2006 году Российский подводный флот пришел к своему столетию.
* * *
У важных господ мало или вовсе нет надежды на приобретение того, что называется дальновидность. Воруют.
Как это недальновидно!
* * *
Начальника отличает от других людей то, что он способен к немедленным действиям.
Слабые и порядочные все время сомневаются – справятся ли, и потому они не идут в начальники.Начальники не сомневаются. Начальники не сомневаются никогда.
В самом конце начальник всегда говорит: «Я душу положил на алтарь Отечества!» – отчего у очень слабых и порядочных тотчас же возникает вопрос: в какой момент своего правления начальник положил – в самом начале или же в самом конце?Потому что если он положил в начале, то далее он обходился совершенно без всего, если же это произошло в конце, то кому в конце нужна была его душа?
* * *
Лишения – вот чему надо подвергнуть каждого чиновника.
Надо его подвергнуть, то есть лишить всего, а потом посмотреть – так ли он любит Отчизну милую, нет ли стенаний, не сыплется ли из него чего-либо – проклятия, например.* * *
Союз – приют для ущербных. Сильным союзы не нужны.
А какие у нас все еще есть союзы? У нас все еще есть Союз писателей (и не один), Союз кинематографистов, Союз композиторов, Союз журналистов, Союз художников, Союз архитекторов и еще какая-то мелочь, загребаемая горстями.Дело в том, что в Союзах остается еще кое-какая собственность, что не может не волновать.
А кого волнует собственность, оставленная пока еще союзам? Она волнует чиновников. Чиновник – это тот, кого волнует собственность.
Какая же защита от чиновника? Защитой от чиновника служит другой чиновник, принятый в Союз.
И не просто чиновник, а какой-нибудь губернатор.
Мало того что этим орлам пишутся докторские диссертации учеными, привыкшими писать научные труды для собственного начальства, но их еще и в Союзы принимают.
Но как приятно: губернатор-писатель, губернатор-композитор, он же – журналист и архитектор.
И не просто докторская диссертация на тему «Канализация огромного мегаполиса», а еще и небольшая сюита, сочиненная им по дороге в буфет. Сказал три слова подряд – Союз журналистов, ткнул рукой схему метрополитена – Союз архитекторов, взял в руки кисть и положил ее на холст – Союз художников, чихнул – Союз ветеранов труда.Господи! Пошли им всем огромное психическое здоровье.
* * *
«Совести их случалось грубеть от длительной привычки к греху!» – вот такую надпись я изобразил бы на специальной табличке, предназначенной для прикалывания на грудь всем усопшим чиновникам.
Я бы попросил у Всевышнего только об одной привилегии: лично ее туда доставлять.* * *
Служба подводника считается одной из опаснейших специальностей на земле.
В подводники всегда шли самые отчаянные головы. С того момента, как они ступали на корабль, главным для них становилась способность действовать быстро, автоматически исполняя целый набор заученных движений.
Сигнал тревоги мог застать человека в любой миг. В это время надо было сначала выполнить ряд обязательных действий, а затем уже осознать происходящее – так подводник становился частью машины, поведение которой не всегда было понятно даже ее создателям – жизнь придумывает иногда невообразимые вещи.
С первого своего дня подводники будут тонуть, гореть, блуждать в дыму, задыхаться, падать с ускользающей из-под ног палубы за борт, замерзать в ледяной воде. Они будут проваливаться на глубину, и их тела вода будет рвать на куски вместе с металлом.
Смерть для них станет делом обычным, к ее присутствию потом привыкают.
Кто-то не выдержит и уйдет, но те, что останутся, станут самым надежным человеческим материалом.
Земля и все на земле будут для них нескончаемым праздником, а то, что там, под водой – настоящей работой и жизнью. Вот поэтому все земные заботы представляются им одной очень большой ерундой.
Военно-морской флот – дорогое удовольствие. Подводный – тем более.
Одна подводная лодка может стоить столько же, сколько и маленький город.
Советский военно-морской флот был одним из самых многочисленных, а подводный флот страны Советов превосходил все подводные флоты мира вместе взятые.
Сейчас это уже история. Флот пропадает на глазах, а подводный – пропал почти полностью. То, что имеется, доживает отпущенные ему дни, то, что создается, безнадежно отстает уже на стадии зарождения.
Все, что есть у России сегодня, – это остатки. Флоту в России не привыкать погибать.
Он погибал очень часто.
Нужен ли России флот?
Похоже, этот вопрос до сих пор не решен.
* * *
Украшением власти служат ум и глаз сверканье. Причем одно абсолютно не смотрится без другого. Я осмелюсь даже предположить, что одно без другого просто не существует.
Если есть у власти ум, то сейчас же жди сверканья, и если получилось сверканье, то вот вам и ум.* * *
В общении друг с другом чиновники более всего полагаются на интуицию, на взор, на взгляд, на наклон головы.
Для этого им совсем не нужно слов, а такое слово, как «деньги», вообще не произносится, в нем нет никакой необходимости. Все угадывается по радости в уголках глаз. Капнуло – и радость, капнуло – еще одна. А иначе зачем? Ради чего? Во имя чего?
А иначе все превращается в обыденность, в мысли о том, как сдержать инфляцию. Причем эти мысли – правило игры. Об этом принято говорить. Сказал: «Надо сдержать инфляцию!» Тебе ответили: «Надо сдержать!» – значит, свой.Для несвоих существуют походы премьера на коровьи фермы.
Там изучается вопрос.
Все это напоминает сельские новости из радиоточки. Новости – сами по себе, грязь – сама по себе.
И все уже понимают, что если говорят о снижении налогов, то это означает, что скоро их будет больше, а если говорят о пенсиях, – цены подскочат.
Производство? Да? У нас есть производство?
Сельское хозяйство – и его тоже нет. Совсем нетрудно понять то, о чем говорят чиновники.
Каждая чиновничья мысль – это отрицание истины.И предела никак не достичь.
Чего только стоит этот, как его, фонд! О каких только процентах я не слышал – и десять годовых, и два годовых, и три с половиной.
Он нужен для того, чтобы «чуть чего». А «чуть чего» уже случилось, но в Америке. То есть это «чуть» – для Америки?
И есть, наверное, управляющая компания, которая всем этим фондом управляет, и есть, наверное, комиссионные, выплачиваемые той компанией, что продает нам бумагу, тем, кто эту бумагу за нас у них покупает.
И все понимают, что это деньги, которые уже никогда не будут деньгами, и что есть совершенно другие деньги, на совершенно других счетах, но все молчат – тссссс! – правила игры.Мы совсем ничего не сказали о верхушечном украшении власти, а ведь оно и бросается в глаза прежде всего.
У всего, знаете ли, есть верхушка, у власти тоже, и вот на этой верхушке должно быть украшение. Не что-то такое развесистое, чтоб издалека было видно, но нечто благородное, подчеркивающее, так сказать, чтоб окружающим… и вообще..
Я считаю, что это честность.
И обязательно чтоб она была с бубенчиками.* * *
Вот я все думаю: танцуют ли наши начальники?
Приходит мне на ум, что танцуют.А раз танцуют, то и кокетничают. Вот оно откуда все берется. Вот мы и нашли первопричину гнусности, подлости, сальности и воровства.
* * *
«Религиозные и нравственные качества наши были в точности такими, какими мы сами их себе представляли!»
Не пугайтесь. Это эпитафия.* * *
Палуба уходит из-под ног, и я лечу вверх тормашками, а потом просыпаюсь и понимаю, что это сон.
Мне снится подводная лодка и то, как мы проваливались на глубину. Мы успели провалиться на пятьсот метров, а потом кормой выскочили на поверхность, а под нами было пять километров. Долго падать? Да нет, совсем не долго.
Когда снится такое – это самый крепкий сон.
А еще снится строй, мы стоим на пирсе, и нам что-то говорит старпом. Что он говорит? Не слышно что-то.
Подводникам часто снится лодка. Лихое было время, и мы сами были лихие.
Жизнь на земле – великий праздник. Под водой – работа, работа, работа. По две вахты в сутки, по четыре часа каждая. Трехсменка. Двести пятьдесят суток в году. А по триста можно? Можно, но только как бы не тронуться, не рехнуться.
И никто не говорит «последняя автономка», нельзя говорить «последняя». И «лучший экипаж» говорить нельзя. Лучших забирает море. Нет, нет, мы не лучшие, мы обычные, таких много.
И отпуск никогда не давали догулять сполна. Все время отзывали – и снова в море.
Тогда готовились к войне. К большой войне. Все время готовились. Вот эта готовность к войне нас и отличала.
Сейчас вглядываюсь в фотографии тех лет. Многих ребят уже нет. Хорошие лица. У подводников хорошие лица. И фотографировать тогда не давали – всюду секреты – но мы друг друга щелкали. Втихаря.
А дома – жена и дети. Дом – маленькая квартирка с холодными батареями.
Люди с хорошими лицами должны жить в маленьких квартирках с холодными батареями.
И снег. На севере всегда снег, снег. Солнце и снег. Ветер в лицо. Твердая ледяная крошка сечет лицо в кровь.
Подводники бегут на лодку по штормовому предупреждению.
Ветер такой, что валит на землю, а мы бежим, бежим. Ночью, конечно. Я столько раз бежал ночью.
А лето только два месяца, но снег пойти может. Северный флот. И так десять лет. «Главное – это люди». Так говорили. Такие были лозунги. Я их запомнил.
* * *
Любые перемены в армии – во благо. Любой застой генералов – во вред.
Генералы, как и говно в организме, – должны идти.* * *
НАТО встанет на наших границах. Обязательно. Если б я был НАТО, я именно так бы и поступил – встал бы.
Грузия и Украина уйдут, а там и Армению уговорят – ей очень хочется в Евросоюз.
И все эти мечты о том, что Украина расколется на две части, – это все извлеченное на свет Божий детское место, там ребенка давно уже нет.
Продажны все, так что купят, кого еще не купили, и «Севастополь, Севастополь, город русских моряков» будет городом натовских моряков. Наши официальные органы возмущены, естественно, но это у них такие настольные игры.
Они же нас забором окружают. Вот за их забором мы и будем жить.
Чтоб не баловались.
Завоевывать нас никто не собирается – территория никому не нужна. За ней же ухаживать надо – мыть тротуары с мылом, например, и людей воспитывать. А кому охота мыть наши тротуары? Это мы сами когда-нибудь потихоньку научимся. Под их наблюдением.
Встанут – Буш не зря прилетел.
Все-таки ведущая экономика мира, и даже если их доллар до рубля упадет, то ничего им не сделается. Они эти свои неудобства по всему миру размажут, и поплетутся все другие экономики подсчитывать свои убытки.
И евро никуда не денется.
Конечно, можно продержаться какое-то время, принимая в Евросоюз новых членов, но часть американских долгов европейцы все равно на себя берут. Дважды два всегда будет четыре.
Это у нас дважды два получается двадцать четыре: двадцать воруем, четыре в уме, – а все остальные же нормальные люди.
А вот когда они встанут на наших границах, то тогда и о суверенитете еще каких-нибудь наших республик можно будет подумать.
Уже сейчас наш Северный морской путь вызывает беспокойство у соседей по планете – правильно ли мы там все делаем, не гадим ли? И наши мысли насчет шельфа в Северном Ледовитом океане тоже кажутся всем очень подозрительными. А еще Америка озабочена вопросами справедливости – ей кажется, что Россия несправедливо владеет Сибирью. Реки все еще полны чистой воды – а за нее войны будущего, и лес мы бездумно вырубаем – и здесь нужен глаз мирового сообщества, и главное наше сокровище – газ – тоже почему-то достался не всей планете.
А союзников у России всегда было только два – ее армия и флот, но и эти уже почти отпрыгались.
С промышленностью мы справиться не можем, а из сельского хозяйства у нас осталось только само министерство.
Так что за нами приглядывать надо.
* * *
Душа, душка моя ненаглядная! Ну до чего же хороша!
До чего хороша она – душа чиновника. Она и умна, и чувствительна, а где надо – и богобоязненна, да, очень богобоязненная. Чуть и чего – разом за свечку, и уже стоят, причитая: «Господи, помилуй!»
Суки.
Не помилует он вас, суки, еще раз!* * *
Спится чиновникам крепко. Совесть их имеет довольно других хлопот, ей некогда нарушать их покой. Она гостит у Праздности в обществе Похоти.
* * *
Россия – страна дворцовых переворотов. Тут правителя убивают ради правителя.
Тут все сделают тихо, но шило из мешка все равно будет торчать.
И не одно – ежик из шил.
Тут все должны соблюдать правила, а потом в какой-то момент – раз! – и все смешали – и на дворе уже новые правила.
И все временное – все на время. Дали покататься – а потом удавили.
То ли царя, то ли Бориса.
Новым страшно, потому что придет время, и они уже будут не такие новые.
Тогда приходит усталость.
Усталость от всего.
Потому что все ненадежно, не на кого опереться. Заверения – блуд. Закона нет.
Есть только разговоры о законе, мысли, мечты – пустая болтовня вечери.
А ведь все в природе по закону – и не по одному.
Нет закона – идешь против природы, а она вечная.
А ты – только замахиваешься на идею вечности.
Когда сын министра старушку на зеленом переходе, и ему за это ничего – это феодальное право.
Они феодалы. Готы на Руси.
Без закона нет будущего.
Значит ли это, что у России нет будущего?
Значит.* * *
Будет ли Честь драться на дуэли? Не-а. Переродилась. Ей не до дуэлей.
* * *
Застрахован ли я от всякого соблазна покуситься на …? Застрахован. Почему и живу так весело.
* * *
Рассуждения о том, что нашей губернии начальник время от времени впадает в состояние глубокого счастья, я лично воспринимаю без тени улыбки.
А все потому, что я не питаю никакого отвращения, никакой ненависти и никакого предубеждения ни против самого начальника, ни против этого его недуга.
Мало того, я убежден, что от природы начальник наш награжден некоторой закваской, которая нет-нет да и подарит ему те минуты, когда он готов пускать радостные пузыри от любой ерунды.* * *
Про НАТО меня уже спрашивали.
Недавно позвонили и спросили еще раз.
Это форма такая – звонят корреспонденты какого-нибудь печатного органа и спрашивают: «Ваше мнение о том, что НАТО встает на наших рубежах», – и я отвечаю. Только я отвечаю каждый раз по-другому. Ну, чтоб самому было интересно.
В этот раз я ответил: «Это отлично! Наконец теперь мы сможем сказать не просто «НАТО», а «товарищ НАТО». Оно, как только там встанет, на наших священных рубежах, так сразу же и превратится для нас в старшего товарища.И оно нам будет указывать на что-нибудь, а мы это «что-нибудь» будем исполнять, и с нашей стороны это будет называться «адекватно реагировать».
Например, они скажут нам:
– Вы там коррупцию свою преодолели? А мы им:
– Вот только что и преодолели. Всех своих чиновников посадили на пятьсот лет каждого, а деньги у них отобрали и старушкам раздали!
– А пенсии свои привели в соответствие с нашими стандартами?
– Привели! Минимальная пенсия теперь 400 евро!
– А со счетами своих чиновников в наших банках разобрались? Это ж форменное безобразие! Они же со своими ворованными долларами лезут в нашу экономику! Они скоро всю нашу демократию с потрохами купят!
– Только что разобрались! Просим перевести их вклады назад в Россию, где мы их скормим сиротам.
– А как у вас с природой? Природу сохраняете? Не заливаете нефтью уникальную тундру?
– Сохраняем, сохраняем! Для себя мы бы, может, и не сохраняли, но для вас. Вот только что и начали сохранять! Прямо перед вашим вопросом!
– А как у вас с продуктами?
– Налаживается! Мы ваших фермеров завезли, и они такие урожаи на наших пустырях стали собирать – вы не поверите!
– А дороги?
– И дороги делаем! Под ваш стандарт!
– А мусор?
– И мусор убираем! И перерабатываем его! Представляете? И это так выгодно оказалось! Мы теперь из мусора природный газ получаем!
– И подметите в городе!
– Уже подметаем!
– И помойте там!
– Уже моем!
«Вы, наверное, шутите? – сказали мне в трубку. – Смеетесь?»
– «Ну что вы! – ответил я. – Я плачу!»
* * *
Насчет чиновников – это мое, любимое.
Люблю выписывать всякие их детали, деталюшечки.
Чиновники – это такая метахондрия, которая все никак не приживется на нашем организме, потому что ведет себя как вирус – жрет.Книгу «Мертвые уши» сдал в «Новую». Хотят издавать. Жду. Спрашиваю с болью: «Кадыыыы?!»
* * *
Мне прислали письмо: «Уважаемый Александр Михайлович! Я, как председатель Самарского Славянского клуба, изучив вашу родословную, считаю, что Вас необходимо принять в наш Славянский клуб почетным членом, без предварительных условий. Остальные истинные славяне: Рапопорт Яков Эд-гарович, Эйдлин Григорий Самуилович и кандидат в члены клуба Хахалин Роман Альфредович – разделяют мою точку зрения.
Председатель Самарского Славянского клуба Курт-Аджиев Сергей Османович».Я ответил, что я вступаю только в «Истинно Славянский клуб», и потому туда, где «не истинно», меня лучше не звать. Я отметил также, что чувствую, что руководимый Сергеем Османовичем клуб является таковым. Вот только название надо бы подправить. Добавить слово «Истинно». Относительно же борьбы со всякими проявлениями следует отметить, что в «истинно славянском» не с чем бороться, потому что все, что «не истинно», с порога отвергается.
Истинно же славяне постоянно пребывают в благодушном расположении духа, позволяя всем остальным славянам совершенствовать себя, для того чтобы в конце концов достичь состояния истинности.
* * *
Рекомендация молодой девушке, приславшей мне письмо: «Слово «респект» режет ухо старым козлам, интересующимся молодыми девушками». Может, «решпект» писать? Яда-же не знаю. Не то чтобы я за чистоту русского, э-м… языка, нет. Русский язык, э-м… не нуждается ни во мне, ни в прочих очистителях. Он сам очистится. Со временем. Как ручей, оставленный в покое. Что-то останется, но сгладится. Люблю его. Вкусный.
А в «Бортовом журнале» я пишу все короткое, замаскированное под доброжелательность.* * *
Последняя поза моя дышала спокойствием и благородством.
* * *
Приятно быть помазанным на что-то приятное.* * *
А вопросы «как помазали» и «чем помазали», на мой взгляд, совершенно лишние.
* * *
Глупость не свойственна нашим правителям. Им свойственна мудрость. Она в каждом слове, а также в каждом предложении, обращении, заявлении, уверении, подведении, опровержении. Она видна даже в недомолвках, в паузах, в запятых, в позах, в поворотах, в наклонах. Она во всем.
Если б они при этом еще и головой трясли, то она была бы и в тряске головой.
* * *
Представим себе на секунду, что у всех них выросли крылья.
На манер ангелов. Белые такие – перышко к перышку. И они с этими крыльями проводят все время, потому что их никак не снять, не отстегнуть. И заседания они проводят с крыльями, и в Думе выступают. Здорово.Особенно все это хорошо смотрится в общественном туалете, при попытке оседлать унитаз.
* * *
Некоторые почетные граждане нашего города извинились перед еще более почетными.
Как это случилось?
Видите ли, эти почетные граждане поставили свои подписи под письмом, в котором говорилось, что в нашем городе разрушаются старинные здания; но потом, когда им объяснили, что на месте тех самых старинных зданий, что на непросвещенный взгляд обывателя, так безжалостно истребляются, будут построены точь-в-точь такие же здания, но из современных материалов, они – те почетные граждане, как и примкнувшие к ним, отозвали свои подписи под тем письмом и принесли свои глубокие извинения.
Здорово!
* * *
У меня трижды отнимали Родину. 20 лет я защищал Советский Союз – нет теперь Советского Союза.
А потом у меня отняли город Баку – родился я там. Красивый, между прочим, город – выперли в один миг.
А теперь у меня отнимают Петербург.
По кусочку.
По чуть-чуть.
То сквер исчезнет, то старинная ограда сменится блистательным новоделом.
В этом городе жил мой прадед – профессор медицины. Здесь жила моя прабабушка – урожденная княжна Вяземская.
И еще один мой родственник здесь долгое время жил – князь Вяземский Петр Андреевич.
Нет, нет, мне не нужны титулы, и даже на родство с Петром Андреевичем я не претендую.
Я претендую на родство с этим городом, с камнями его мостовой. Тут мои предки кровь свою лили.
Тут Пушкин написал: «Твою погибель, смерть детей, с жестокой радостию вижу…», а Лермонтов: «Вы, жадною толпой стоящие у трона.»
Тут столько всего было.
Тут Гоголь писал свой «Невский проспект», а Карл Брюллов – портреты. На них удивительно одухотворенные лица.
Я живу тут 21 год.
Я родился в Баку, я защищал огромную страну, и потом меня – бездомного – этот город принял.
Я люблю этот город. Я люблю даже его торжественную мрачность, его нелюдимость и даже то, что он совсем не нуждается в своих жителях.
Но я в нем нуждаюсь. Я нуждаюсь в нем все время, каждый день, каждый миг.
Мне нужны его проспекты, его шпили, его небо, его купола.
Мне нужны его летящие в небесах ангелы и то, что выше них не должно быть никаких зданий, потому что над городом – так задумал великий Петр – вместе с ангелами реет сам Бог.
Мне нужны его улицы, дворцы, дома, парки, сады.
Мне нужен мой тополь. Ему было 125 лет, и он рос перед окнами дома, в котором я сейчас живу. Это был сильный, здоровый тополь – ни одной червоточины.
Его срубили ночью.
Как украли.
Срубили, расчистили под пустырь и ставят теперь на этом месте бетоностекляшку.
Мне не нужны лубочные кирпичи Петропавловской крепости и пыль от строительства бесконечных торгово-развлекательных комплексов.
И мне не надо, чтоб кто-то сначала разваливал до основания старинное здание, а затем на его месте поставил железобетонную основу, на которую потом будет наложен грим «с точь-в-точь с такими же барельефами».
Вы мне оставьте кирпичи. Там каждый кирпич с фамилией. Люди строили этот город и гордились тем, что они его строят. Они писали на кирпичах свои фамилии. Это именные кирпичи.
Те кирпичи и через сто лет не берет электродрель – ломаются сверла.
И к этим кирпичам они готовили специальный раствор. На совесть. Они клали кирпичи на совесть.
И вода в подвалах у них стояла только во времена наводнений, а не так, как сейчас.
Они хотели остаться в памяти потомков.
И они остались.
А теперь эту память – бульдозерами.
* * *
Страна непуганых. А все, что не пугано, то растет.
Чиновников – как вшей на тифозном.
Если верхний клык в челюсти не встречает сопротивление нижнего – ну нет его, этого нижнего, вырвали – то и выдвигается он из челюсти, превращаясь в клык Бабы-яги.
А бабушка все прихорашивается и на смотрины все ходит, на красоту свою намекая.И в балах участвует, порхать все пытается в атласе да в парче заморской.
И речи умные говорит – не зря хлеб-то кушаем.
Но как ни старается бабушка, а все одно – клыки-то торчат. Ведьма.
А ведьма – потому что ведает, что творит. Страна ведьм.
Им тут конца не видно. Обложили. Племя. Это то племя, которому не хочется говорить «Здравствуй!».
Ему хочется сказать «Сдохни!».
* * *
Мы – цивилизация, порождающая мусор.
Вернее, из-за неспособности его перерабатывать нас и цивилизацией-то назвать очень трудно.
Более всего мы напоминаем пивные дрожжи, которые только едят и гадят под себя, а потом отходов жизнедеятельности становится столько, что жизнь дрожжей просто останавливается, прекращается и. пиво созрело.Люди никак не могут согласиться с тем, что Земля живая, и, например, землетрясение в Китае они считают несчастьем, трагическим стечением обстоятельств.
Гниющий мусор – это прежде всего метан. Он способен вызвать куда больший парниковый эффект, чем пресловутый углекислый газ.
В некоторых странах уже существуют заводы по сортировке и переработке мусора. С каждым днем их становится больше. Что же Россия? Что-то есть и у нас. В Москве есть завод да в Петербурге еще один.
А у наших северных соседей мусорные машины уже ходят на биогазе, и заводы по переработке мусора напоминают именно заводы – современные, чистые.
Я как-то спросил у одного чиновника в Карелии:
– Почему бы не купить именно такие заводы?
– Время не пришло. Мы мусор будем жечь. Нам нужен завод по сжиганию.
– Но перерабатывать же лучше, в том числе и для природы.
– Пока мы освоим эти технологии, мы от мусора умрем.
– Но биогаз? Вся Европа…
– У нас есть природный газ.
Вот и весь сказ. Есть природный газ и есть так называемые полигоны – место для своза мусора.
Нагадим здесь – перейдем на следующее место.
Бюджетные деньги выделяются не на переработку мусора. Они выделяются на помещение его на полигоны. Вот и осваиваем. Территории. А потом эти территории назовем Родиной.
Россия не Китай. Авось не тряхнет.
* * *
Мозг мой воспламеняется от одной только мысли о наших несомненных успехах.
И сейчас же рисуются картины будущего: все женщины идут по полю, в сарафанах, а мужчины с косами, в рубахах навыпуск.Под картиной надпись: «Кризис во благо».
* * *
«Бедняга жил в темноте!» – так и напишут на его могиле. Я бы хотел, чтобы эта надпись украшала каждую могилу каждого члена Законодательного собрания.
* * *
Не знаю, подлинно не знаю, зачем я в общениях отметаюсь.
Ведь я же тут. Весь. Абсолютно. Я же…
Но новому начальству видней.
Оно-то – ого-го-го – новые виды имеет. И виды эти… Отечество… господа… тризна… Отчизна…
И только и делов-то, что приказать, а я-то. Мне скажи только: «Ну что, старик, готов?» – Ая: «Готов, ваше сиятельство!»С тем бы и полетели.
На хер.
* * *
«В этом деле нет никакого другого искуса, кроме того искуса, что уже был. Словом, борьба, обращаю ваше внимание на глубинное значение этого слова, борьба, господа, предстоит нам нешуточная. Борьба с тем самым злом, неотъемлемой частью которого мы с вами и являемся. Многие канут. Многие останутся без ничего. Но надо, господа! Надо начинать! Не надо слез! Не надо того, что называется муками! Все…»– и дальше речь оборвалась. Автор скончался.
То была речь о коррупции.
* * *
Премьеры иногда возвращаются. Говорят, преступников тянет на место преступления.
* * *
Разъятие плоти хорошо только в том случае, ежели то плоть чиновника.
И не любознательности ради, а только лишь в поисках истины.
Я убежден, что истина скрывается от нас именно там.
* * *
Сердце мое окончательно установилось на своем месте, когда я услышал о том, какие меры принимаются для спасения России. Я давно убежден, что Россию надо спасать. И делать это надо постоянно с благородным выражением лица.
Трудно себе представить иное выражение, когда дело касается любезного Отечества, и все-таки на секунду я себе его представил.Ну что тут сказать? Мерзость, господа, мерзость.
* * *
– Как же это? Что это? Не прерывайте меня! Дайте же мне сообразить! Как это «У нас ничего нет своего?» – Так! – сказали мне, после чего что-то упало у меня в грудях.
– Да неужто? – сказал я себе. – Ужто! – сказали мне и рассыпались в прах. То была сцена из «Макбета». При жизни Шекспира игральный вариант.* * *
За старинным зданием Военно-Морского музея на стрелке Васильевского острова показалось новое здание – настоящий архитектурный шедевр. Боюсь, что скоро весь Петербург будет выглядеть именно таким образом: за дворцами будет выситься стеклянно-плиточное нечто.
Немедленно хочется узнать фамилии всех тех, кто в этом деле участвовал.
И вообще, хочется знать: есть ли у нас в городе главный архитектор, и если он есть, его имя должно быть у всех на устах.
Можно, конечно, обладать невеликим художественным вкусом.
Можно, в конце концов, вообще не иметь никакого вкуса, но и в том и в другом случае это должно быть делом частным, личным.
Ну нет вкуса, не повезло, сочувствие хочется выразить.
Нет вкуса – считай, калека.
И все бы ничего, вот только этот калека навязывает свое убожество всему городу.
«Я памятник себе воздвиг нерукотворный! – воскликнул как-то Александр свет Сергеевич.
А тут возвели памятник рукотворный. Не боятся ни памяти людской, ни вечности.
Бедный Петр Великий! Бедный Павел! Цари Николаи, цари Александры! Ох и ворочаются же они в своих гробах!
Ох и ежатся! Отдали дитя свое в руки простолюдинам, вот вам дитя-то и искалечат.Есть такое очень мягкое определение пошлости: «Пошлость – это неправильно понятая ценность».
Что-то многовато ее, нынче. Тонет в ней город.
И такие вот «дивные» исполины обступят со всех сторон маленькие игрушечные дворцы.
Поднимутся к небесам страшные стекляшки, а все прекрасное омельчает, съежится, уйдет вниз.
И над ангелами, хранящими этот город, станут реять совсем иные ангелы.
* * *
«Меня редко удавалось провести фальшивыми звуками. Строгие позы и важные физиономии также не производят на меня ни малейшего давления.
Другие же орудия обмана – торжественные голоса, например, оказывают на меня такое же действие, что и птичий помет, слетающий с небес, – я сейчас же начинаю очищаться.Отсюда – судорожное очищение мною своей одежды прилюдно может означать только одно – мне лгут».
Монтень.
* * *
Моего слуха коснулось вот что: «Мы еще встанем!»
Никак не могу понять, почему мы все время ложимся?
И что это за положение такое, при котором надо эпизодически вставать на карачки?
Преданность, Ваше Высокопревосходительство, всякое испытание превозмочь может.Оттого и множатся они. Преданные.
И в кручине утешат, а уж в радости-то, в радости-то, Господи, в радости-то как они спляшут!
И сопельки утрут, ежели таковые от страха из носа выступят.
* * *
В России конституционное начало должно быть разлито везде. Куда ни кинься – а там начало.
Многоголовое.Но если уж есть начало, то и конец должен быть, я полагаю.
Интересно, как выглядит конституционный конец?
* * *
Руководящая нить в нашей конституции – это веселая ее сторона.
У нас веселая конституция, в которой что ни статья, то настоящее, всенародное веселье.Я не представляю себе иной конституции. Например, я не представляю себе угрюмой конституции, где что ни статья – то плач.
* * *
Все должно быть улажено с положительным удовлетворением, чтоб не имели место всякие там опасения, что не всем членам Законодательного собрания хватит по куску.Все должно быть с твердость и достоинством.
Берем, значит, по куску и отправляем все это, раскрывши широко, привольно. только во благо, смею заметить. только во благо. Отечества, Отчества. Отчизны. да так, что и слеза невольная, бывало, побежит да и капнет прямо-таки в тарелку.* * *
Истинное, смею заметить, господа, искусство управления заключается не в строгости – нет, не в строгости оно заключается, нет – но в том благодушии, которое в соединении с прямодушием извлекает на свет Божий дань благодарности из самый черствых и злобных сердец.* * *
Каждый день в течение по крайней мере десяти лет мы с самого утра пытаемся поправить наши дела. К обеду желание это только укрепляется посредством поглощения первого и второго. После обеда начинает казаться, что дела идут, в общем-то, не так уж и плохо, и до ужина только ворошим на столах бумаги, полагая, что на ужин ожидается холодная севрюжина.
После севрюжины – пока она угасает в желудке – кажется, что дела идут просто отлично.
С последним сигналом, полученным от самого труднорастворимого куска оной, приходит чувство беспокойства и неуверенности в завтрашнем дне.Всю ночь хочется перемен.
* * *
Удивительно! А что нам удивительно? Нам все удивительно! Мы постоянно находимся в состоянии удивления относительно того, сколько тратится времени и сил для поддержания нравственности в народе.* * *
Для поддержания нравственности лучше все подходят очереди, ибо нет у нас ничего более нравственного, чем очередь. Встал и сейчас же узнал свой номер.
Это знание так успокаивает.
* * *
Меня спросили о фосгене.
5 июня около 11 часов утра в гороЦицикаркар (китайская провинция Хэйлунцзян, граничащая с Россией) при разрезании поступившего на утилизацию газового баллона произошла утечка неизвестного газа, повлекшая смерть троих и отравление еще восьми человек. Установили – газом был фосген.До нашей границы 300 километров, а до ближайшего нашего населенного пункта – 500 километров. МЧС развернуло вовсю свою деятельность, армия находится в полной боевой готовности оказать МЧС всяческую помощь.
Ну что ж, отлично. Бдительность не повредит – мало ли чего еще там китайцы у себя разлили.
Можно, конечно, при этом делать себе ответственные лица. Когда я это все вижу по телевизору, то у меня возникает ощущение, что ребята в школе очень плохо учили химию.
Что же касается фосгена. Если он был в баллонах, то это боеприпас. Просто так его в баллонах никто не хранит. Фосген – боевое отравляющее вещество удушающего действия. Стоял на вооружении в Первую мировую войну. Смертельная концентрация от 0,01 до 0,03 миллиграмма на литр. Достаточно воздействия этой концентрации в течение одной минуты.
Антидота нет. Главная защита – фильтрующий противогаз.
Фосген получается и в мирной жизни – это промежуточный продукт при производстве пластмасс. По одной трубе поступает окись углерода, по другой – хлор, при соединении этих двух труб получается фосген.
Он очень прост в производстве. Боевое применение затруднено – трудно создать боевую концентрацию, он легко рассеивается ветром. Так что на 300 километров до нашей границы его не хватит, а чтоб хватило, его там вагонами надо лить, а если лить вагонами, то он уложит всех китайцев, но и тогда до наших границ еле дотянет. При больших концентрациях он «пробивает» шихту фильтрующего противогаза, так что в этом случае нужен противогаз изолирующий. Через кожные покровы не действует. Вызывает отек легких и смерть от удушья.
Обладает запахом прелого сена и скрытым периодом воздействия. То есть отек легких развивается у пораженного не сразу после смертельного вдоха, а только через несколько часов после воздействия.
Происходит все очень быстро – человек просто падает на землю, легкие заполняются плазмой крови, и тогда человека не спасти.
Влага воздуха разлагает фосген на углекислый газ и пары соляной кислоты. При попадании в воду он медленно разлагается на те же составляющие. На солнечном свету и при нагревании разлагается на угарный газ и хлор.
Как боевое отравляющее вещество он особенно хорош при выкуривании террористов из городской канализации.
* * *
Начальство всегда спасает свою жопу.
Чем выше начальство, тем больше у него жопа и тем больше времени требуется на ее спасение.* * *
Господа ежемесячные обозреватели!
Как решились вы настолько изрезать, искромсать мою душу которая и так потерта и растерзана до нитки? Неужели же мое причудливо искривленное тело или только одинокая часть его, висящая втуне уснувшей летучей мышью, не внушает вам христианского сострадания и мысли о том, что мое природное стремление к гармонии заставит мигом подкрутить все струны моей томящейся души, дабы исторгнуть звуки, так приятные окружающему слуху?* * *
«Жалкое, несчастное, упыристое создание, бессильное уйти от ударов судьбы. Разве ж мало в нашей жизни поводов для горя, чтобы добровольно прибавлять к ним новые, увеличивая число наших бедствий? Вотще! Изыщи! Сгинь! Пропади!» – вот какие мысли приходят ко мне при одном только взгляде на этот портрет.
* * *
«Иди, бедняжка, жри какашку!» – услышал я недавно, проходя по улице, разговор двух дворничих. Слух мой обладает необходимой клейкостью. Неласковые звуковые колебания немедленно становятся его добычей.
А еще меня поразило то, что, ругаясь, дворничихи немного подпрыгивали на манер реверанса, а метлы и совки они держали так, будто это были края бального платья.* * *
Наш путь во мраке можно отметить осторожными наблюдениями и умозаключениями, по аналогии образующими процесс доказательства, называемый классиками диалектической индукцией, выставляемый оными как наиболее верное и истинное положение вещей, людей и событий.
Почему они должны быть осторожными? Потому что, бредя во мраке, пусть даже вооружившись самыми светлыми намерениями, вы рискуете стукнуться головой о поминутно встречающиеся столбы и вышибить себе все мозги или только их часть, отвечающую за эту самую индукцию.Справедливости ради надо отметить, что бредущие во мраке с осторожностью, никоим образом не застрахованы от падения носом в клоаку. Кроме того, они никак не убережены от нападения ученых мужей, всегда готовых сотворить им увечье.
Те мужи несутся на алчущих логики с напряженными членами, изготовленные к плевку, а на переднем плане нарисованной нами картины государственный муж крутит колесо политики, как идиот, против потока развращенности, вместо того чтобы следовать за ним.* * *
Все наши потуги на экономической ниве вызывают к жизни следующие размышления: лишь бы ребенок был честно зачат.
Помилосердствуйте! Мы и честность! Сумятица, галиматья, дурь несусветная!
Разве ж имеется на сей счет хотя бы малейшее опасение? Мерзость блуда и иные политические деяния давно уже стали отвратительны любому из наших величайших патриотов. Ну конечно же мы честны – а как же иначе!* * *
Есть все основания пуститься в пляс: у нас есть экономика. Самым ярким признаком ее наличия является форум.
Цель, таким образом, достигнута – вот оно, а то мы все думали, что все это по-другому называется.* * *
Дети – штука волнительная.
Он еще маленький. Ему уже двадцать два, а он все еще маленький. Такое иногда несет, что просто за голову хватаешься, а потом думаешь – это пройдет, ты себя вспомни, ты в этом возрасте тоже нес такое – мама не горюй.
Он поумнеет. Ничего. Главное – парень добрый – это важно.
И еще у него повышенное чувство справедливости, если так можно сказать.
Просто каменным становится, если видит какое-то зло. Каменный, ершистый.
И здорово, что он начал учиться. До этого момента, по-моему, учились только мы с его мамой.
И еще он готовит. Это его домашнее задание. Любит готовить и нас кормить. Просто сияет, когда мы хвалим его стряпню. Вкусно. Это его бабушка научила. Он должен в доме делать что-то, чего не делаем мы. Мы в нем нуждаемся – это важно. Тогда дом будет крепким.
И еще мы перезваниваемся: «Алло! Я доехал!» «У тебя все хорошо?» «Все хорошо!»
Такие небольшие послания – я с тобой, я рядом. И прикосновения нужны. Очень. Я все думал: откуда это у нас, а потом понял – от обезьян, животное чувство. Подбежать, потрогать и отбежать. Это важно. Важно прикасаться. Просто так, подошел и коснулся.
А лучше – обнять или прижаться. Голова к голове. Такое необходимое, мягкое напоминание – я тут. И в груди сейчас же разливается радость.
В этом мире есть только любовь. И еще терпение.
И еще терпеливое ожидание любви.
Клянусь всем, что есть, и тем, чего нет, но что должно было быть!
Если бы во всем мире остались только три капли смысла, я бы отдал их ему.
Ему! Ибо кому еще нужно отдавать то, что является смыслом, как не тому, кто этим смыслом и должен распоряжаться?
Кстати, он мне вчера приснился с лыжами.* * *
Мне пришлось стряхнуть с себя первые ласковые прикосновения надвигающейся дремоты – на экране появилось то, что мне дороже всего, – наш президент.
Не понимаю, почему его появление у некоторых вызывает дикий хохот.
Я же с самых незначительных размеров воспитан в глубочайшей почтительности к власти. При любом его появлении я встаю и начинаю благодарить.За что?
Но ведь я же еще жив.
* * *
А не построить ли нам стеклянный мост через Неву?
Зачем? Ни у кого нет, а у нас есть. И я бы всех их привез бы сюда полюбоваться на это чудо.Они бы только рты пораскрывали, потому что им бы и в голову не пришло такое у себя сотворить.
А вот мы можем даже этот самый мост поставить на попа, чтоб они не только рты, но и кое-что другое себе разверзли.
Знаю я одного архитектора, так он не то что мост, он мать родную в янтарь запаяет, чтобы только нашей главной милости угодить.
Вы, конечно, знаете, о какой милости я говорю.
Она такая, такая… ей только хвоста не хватает.
* * *
Предлагается следующая история. После училища в отдел кадров флота приходит лейтенант-ракетчик. Его назначают на лодку. Лодка готовится к автономке. В этот поход командиром ракетной боевой части идет капитан третьего ранга Сова, который после похода должен уходить в академию. На его место назначается нынешний командир группы старший лейтенант Серега Кашкин, а на его место они за время похода должны подготовить нового командира группы – вот этого самого только что назначенного к ним лейтенанта.
У лейтенанта необычная фамилия – Робертсон, а зовут его, как Суворова, Александр Васильевич.В отделе кадров с самого начала его спросили:
– Кто вы по национальности? (С этого и начинается фильм.)
– Русский.
– Но фамилия-то (с усмешкой) французская?
– Почему французская? Фамилия шотландская! У меня и документ есть. Я ксерокопию сделал. Меня о моей фамилии еще в училище спрашивали. Вот!
И лейтенант показывает документ. Это копия грамоты, выданной Петром Первым шотландскому шкиперу Джеймсу Робертсону, поступившему на русский флот в 1712 году.
– И что потом? – спрашивает оторопевший кадровик.
– Потом? А потом Гангут! С Апраксиным Федором Матвеичем! Он и медалью награжден! «За прилежание и верность»! – лейтенант достает из папки, которую он держит в руках, бумаги и раскладывает их перед изумленным кадровиком.
Так и начинаются приключения лейтенанта Александра Васильевича Робертсона, получившего поначалу кличку «Сашка Робинзон».
Лейтенант попадает в самую гущу событий: лодка грузит продукты, ракеты, торпеды, потом она выходит на контрольный выход, где ее преследует американский крейсер, который всячески пытается ее таранить, потом лодка проваливается на глубину, возвращается в базу и снова выходит в море, теперь уже в автономное плавание, и все это происходит с лейтенантом на фоне непрекращающихся подначек, шуток, без которых экипаж подводной лодки не может быть экипажем. Без смеха флот не флот. Там, где смерть за спиной, там всегда шутят.
Перед походом лейтенант успевает влюбиться, разочароваться и снова найти свою любовь.
В походе Робертсон изучает устройство корабля и сдает его флагманскому специалисту. Именно ему он и обязан тем, что во время пожара, случившегося из-за короткого замыкания в силовой сети в 8 и 9 отсеках, Робертсон оказывается в 10 отсеке и остается в нем совершенно один на многие и многие сутки.
Аварийная лодка всплывает, борется с огнем, а потом – в надводном положении – ее на буксире тянут в базу.
И никто не догадывается, что в последнем отсеке борется за свою жизнь лейтенант Робертсон, получивший поначалу из-за многочисленных приключений кличку «Сашка Робинзон».
Роберсона найдут и спасут.
А иначе и быть не может, ведь это фильм про подводников, про их жизнь и про флотское братство, которое, гори оно ясным пламенем, все равно не сгорит.
* * *
Жаль, что никто не поддержал мою идею: обязать банк по первому требованию клиента выдавать ему купюрник с номерами купюр.
Казалось бы, наши правоохранительные органы должны были бы просто вцепиться в это предложение, потому как тогда же тут можно было бы определить, кто, где и в каком окошке.То есть все возвращается на круги своя: государство само по себе, а мы – сами под себя.
* * *
Патриотизм различается. Он состоит из двух направлений. Первое молчаливое: «Я люблю Родину», второе неугомонное: «Они должны любить Родину». По первому направлению ты пошел и молча сделал то, что считаешь правильным. По второму – ты все время орешь о том, что надо любить Родину.
Невозможно любить грязь непролазную. Если ты ее любишь, значит, что-то там не в порядке с умом.
И плохие дороги нельзя любить, и мусор, выложенный вдоль них, и аэропорт-недомерок, и дачный участок с бутылками, и загаженный пруд, и утреннюю площадь, залитую вчерашним пивом, и праздник, где все ходят пьяные, и шприцы в подъездах, и суету наркоторговца, и подвалы затопленные, и сгнившие крыши домов, и дворовую помойку.
Нельзя любить разруху. Разруха везде. Она начинается с подмены понятий. Есть у тебя понятие «Родина», а тебе стараются ее подменить. Незаметненько так.
Или новое построить. Старое сломать и выстроить тебе нечто – «Вот теперь твоя Родина».
Нет. Не любят они Россию. Если б любили, все бы тут сияло. И прежде всего лица людей. Люди – это же тоже Родина. Это ее часть.Может быть, самая главная. Ну так и возлюби, если главная.
Не-а. Не любят. Топят все в словесах. И слова-то какие-то скользкие. Все время ускользает из них смысл. Не ухватить.
* * *
– Ну, как там у вас, в Петербурге? – спрашивают меня из Москвы по телефону.
– Секундочку, – говорю я, – сейчас в окно посмотрю!
Дело в том, что окна моей гостиной выходят на помойку. Это удобно. Спрашивают тебя: как там, в Петербурге, ты смотришь в окно, а там все время не хватает одного большого ящика, и потому все складывают всё на землю.
– Отлично, – говорю, – у нас в Петербурге! Просто замечательно. Все на своих местах.
Вот если б за окном была бы чистота, да еще бы и асфальт во дворе наконец доложили, – а то уже скоро год как заасфальтирована только половина двора – да освещение бы во дворе сделали, то можно было бы предположить, что что-то там, наверху, поменялось. А так – все просто отлично!
Когда Валентина Ивановна говорила как-то по телевизору, что и крыши починили, и подвалы осушили, и дворы осветили, не говоря уже об асфальте, это она, видимо, про что-то другое говорила, но только не про Петроградку. Петроградской стороне не повезло. Тут и крыши текут, и подвалы в воде. Нет, конечно, кое-что на Большом проспекте привели в порядок, да и на Каменноостровском тоже, но чуть в сторону ступил – и можно обнаружить следы светомаскировки, до сих пор защищающей город от налетов фашистской авиации.
Про подвалы я уже и не говорю. Есть у меня парочка знакомых умельцев, которые берутся все подвалы осушить, но для этого надо им денег заплатить. Для меня это большие деньги, для города – сущая ерунда, но ведь работы еще и с Водоканалом надо будет согласовывать, – а тут я совсем не знаю, что и сколько стоит. Так что пока откачивают с помощью насоса и шланга. Лет десять уже качают, а может, того больше, и за это время столько денег на эту откачку потрачено, что те подвалы давно уже золотыми стали. Ну да ничего. Покачают еще лет пять-шесть, а потом придет дяденька из Смольного, который признает дом аварийным, после чего его разрушат, а жильцов – в Новое Девяткино.
Петроградка же не так хорошо охраняется от разрушения, как, скажем, Зимний дворец. Тут и баню на Большой Пушкарской разрушили – кстати, здание-то старинное. На него из своего окна Кустодиев смотрел. А еще он смотрел на такую небольшую церквушечку, из которой по воскресеньям православный народ выходил. Там-то он своих русских красавиц и высматривал.
Тут, на Петроградке, многие жили, о чем и многочисленные памятные доски имеются.Но доски досками, а здания-то валим. Нет, говорим, конечно, обещаем разобраться, но между делом, то есть между разговорами, валим. Вот и на Биржевой мост веками смотрело такое красивое здание, а теперь там руины.
Руины. Вот ведь беда-то какая. Больно. И не спасают от этой боли никакие нарисованные кирпичи на оштукатуренных стенах великой Петропавловской крепости.
* * *
Память людская – великая чертовка. Все в ней – и боль, и радость, и горечь поражений. Россия – страна без границ, без конца и без края. Что ни деревня, то свои обычаи, обряды, правила. Через много лет их назовут культурой русского народа.
Вот только не складывается она никак, а все потому, что в каждой деревне свои сарафаны, не складывается – все кипит да кипит. Ахочется, чтоб все, значит, вместе, все разом, все заодно. Оттого и праздников столько и своих и чужих – хороводы, карнавалы.
День Военно-морского флота – это тоже праздник. Праздник страны, не лишенной памяти. Праздник великой страны, которая помнит о том, что у нее был великий флот.
А флот – это же люди. Это они водили в море боевые корабли. Это они шли в бой, погибали, замерзали, тонули.
Знаете, сколько их всего, тех, кто ради России шел в бой? Их миллионы. Они бились с врагами во все времена.
А времена те всегда были одинаковыми. И всегда побеждал тот, кто не щадил ни себя, ни людей своих, ни свой корабль. Ломались мачты и падали за борт, горели корабли, тонули люди. Не сдавались они. Нет, не сдавались.
Удивительное это дело: горстка моряков не сдала «Стерегущий». Они задраились и пустили внутрь воду.
А в войну лодки на Балтике ходили в основном только туда. Назад возвращались редко, а смерть – она всегда была возле плеча – чуть только поверни голову и поздороваешься.
А после войны была Куба. К Кубе послали дизельные лодки. Они должны были прорываться через блокаду. Жарко. В отсеках нет охлаждения. Температура пятьдесят и выше. Падают в обморок. Отлили водой – и опять на пост. А наверху кружат стервятники – только высуни нос, сразу подскочат.
А потом – атомный флот вышел в Мировой океан. И ходили они даже на Северный полюс. Подо льды.
А ведь там, подо льдами, можно было погибнуть от любой оплошности. Толщина льда семнадцать метров, и глубоко в воду уходят ледяные пики.
Многие погибли. И люди, и корабли.
В Санкт-Петербурге есть небольшой сквер. Его называют сквером Подводников. Там есть деревья, которые посвящены погибшим кораблям. Что ни дерево, то корабль, подводная лодка. Что ни дерево, то слава России.21 июля 2008 года ровно в 7 утра их окружили забором. Будут вырубать. Теперь у России другая слава.
* * *
Я считаю себя обязанным что-то сделать, что-то совершить на ниве разворачивающейся и все более и более разрастающейся борьбы с коррупцией.
Все время хочется что-то добавить, усугубить, вставить, подчеркнуть, а также отметить и заострить.
Я считаю, что в этом деле не все использовано до конца. Вот взять хотя бы проклятия. Надо! Надо, я считаю, использовать и проклятия.
Причем малые проклятия – лишь пустая трата сил и здоровья. Если уж проклинать, то желательно использовать проклятия крупные, могучие, достающие до самой что ни на есть печени. Не следует забывать и другие части тела проклинаемого: селезенка, желчный пузырь, мочевой пузырь и, конечно же, семенники. Все они должны быть искалечены единым порывом.
Недавно я обнаружил именно такие проклятия. Они могут пригодиться нашему вдумчивому читателю (лично я ими пользуюсь от случая к случаю). Они написаны епископом Эрнульфом где-то в начале XVII века.
Я обнаружил копию этих проклятий, списанных из церковной книги Рочестерского собора. Вот они:«Властию всемогущего бога, отца, сына и духа святого, и непорочной богородицы девы Марии, и всех небесных сил, ангелов, архангелов, престолов, господств, владычеств, херувимов и серафимов, и всех святых патриархов, пророков, и всех святых апостолов, и евангелистов, и святых праведников, кои одни только удостоены петь перед лицом Агнца новую песню, и святых мучеников, и святых исповедников, и святых дев, и всех святых, и избранников божьих, да будет он (вставить имя и фамилию) проклят (за то-то и то-то). Отлучаем злодея и грешника, и предаем анафеме и изгоняем за порог святой церкви всемогущего бога, дабы он предан был на вечные муки с Дафаном и Авироном и со всеми, кто говорит господу богу: отыди от нас, ибо мы не хотим знать путей твоих. И как огонь угашается водой, так да угаснет свет его до скончания веков, если он (имя и фамилия) не покается в (том-то и том-то) и не загладит вины своей. Аминь».
На этом можно было бы и остановиться, но для полноты действия лучше продолжить:
«Да проклянет его бог отец, сотворивший человека!
Да проклянет его сын божий, пострадавший за нас!
Да проклянет его дух святой, ниспосланный нам во святом крещении!
Да проклянет его святой крест, на который взошел ради нашего спасения Христос, восторжествовав над врагом своим!
Да проклянет его святая богородица приснодева Мария!
Да проклянет его святой Михаил, заступник святых душ!
Да проклянут его все ангелы и архангелы, начала и власти, и все воинства небесные!»
Кстати, наши воинства тоже не дети малые насчет проклятий, но куда их проклятиям до этих, но продолжим:
«Да проклянет его достославный сонм патриархов и пророков!
Да проклянет его святой Иоанн Предтеча креститель господень, и святые Петр и Павел, и святой Андрей (Первозванный), и все христианские апостолы, и прочие ученики его, а также четыре евангелиста, проповедью своей обратившие в истинную веру вселенную!
Да проклянет его (имя и фамилия) дивная рать мучеников и исповедников, угодивших богу добрыми своими делами!
Да проклянет его хор священных дев, ради славы христовой презревших суету мирскую!
Да проклянут его все святые, от начала мира и до окончания века снискавшие благоволение божье!
Да проклянут его (имя и фамилия) небеса и земля и все, что на них есть святого!»
А вот это мне очень нравится:
«Да будет он проклят, где бы он ни находился: в доме или в конюшне, в саду или в поле, на большой дороге или на глухой тропинке, в лесу, в воде, или в храме!
Да будет он проклят при жизни и в минуту смерти!»
А вот это особенно хорошо:
«Да будет он проклят за едой, и за питьем, голодный, жаждущий, постящийся, засыпающий, спящий, бодрствующий, ходящий (в том числе и под себя, надо полагать), стоящий, сидящий, лежащий, работающий (или делающий только вид), отдыхающий, мочащийся (здорово), испражняющийся и кровоточащий!»
И далее:
«Да будет он проклят во всех способностях своего тела (все мы понимаем, каких способностей мы еще не касались)!
Да будет он проклят снаружи и внутри!
Да будет он проклят в волосах главы своей! (Кстати, волосы есть не только на главе.)
Да будет он проклят в мозгу своем и темени! (Тяжелое проклятие, надо заметить.) В – висках, на лбу, в ушах, в бровях, в глазах, в щеках, в челюстях, в зубах (как в передних, так и коренных), в губах, в гортани, в плечах, в запястьях, в руках, в кистях рук, в пальцах!»
А вот и самое страшное:
«Да будет он проклят в чреслах своих и в паху! В лядвеях! (Не знаю, что это такое, но полагаю, что-то ужасное.) В половых органах! В бедрах, коленях, голенях, в ногах и ногтях на пальцах ног!
Да проклянет его (еще раз) Христос, сын бога живого, во всей славе величия своего! И восстанут против него небеса (еще раз), со всеми силами, на него движущимися, да проклянут, да осудят его, если он не покается и не загладит вины своей! Аминь!»
Кажется, все.* * *
Я большой любитель коллекционировать курьезы.
Я считаю угрозы, распространяемые правительством с помощью телевидения, курьезами и с удовольствием вношу их в свою картотеку. И потом, тон, тембр, сама подача – это очень хорошо. Немного, правда, напоминает сельсовет, но все равно это очень здорово.* * *
А вот и крыса побежала через двор. Крысы у нас бегают через двор и днем и ночью. До помойки и обратно. Двор-то почти совсем не освещен, так что идешь, а под ногами что-то живое так и шныряет.
* * *
Крыс в Петербурге стало больше. Они бегают по дворам, лестницам, домам. Они переносят лептоспироз, холеру, желтую лихорадку и тетушку чуму.Травят ли их? Травят, но через какое-то время их становится еще больше, и старая отрава на них уже не действует – изобретай новую. Да и не жрут они старую – умные.
Как бороться с крысами? Надо привести в порядок подвалы, дыры в асфальте, лестницы, мусоропроводы, чердаки.
А если все это не объять?
Ну, если все это не объять, то тогда надо сделать так, как однажды сделал Господь Бог, когда ему надоели крысы. Бог завел котов.
Коты – только они способны сократить поголовье крыс. Коты и бродячие собаки, а также лисы, забегающие в наш город полакомиться этими удивительными грызунами.
Так что у каждой нашей помойки должен сидеть кот, а рядом должна бродить бродячая собака.
Вот только травить крыс не надо, а то коты и собаки помрут, поев отравленных.
А как же сами коты? Они же тоже переносят болезни! И собаки! – скажут мне.
Переносят. И коты, и собаки, и лисы, и вороны, и голуби (на которых, кстати, тоже можно найти управу).
Ну так их же лечить надо. Всех этих котов-собак. Надо. Ветеринарная служба города начинает немедленно лечить дворовых котов и собак. Стерилизовать, лечить и все прочее.
Мало того, в отремонтированные подвалы делаются специальные лазы для кошек. Ну, так, как это делали наши предки, хранящие зерно в амбарах. В тех амбарах делался лаз для кошки, которая там и жила. Была даже такая специальная порода кошек, способная жить на улице. Дикая скандинавская кошка. Ее предки у нас называются сибирскими котами.
Заведем в каждом дворе кошек, будем их подкармливать, поить и лечить, и наступит у нас гармония с крысами.А то ведь победят они нас. В борьбе с ядами.
В Европе, например, давно оценили кошек. В некоторых городах Испании, например, они сидят чуть ли не на каждом квадратном метре. Кошки абсолютно дикие, но муниципалитет их подкармливает и наливает им в плошки воду в жаркие дни. И кошки те прекрасно выглядят. А вот крыс не видно.
Когда-то в средневековой Европе инквизиция боролась с ведьмами. На костер шли не только люди, но и кошки. Результат? В – Европу пришла чума. Чума приходила много раз, а потом люди все поняли и развели котов.
До них дошло: не будет котов, чума будет.
Когда-то я служил на подводных лодках. В одно время лодки наши заполонили крысы. Что только не делали, чтоб их извести. Ничего не помогало. Помогли коты. Затащили на лодку котов – и все. Нет, крысы никуда не делись, но только они теперь бегали не сотнями по лодке, а одна-две.
Так что в борьбе с крысами надо бы поступить так, как поступил сам Господь Бог: завести котов.
* * *
Как только я намереваюсь вздремнуть, так сейчас же мне является он. Лысоватый, подловатый кризис. Вы думаете, что о кризисе нельзя так сказать?
Можно. Кризис– он ходячий.* * *
Признаюсь, мне не хватило духу пожелать кому-либо зла.
Что-то на меня нашло, после чего пришло осознание того, что если я пожелаю зла, то что же останется высшим силам? Им же тоже хочется пожелать, а тут я у них все время болтаюсь под ногами.* * *
Парень в День ВМФ поднял на крейсере «Мурманск» Военно-морской флаг СССР. И все бы ничего – подумаешь событие, но только крейсер «Мурманск» теперь сидит на мели у берегов Норвегии и до него еще добраться надо.
Когда-то, в 1975 году, сразу после училища я чуть не попал на этот крейсер служить. Он тогда стоял в Мурманске, в Росте на ремонте. На нем служили мои друзья.
Потом его отремонтировали, и он еще долго ходил в море.
После – снова ремонт и лихие 90-е годы.
Тогда все продавали. Кому угодно.
На иголки и так, для увеселения.
Крейсер «Мурманск» тоже продали. Нашим южным соседям по планете.
Все-таки у каждого корабля свой норов. Кто-то спокойно идет под резак, а кто-то не хочет, бунтует, рвет тросы.
Его вели на буксире. В ночь под Рождество 1994 года в Норвежском море он сорвался с привязи, побродил немного, а потом нашел свою мель – остров Соройя, коммуна Хансвик, провинция Финнмарк, Норвегия.
В море вылилось топливо. Почему-то не откачали его перед тем как вести крейсер на погибель. Вот теперь оно и выливается чуть чего. Чуть тронешь крейсер, так и получите. Будто прирос он к этим неласковым берегам.
Не хочет корабль уходить. Не сдается. Грозный он и по сию пору.
Норвежцы не стали делать из него бордель. Так и стоит, привлекая туристов. От них отбоя нет. Тянет их на него.
Каждый, кто ступает на его борт, невольно проникается чувством глубокого уважения к России, к русскому флоту, к русским морякам.
– Все же русские немного ненормальные, – говорят смущенные норвежцы, осматривая исполина.
Ненормальные мы.
Это точно.
До сих пор украшаем флагами несуществующего уже государства несдавшиеся корабли.
* * *
Очень странно, что при наличии вокруг такого количества экономов мы до сих пор не имеем полного расцвета в экономической сфере.
Нет, конечно, какие-то сумерки уже очевидны, но все еще, осмелюсь заметить, не сходятся концы. Ведь любое арифметическое действие предполагает абсолютное тождество по обе стороны от предлагаемого знака равенства, а тут – то с той стороны, то с этой – глупость какая-то.* * *
Нечего напускать на себя важность и делать вид, будто мы пуп Вселенной.
Мы совершенно не пуп. Мы запуп – место, которое стремится к тому, чтобы быть пупом.* * *
Все должно быть детским. То есть все должно быть лишено логики взрослого человека. Поэтому сказуемое у нас не сказуемое, а подлежащее не подлежащее.
А между существительным и прилагательным порой нет согласия в числе, роде и падеже. Всем правит интонация, ударения, внешний вид, брови, поза и разрывы между словами, именуемые паузами. Язык выхолощен, слова потеряли смысл. Зато на этом языке можно писать законы. И все будет законно, что тут ни сделай. Когда надо – законно, когда надо – нет. Чудные дела.* * *
Животному слуху я приписываю нашу чуткость относительно грозящих нам неудач.
Власть должна быть благодарна ему: как ни крути, а выходит экономия – все защищают себя сами. Можно даже поставить памятник животному слуху, столь развитому у вверенного ей населения. Как ни подкрадывайся, а мы всегда начеку.А сданных налогов хватит только на два удара дубинкой по спине каждому жителю, включая стариков, женщин и детей.
Их траулер разрезал, как бумагу,
По второму отсеку удар пришелся,
Они в базу шли в надводном,
А на траулере все пьяные были,
Вода хлынула во второй,
Один офицер встал на одной переборке, другой – на другой,
Чтоб никто в соседние отсеки не прорвался,
А они и не прорывались,
Аккумуляторную батарею забортная вода залила,
И выделился хлор – им двух вдохов хватило,
Когда их достали, у всех волосы были от хлора розовыми.
* * *
Россия, словно лошадь, все никак не утонет в торфе – ни туда ни сюда.
Ей бы до дна достать, чтоб оттолкнуться и пойти вверх, а то ведь болтает ногами – и все без толку.
А я знаю, зачем нам этот фонд подрастающего поколения, все время тающий, как весенний снег, где-то там, на другом конце.
Он именно для стабильности. Чтоб нас никто не трогал, ибо кто же тронет того, кто за свое спокойствие готов деньги терять в пользу трогающего.* * *
Однажды я говорил со шведским делегато-депутатом.
Он раньше был директором школы, а теперь вот заседает в парламенте. И живет он рядом со своей приемной. В соседней комнате. Служебное жилье. Открыл дверь – и уже на службе. Я спросил его, насколько его нынешняя зарплата больше той, что была в школе.– Она меньше.
– Какой же смысл в такой перемене? – удивился я.
А он удивился моему вопросу.
– Но это же почетно, – сказал он. Почетно. У них это почетно. Вот ведь. А я как-то сразу и не подумал.
* * *
Войну я комментировать не хочу. Скажу только: «Господи, хорошо, что они остановились!»
Земля в двадцать первом веке стала очень маленькой. Шаг в сторону– война. Человечество еще не скоро угомонится. Разума нет – страдают невинные. Эти всегда страдают. Так что тут нет правых.
И еще, я полагаю, мировое сообщество в полной мере не оценило этот трюк с российскими паспортами, и в будущем вполне могут появиться китайские паспорта для жителей Хабаровска или, например, курило-японские.
Военная сторона вопроса – танки у нас глохнут, самолеты наши сбивают, а потери наши в основном среди 18-летних пацанов.
Вот это я не понимаю. Если к войне готовились, то почему там 18-летние? Если не готовились, то тогда все понятно.
* * *
На Пионерской площади (возле ТЮЗа) состоится Третий Всероссийский туалетный фестиваль. В программе открытие музея туалетов, конкурс туалетных скульптур, граффити-шоу на туалетных кабинах, конкурс флористов-декораторов, конкурс на лучшую надпись на стене туалета и прочие состязания.
Когда мне в руки попалось приглашение на этот фестиваль, я подумал, что юмор спасет наш город.Смех – это же защита. Грязь и смрад на улицах калечат сознание, а смех возвращает ему его первоначальный облик.
На туалетный фестиваль надо являться в карнавальных костюмах – это традиция подобных праздников.
Представляю себе чиновников, открывающих это мероприятие, с бумажными унитазами на голове, в костюмах в форме писсуаров и с ершиками, привязанными вместо галстука.
Хорошо бы шли в эти дни пирожные, испеченные в виде небольших рулонов туалетной бумаги, мороженое, напоминающее туалетные кабинки и прохладительные напитки, разливаемые из бочки с надписью «Освежитель воздуха».
Оркестр издает только трубные звуки, а дети обливают всех водой из посудин, напоминающих гульфики.
В огромный макет унитаза может войти любой желающий. Макет должен быть прозрачным, наполненным водой в нужных местах. Тут же можно было бы организовать и коллективное проныривание.
* * *
Тут у некоторых возникают всякие вопросы относительно того, что Покровский (то есть я) не титульная нация (то есть не русский). В связи с чем должен заявить, что все компетентные наши органы знают, что Покровский – титульная нация. Русский. Но родился в Баку и жил там до 17 лет, а потом – училище и Северный флот.
Правда, азербайджанцы тоже меня считали нетитульной нацией. Мама у меня обрусевшая армянка, а по их, азербайджанскому, разумению я не то чтобы не азербайджанец, я даже не русский, я – армянин.Но и в Армении меня армянином не считают, потому что у меня мама – армянка из Баку и не знает армянского языка, из чего получается, что и я не знаю этого замечательного языка, то есть я не армянин.
На Северном флоте вообще никак не считали, там было всем похеру, какой я нации, и под это дело я окончательно уверовался в том, что я русский, о чем аж с 17 лет во всех анкетах и пишу.
* * *
В Тунис поехали сразу, вдруг, ни с того ни с сего.
Почему в Тунис? Потому что дешевле, чем в Сочи. Странно, но дешевле.
В салоне самолета все время шлялась парочка наших идиотов в футболках с надписью на английском языке: «Опасность! Русский турист!».
В Монастир прилетели ночью. Жарко, запах сгнившей кожи.
– У вас всегда так пахнет?
– А разве пахнет? – Здешний гид никакого запаха не чувствует. – У моря воздух свежее.
Море и солнце – это на следующий день. Его тут много.
Дороги отличные– ни одной выбоины. Скорость движения – 30. Так и едут. Никто не нарушает.
– А тут жуткие штрафы. Двадцать динаров.
Двадцать динаров – это четыреста рублей. Действительно, жуткий штраф.
Средняя зарплата в Тунисе – четыреста долларов – это четыреста восемьдесят динаров. Отель государственный. Он возвращает во времена советской власти. Во всяком случае, рестораном это кормилище назвать трудно. Это столовая. И кто им только дал четыре звезды? Но кормят сносно, а песок на пляже усеян окурками – убираются только бутылки. Так что мусор увидеть можно. Хотя нельзя сказать, что его здесь не собирают. Мусорщики при этом напевают что-то свое и здороваются со всеми встречными.
На баках для сбора мусора надпись по-английски: «ремейк».
Дело всей жизни некоторых наших певцов служит надписью на мусорных баках в Тунисе. Мусор здесь перерабатывают.
Наши туристы немедленно напились и побросали в бассейн своих девушек вместе с бокалами пива.
Тунисцы на это дело взирали со спокойствием верблюдов.
Тунис– государство светское. В 1956 окончательно обрели самостоятельность, потом нашли у себя немного нефти, фосфатов – это помогло встать на ноги. Теперь нефть уже не так обильно поступает на внешний рынок, как в былые времена, но страна держится. Оливки, масло, кожа, текстиль, туризм и еще какая-то ерунда.Литр бензина – один доллар.
Тунис считается бедной страной. И еще это страна полиглотов – почти каждый может говорить на нескольких языках. Арабский в диалектах – их существует просто куча.
Кроме того, французский, английский, испанский, немецкий.
С недавнего времени к ним добавился еще и русский. Кое-кто учился в Украине.
На базаре надо отчаянно торговаться. Первый вопрос: откуда ты. Вопрос задается на всех языках сразу.
– Оттуда.
– Чех?
– Нет.
– Словения?
– Нет.
– Украина?
– Почти.
– Что за страна «Почти»?
То, что предлагается за шестьдесят динаров, можно купить за двадцать.
– А сколько стоит мясо?
– Мясо? Пятнадцать динаров.
– Дорого.
– Бери за десять.
Мясо – баранина, телятина, козлятина. Десять динаров. Одна мякоть. Парная. Двести рублей килограмм.
– А с костью?
Меня не поняли.
– Мясо на кости сколько стоит?
– Зачем тебе кость? Кость собака ест.
– Ну все-таки, сколько стоит мясо на кости?
– На кости? Бери за пять. Образование бесплатное. В школе – тринадцать лет, потом институт. Там тоже не надо платить, не считая какой-то мелочи. Высшее образование больше получают женщины, чем мужчины.
– А мужчины сразу хотят работать. Тунисский диплом приравнивается к французскому. Отличники могут быть отправлены за рубеж на учебу за государственный счет.
И это не дети чиновников.
– Нет, это просто отличники.
Тут много чего можно делать за государственный счет. Например, лечиться.
– Медицина бесплатная. К нам даже из Алжира и Ливии приезжают лечиться.
– Потому что бесплатно?
– Почему бесплатно? Для них платно. Просто у нас очень хорошая медицина.
Врачи здесь получают тысячу двести долларов в месяц, работая в государственных поликлиниках и больницах. А в частных они получают четыре тысячи и выше. Могут и десять тысяч получать.
Врачи частной практики должны пол-недели отработать в государственных учреждениях, а вторую половину недели они могут работать на себя.
Из Алжира и Ливии сюда едут не только лечиться, но и гулять. На выходные и праздники. В Тунисе нет сухого закона. Алжирцы и ливийцы с удовольствием вкушают спиртное. Пьяных не бывает.
– А сколько у вас получают полицейские?
– Самое малое – триста пятьдесят динаров.
– И все?
– У них еще есть комиссионные. Часть штрафа, например за превышение скорости, возвращается полицейскому в виде денежного вознаграждения.
– А взятки не берут?
– Почему не берут? Только за это можно в тюрьму сесть.
Тунис считается самой благополучной страной. На всю страну одна женская тюрьма (очень красивое здание) и несколько мужских. За курение марихуаны можно сесть лет на шесть. За продажу наркотиков – на всю жизнь. Воров вылавливают очень быстро. Убийство человека карается пожизненным заключением.
– Аллах дал человеку жизнь. Отнял ее – отдай свою.
– А откупиться можно?
– Нет. '
Смертной казни нет с 1989 года.
– У нас было одно выступление исламских фундаменталистов. Хотели взять власть. Подавили, а после этого отменили смертную казнь. У нас и так хорошо, нам это все не надо.
Ислам исламом, но если девушка в восемнадцать лет захочет выйти замуж без согласия родителей, то закон будет на ее стороне.
– Мы же с французами почти родственники. Свободу любим.
Традиционная тунисская свадьба – это семь дней объезжать всех родственников, и обойдется это в 30 тысяч долларов.
Это цена маленькой квартиры. То, что называется, в спальном районе. Так что молодые чаще всего просто регистрируются, потом вечеринка, а на деньги покупают жилье. С 1956 года у тунисцев одна жена.
– Наш президент сказал: «Хватит и одной».
– Но ислам разрешает.
– Нет. У нас теперь по закону одна жена.
– А дети?
– Два, три ребенка в семье.
– Пособие на детей?
– Да.
И пособие есть. Пенсия – 80 процентов от последней зарплаты. Даже если зарплата была 400 динаров – пенсия 320 динаров (6400 рублей на наши деньги). Вода и электричество будет стоить для семьи 100 динаров в месяц, «коммунида» (наше ЖКХ) – 50 динаров.
Разводы редки, потому что за развод надо заплатить большие взносы, и еще надо оставить жене дом и обеспечить и ее и детей. Детей здесь не бросают. Беспризорников нет.
Бродяг тоже не видно. Старость обеспечена. Если умирает один из супругов, то второй всю оставшуюся жизнь получает и свою пенсию, и пенсию умершего супруга. Таков закон.
И еще одиноких старух обеспечивают сиделками. За государственный счет.
– Почему только старух?
– Мужчины живут тут в среднем пятьдесят шесть лет, а женщины до семидесяти шести.
– Понятно почему.
– Почему?
– Морят мужа, а потом двадцать лет получают его пенсию.
Гид смеется.
– Просто мужчины много курят. Почти все мужчины у нас курят.
Курят и от этого мрут. Похоже, это все их проблемы.
Пенсии, пособия, дороги, сиделки, старость, дети, образование, медицина, еда.
И все это без природного газа и золото-валюты Центрального банка.
Все для людей, а иначе зачем это все.
* * *
Сомалийские пираты опять отличились: захватили яхту с французами. Но французский спецназ отбил соплеменников, а Саркози тут же заявил о своей новой инициативе: создать против сомалийских пиратов международные полицейские силы. И создадут.
Два года назад я писал статью о пиратах. По ней даже собирались снимать документальный фильм. Я тогда предложил создание таких сил, но только инициатором их создания, по моему замыслу, должна была выступить Россия. Не только наказали бы пиратов, но и получили бы международный институт, в котором у России была бы ведущая роль, что позволило бы на международные взносы построить, к примеру, и парочку новых эсминцев для нашего флота. Фильм не сняли, все заглохло. Теперь все лавры достанутся Саркози.
На главную: Предисловие
