Глава 5
Николас Брейсвелл не мог нарадоваться гостеприимству хозяев Сильвемера: Майкл Гринлиф был ласков, внимателен и учтив, а его жена не упускала возможности лишний раз выразить свое восхищение «Уэстфилдскими комедиантами». Супруги были столь любезны, что Николас недоумевал, как в друзьях у них оказался своенравный и капризный покровитель их труппы. Закадычные друзья лорда Уэстфилда были под стать ему: бездельники-аристократы, картежники, бретеры и пьяницы, они ошивались при дворе в ожидании королевской милости или же наоборот — оставили двор, попав в опалу. Гринлифы никак не вписывались в общую картину. Тогда как лорд Уэстфилд и его приятели вечно ходили в долгах, Волшебник из Сильвемера явно был человеком состоятельным, а кроме того, занимался наукой, интерес к которой обходился ему недешево. При этом сэр Гринлиф никогда не кичился своим богатством: одевался он так же, как его слуги, и вел себя с трогательным смирением.
Оуэн Илайес тоже проникся симпатией к владельцу усадьбы. Гринлиф устроил гостям экскурсию по дому, показал большой арсенал, обсудил с Николасом производство пороха и даже предложил взобраться на вершину башни. Валлиец с опаской глянул в окно:
— Сэр Майкл, но ведь сейчас кромешная тьма.
— Именно, мой друг. Именно. А значит, на небе звезды. Хотите, мы сходим на крышу посмотреть в мой телескоп?
— Нет, спасибо. Мы же промерзнем до костей.
— Неужели вы не согласитесь потерпеть во имя астрономии?
— Вы очень любезны, сэр Майкл, — сказал Николас, вспомнив о времени. — В другой раз мы с радостью примем ваше предложение, но сейчас мы и так слишком задержались. Мистер Страттон сказал нам, что отсюда до Стейплфорда всего лишь какая-то миля. Вы не могли бы указать нам дорогу к этой деревне? Мы заночуем на постоялом дворе: «Пастух и пастушка» — так, кажется, он называется.
— Но, мистер Брейсвелл, я полагал, что вы остановитесь у нас.
— Неужели?
Сэр Майкл решительно тряхнул головой:
— Пастухом и пастушкой станем мы с женой! Горничная уже готовит вам комнату. Когда приедет вся труппа, вам придется обосноваться в тех маленьких домиках, что стоят отдельно от усадьбы, но сегодня вы проведете ночь под крышей Сильвемера.
— Мы согласны, но с одним условием, — неожиданно вступил Илайес.
— Условием?
— Да, — расплылся в улыбке валлиец. — Обещайте, что предупредите нас, когда начнете палить ночью из пушки!
Сэр Майкл расхохотался, хлопая себя по бедрам, и сделался похожим на птенца, первый раз неуклюже пытающегося подняться в воздух. Все трое стояли в комнате, располагавшейся в глубине дома и служившей одновременно библиотекой, лабораторией и мастерской. Всю заднюю стену от пола до потолка занимали полки, до отказа забитые тяжеленными фолиантами и кипами бумаг. Один огромный стол был заставлен разнообразными научными приборами, а другой больше напоминал верстак. Пушка помещалась за очагом, в кладовке. Сэр Майкл не шел ни в какое сравнение с Эгидиусом Паем. В комнате сразу чувствовалась страсть хозяина к порядку. Здесь царила удивительная чистота. Ученый относился к своим вещам с явной заботой и трепетом. Это был его собственный мирок, в котором он царствовал и творил, пытаясь в меру своих сил приподнять завесу неизведанного.
В дверь постучали; вошел Ромболл Тейлард. Теперь, узнав, что гости останутся ночевать в доме, он держался более обходительно. С выражением лица почти учтивым он огласил новость, с которой пришел:
— У нас гости, сэр Майкл.
— В такое время?
— Мистер Страттон просил передать свои извинения за столь поздний визит.
— Ax да, теперь я понимаю. Значит, к нам пожаловал Джером? Да, он может приезжать, когда ему вздумается. И с кем же он желает побеседовать — со мной или с леди Элеонорой?
— Дело в том, сэр Майкл, что он желает видеть ваших гостей. — ответил управляющий, кинув взгляд на Илайеса и Николаса. — Мистер Страттон приехал не один.
— И с кем же?
— Со своим сыном.
— С Дэйви! — обрадовался Николас.
— И где носило этого постреленка? — воскликнул Илайес.
— Это вам сможет поведать только мистер Страттон. — Тейлард чуть заметно поклонился.
Все четверо пошли по длинному коридору. В дрожащих огнях свечей канделябры отбрасывали на стены длинные тени, напоминавшие призраков. Наконец, они оказались в аванзале, где возле мраморного бюста Платона, держа сына за руку и стараясь выглядеть непринужденно, стоял Джером Страттон. Дэйви Страттон, угрюмый, подавленный, с исцарапанным лицом, в грязной изорванной одежде, даже не поднял голову, когда в залу вошли четверо мужчин.
— Блудный сын вернулся, — объявил Страттон с деланым весельем. — Сэр Майкл, прошу меня простить за столь позднее вторжение. Я надеялся застать ваших гостей прежде, чем они отправятся в Стейплфорд.
— Но они туда не едут, — ответил сэр Майкл.
— Уж не хотите ли вы сказать, что они собираются в Лондон ночью?
— Конечно нет, Джером. Неужели вы думаете, что мы такие варвары? Зачем гнать гостей из дому, когда у нас двадцать свободных комнат? Они заночуют здесь.
— Понятно, — кивнул Страттон. — В таком случае я бы хотел попросить вас, сэр Майкл, об одолжении: не найдется ли у вас место и для Дэйви?
— Я буду только рад приютить мальчика.
— Спасибо. — Джером слегка толкнул сына локтем: — Что надо сказать, Дэйви?
— Спасибо, сэр Майкл, — пробубнил Дэйви, не поднимая глаз.
— Тогда и я стану просить об одолжении, — вежливо произнес Николас. — Позвольте Дэйви заночевать в одной комнате со мной и Оуэном.
— Разумно, — согласился сэр Майкл. — Ромболл!
— Да, сэр.
— Поговори с горничной.
— Сей же момент, сэр.
Николас присел перед Дэйви на корточки и внимательно осмотрел одежду и лицо мальчика. На мгновение Дэйви поднял на него виноватый взгляд и тут же снова опустил глаза.
— Ну и вид у тебя, Дэйви, — с сочувствием покачал головой Николас. — И на лбу шишка. Как тебя угораздило?
— Пони понес и выбросил его из седла, — пояснил Страттон, прежде чем мальчик успел открыть рот. — Поэтому он и молчал, когда вы его звали в лесу. Когда Дэйви упал на землю, он лишился чувств. А когда он пришел в себя, вы оба уже уехали.
— Но паренек очень хороший наездник, — возразил Николас.
— Огонек чего-то испугался и понес. А потом, когда Дэйви пошел искать лошадь, влетел в куст остролиста — поэтому у него лицо исцарапано и одежда изорвана. А шишку, видать, он набил, когда упал. — Джером ласково ухватил сына сзади за шею. — Дэйви почти ничего не помнит. Правда, Дэйви?
— Да, отец, — послушно сказал мальчик.
— Вот поспит ночку, а наутро ему уже будет гораздо лучше, — весело произнес Страттон. — Прошу меня простить, что привез его в таком виде, однако, когда мы его нашли, мальчик был к Сильвемеру ближе, чем к моей усадьбе. Мои слуги сказали, что мальчик несся по лесу словно обезумевший от страха кролик. — Он потрепал сына по голове. — Завтра утром первым делом пошлю ему новую одежду.
Николас недоумевал. Если Страттон так заботился о сыне, почему не отвез его домой в Холли-лодж? Что за оправдание — «был ближе к Сильвемеру»? Рассказ о том, как потерялся мальчик, также не выглядел правдоподобно. Да, мальчик упал с лошади, потом блуждал по лесу — отсюда царапины, шишка и изорванная одежда — вполне возможно. Но с того момента, как Дэйви пропал, прошло несколько часов. Где он был все это время? Ведь он же знает здесь каждую тропинку. Дэйви о многом надо расспросить, но только не при отце.
— Ну-с, — хлопнул в ладоши сэр Майкл. — Джером, не позволите предложить вам перекусить?
— Пожалуй, нет, — ответил Страттон. — Меня в Холли-лодж ждут гости, поэтому, если я задержусь еще немного, они могут обидеться. Сердечно благодарю вас, сэр Майкл, за ваше согласие взять Дэйви под свою опеку, хотя, не стану отрицать, расставание с ним меня очень печалит, — добавил он и приобнял мальчика. — Я подчиняюсь условиям соглашения. Теперь он принадлежит «Уэстфилдским комедиантам». — Сверкнув глазами, Страттон повернулся к Николасу: — Прошу вас на этот раз проявить о мальчике большую заботу. Дэйви мне очень дорог.
— Теперь мы глаз с него не спустим, — пообещал Николас.
— Да уж постарайтесь. — В голосе Страттона прозвучала злоба, но он тут же смягчил тон: — Я рад, что вы оба добрались до Сильвемера. Вам понравился Главный зал?
— Очень, — ответил Николас. — Труппа придет в восторг, когда увидит, где ей предстоит выступать. У нас просто нет слов, чтобы выразить всю признательность сэру Майклу и леди Элеоноре за их любезное приглашение.
— В этом отчасти и моя заслуга. — Страттон глянул на сына: — Ну что ж, Дэйви. Вот нам и снова надо расставаться. Завтра езжай на пони поаккуратнее и делай то, что тебе велят. Ты все понял?
— Да, отец.
— Я хочу, чтобы тебя только хвалили.
— Да, отец.
— В следующий раз, когда я тебя увижу, ты будешь здесь выступать на сцене.
Эти слова явно воодушевили мальчика. Он поднял на отца взгляд, в котором к уважению примешивался и страх, что не ускользнуло от внимания Николаса. Рассыпавшись в любезностях и распрощавшись со всеми, Страттон повернулся к выходу. Откуда ни возьмись из тьмы выступил Ромболл Тейлард и открыл гостю дверь; никто из присутствующих не слыхал, как он вернулся. Страттон обменялся с ним парой слов и направился к своей лошади.
Закрыв дверь, Тейлард беззвучно подплыл к хозяину и замер в ожидании дальнейших указаний. Сэр Майкл вопросительно приподнял бровь:
— Все ли в порядке, Ромболл?
— Да, сэр, — поклонился Тейлард. — Наших гостей ждет ужин. Его подадут, как только они пожелают.
— Я прямо сейчас желаю, — объявил Илайес, поглаживая живот. — Уж и не упомню, когда в последний раз ел. А ты, Дэйви? Бьюсь об заклад, ты помираешь с голоду.
Дэйви поднял измученный взгляд. Сэр Майкл добродушно усмехнулся:
— И так понятно, что мальчонка устал и голоден — после таких-то приключений. Сытная еда и в постель пораньше — вот вам мой совет. Ты уж, Ромболл, пригляди за ним получше.
— Разумеется, сэр Майкл, — отозвался Тейлард.
Гости распрощались с хозяином, обменявшись пожеланиями спокойной ночи, и двинулись вслед за Тейлардом по коридору.
Марджери Фаэторн сидела на краешке стула и, не в силах совладать с собой, в волнении теребила в руках передник, то и дело поднимая взгляд к низкому потолку. Там, наверху, этажом выше в спальне лежал ее муж. Она никогда не видела его в столь ужасном состоянии. Чтобы дотащить его до постели, потребовалась помощь трех человек. Послав за лекарем и наказав служанке самой накормить учеников и детей и отправить их в постель, Марджери присела у изголовья, шепча Лоуренсу ласковые слова и прикладывая прохладный компресс к горячечному лбу. Наконец пришел лекарь. Перед тем как осмотреть Лоуренса, он настоял на том, чтобы Марджери вышла за дверь. Затянувшееся ожидание казалось несчастной женщине пыткой.
Услышав шаги на лестнице, она вскочила со стула. Дверь со скрипом отворилась, и на пороге показался Ричард Ханидью — самый молодой и талантливый из всех учеников. Мальчик, одетый лишь в тонкую ночную рубаху, дрожал от холода и был бледен от волнения. Мягкие черты лица позволяли ему играть роскошных красавиц и принцесс, однако теперь он вряд ли сгодился бы на такую роль: сейчас перед Марджери стоял самый обыкновенный мальчик с всклокоченными волосами, на лице которого отражались печаль и беспокойство. От волнения Марджери не сдержалась:
— Дик Ханидью, ты должен быть в постели!
Мальчик чуть попятился, но явно не собирался уходить.
— Чего ты пришел?
— Мы очень беспокоимся о мистере Фаэторне. Мы слышали, как приехал лекарь. Вот ребята меня послали узнать, есть ли какие-нибудь новости.
— Нет, Дик, — горестно произнесла она. — Пока ничего.
— Мы все за него молимся.
Марджери верила, что Ханидью помянул ее мужа в своих молитвах, однако сомневалась, что его примеру последовали другие ученики. Дерзкие и непослушные, они молились, только когда она стояла у них над душой. И теперь, догадываясь, в каком она расположении духа, ученики отправили на разведку именно Ричарда Ханидью, понимая, что на любого другого, кто встанет с постели, она может наброситься с выволочкой. Ханидью, стоявший на каменных плитах босым, задрожал еще сильнее.
— Иди сюда. — Марджери обняла юношу за плечи и повела его к очагу. — Так ведь и насмерть замерзнуть можно.
— Мистер Фаэторн ко мне очень добр, — проговорил Дик. — Я люблю его как отца.
Марджери обняла и поцеловала Ханидью:
— Ты славный мальчик, Дик. Мой муж это знает и ценит. Ты всегда был его любимчиком.
— Что с ним? — Дик всхлипнул.
— Самой хочется узнать поскорее.
— Джон Таллис говорит, что у него лихорадка.
Марджери гневно вскинула голову:
— Можешь передать от меня Джону Таллису, что, если он и дальше станет распускать подобные сплетни, я не поленюсь, поднимусь наверх и хорошенько его вздую!
— Он ведь не со зла, миссис Фаэторн.
Слегка успокоившись, Марджери обняла мальчика покрепче — не столько чтобы ему было уютнее, сколько чтобы самой набраться уверенности и сил. Она была рада, что Ричард прервал ее одинокое бдение. Теперь ожидание казалось чуть менее мучительным.
— Ну как, согрелся?
— Да, спасибо… — Мальчик замолчал, потом наконец спросил: — Миссис Фаэторн, скажите, ведь такого раньше никогда не было?
— Какого — такого?
— Ну, такой болезни.
— Нет, Дик.
— Мистер Фаэторн никогда не хворал.
— Да, это правда.
Именно поэтому состояние мужа так ее беспокоило. Лоуренс Фаэторн был столь крепкого сложения, что доброе здравие воспринимал как само собой разумеющееся. Мелкие хвори, которыми маялись другие, всегда обходили Лоуренса стороной, ну разве что иногда зубы прихватывало, а всякие несчастные случаи, которые иных надолго отправляли в постель, не могли сломить его волю к жизни. Как-то Лоуренс вывихнул коленку, слезая с лошади, — и после этого стал играть Гектора, Помпея Великого, Генриха Пятого, опираясь на толстую трость, и так и выходил с ней на подмостки, пока не выздоровел. А когда Фаэторн, упав со сцены, сломал руку, он все равно продолжал выступать в «Голове королевы». Марджери не переставала восхищаться его упорством и настойчивостью. Неужели теперь удача изменила ему?
— Надеюсь, он скоро поправится, — сказал Ханидью. — Мистер Фаэторн — сердце и душа «Уэстфилдских комедиантов». Если мы его потеряем…
— Не потеряем! — почти крикнула Марджери, но тут же смягчилась: — Ох, не сердись на меня, Дик. Просто не хочу слышать такие речи. На дворе зима, — продолжала она, будто обращаясь к самой себе, — а зимой вечно все болеют. Теперь настал черед и моего мужа. Нам нельзя отчаиваться.
Тут на лестнице послышались шаги, и вскоре на пороге гостиной стоял доктор Уитроу.
— Как он, доктор? — Марджери кинулась к нему. — Мне к нему можно?
— Подождите немного, — ответил он. — Я дал ему кое-какие снадобья…
— Но что с ним? Ведь я его жена, я имею право знать!
Доктор был худощавым мужчиной лет пятидесяти, с ввалившимися щеками и глубоко посаженными глазами. Он долгие годы проработал в Шордиче и повидал немало обеспокоенных жен.
— Успокойтесь, вашему мужу ничего не угрожает, — начал он. — Он один из самых крепких пациентов, которые были в моей практике.
— А как же лихорадка?
— Пошла на спад. Кризис миновал.
— Слава богу! — Марджери не верила своим ушам. — Когда вы пришли, с него градом катился пот. Неужели, доктор Уитроу, ваша микстура так быстро помогает?
— Мне кажется, ему полегчало еще до того, как он ее выпил. Вообще-то, — доктор улыбнулся, — когда я пытался влить ему лекарство, мистер Фаэторн отпихнул мою руку, лишив меня, таким образом, части гонорара. Это свидетельствует о том, что, несмотря на болезнь, он в ясном сознании. Советую вам не выпускать его из постели до утра. Дайте ему хорошенько отдохнуть, и он снова станет здоровым как бык.
Не в силах дальше ждать, Марджери, торопливо пробормотав слова благодарности, кинулась вверх по лестнице. Когда же она распахнула дверь спальни, ее муж, совсем недавно стонавший в агонии, собирался встать с постели! Лоуренс Фаэторн вновь был самим собой. Марджери заморгала от удивления, не в силах поверить в чудесное выздоровление.
— Лоуренс! Во имя всех святых, что ты делаешь?
— Иду вниз. Может, маленькие оборванцы оставили мне хотя бы немного еды, — ответил он и, пошатываясь, направился к двери. — Я с ног валюсь от голода.
— По мне, так ты замечательно выглядишь, — усмехнулась Марджери, оглядев его.
— Я рад, что все еще способен возжечь в тебе пламя страсти.
— Никуда ты не пойдешь! — Марджери решительно взяла себя в руки и силой усадила мужа на постель. — Если хочешь есть, я тебе принесу. Доктор Уитроу сказал, что тебе нельзя вставать.
— Не собираюсь слушаться этого старого дурака! Он влил в меня такую гадкую микстуру, что теперь мне непременно надо пропустить пару кружек, чтобы избавиться от этого мерзкого вкуса.
— Нет, Лоуренс, — не отступала Марджери. — Надо отдохнуть.
— Но я ведь уже выздоровел, Марджери!
— Ты ослаб от лихорадки. Еще полчаса назад ты вообще не мог пошевелиться.
— Все уже прошло!..
— А ну лежать! Из постели ни шагу!
— В таком случае, кто-то должен составить мне компанию! — Рассмеявшись, он опрокинул ее на кровать рядом с собой. — Ослабел, говоришь? — спросил он, жарко целуя ее в губы. — Единственную лихорадку, которой я томлюсь, даришь мне ты, Марджери. Ну же, любимая! Помоги мне восстановить силы.
Протестующие возгласы женщины быстро сменились стонами удовольствия, но неожиданно резкий стук прервал процесс выздоровления. В дверях маячили четверо учеников, со смешанным чувством любопытства и облегчения на лице. Над ними возвышался доктор Уитроу. Он деликатно отвел взгляд и проговорил:
— Простите, я за сущей безделицей: вы забыли мне заплатить.
Николас Брейсвелл запил остатки ужина глотком эля, Оуэн Илайес все еще бодро работал челюстями, а Дэйви Страттон даже не притронулся к еде.
— Давай, паренек, чего сидишь, — подбодрил мальчика Николас.
— Я не голоден.
— Ну же, Дэйви, — подтолкнул мальчика локтем Оуэн. — Поешь. Так хоть согреешься.
Мальчик отправил в рот маленький кусочек, без видимого удовольствия прожевал его и снова замер. Николасу не терпелось услышать рассказ мальчика о его приключениях, однако он решил не торопить Дэйви. Паренек еще не оправился от потрясения, да и присутствие двух слуг не вызывало на откровенность. Ромболл Тейлард отвел комедиантов на кухню, после чего исчез, наказав повару накормить гостей и проводить их в комнату на ночлег. Теперь троица сидела за столом в углу главной кухни и трапезничала в тени свисавшей с крюков дичи, вдыхая целый букет чарующих запахов.
Когда актеры покончили с ужином, слуга указал маленькую дверцу, от которой вела вверх шаткая винтовая лесенка. Их провели с черного хода в комнату для слуг, которую приготовили и прибрали в явной спешке. Дрожащее пламя трех свечей осветило маленькую узенькую комнатенку с кривым полом, продуваемую сквозняками. Две кровати были застелены свежим бельем, в углу примостилась третья, маленькая кроватка на колесиках — для Дэйви. На крошечном столике у стены стояли кувшин с водой и таз, под ним — вместительный ночной горшок. Оуэн Илайес первым делом заметил именно этот предмет. Ткнув в него пальцем, он произнес:
— Нужно изрядно постараться, чтобы заполнить его до краев. Интересно, сколько обычно здесь спит народу?
— Думаю, по двое на каждой кровати, — предположил Николас.
— А то и по трое! Ну что ж, — вздохнул он, усаживаясь на кровать. — На одну ночь сойдет. Жестковато, конечно, да не привыкать. А вот спать одному мне приходится редко. — Он озорно поглядел на ученика: — Не хочешь, Дэйви, прилечь со мной?
— Нет, нет, нет! — Мальчик с опаской встал за маленькой кроваткой. — Я лучше здесь…
— Да я тебя не укушу, — весело пообещал Илайес. — Ну а если и укушу, то совсем не больно. И даю тебе честное слово не целоваться. Ну разве что ты сам попросишь!
— Оставь его, Оуэн, — проворчал Николас. — Парнишка устал.
— Надеюсь, не слишком и еще сможет поведать нам, что же произошло. Не знаю, как ты, а лично я не верю ни единому слову его отца. Пони не понес.
— Понес, — упрямо произнес мальчик. — Огонек пустился вскачь, я ударился о ветвь и вылетел из седла.
— Так с чего он понес, Дэйви? — спросил Николас.
— Не знаю.
— Тебя не было несколько часов. Где ты пропадал?
— Не знаю, — твердил мальчик. — Не помню.
— Мы думали, ты от нас сбежал. Так?
Дэйви помотал головой.
— Ты напросился с нами в Эссекс, чтобы удрать?
Тот же ответ. Николас сдался:
— Ты, я вижу, устал. Поспи. Обо всем поговорим утром.
Поняв, что на сегодня расспросы закончены, Дэйви с облегчением стал раздеваться. Мужчины тоже приготовились ко сну. Николас чувствовал, что ученик лжет. Единственный способ узнать истину — завоевать доверие мальчика, убедить его, что он среди друзей. Поведение Джерома Страттона красноречиво говорило о непростых отношениях с сыном и еще раз убеждало, что Дэйви вступил в труппу не по своей воле. Однако теперь мальчик был членом «Уэстфилдских комедиантов» на законных основаниях, и нужно следить, чтобы он не сбежал. Николас решил впредь быть более бдительным.
— Спокойной ночи, Дэйви, — проговорил он.
Ответа не последовало.
— Он уже спит без задних ног, — решил Илайес. — Устал как собака. Судя по его виду, пришлось мальчонке несладко.
Илайес затушил свечи и забрался в постель. Николас долго слушал, как валлиец ерзает, устраиваясь поудобнее. Наконец он угомонился. Николас почти задремал, как вдруг услышал шепот Оуэна:
— Ник, ты спишь?
— Еще нет.
— Думаешь, мы когда-нибудь узнаем, почему он сбежал?
— Мистер Страттон уж точно об этом не расскажет.
— Я бы у него не стал спрашивать, даже какой сегодня день недели, — пробормотал Илайес, снова заворочавшись под одеялом. — Он бы наверняка содрал с меня плату за ответ. Купцы все одним миром мазаны. Вруны и обманщики.
— Оуэн, тише.
— О Страттоне можно говорить все что угодно, Дэйви не обидится. Ты видел эту парочку своими глазами. Любовью там и не пахнет. Кроме того, — он подавил зевок, — парнишка спит мертвым сном.
— Так и не буди его, — прошипел Николас.
Через некоторое время Илайес снова заговорил:
— Этот сэр Майкл — сущий безумец. Стрелять ночью из пушки по озеру, чтобы разбить лед? Я едва не расхохотался. А зачем ему столько оружия?
— Ему интересно.
— Оружие — оно для того, чтобы стрелять, а таких добродушных малых, как он, я в жизни не видел.
— Он наш заказчик, поэтому мы должны принимать его таким, какой он есть. Своим приглашением Гринлифы спасают «Уэстфилдских комедиантов», не забывай. Может, он и чудак, но мы не должны обращать на это внимания. — Николас помолчал. — А вот кто вызывает у меня беспокойство, так это управляющий.
— Почему?
— Начнем с того, что он не хочет, чтобы мы сюда приезжали.
— Ой, знаешь, Ник, мне тоже так показалось.
— Если бы решал он — ночевать нам на постоялом дворе. Мне кажется, Ромболлу Тейларду претит сама мысль о том, что «Уэстфилдские комедианты» будут выступать в Главном зале.
— Он что, думает — мы собираемся спереть столовое серебро и надругаться над горничными?
— Не знаю, но в его поведении меня смущает не только это.
— И что же еще?
— А хотя бы то, что он постоянно мозолил нам глаза! В таком огромном доме у него должно быть целое море обязанностей. Он следит за прислугой, помогает сэру Майклу, отвечает за то, чтобы на кухнях всегда была провизия, ведет счета и прочая, и прочая, и прочая. Однако стоило нам переступить порог — он от нас на шаг не отходил. Почему Тейлард не перепоручил нас кому-нибудь? Зачем браться за дело, которое должны выполнять другие? Смекаешь, к чему я клоню?
— Как-то не очень, — зевнул Илайес.
— Да очень просто! Он за нами следит.
Илайес снова громко зевнул, и Николас понял, что разговор окончен. Пожелав друг другу спокойной ночи, друзья поуютнее закутались в одеяла. Илайес уснул первым, ознаменовав это событие тихим похрапыванием. Некоторое время Николас лежал, размышляя о том, как неожиданно исчез в лесу Дэйви Страттон и где он пропадал все это время. Постепенно веки его отяжелели, и Брейсвелл, не в силах более сопротивляться навалившейся усталости, задремал.
Он не знал, сколько проспал, но, когда его разбудил скрип, было еще темно. Сначала суфлер подумал, что это Илайес бродит в поисках ночного горшка, однако валлиец по-прежнему мирно похрапывал на своей кровати. Николас сел и всмотрелся в темноту:
— Дэйви, это ты?
Поскрипывание тут же прекратилось, однако ответа не последовало. Почуяв неладное, Николас тихо встал с постели и, шаря руками в темноте, добрался до маленькой кроватки. Дэйви там не оказалось, однако суфлер был уверен, что мальчик по-прежнему в комнате. Николас медленно двинулся к двери. Дейви, который, затаив дыхание, стоял, прижавшись к дверному косяку, издал пронзительный вопль, ощутив, как сильные пальцы сомкнулись на его запястье. Николас замер в изумлении.
— Да ты одет, — проговорил он.
— Я хотел… хотел пройтись, — промямлил Дэйви.
— Посреди ночи? Что, снова собрался убежать?
— Нет!
— Да! — Николас едва сдерживал ярость. — Почему? Куда ты собирался?
— Никуда.
— Не лги мне, Дэйви! — Николас тряхнул мальчика. — Ты снова собрался смыться. Я слышал, как ты пытался открыть дверь. Или, скажешь, мне пригрезилось?
— Да, — сдавшись, тихо всхлипнул мальчик. — Я пытался сбежать, и сбежал бы, если б вы не заперли дверь.
— Но я ее не запирал. — удивился Николас. — У меня и ключа-то нет…
Он дернул за ручку — но дверь не сдвинулась ни на дюйм. Они были заперты.
Джеред Тук, дородный мужчина средних лет, казалось, не замечал стужи. Он шел через церковный двор так, словно стоял летний полдень, а не стылое зимнее утро. Огромная шляпа, которую надел сегодня Джеред, была единственной уступкой погоде, и все же, несмотря на холод, он сдвинул ее на затылок, обнажив грубое лицо. Остановившись у могильного камня, Тук молча вознес молитву. Джеред унаследовал должность церковного старосты от отца и подходил к своим обязанностям с неизменной ответственностью. В витражных стеклах западного фасада не светился ни один огонек. Тук что-то удовлетворенно проворчал — он всегда любил приходить в церковь первым.
Церковь Святого Христофора стояла в деревне, расположившейся на самом краю Сильвемера, и обслуживала два других прихода, деревню и несколько фермерских хозяйств. Это было маленькое, приземистое, ничем не примечательное строение. Церкви удалось пережить религиозные конфликты, не так давно прокатившиеся по всей стране. На ее скамьях могло спокойно уместиться до сотни прихожан. Алтарная часть храма была достаточно обширна, чтобы вместить два ряда сиденьев, располагавшихся друг напротив друга. Три широкие каменные ступени вели к алтарной ограде, еще три — к самому алтарю. Посередине зала потолок уходил вверх, образуя звонницу; к языку единственного колокола была привязана веревка. Когда колоколом не пользовались, веревку закрепляли на крюке, вбитом в кафедру.
Джеред Тук зашел в церковь, зажег несколько свечей и начал готовиться к службе. Когда звякнула щеколда на двери ризницы и в сопрестолию вступил викарий, он почти закончил работу и теперь придирчиво оглядывал алтарь.
— Доброе утро, Джеред, — промолвил вошедший.
— Доброе утро, — ответил староста.
— Надеюсь, в один прекрасный день мне удастся опередить тебя, и я приду сюда первым. Ты вообще хоть когда-нибудь спишь?
— Я всегда был ранней пташкой.
— Хотелось бы и мне этим похвастаться.
Преподобный Энтони Димент, низкорослый жилистый мужчина лет тридцати, обладал приятной наружностью и хорошими манерами. Святой отец дрожал от холода, хотя и кутался в толстый черный плащ. Он подышал на руки и, будто только сообразив, где находится, стянул с головы шляпу и склонился перед алтарем в благоговейном поклоне. Тук же снял не только шляпу, но и стеганую куртку. От одного его вида Энтони Дименту стало еще холоднее.
— Все ли готово, Джеред? — спросил он.
— Думаю, да.
— Мне никакой работы не осталось?
— Только службу отслужить.
— Скоро ты с этим уже сам начнешь справляться, — улыбнулся Димент.
Тук пришел в церковь незадолго до рассвета. Теперь небо стало заметно светлее, и храм осветился первыми лучами солнца. Димент прошел по приделу к задней части нефа и задумчиво провел рукой по краю купели.
— Надеюсь, вода не замерзнет, — вздохнул он.
— Ни за что не замерзнет, — заверил его Тук.
— У нас есть только один способ позаботиться об этом.
Димент скинул плащ, вернулся к сопрестолии и преклонил колена перед алтарной оградой. Джеред Тук последовал его примеру. Несколько минут они пребывали в молчании, пока их молитву не прервал грохот распахнувшейся двери. При виде вошедшего душа викария ушла в пятки. В самую последнюю очередь ему хотелось ссориться с Реджинальдом Орром — высоким, крепким, гладко выбритым мужчиной лет сорока, одетым в черное. Орр задыхался от негодования, его голос был подобен удару кнута.
— И что же я вижу? — вопросил он, с обвиняющим видом ткнув вперед пальцем.
— Где? — поинтересовался викарий.
— Да вот. На алтаре, прямо за вами. Золотая тарелка.
— Это подарок сэра Майкла, — пояснил Димент, кинув через плечо взгляд на большое блюдо, стоявшее на алтаре. — Его щедрость не знает границ.
— Равно как и его любовь к папистам. От этой тарелки так и тянет Римом.
— Мы целиком и полностью отринули католичество, — возразил Димент, стараясь говорить тверже. — И ты, Реджинальд, убедился бы в этом сам, если бы присоединился к нашей молитве.
— Я не желаю участвовать в папистских кривляньях! — воскликнул Орр.
— Но мы следуем законам нашей страны и служим только по протестантским обрядам.
— Тогда чего вы наряжаете церковь, будто ждете в гости самого папу римского? Вы только поглядите! Золотое блюдо! Серебряное распятие! Золотые украшения! Золотое шитье на шелковой ткани, прикрывающей алтарь! А ризница, забитая до потолка всякой мерзостью?! — Орр решительно зашагал по боковому нефу. — Папа — антихрист! Отречемся от него.
— Мы отреклись, — выговорил Димент.
— Вы? Плохо же вы отреклись!
— Тебе не угодишь, Реджинальд, — вздохнул викарий, довольный, что рядом с ним церковный староста. — Мы с тобой спорим уже не первый год, но ты остаешься непоколебимым.
— Я следую пути истинному.
— Но в рай ведет не одна дорога.
— Именно, — вступился Тук. — В рай ведет несколько дорог, Реджинальд Орр, и все-таки я сомневаюсь, что когда-нибудь тебя там встречу.
Гость скривился от злобы. На мгновение показалось, что сейчас он бросится на церковного старосту, однако вид широких плеч и мускулистых рук Тука удержал его.
Энтони Димент все еще не мог разобраться, как вести себя с Орром. Реджинальд был рьяным пуританином, слишком сильно презиравшим англиканскую церковь, чтобы посещать службы, и чересчур нетерпимым, чтобы оставить в покое других. Казалось, Орр приходит в церковь только ради того, чтобы в очередной раз устроить свару. Викарий собрался с духом: предстоял очередной скандал с самым упрямым человеком в приходе.
— Реджинальд, я не позволю тебе повышать голос в доме Божьем, — предупредил он. — Либо научись себя сдерживать, либо уходи.
— Неужели ты думаешь, что я жажду находиться в этом папистском вертепе?
— Мы в приходском храме Святого Христофора графства Эссекс.
— Да здесь все провоняло папистами!
— Коли так, зачем себя мучить и приходить сюда снова и снова?
— Мне надо с вами поговорить.
— Тогда тебе придется подождать другого раза, — энергично произнес Димент. — Сегодня утром мне предстоит провести обряд святого крещения, и нам с Джередом нужно подготовиться. До свидания, сэр.
— Пока я не получу ответа, никуда я не уйду, — заявил Орр. — А коль скоро вы лакеишка сэра Майкла, то у вас этот ответ имеется.
— Не смей оскорблять викария! — воскликнул Тук.
— Пусть говорит, — устало махнул рукой Димент. — Иначе от него не избавишься.
— Это уж точно, — усмехнулся пуританин. — Я всего-навсего хочу кое-что узнать. Все эти мерзкие слухи — правда или враки?
— Слухи?
— Говорят, в Сильвемер едет труппа комедиантов.
— Да, это так, — кивнул викарий. — Их пригласил сэр Майкл.
— Вы выразили протест?
— С какой стати?
— Господи! — в ужасе вскричал Орр. — Да ведь это же ваша прямая обязанность! Неужели вы хотите, чтобы наше графство было осквернено кучкой гадких подлых актеришек? Хотите, чтобы они ставили богомерзкие пьесы, в которых мальчики изображают развратных блудниц! Вы ведь не просто викарий — вы еще и капеллан сэра Майкла. Так воспользуйтесь своим влиянием. Пусть прогонит мошенников прочь.
— Но сэр Майкл и леди Элеонора очень уважают актеров.
— Театр — сущее проклятие. Он развращает всякого, кто имеет к нему отношение.
— Довольно спорное утверждение, Реджинальд.
Орр был потрясен:
— Хотите сказать, что одобряете эту затею?
— He то чтобы полностью, — проговорил Димент, отступая перед яростью Реджинальда. — Но я не имею права осуждать сэра Майкла или указывать ему, кого приглашать в его собственный дом.
— Остановите комедиантов! Они несут одни пороки!
— Они всего-навсего будут развлекать гостей, которые съедутся в Сильвемер.
— Нет, — Орр поднял указательный палец, — они едут соблазнять и развращать. Театры — вместилище греха. Они пестуют непристойность, дурачество, идолопоклонство. Они развращают невинные души и глумятся над приличиями. Комедианты — прирожденные развратники. Пока они здесь, ни одна женщина в радиусе десяти миль не может чувствовать себя в безопасности. — Он гневно потряс кулаком. — Остановите этих актеришек, чтобы они и близко не смели приближаться к Сильвемеру! А если вы этого не сделаете, — пригрозил он, — этим займется кто-нибудь другой!
