Мы догнали его через сутки. Он засел за камнями. За ним отвесная сопка, и деться ему некуда. У него автомат и два подсумка патронов. С таким грузом идти нелегко. Хорошо, что мы в ватниках и взяли с собой шапки. Это я приказал. Ночью холодно. Ватник, старые офицерские ботинки на микропоре, которые не скользят на скалах, шерстяные носки, смена белья, паек, патроны, шапка. Можно выбрать место посуше, опуститься в мох, поднять воротник, уткнуться лицом в колени и вздремнуть. Обязательно укрыть лицо и шею. Иначе комарье сожрет.

Он положил восемь человек — половину караула. Потом взял два полных подсумка и ушел.

Он шел на запад. Может, он и хотел перейти границу — черт его знает — но по мне так: он шел, как зверь, — по чутью, а оно говорило — иди на запад.

Это все из-за солнца. Прекрасно его понимаю. В его состоянии хорошо идти на солнце, потому что оно вселяет надежду. С солнцем кажется, что все у тебя получится. В двенадцать ночи оно висит над горизонтом. В той стороне и есть запад. Потом оно медленно по кругу движется на восток. Север. Лето. Солнце не заходит.

Скорее всего, он положил их из-за издевательств. Годковщина. Почти все расстрелянные в упор — годки, им осталось дотянуть до ноября. Своих, я думаю, он случайно зацепил. Восемь человек: шесть годков и двое молодых. В последний момент, видно, автомат в руках плясанул. Я видел то место — их разметало по стенам. Автомат — хорошее оружие. Целиться совершенно не обязательно. Надо просто направить ствол в ту сторону. И он выкосит все.

Воду мы не взяли. Какой смысл — полно луж. На ходу зачерпнул и напился. Идем только по хоженым тропам. Здесь много мин. Еще с войны. Они давно вросли в мох. Торчит только какая-нибудь незначительная деталь. Он, похоже, знает об этом. Ни разу не оплошал. Собственно, ему и оплошать нужно было всего один раз. Он нужен мне живьем. Не верю я в то, что он за границу шел. Это годки довели, суки. А теперь мы его обложили. Я его учуял сразу. Загодя расставил людей, а сам с Осадчим вперед. Я знал, что будет очередь. Успел дать Осадчему по шее, чтоб кувыркнулся под струю. Еще бы чуть и оцарапал.

Пашка Осадчий — годок и старшина первой статьи. Я слышал, как он говорил ребятам: «Лично пристрелю гада». Я те пристрелю. Возьмем, когда у него арсенал подрастратится. Я уже назначил считающих его патроны. У него их где-то триста. Пока лупит, дубина, короткими очередями. Он в карауле выпустил целый рожок. Кучно получилось. Все в цель. На это у него ушло шесть секунд. Только сейчас понял выражение «в шесть секунд». Именно столько уходит на то, чтобы вылетел весь магазин.

Тихо. Ребята на позиции. Осадчий дал Петренко по шее, чтоб не высовывался. Это он за меня. Я дал ему, а он — Петренко, зародыш.

Парень в кольце. Осадчий со мной, Корнилов на связи, потому что ползает, как гадюка.

— Сколько?

— Пока пятьдесят семь.

Считаем его патроны. А вот еще. Сейчас поменяет рожок. Конечно, можно было бы сейчас броситься, но для броска маловато времени. Я приказал всем молчать. Он не знает, сколько нас. Ребята кидают в него палками, чтоб держать в тонусе. Скоро все истратит, дурачок.

— Можно отвечать одиночными, но только вверх.

Он от страха сейчас высадит весь подсумок. Так и есть, лупит как оглашенный. Когда начнет стрелять одиночными, надо быть настороже. Одиночные означают, что человек успокоился и стал соображать.

— Сколько?

— Восемьдесят восемь.

Кончается третий рожок. Осталось семь по тридцать в каждом. Интересно, когда люди впервые стали стрелять друг в друга? Скорее всего, стрелами и в неолите.

— Каждому две очереди по сигналу, по пять патронов в каждой. Пусть знает, что нас много. Сейчас он обалдеет от огня…

Так…

Теперь можно ударить по вершине скалы, чтоб его посыпало камушком.

— Осадчий!

— Я!

— Две очереди по вершине. Смотри только, чтоб не задели. Заденете — всем башку отвинчу.

Возьму его чистеньким. Может, еще отвертится от вышки, балбесина. Бывают чудеса. Скажет, что издевались, и получит свои пятнадцать.

— Осадчий!

— Здесь!

— Дай рыжему по шее. У него опять зад торчит.

Как же ты так попался, глупенький? Небось и мать есть.

— Сколько там у него?

— Пятый кончается.

Ну вот. Скоро возьмем. Кстати, пора бы сказать ему что-нибудь для очистки совести. Громко и коротко.

— Эй, за камнем, Тепляков! Слушай меня внимательно! Ты окружен! Прорваться не получится! Из этих скал мы тебя выкурим! Прекрати стрельбу и выходи без автомата. Я — капитан-лейтенант Сысоев, гарантирую жизнь и суд!

Очередь.

Дурачок.

Мы с собой ветоши приволокли. Ветер в его сторону. И бензин у меня есть. Обмотаем тряпочки вокруг сухих палочек — под сопкой их навалом — запалим, подождем, пока завоняет, и забросаем. Выкурим в пять минут, как лиса.

— Прекратить огонь! Тепляков! Ты здесь еще никого не задел! Патронов у тебя мало! Выходи!

Очередь.

— Сколько у него там?

— Еще четыре магазина.

— Людей ползком за ветками. Ветошь у меня в рюкзаке.

Начал бить одиночными. Значит, успокоился. Через несколько минут здесь все будет в дыму. Если хоть что-то понимает, приникнет к земле — там дым меньше глаза ест. И нам останется один бросок. Пойду я, Осадчий, Корнилов. Остальные устроят тарарам. А вот и дым повалил. Приготовились… пошли… Раз-два-три… воздух в легкие, полную грудь, затаить дыхание, очки от дыма и наносник на нос. Вперед!

Мы вылетели из укрытия. Стоит сплошной автоматный гвалт — ребята стараются. Передвигаться надо прыжками. Из стороны в сторону. Из стороны в сторону. Обожгло бок. Потом два удара в плечо.

Прежде чем потерять сознание, подумал, что стоило бы предупредить Осадчего, что парень нужен живьем.

— Осадчий!.. Оса…

Плохо. Ребята несут меня бегом. Быстро, но не тряско. Плохо дело… На чем они меня тащат? А-а… вещмешки связали… Ну да… ну да…

Потом Осадчий скажет мне, что Тепляков застрелился.

Я сделаю вид, что поверил.