Глава 9
Среду целиком посвятили репетициям «Ведьмы из Колчестера». Следующая на очереди пьеса — «Ненасытный герцог» — пользовалась в прошлом году такой популярностью и ставили ее столь часто, что все знали свои роли назубок и обошлись одним утренним прогоном. Новая же пьеса нуждалась в особом внимании, однако комедианты взялись за нее без энтузиазма. Лоуренс Фаэторн был не единственным, кто сумел связать случившиеся с ним несчастья с творением Эгидиуса Пая. То, что у пьесы был счастливый конец, а к главному герою полностью возвращались силы, служило слабым утешением, поскольку до этого несчастного лорда Мэлэди ждало еще немало испытаний. Репетиция шла словно на ощупь, актеры пробирались по пьесе, словно путники, по скользким камням переходящие бурную реку.
Во время перерыва Лоуренс Фаэторн подошел к Брейсвеллу.
— Я чувствую, что на этой пьесе лежит проклятие, Ник, — пожаловался он.
— Она принесла нам как неудачу, так и удачу, — ответил суфлер, оглядываясь по сторонам. — Если бы не Пай, мы бы не попали в Сильвемер и не играли бы в этом чудесном просторном зале. Мы бы так и сидели, съежившись, у каминов в Лондоне и тешили себя надеждой, что вот-вот потеплеет. А так — у нас есть работа, пропитание, жилье, чудесный зал и внимательные, чуткие зрители. Радоваться надо.
— Я и радовался. Покуда голоса не лишился.
— Так ведь ненадолго. Он же к тебе вернулся.
— А вдруг снова пропадет? — обеспокоенно спросил Фаэторн. — Я прямо чувствую, как со страниц пьесы вот-вот соскочит новая хворь и обрушится на меня.
— Но ведь по сюжету другим персонажам достается не меньше твоего, — заметил Николас. — Возьмем, к примеру, адвокатов Лонгшафта и Шортшрифта. Мистер Пай не щадит свою братию. На обоих законников нападает немочь, однако ни Эдмунд, ни Джеймс не пострадали… Не бойся этой пьесы. Она может принести нам великую славу.
— Может, ты и прав, Ник, но скажи, останусь ли я в итоге в живых, чтобы сполна этой славой насладиться?..
Взяв себя в руки и вновь надев маску уверенности, Фаэторн отправился распекать актеров за недостаточное усердие. Пропавший накануне голос вернулся во всей своей силе. Николас радовался такому чудесному выздоровлению, но вместе с тем был им озадачен. Суфлер подозвал к себе Дэйви Страттона. Мальчику дали в новой пьесе крошечную роль, а кроме того, поручили кучу важных заданий. Как и в первом спектакле, многие актеры играли по нескольку ролей и должны были быстро переодеваться. Мальчик подавал костюмы, держал наготове реквизит, вместе с Джорджем Дартом менял на сцене декорации.
— Дэйви, ты знаешь, что тебе делать в следующей сцене?
— Думаю, да. Выкатить на сцену ведьмин котел.
— Это во-вторых. А во-первых?
— Ах да, — спохватился Дэйви. — Надо помочь переоблачиться Мартину Ио.
— Гризельде, — поправил его Николас. — Мартин играет Гризельду, вот и считай, что он Гризельда.
— Я стараюсь, но у меня плохо получается. Он все равно для меня Мартин Ио.
— Знаю, — сурово сказал Николас. — Я видел, как ты его дразнил. Чтоб больше, Дэйви, этого не было. Я поселил тебя с Джорджем и Диком Ханидью, чтобы ты держался подальше от других учеников. Не буди лиха.
— Он сам со Стефаном надо мной издевается! — пожаловался мальчик.
— А ты не обращай внимания. Все внимание — пьесе. Даже на репетиции. Надо работать вместе, а не подсиживать друг друга. Понимаешь? — Дэйви виновато кивнул. — Вот и славно.
— Это все?
— Нет, не все. — покачал головой Николас, не понимая, отчего мальчик поскорее хочет от него избавиться. — Я хочу тебя кое о чем спросить. Ты когда-нибудь слышал о матушке Пигбоун?
— Конечно. Ее весь Эссекс знает.
— Кто она?
— Ведунья. Живет в лесу за Стейплфордом.
— Ты ее видел когда-нибудь?
— Нет, но, думаю, с ней знаком мой отец.
— Это правда, что она готовит снадобья от неведомых хворей?
— Матушка Пигбоун всякое делает. Поговаривают, что она ведьма.
— А я-то думал, ты в ведьм не веришь.
— Я, может, и не верю, а другие верят.
— И как мне ее отыскать?
— Спросите моего отца.
Фаэторн уже махал суфлеру. Перерыв закончился, пора было снова приниматься за работу.
Убедившись, что все готово к репетиции, Брейсвелл направился в костюмерную. Комедианты уже собрались. Они репетировали в костюмах, тренируясь быстро менять наряды. Барнаби Джилл деловито поправлял перо на шляпе. Эдмунд Худ придавал лицу суровое выражение, входя в образ адвоката. Дэйви Страттон помогал мрачному Мартину Ио облачиться в платье Гризельды, молодой служанки сэра Родерика Лоулеса. Ричард Ханидью нарядился в красочные одежды супруги лорда Мэлэди. Стефан Джадд напялил на себя рубище Черной Джоан. Убедившись, что все идет по плану, Николас взял экземпляр пьесы и направился в зал, чтобы оттуда подсказывать актерам текст. Устроившись поудобнее, он махнул музыкантам на хорах, и они заиграли веселую мелодию, открывающую сцену.
Первым появился лорд Мэлэди в сопровождении преданной жены, которая не отходила от него ни на шаг, когда он слег с загадочной хворью. Сцена была прописана мастерски. Смешная, она одновременно была преисполнена драматизма и скрытой иронии, понятной только истинным ценителям. Затем появился доктор Пьютрид, между ним и Мэлэди последовала словесная дуэль. На этот раз Фаэторн и Джилл выкладывались полнее, чем в предыдущие разы. Все шло гладко, пока Мартину Ио в образе Гризельды не пришлось нагнуться, чтобы поднять с пола брошенный цветок. Ио грациозно склонился; на мгновение показалось, что на сцене и вправду молоденькая женщина. Но стоило юноше с розой в руках разогнуться, как он издал дикий вопль и, схватившись за зад, словно его подожгли, заметался по сцене.
Сочувствия несчастный не дождался. Фаэторн принялся выговаривать ему за срыв репетиции, Джилл добавил пару насмешек, Ханидью хихикал, Илайес хохотал. Помогать пришлось Николасу. Вспрыгнув на сцену, он схватил мечущегося Ио и помог ему снять платье. Причина столь странного поведения мальчика тут же выяснилась: к внутренней стороне юбки была аккуратно прикреплена веточка ежевики, которая и дала о себе знать, только когда юноша нагнулся. Повытаскав иглы из ягодиц Мартина, который громко стенал от боли и унижения, Николас яростно прокричал:
— Дэйви Страттон! Вон отсюда!
Преподобный Энтони Димент понимал, в каком затруднительном положении оказался. Будучи капелланом Сильвемера, он не хотел обижать Майкла Гринлифа, но при этом он также не желал давать Реджинальду Орру лишнего повода для попреков.
Приглашение на «Двойную подмену» поставило Энтони в тупик. Если он пойдет на спектакль, Орр обвинит его в сделке с дьяволом, если откажется — расстроит человека, которому обязан должностью капеллана и приходом. Компромисс невозможен. Сославшись на сильную мигрень, Энтони отказался от приглашения, однако, желая задобрить сэра Майкла, на следующий же день явился в Сильвемер. Едва войдя в дом, он тут же услышал голоса актеров, доносившиеся из Главного зала. Слуга провел Димента в лабораторию, где сэр Майкл беседовал с Джеромом Страттоном, не оставляя, однако, работы над составом нового пороха.
— Заходите, Энтони, — пригласил ученый, заметив стоящего в дверях викария. — Надеюсь, вы оправились от мигрени?
— О да, сэр Майкл, — ответил Димент. — Слава богу, она меня больше не мучает.
— Воистину. Не вы один так быстро избавились от хвори. Давеча, под конец спектакля, Лоуренс Фаэторн совершенно потерял голос. Слова вымолвить не мог. Доктор Винч ничем не мог ему помочь. А потом бедный мистер Фаэторн выпил чудодейственное снадобье, и к нему тотчас вернулся дар речи!
— Невероятно! — пробормотал Димент.
— Это снадобье составил доктор? — спросил Страттон.
— Нет, Джером. Его сварил кое-кто другой, отнюдь не внушающий такого доверия, как наш любезный лекарь. Это была матушка Пигбоун.
— Вы доверяете ей врачевание ваших гостей? — забеспокоился Димент.
— Матушка Пигбоун — знахарка известная.
— Однако, сэр Майкл, я бы на нее полагаться не стал.
— Я тоже, — пробормотал Страттон. — Но, насколько я понял, больной выздоровел?
Сэр Майкл сиял от удовольствия:
— Ступайте в зал и убедитесь сами. Голос как труба! — Он перевел взгляд на Димента: — Жаль, что вы не смогли насладиться «Двойной подменой». Она бы излечила любую мигрень. Мы с женой в жизни так не хохотали.
— Печально, что и я не видел спектакля, — вставил Страттон.
— Да, Джером. Вам бы понравилось. Непременно присоединяйтесь к нам завтра — «Уэстфилдские комедианты» будут ставить трагедию.
— Непременно, сэр Майкл. Энтони, а вы пойдете?
— Не знаю, не уверен. — Димент переступил с ноги на ногу.
— Надеюсь, вы ничего не имеете против театра? — Страттон приподнял бровь.
— Нет, что вы. Я, бывало, и сам участвовал в постановках, когда учился в Оксфорде.
— Но ведь они обычно на латыни, — заметил сэр Майкл, вытирая руки тряпочкой, — и всегда на библейские сюжеты. Спектакли «Уэстфилдских комедиантов»… скажем так, на более житейские темы. Они показывают нам человеческие слабости, преувеличивая их до крайности, до абсурда, до смешного. Взять «Двойную подмену» — смешное и вместе с тем поучительное наставление об извечной человеческой глупости. Не сомневаюсь, Энтони, вам бы очень понравился спектакль.
— Возможно, сэр Майкл, хотя я и не уверен, что лицу духовному пристали такие развлечения.
— Вы заговорили совсем как эти пуритане с кислыми лицами, — фыркнул Страттон. — Каждый имеет право на веселье, которое нам комедианты и предлагают.
— Ловлю вас на слове, мистер Страттон.
— Энтони, если бы вы увидели их за работой, вы бы многое поняли.
— Не сомневаюсь, — проговорил викарий. — Однако должен заметить, что ваше мнение разделяют далеко не все. Я, в частности, именно поэтому и пришел к вам. Я должен вас предупредить: Реджинальд Орр что-то замышляет.
— Вот разбойник! — разгневанно воскликнул Страттон. — Надо его изгнать из Эссекса.
— Боюсь, такой участи он желает «Уэстфилдским комедиантам». — Димент поджал губы. — Я беседовал с ним вчера. Он был в приподнятом настроении, заверил меня, что ноги актеров не будет в Сильвемере, и пришел в ярость, узнав, что они уже приехали.
— Это, наверное, потому, что именно он устроил им засаду. — Сэр Майкл потер руки. — Он ничем себя не выдал?
— Он был очень осторожен.
— Арестуйте его по подозрению в совершении преступления, — посоветовал Страттон.
— Это не так-то просто.
— Орр опасен.
— Мистер Страттон прав, — закивал Димент. — Именно поэтому я и пришел предупредить вас. Коль скоро его затея провалилась, он предпримет новую попытку. Выставите охрану. Актеров нужно защитить.
— Будьте спокойны, — уверил священника сэр Майкл. — А актеры великолепно могут позаботиться о себе сами. Им не страшны фанатики вроде Реджинальда Орра. А его я предупредил: если он снова предстанет передо мной в суде, я назначу ему самый суровый приговор.
— Его надо повесить, утопить и четвертовать.
— За строгие взгляды на веру? — мягко спросил Гринлиф. — Будет вам, Джером. Как говорится, живи сам и дай жить другим. Итак, — он улыбнулся викарию. — коль скоро вы пропустили «Двойную подмену», я настаиваю, чтобы вы посмотрели хоть одну из оставшихся пьес.
— Вы, право, считаете это нужным, сэр Майкл? — пролепетал Димент.
— Эта самое малое, что вы можете сделать. Пусть актеры получат благословение церкви.
— Я подумаю, — пообещал викарий.
— Нет уж, — рассмеялся Майкл, — дайте мне ответ прямо сейчас. Моя жена была очень расстроена вашим отказом. Неужели, Энтони, вы хотите снова огорчить ее?
— Нет, что вы.
— Отлично. Так какую из пьес вы бы желали посмотреть?
— Приходите завтра на «Ненасытного герцога», — посоветовал Страттон. — Трагедия потрясающей силы — кровь стынет в жилах.
— Трагедии мне не совсем по вкусу…
— А как насчет спектакля на историческую тему? В субботу «Уэстфилдские комедианты» ставят «Генриха Пятого».
— У меня на субботу назначено отпевание.
— В таком случае, — решил сэр Майкл, — придете на «Счастливого ворчуна». Насколько я слышал, это еще одна изумительная комедия. Она непременно скрасит ваш день. Решено! Сядете рядом со мной. Будем смотреть пьесу вместе.
— Когда, сэр Майкл?
— В воскресенье.
Димент почувствовал, что его ноги сделались ватными.
Стол для актеров накрыли в главной кухне Сильвемера. Комедиантам было велено ни в чем себе не отказывать, есть и пить сколько душе угодно, и многие в тот день разошлись по опочивальням в приподнятом настроении. Репетиция прошла удачно, новая пьеса постепенно приобретала форму, с лордом Мэлэди ничего нового не случилось. Однако Лоуренс Фаэторн был невесел и, присев к столу с остатками трапезы, поведал Николасу Брейсвеллу и Эдмунду Худу о том, что его беспокоит.
— Надо было оставить Дэйви Страттона в Шордиче, — с досадой проговорил он.
— Ага, Марджери от души бы тебя поблагодарила, — ехидно заметил Худ.
— Но, Эдмунд, полюбуйся, что он успел натворить, пока мы здесь.
— Мальчишкам свойственно шалить. — заметил Николас.
— Шалить? Я это называю иначе, — проворчал Фаэторн. — Думаете, он ограничился проделкой с веточкой ежевики? Прошлым вечером он сунул в кровать Мартину пук мокрой соломы, а сегодня утром бросил в стакан Стефана пригоршню соли. Дик Ханидью — единственный, кого он пощадил. Мальчишку надо хорошенько вздуть.
— Я его тряс так, что у него зубы стучали, — признался Николас, — а потом предупредил: еще одна, пусть даже самая невинная проказа — и он отправляется в Лондон. Не знаю, что на него сегодня нашло. Бедный Мартин. Ну и досталось ему с этой ежевикой.
— Подлеца надо было раздеть догола и швырнуть в ежевичный куст.
— Ну, это уже слишком, Лоуренс, — возразил Худ. — Ник поступил правильно: отчитал Дэйви, заставил его извиниться перед Мартином, весь остаток дня следил за ним и раньше всех отправил спать. По-моему, это справедливое наказание.
— А по-моему — нет. Знаете, что я думаю? Может, я и ошибался насчет «Ведьмы из Колчестера». Может, пьеса и не виновата во всех моих несчастьях. Вспомните: когда начались беды?
— Когда ты прогнал мистера Пая, — ответил Николас.
— Ошибаешься, Ник, — возразил Фаэторн. — Они начались после того, как мы приняли в труппу Дэйви Страттона. Он проказничал в моем доме, сбежал от вас в лесу, снова пытался удрать в Сильвемере, а теперь опять взялся за старое. Не пьесы мне надо боятся, а этого маленького мерзавца.
— Будет тебе, вспомни, сколько ему лет.
— Верно, — поддержал суфлера Худ. — Дэйви еще только встает на ноги.
— Если так пойдет и дальше, лучше я их ему отрежу, — с горечью произнес Лоуренс. — Во всех моих злоключениях виноват Дэйви Страттон. Он ниспослан терзать меня и мучить. Я чувствую в нем какую-то злобу. Я-то думал, он станет для труппы ценным приобретением, а на самом деле у него уже есть один хозяин и наставник… Он ученик самого дьявола!
Фаэторн опорожнил кружку с элем и встал из-за стола. Николас даже не стал пытаться возражать ему. Хотя Брейсвелл относился к проделкам Дэйви не так сурово, как Лоуренс, поведение мальчика сильно беспокоило суфлера. Даже после того, как мальчику ясно сказали не дразнить Мартина Ио, Дэйви все равно сыграл с ним эту шутку. С этим Николас не был намерен мириться и устроил Дэйви такую выволочку, что мальчик расплакался, испугавшись, что потеряет друга, которого уважал больше всех в труппе. Потом они помирились, но Николас все еще был расстроен. Он никак не мог понять, что опять случилось с мальчиком, который в доме Анны Хендрик был образцом послушания.
Троица вышла из усадьбы и в темноте направилась к коттеджам на огоньки свечей, горевших в окнах. Пожелав Худу спокойной ночи, Фаэторн и Брейсвелл пошли к домику, который делили с Илайесом и Инграмом. Решив проведать Дэйви Страттона, Ричарда Ханидью и Джорджа Дарта, Николас заглянул в соседнюю хижину. Здесь также проживали Роланд Карр и Уолтер Фенби, имевшие в труппе свою долю. Первым делом Николас зажег свечу, желая убедиться, что мальчики спят. Так и оказалось. В комнате царила тишина и спокойствие. Николас по-отечески улыбнулся.
Усталый, не раздеваясь, суфлер прилег на кровать у окна. Он ожидал ответного удара: Мартин Ио наверняка мечтает отмстить Дэйви, а лучшее время для мести — ночь, когда на обидчика можно напасть внезапно. Даже присутствие в комнате Николаса вряд ли могло остановить Ио. Николас оставил ставни слегка приоткрытыми, чтобы сразу услышать, если внизу откроется дверь. Когда кто-нибудь попытается проникнуть в комнату, он будет наготове.
Прошел час, прежде чем Николаса сморил сон, и еще час, прежде чем какой-то звук разбудил его. Звук шел со стороны конюшен. Услышав испуганное ржание лошадей, Николас тут же вскочил. Взяв меч, он прокрался вниз по лестнице, стараясь ступать как можно тише. Когда он выбрался из домика, шум повторился. Дверь конюшни была открыта — ясно, что туда кто-то пробрался. Сперва Николас подумал, что Ио решил взять пучок соломы и достойно отомстить Дэйви, однако усомнился в этом, услышав обеспокоенное ржание уже несколько лошадей. Суфлер решил, что у незваного гостя имеются цели поважнее, чем месть своенравному ученику. Если это конокрад, его надо остановить. Выставив меч вперед, Николас проскользнул внутрь конюшни и вгляделся в полумрак. Незнакомца выдал стук кремня и посыпавшиеся искры, а мгновение спустя его озарило пламя, охватившее пук соломы, над которым он склонился.
— Стой! — завопил Николас, бросившись к поджигателю.
— Это еще кто? — послышалось рычание.
Суфлер застал злоумышленника врасплох, однако негодяй не терял времени. Прежде чем Николас успел напасть, незнакомец схватил пригоршню соломы, швырнул Брейсвеллу в лицо и, воспользовавшись его замешательством, оттолкнул суфлера и кинулся к двери. Огонь быстро распространялся, лошади все больше беспокоились. Николас кинулся к бадье с водой и по большей части затушил разгоравшееся пламя. Мерцавшие кое-где язычки он затоптал ногами. Как только с этим было покончено, Николас, вне себя от гнева, выбежал за дверь и бросился в погоню за мерзавцем. Поджигатель бежал быстро, однако он совершил ошибку, оставив лошадь слишком далеко, и поэтому теперь тяжело и хрипло дышал. Остановившись у дерева передохнуть, незнакомец вдруг понял, что его преследуют, и снова кинулся наутек. Достигнув подлеска, он продолжил бег, с шумом ломая ветки, пока не выбрался на прогалину, где оставил лошадь. Однако не успел он вставить ногу в стремя, как его настиг Николас.
— Ни с места! — крикнул суфлер, направив острие меча на горло злоумышленника.
Противник Николаса снова не растерялся и, отбив клинок кинжалом, ударил Николаса ногой. Получив сильный удар в бок, суфлер потерял равновесие и попятился. Когда незнакомец попытался снова его ударить, Николас перехватил его ногу и резко рванул ее. Чужак вскрикнул и рухнул на землю, Брейсвелл тут же ударил мечом по руке, сжимавшей кинжал. Глубокая рана заставила негодяя издать еще один вопль и выронить оружие. Николас бросился на противника, и они вместе покатились по земле. Наконец оседлав незнакомца, суфлер заработал кулаками, однако драка длилась недолго. Из мрака вылетел второй всадник и обрушил на голову Николаса дубинку. Оглушенного суфлера оставили силы, и его тут же отшвырнул в сторону сильный удар первого злодея. Подоспевший всадник помог своему подельщику взобраться в седло, и, когда Николасу удалось подняться, обоих уже и след простыл.
Шум перебудил людей в усадьбе. Николас увидел, как к нему бегут; его окружили огоньки свечей и озабоченные лица. Фаэторн пробился к другу сквозь толпу.
— Ник, ты ранен? — спросил Лоуренс, подставляя суфлеру плечо.
— Так, оглушили слегка.
— Что случилось?
— Кто-то снова пытался нагнать на нас страху.
Нападавшие частично добились своей цели. Пламя в конюшне удалось потушить, однако актеры были встревожены. Утренняя репетиция «Ненасытного герцога» шла медленно и без энтузиазма. Думая лишь о том, что где-то поблизости бродят враги, комедианты то и дело сбивались, прикидывая, откуда ждать следующего нападения. Присутствие суфлера обычно внушало им чувство уверенности, однако теперь его вид — голова перевязана, лицо в синяках — напоминал о том, что неведомые недруги готовы на отчаянные поступки. «Если самому сильному и находчивому человеку в труппе так досталось, — думали актеры, — то чего же ждать остальным?»
Сэр Майкл был преисполнен сочувствия. В конце репетиции он явился в Главный зал в сопровождении жены и управляющего — принести свои извинения и узнать о самочувствии раненого.
— Какой ужас! — ахал он, разглядывая Николаса. — Я вас пригласил к себе, вы мои гости, а на вас уже второй раз так подло нападают!
— Вы ни в чем не виноваты, — проговорил Николас.
— Виноват, друг мой. Еще как виноват. Мы с женой в полном смятении.
— Да, — ломая руки, вступила леди Элеонора. — Нет слов, до чего мы потрясены. Такого в Сильвемере прежде никогда не случалось.
— А ведь я предупреждал сэра Майкла, — вставил Тейлард, — что кое-кто так сильно не желает видеть у нас комедиантов, что им лучше подобру-поздорову вернуться в Лондон.
— Ни за что, Ромболл! — воскликнул сэр Майкл с неожиданной страстью. — Я никому уступать не стану. Мы очень рады «Уэстфилдским комедиантам», и я готов принять на себя уготованные им удары судьбы.
— Но эти удары достались не тебе. — Его супруга с печалью посмотрела на Николаса. — Может, вам лучше лечь, мистер Брейсвелл?
— Может, и лучше, — усмехнулся Николас. — Но в таком случае ваши гости сегодня останутся без спектакля.
— Вы так мужественны.
— Думаю, в моем поведении больше глупости и безрассудства, нежели мужества.
— И верности долгу, — добавил Фаэторн, подходя к ним. — Однако, сэр Майкл, должен заметить, что Ник не сможет сторожить конюшни каждую ночь. Я хотел бы узнать, позаботились ли вы о достойной охране?
— Я поручил это Ромболлу, — ответил сэр Майкл.
— Именно. — Управляющий чопорно склонил голову. — Конюшни и жилые домики по ночам будут неусыпно охранять два человека. Я также приказал регулярно менять караул, поэтому стража всегда будет начеку. У каждого будет меч и кинжал.
— Выдайте еще по мушкету из моего арсенала, — распорядился Гринлиф.
— Сэр Майкл, — с серьезным видом начал Фаэторн, — я хочу спросить вас о мерзавце, который пытался поджечь конюшню. У вас есть предположения, кто это может быть?
— Пока нет, мистер Фаэторн.
— Может быть, это сделал тот сумасшедший пуританин, Реджинальд Орр?
— Он и вправду способен на такое злодейство, — согласилась леди Элеонора.
— Вряд ли от него приходится ожидать такой прыти, леди Элеонора, — вежливо заметил Тейлард. — Во-первых, уж очень он резво пустился наутек. Во-вторых, взгляните, как мистеру Брейсвеллу досталось в драке. Реджинальд Орр отнюдь не молод.
— Значит, был кто-то еще — молодой, сильный и быстрый, — решил Николас. — Прежде чем мне досталось по голове от его подельщика, я успел его одолеть и хорошенько вздуть. Я вывернул ему колено и ранил мечом в запястье. Кроме того, я расквасил ему нос.
— Я все равно думаю, что в этом замешан Реджинальд Орр. — сказала леди Элеонора.
— В таком случае, моя дорогая, он получит по заслугам, — отозвался Гринлиф. — Я приказал констеблю тщательно его допросить.
— Я бы и сам не отказался задать ему пару вопросов! — разгневанно произнес Фаэторн.
— Доверьте это мне, — успокаивающе поднял руки сэр Майкл. — Единственное, чем я прошу вас озаботиться, так это вашим сегодняшним выступлением. Не смеем вас больше задерживать, а пока позвольте еще раз принести вам свои самые искренние извинения и заверить вас, что ничего подобного больше не приключится.
Взяв супругу под руку и дав знак управляющему следовать за собой, хозяин Сильвемера вышел из Главного зала. Фаэторн проводил их взглядом, в котором отражались смешанные чувства, после чего обратился к суфлеру:
— Как ты себя чувствуешь, Ник?
— Голова все еще гудит. Слегка.
— Может, позвать доктора Винча?
— Ну, не настолько мне плохо, — успокоил его Брейсвелл. — Впрочем, если бы мне была нужна микстура, я бы не стал обращаться к доктору Винчу.
— А к кому?
— К матушке Пигбоун, — улыбнулся Николас. — К кому же еще?
Матушка Пигбоун поудобнее перехватила черенок от метлы и помешала им в деревянной бадье, откуда шел едкий запах, сплетаясь с не менее резкими ароматами, царившими в ее лачуге. Придя к выводу, что варево готово, она сняла бадью с огня и поволокла ее в сад. Ведунья была полной женщиной преклонных лет, с приятным лицом, постоянно озарявшимся кроткой безмятежной улыбкой. Одета матушка была в старое платье, уже почти превратившееся в лохмотья. Судьба не одарила ее детьми, но было в ней что-то располагающее, материнское. Шаркая, она потащила бадью в дальний угол сада и усмехнулась, услышав донесшееся оттуда похрюкивание.
— Иду, Вельзевул, иду, — проворковала она. — Думаешь, я о тебе забыла?
Склонившись над оградой хлева, ведунья вылила содержимое бадьи в некое подобие кормушки. Зарывшись в еду, огромный черный кабан по кличке Вельзевул, громко хлюпая, чавкая и хрюкая от удовольствия, приступил к трапезе. Наклонившись, матушка Пигбоун потрепала борова по голове.
Ее внимание было полностью поглощено Вельзевулом, так что она не заметила подъехавшего всадника.
— Вы матушка Пигбоун?
Повернувшись, она подняла взгляд на мужчину, в седле:
— Да, сэр.
— Надеюсь, вы сможете мне помочь.
Актеры отыграли спектакль уверенно, но без вдохновения. Один Лоуренс Фаэторн, игравший в «Ненасытном герцоге» главную роль, вложил в спектакль всю душу, еще раз доказав, что не зря считается одним из лучших актеров Англии. Однако мало кто из труппы смог последовать его примеру. Эдмунд Худ, игравший мудрого кардинала Бочерини, выступил гораздо хуже, чем обычно. Пьеса рассказывала о Козимо, герцоге Пармском, человеке необузданных страстей. Когда Козимо обратил свой похотливый взгляд на красавицу Эмилию, кардинал сделал все возможное, чтобы убедить ненасытного герцога пощадить девушку, но его усилия оказались тщетными. Не желая покориться герцогу, Эмилия, в великолепном исполнении Ричарда Ханидью, приняла яд. После ее смерти Козимо узнал, что на самом деле она была его дочерью. Муки совести стали развратнику воздаянием за все его грехи.
Благодаря усилиям Барнаби Джилла Главный зал порой оглашался взрывами смеха, и все шло гладко вплоть до четвертого действия, когда Дэйви Страттон должен был два раза выйти на сцену. Ученик играл пажа, и у него была лишь одна реплика, однако мальчик сумел произвести на зрителей впечатление. От него требовалось подать герцогу серебряную чашу с вином, однако мальчик умудрился выронить ее, вызвав у зрителей невольный смех. Николас списал произошедшее на волнение, однако Фаэторн думал иначе. Дождавшись конца сцены, Лоуренс вылетел за кулисы и прошипел Брейсвеллу в ухо:
— Если Дэйви отколет такое еще раз — я его придушу.
Фаэторн не успел устроить мальчику выволочку — надо было возвращаться на сцену. Лоуренс снова приковал к себе внимание зала и удерживал его, пока на сцене вновь не появился Дэйви. На этот раз мальчику предстояло передать герцогу свиток. Дэйви рысцой выскочил из-за кулис, отвесил герцогу раболепный поклон и, выхватив из-за пояса большую морковку, протянул ее Лоуренсу. Будто бы спохватившись, мальчик отдернул руку и подал наконец свиток. В зале прыснули. Встретив страшный взгляд Фаэторна, мальчик бросился со сцены наутек — и, врезавшись в Джорджа Дарта, который выносил поднос с яствами, опрокинул кушанья на пол. Напряжение в зрительном зале, которое актеры старательно нагнетали на протяжении всего спектакля, рассеялось, словно утренняя дымка.
За кулисами Николас схватил мальчика за шиворот:
— Ты с кем шутить вздумал?
— Простите, я случайно, — пролепетал Дэйви.
— Не ври мне!
— Нет! Честно, нет!
— Не ври, говорят тебе! — Николас тряхнул сорванца что есть силы. — Это уже непростительная наглость. Больше на сцену не выйдешь.
— Но у меня еще три выхода в пятом действии…
— Ты и так уже достаточно натворил. Кончено. Марш в коттедж и сиди там, жди нас. Я позабочусь, чтоб к тебе никто не подходил, пока мистер Фаэторн с тобой хорошенько не поговорит.
Всхлипывая, мальчик пошел прочь.
Проказы Дэйви привели Фаэторна в дикую ярость, но Лоуренс воспользовался ею с умом, представ в финале в таком ослепительном гневе, что зрители перепугались. Он рыдал над трупом дочери столь искренне, что зал позабыл о былых злодеяниях Козимо и горевал вместе с ним. Жадный герцог на поверку оказался несчастным, одиноким, страдающим человеком. Впрочем, в самый ответственный момент Фаэторну снова помешали, но на этот раз Дэйви был ни при чем.
Произнеся последнюю фразу, Лоуренс вонзил в сердце кинжал и упал рядом с дочерью. После этого обыкновенно воцарялась тишина, в которой слуги с достоинством выносили со сцены тела, оказывая покойным последние почести. Даже в «Голове королевы». где публика славилась своим буйным нравом, в этот момент в зале всегда повисало гробовое молчание. Однако в Сильвемере все пошло иначе. Как только слуги подняли тела, в зале раздался женский крик. Мужчина, сидевший рядом со своей супругой, мешком повалился на пол. По залу пронесся испуганный шепот. С мест вскочили десятки людей, ропот нарастал. В одну секунду безвестный зритель перечеркнул то, над чем «Уэстфилдские комедианты» трудились битых два часа.
Когда Фаэторн оказался в костюмерной, он кипел от ярости. В зале стоял такой шум, что Лоуренс даже не знал, выводить ли актеров на поклон.
— О, как жесток этот мир! — завопил он. — Ник, он сводит меня с ума!
— Кому-то стало дурно, — пожал плечами Николас.
— Именно. И знаешь кому? Мне!
— Ты будешь выходить на поклон?
— Думаешь, на нас кто-нибудь обратит внимание?
— Слышишь? — Николас поднял палец, прислушиваясь к разрозненным аплодисментам, доносившимся из-за занавеса. — Публика ждет тебя. Давай, не робей.
— За мной, ребята! — вздохнул Фаэторн, окидывая взглядом комнату. — С паршивой овцы хоть шерсти клок.
Скрывая раздражение за широкой улыбкой, Лоуренс поспешил на сцену. Сэр Майкл и леди Элеонора вскочили с мест и захлопали в ладоши, однако их примеру мало кто последовал. Аплодисменты были лишь вежливыми. Главная трагедия, разыгрывавшаяся в зале, привлекала куда больше внимания. Поклонившись всего два раза, Фаэторн решил ретироваться за кулисы. Вновь оказавшись в костюмерной, он сразу же обратился к суфлеру:
— Где он, Ник?! Где этот ученик дьявола, Дэйви Страттон?! Это его работа!
— Нельзя же его винить за то, что кто-то потерял сознание.
— Я виню его за все! С того момента как он с нами, от него одни несчастья. Ты же сам видел, что он творил со мной на сцене! — ревел актер. — Ты видел, что мерзавец дал мне вместо свитка? Я должен был прочитать послание, а не сжевать морковь! Он сделал это специально, он хотел сорвать мой спектакль!
— Лоуренс, это не под силу никому.
— Именно, — едко заметил проходивший мимо Джилл. — Ты, Лоуренс, и сам с этим прекрасно справился.
— Где он? Подать его сюда! — снова заревел Фаэторн. — Подать сюда Дэйви!
— Я велел ему отправляться в коттедж и сидеть там, чтобы он больше ничего не натворил, — отчитался Николас. — Прежде чем говорить с ним, я советую тебе чуть-чуть остыть.
— Остыть?! Этот чертенок порочит мое доброе имя!
— А меня Дэйви сшиб с ног, — вступил Джордж Дарт.
— А мне наступил на плащ, — пожаловался Худ.
— А на меня пролил вино, — добавил Илайес.
— В очередь! — прошипел Фаэторн. — Я первый с ним разберусь!
Николас, как мог, пытался успокоить друга, но тщетно. После провала «Ненасытного герцога» Лоуренс искал козла отпущения, чтобы отыграться на нем. Фаэторн всегда придавал огромное значение слаженной работе на сцене, и его бесил тот факт, что спектакль оказался под угрозой срыва из-за какого-то ученика.
Тем временем Главный зал быстро пустел. Когда Николас выглянул из-за занавеса, он увидел лишь кучку людей, окружившую лежащего на полу человека и доктора Винча, стоявшего возле несчастного на коленях. Судя по встревоженным лицам, дело было плохо.
Фаэторн переоделся одним из последних. Николас не отходил от него ни на шаг, опасаясь, как бы тот не натворил бед. Суфлер и сам был страшно зол на мальчика, однако теперь ему больше хотелось понять причины столь отвратительного поведения мальчика. Казалось, Фаэторн прочел мысли Брейсвелла.
— В этот раз, Ник, даже не пытайся меня удержать. Я устрою этому чертенку взбучку. Я выдеру его так, что он неделю присесть не сможет.
— Не думаю, что это наилучший способ обращения с ним. Полагаю, ему следует объяснить, что он наделал. Что так поступать ни в коем случае нельзя. И конечно, на сцену мы его больше не выпустим, даже если в зале будет сидеть его отец. Знаешь, на самом деле я начинаю подумывать, что в этом-то корень всех бед.
— В чем — «в этом»?
— В Джероме Страттоне, который сидит в зрительном зале. Между ним и Дэйви никакой любви и в помине нет. Может, своими шалостями на сцене мальчик хочет позлить отца?
— Да плевать мне на отца, Ник. Он злит меня — вот что меня больше всего волнует. И я не позволю делать это безнаказанно.
— Мне кажется, есть еще одно объяснение.
— Знаю. Дэйви — исчадие ада. Угадал?
— Не совсем, — усмехнулся суфлер. — Мы забыли об очень важном обстоятельстве: о смерти его матери. Она ведь умерла совсем недавно, и это оставило в душе мальчика страшную рану. Я заметил, как он быстро привязался к Анне, когда жил с нами в Бэнксайде. Она относилась к нему как сыну, и он отвечал ей любовью. Может, Анна напоминала ему мать…
— Черта с два, — замотал головой Фаэторн. — Его мать была злой колдуньей, зачавшей от самого дьявола. Дэйви — отродье Сатаны, и ему в «Уэстфилдских комедиантах» не место.
— Но мы подписали договор.
— Я разорву его!
— Только попробуй — мистер Страттон тут же подаст на нас в суд.
Но Фаэторн и слушать не желал:
— Да плевать мне на Страттона! Что же до ублюдка, которого он посадил нам на шею, — он схватил трость герцога Козимо, — посмотрим, сумею ли я вбить ему немного ума в задние ворота!
Фаэторн рванулся к выходу так быстро, что Николас не успел и шевельнуться, однако путь актеру преградил Майкл Гринлиф, как раз в тот момент появившийся в дверях. Хозяин Сильвемера был в некотором смятении.
— Слава богу, мистер Фаэторн, что я успел вас перехватить, — с облегчением вздохнул он. — Мне необходимо перемолвиться с вами парой слов наедине. Первым делом, сэр, позвольте выразить восхищение вашей игрой. Вы были просто великолепны в роли герцога Пармского.
— Я играл ужасно, — отрезал Фаэторн.
— Да как можно?! Вы заслужили оваций, и мне очень жаль, что вы их не услышали.
— Один из ваших гостей украл их.
— Кстати, как он? — спросил Николас.
— Как раз об этом я и хотел поговорить. — Гринлиф помрачнел. — Боюсь, новости печальные. Роберт Патридж — так звали несчастного — скончался у нас на руках. Теперь, мистер Фаэторн, вы понимаете, почему вам почти не хлопали. Не корите бедного Роберта. Он сорвал спектакль не по своей воле.
— Но отчего он умер?
— Вот это загадка, — ответил сэр Майкл. — Сначала думали, что у бедолаги сделался сердечный приступ — такой диагноз поставил доктор Винч, осмотрев тело. Но я лично сомневаюсь. Видите ли, Роберт Патридж не был молод, но для своих лет он был крепок и никогда не жаловался на сердце. Он преуспевающий адвокат, и еще утром я видел, как он скакал на лошади, пустив ее галопом. И несмотря на все это, он вдруг упал замертво посреди Главного зала. Я понимаю, куда мне до доктора Винча, но я как-никак ученый, а исследования расширяют кругозор. Порой для меня проще простого установить причину смерти. Увидев тело Роберта Патриджа, я не поверил, что это человек, умерший от разрыва сердца. Судите сами: лицо искажено страшной гримасой, пальцы кривятся в судороге, кожа неестественного оттенка. Более того, изо рта у него идет странный запах… Я думаю, Роберта отравили.
— Вы хотите сказать, что кто-то его специально отравил, чтобы сорвать спектакль? — снова взвился Фаэторн.
— Разумеется, я могу и ошибаться. — Сэр Майкл пожал плечами.
— А если нет? — выдохнул Николас.
— А если нет, то нужно признать, что случилось ужасное, — сказал Гринлиф, отирая ладонью пот со лба. — Роберт Патридж убит.
Фаэторн, собравшийся было что-то сказать, замер в замешательстве. Извинившись, сэр Майкл ушел утешать вдову и успокаивать друзей, взволнованных происшествием. Фаэторн устало опустился на скамью и задумался. Николас присел рядом. Неожиданно актер щелкнул пальцами:
— Ник, ты слышал, что он сказал о покойнике? Чем он занимался?
— Он был адвокатом.
— Именно! — хлопнул в ладоши Фаэторн. — Как и Шортшрифт в «Ведьме из Колчестера». А что случилось с Шортшрифтом? — Он выпучил глаза. — Его отравили! Вот мы и вернулись к Эгидиусу Паю. Неудивительно, что на этот раз рок обошел лорда Мэлэди стороной. Другим пришел черед страдать.
Доводы Лоуренса показались суфлеру неубедительными:
— Пока слишком рано делать выводы.
— Говорю тебе, на пьесе лежит проклятие.
— Тогда почему Патридж умер в самом конце «Ненасытного герцога», а не в середине пьесы? Говорю тебе — это просто совпадение.
— Лихорадка, болезнь, немота, убийство — все это происходит в чертовой пьесе Пая. И именно в таком порядке. Точно, — Фаэторн в тревоге поднялся со скамьи, — а потом лорд Мэлэди еще и слепнет. Как я буду выступать, если лишусь зрения?
— В пьесе речь идет только о временной слепоте. — Николас попытался успокоить друга.
Лоуренс явно принял решение.
— Ясно, что пьеса — причина всех бед. Не будем ее ставить. Не видать этим подмосткам «Ведьмы из Колчестера».
— Мы должны. Сэр Майкл настаивает.
— Он просто настаивает на премьере. Только и всего. Забудем о пьесе Пая, возьмем какой-нибудь старый, проверенный спектакль, сотрем с него пыль и поклянемся, что никогда раньше не ставили его.
— Леди Элеонора заметит, — возразил Николас. — Она не раз смотрела наши выступления в «Голове королевы». Точно так же, как и мистер Страттон. А кроме того, мы уже объявили, что будем ставить «Ведьму из Колчестера». Если мы ее отменим, последствия будут серьезными.
— Хуже, чем сейчас, точно не будет. — Лоуренс махнул рукой. — Ник, погляди на меня. Неужели мне было мало лихорадки, припадка и немоты? Ты хочешь, чтобы я еще вдобавок и ослеп? Чума на этого Эгидиуса Пая! — вскричал Лоуренс. — Его комедия убила несчастного Роберта Патриджа!
— Но это же не так! — воскликнул Николас. — Как же ты этого не видишь? Мистер Патридж не был персонажем пьесы. Если адвокат должен был умереть от яда, как в «Ведьме из Колчестера», надо было ждать гибели Джеймса Инграма, который играет Шортшрифта. И тем не менее Джеймс здоров как бык. Как ты это объяснишь?
Фаэторн озадаченно замолчал и снова уселся на скамью. Прошло некоторое время, прежде чем до друзей дошло, что они в костюмерной не одни. В дверях, не смея беспокоить старших, стоял Ричард Ханидью и ждал, когда на него обратят внимание.
— Дик, — удивился Николас, — ты что здесь делаешь?
— Я должен вам кое-что сказать, — заговорил Ханидью обеспокоенно.
— Выкладывай, — приказал Фаэторн. — У нас еще куча дел. Например, надо хорошенько вздуть твоего дружка Дэйви Страттона.
— Но мистер Фаэторн, вы не можете…
— Только попробуй мне помешать — и сам узнаешь, какая у меня рука тяжелая…
— Дик, что случилось? — перебил Фаэтона Николас. — Ты весь дрожишь.
— Я дурно поступил, — признался Ханидью. — Я знал, что вы отправили Дэйви в хижину и запретили всем с ним разговаривать, но мне его стало жалко. Мы все сидели на кухне и ели, а он сидел в доме один, и я… — Ученик прикусил губу. — И я отнес Дэйви поесть.
— Ну что ж, придется и тебя вздуть с ним за компанию, — вздохнул Фаэторн.
— И вот что я хочу вам сказать, мистер Фаэторн. Бейте меня сколько хотите, но вы и пальцем не тронете Дэйви.
— Это еще почему? — опешил Николас.
— Он сбежал.
