Пурга

Боже мой, какая пурга,
И ноги совсем не чуют дороги,
И я на каждом шагу проваливаюсь по колено,
А под штанину набивается снег
И сейчас же там тает,
Потому что я вышел часа два назад,
Но окончательно уже заледенел;
А снежные хлопья летят в глаза
И оседают на ресницах.
Ни черта не видно,
И когда я дойду, совершенно стемнеет,
Потому что полярная ночь, и я иду к тебе.
Мне бы только до Полярного дотянуть.
Господи, какая пурга!
Неужели не ходят катера?
Только бы они ходили,
А под сердцем вдруг разливается невероятная теплота,
И кто-то, кажется, нежно прижался к щеке, выдохнул:
«Прости».
За что?
Что это со мной?
Неужели я спал на ходу?
Наверное, так замерзают.
Надо поколотить ногами.
«Бродячие собаки хуже волков», —
Кто-то мне это сказал.
Не успеешь оглянуться, а стая уже налетела.
Говорят, нападают с ходу.

Какие глупости лезут в голову.
Лучше я представлю себе твое лицо.
Вот это да!
Оказывается, я не могу вспомнить.
Только глаза.
Они – темные, жгучие,
И волосы от пота липнут к щекам.
Ты всегда так трудишься, когда мы вместе,
Будто на свете никого-никого нет, кроме нас,
Но тебе все угрожают
И хотят меня отнять,
Будто это последний день в нашей жизни.
А потом ты трогаешь меня руками,
Точно не доверяешь своему зрению
И тому, что я рядом.
Ты жмешь мою плоть очень сильно, и я
Почти кричу,
Но потом отпускаешь.
Наверное, тебе хочется доказать,
Что я существую, и что существуешь ты,
Что я плотный.
Ты прикладываешь ухо к моей груди
И говоришь мне: «Дыши», —
Я дышу,
А ты слушаешь биение сердца.
Я спрашиваю: «Зачем это тебе?»
А ты говоришь: «Мне надо», – и сердишься.
Не надо на меня сердиться – я твой
И выполню любое твое желание.
Ты вдруг приказываешь мне
Сосать твой палец,
А потом говоришь:
«И все другие. По очереди», —
И я смеюсь,
Потому что я не успеваю перехватывать их губами.
А потом вдруг серьезно берешь мою руку,
Глядишь на меня исподлобья,
Будто хочешь пресечь мои возражения,
И указательным пальцем
Водишь себе
По деснам,
По нёбу,
По языку,
Словно предлагаешь попользоваться собой изнутри
И с помощью плоти передать мне свой трепет.
Застонав, повалишь меня на спину,
Садишься мне на грудь, почти на лицо,
И наползаешь,
Словно я – твой самый большой враг
И меня надо захватить, раздавить, поглотить.
Ты словно хочешь затянуть меня в себя.
Я понимаю.
Ты доказываешь,
Что никто не имеет на меня никакого права,
Кроме тебя,
Но оно бесспорное,
Ты домогаешься меня так, как только
Можно домогаться
Мужчины,
И я попался,
Никто не в обиде,
И ты соскальзываешь в полном изнеможении
И, двинувшись назад, достигаешь бедер, а потом вдруг,
Что-то придумав, помещаешь обе свои
Ступни мне на грудь,
Слегка надавливая большими пальцами ног на шею,
Уставясь мне в глаза.
– Скажи…
– Да нет же.
– Тогда ешь. Ну?
И я ел, лизал, покусывал твои ноги,
А ты смотришь на меня жадно, а потом
Жалко,
Погаснув,
Ты говоришь, что холодно, и с головой
Уходишь
Под одеяло
И там находишь себе пропитание.
Мой член никак не может к тебе
Приноровиться,
По временам ему очень больно,
И ты чувствуешь, что ему больно, но тебе хочется еще и еще,
В тот момент тебе не было никакого дела
До моей боли.
Мне больно и сладко, и я почти умираю.
Все рядом.
Может быть, в этом никто не виноват,
Может быть, это старше нас?
Может быть, это так же, как моя жизнь?
И, может быть, жертве, которую съедят,
Тоже больно и сладко?
Может быть.
И я – твоя послушная
Собственность,
И поэтому меня нужно мять, хватать за щеки, тянуть в низ живота,
Все мое тело вздрагивает,
И ты чувствуешь, что мне нехорошо,
И сильно ко мне приникаешь,
Словно хочешь погасить меня,
Словно тебе очень важно поймать, уловить,
Зафиксировать,
Пришпилить булавкой,
Это мое вздрагивание, выгибание,
Словно ради него все и было,

Ты начинаешь целовать, целовать, целовать,
Лизать мою шею,
Покусывать плечи,
И я слышу твое дыхание, хрипы, колотье в груди.
Без звука, резко, нетерпеливо сдвигаешь мое лицо
Себе в пах,
И я уже знаю, что надо делать:
Языком измерять глубину
И меня всегда удивляет, как твоя плоть, нежная,
Анемичная,
Выдерживает мой натиск.
Мой язык слишком груб,
Но тебе, тебе нужно сильно и грубо,
Глубоко.
Но я уже не могу, я задыхаюсь,
А ты льешь что-то сладкое,
И я должен все это пить,
И в тебе все клокочет,
Именно так, и звуки эти очень древние,
Так клокочут вода или птица.

И ты сильно тянешь меня к себе,
Быстро и резко раздвигаешь мои ягодицы,
Я не противлюсь тебе,
И вот твои узкие пальцы, твоя кисть входит в меня,
В мой анус.
Так глубоко,
Что разворачивает и раздирает изнутри.
– Тебе хорошо? – с хрипом ты говоришь.
– Тебе хорошо!
– …
И я не могу сказать, что мне больно
И стыдно,
И даже не знаю, чего больше, стыда или боли,
И я говорю, что мне хорошо,
Конечно, конечно,
Очень,
Очень,
Да,
Господи!

Я иду к тебе по ниточке.
Она только между мной и тобой проложена.
Я, как во сне,
А может, это я засыпаю,
Так бывает.
Пурга, снег в ботинках.

Отправить