Навестить Алису я обещал давно-давно и как-то раз записал адрес на бумажке. Много раз его перечитывал, но заехать так и не удосужился. Зато запомнил даже код домофона. И вот теперь катил по ночному городу и радовался тому, что взял и поехал. Я так давно ничего не делал по наитию. Всегда все тщательно планировал. Каждый свой шаг предварительно заносил в ежедневник, включал в расписание. Какое отвратительное слово! Время нельзя расписывать заранее. Время нематериально, а потому неопределенно. Какое счастье – сделать неожиданный вираж. Осточертело быть рассудительным, солидным и до ужаса предсказуемым.

Было почти три часа утра, когда я очутился у них под дверью. Как ни упивался я красотой своего ночного порыва, а все же меня кольнуло сомнение. Я же хочу восстановить мир и покой, так стоит ли пороть горячку? Не зря же говорится: поспешишь – людей насмешишь. Ну да будь что будет, доверюсь своему чутью. Я постучал в дверь. Сперва тихонько, будто боялся их разбудить (где же логика!). Потом чуть громче. Послышались шаги, затем встревоженный голос дочери:

– Что там такое?

– Это папа.

Алиса открыла, кутаясь в розовый халат (впервые в жизни я видел ее в таком виде). Поборов изумление, она спросила:

– Но… что ты здесь делаешь? Что-нибудь случилось?

– Нет-нет, все в порядке.

– Тогда в чем дело?

– Да в общем… ни в чем. Можно войти?

– Входи.

Я оказался в гостиной. Темновато как будто. Ну конечно, свет выключен.

– Пап, если что-то случилось, скажи мне сразу.

– Нет, золотко. Просто я столько раз обещал тебе, что приеду, и так ни разу и не сдержал слова. Вот решил больше не откладывать.

– …

Она не нашла что сказать. Видимо, не могла понять, окончательно я спятил или на меня просто накатило легкое помешательство. В этот момент из спальни появился Мишель. Я увидел его в дальнем конце коридора, в трусах, с растрепанной шевелюрой (какая там трепка… побоище, мировая война). Дочь бросилась к нему и что-то горячо зашептала. Я не все расслышал, но, похоже, она старалась упредить его возмущение. Должно быть, говорила: “Это отец… ему сейчас тяжко… развод… увольнение…” – но полной уверенности у меня не было. Как бы то ни было, вскоре Мишель подошел ко мне и сказал:

– Наконец-то надумали нас проведать. Какой приятный сюрприз. Хотите кофе?

– Эээ… пожалуй, – промямлил я.

Несколько минут спустя мы все трое сидели за кухонным столиком. Он был застелен простой клеенкой; я останавливаюсь на этом, потому что обожаю клеенки. Это напоминает мне детство, бабушку с дедушкой, – словом, клеенка для меня как лазейка в счастливое времечко. Можно влюбиться в какое-то место за один только штрих. Так меня сразу покорила квартира Алисы с Мишелем, стоило просто увидеть на столе клеенку. Никто больше не стелет клеенок. Молодое поколение наверняка и не знает, что это такое. Сам не знаю, почему я так зациклился на этой детали. Подумал даже, как они должны быть счастливы с такой клеенкой. От нее так и веяло прочным счастьем, добрым старым временем, когда все было проще. При виде клеенки хотелось сидеть и слушать транзистор, попивая лимонный сок. Или пить кофе из граненого стакана с цифрами на донышке. Сами хозяева вели себя под стать клеенке; клеенка на столе бывает у людей терпимых, кротких, которые не гонят прочь бесцеремонных ночных гостей. Мишель как ни в чем не бывало готовил кофе, посмотрит кто со стороны – нипочем не подумает, что на дворе глухая ночь.

Город затих. Нормальные отцы семейств мирно спали. Мы не говорили ни слова, просто сидели, слушая гуденье кофемашины. Главное – удачно подобрать время. Я долго собирался с духом, чтобы приехать сюда, и вот мое тело само выбрало эту ночь, чтобы сказать: вперед. Мы по-прежнему молчали. Я посматривал направо-налево, разглядывая детали их обихода – многое прямо-таки брало за душу. Чего стоил один календарик на холодильнике с афоризмом на каждый день. Я прочел сегодняшний: “Шансов нет никаких. Не упусти же момент”. Сказал Артур Шопенгауэр. Это был сборник самых что ни на есть депрессивных высказываний. Вам предлагались афоризмы Чорана и массы других пессимистов. Мне страшно понравилась эта идея, куда более оригинальная, чем подборки набивших оскомину изречений о жизни. Ничто так не вгоняет в тоску, как жизнеутверждающие мысли. Есть свой юмор в том, чтобы получать, что ни утро, по мрачной цитате, живописующей, до чего же все плохо.

Это так трогательно, когда двое впервые съезжаются вместе. Я снова окунулся в наши с Элизой первые месяцы. Через детей мы заново проживаем то, что уже пережили когда-то. И я вздрогнул при мысли, что моя дочь вступает сейчас в ту пору, которая виделась мне одним из самых прекрасных воспоминаний: в пору, когда молодая пара начинает жить своим хозяйством. И вот, пожалуйста, оба сидят улыбаются мне, нимало не раздраженные моим вторжением. Мишель, казалось, совсем не держал на меня зла, хотя я столько раз выказывал ему пренебрежение. От этого мне было еще неудобней. Я так много думал о нашей встрече. Придумывал вопросы, которые ему задам. Избранник моей дочери должен быть безупречен. Я хотел разузнать о его прошлых увлечениях, о его любимых фильмах и книгах (по-моему, вкусы многое говорят о человеке), о его отношениях с семьей. Как классический папаша-зануда. Но потом понял, что это нелепо. Лучше просто помолчать и посидеть всем вместе за столом.

После кофе мы встали, и они показали мне свою квартирку. Мы бродили в потемках, сонно позевывая. Ни дать ни взять семейка сомнамбул. Я не хотел им больше надоедать. На прощание пожал Мишелю руку. А он сказал: “Спасибо, что пришли”. Какая вежливость! Я выдернул его из постели. Завтра на работе он будет еле ноги таскать, и все-таки он меня благодарил. Не знаю, до чего бы мы с ним договорились, но мне всегда казалось, что труднее всего в отношениях с человеком дается не разговор, а молчание. А это уже пройденный этап. Мишель оставил нас с дочерью наедине. Я обнял ее и попросил прощения за то, что вел себя по-свински. Она сделала вид, что не слышит. Уже на лестничной клетке я добавил:

– Ты не против, если я возьму нам с тобой билеты в Нью-Йорк? Хочу сделать твоему братцу сюрприз.

– Отличная мысль. Он будет в восторге.

И снова я очутился в ночи. А выйдя из машины, решил прогуляться по городу. Вставало солнце, а с ним и люди. Сто лет не наблюдал за пробуждением Парижа. Судя по всему, он недурно выспался и был полон бодрости. Я подождал, пока откроют кафе неподалеку от моих “Пирамид”, и устроился на террасе.