Давно я так сладко не спал. Похоже, новая манера от всего отстраняться пошла мне во благо. Лучшее успокоительное средство – это забыть о злобе дня. Современная жизнь и сон – вещи несовместимые. Мы разучились отключаться. Вот и я без конца смотрел новости; первым узнавал о каждом покушении, политическом заявлении, спортивном достижении. Помимо своей собственной жизни, я жил жизнью миллионов других людей; было от чего измотаться. Но все это позади. Пусть весь мир рухнет в тартарары, я и глазом не моргну. Я снова взглянул на часы: почти десять. Ну и ну. Когда я в последний раз позволял себе так заспаться? Укороченный на несколько часов день стал мне еще милее.

Тут я заметил под дверью записку. Не спеша поднялся, подошел и взял ее. И сразу узнал каракули Эдуара. Он предлагал мне вместе пообедать. И мелко-мелко, в самом низу приписал: “Заодно и обсудим…” Засим следовало длинное, до конца строки многоточие. Тайный сговор – ага! Вчера он хотел что-то предложить для моей спины, но случая поговорить наедине не представилось. Ладно, подумаю потом. Не хочется строить планы прямо с утра. И вообще я провел с Сильви и Эдуаром все воскресенье; неплохо бы и отдохнуть от дружеских объятий. Я валялся и лениво следил за холостым бегом минут. Как вдруг на пороге появилась Сильви – точно все это время подстерегала под дверью:

– Проснулся наконец?

– Да, только что.

– Я сварила кофе. Принести тебе?

– Нет, что ты. Я сейчас встану и приду на кухню…

После таких слов любой нормальный хозяин освобождает помещение. Я же, кажется, ясно сказал… Однако Сильви продолжала торчать на пороге. Стояла и смотрела на меня в упор, не говоря ни слова, так что пришлось добавить: “Иди-иди, я сейчас приду”. Но она пропустила мои слова мимо ушей и шагнула ко мне, как загипнотизированная. Словно повинуясь какому-то импульсу. Села на кровать, по-прежнему глядя мне прямо в глаза. Меня озадачило выражение ее лица. Никогда такой ее не видел. Ни улыбки, ни тревоги – застывшая маска. Зато руки пришли в движение. Точнее, правая рука. Легонько, самыми кончиками пальцев она принялась поглаживать одеяло. Ощупывать мою ногу… ну, я не знаю… Я замер. Я не понимал, чего она хочет. Вернее, понимал, но сам себе не признавался. Впрочем, сомнений уже не оставалось: рука Сильви подобралась к моему бедру. Пальцы елозили вверх-вниз по моей ноге, с каждым разом все ближе подбираясь к паху. Я было отодвинулся, но ласки стали только настойчивее.

И вот Сильви ринулась на меня с поцелуем, выставив вперед губы, как таран. Что не помешало ей прошептать пару жарких словечек – не рискну их повторять. Точно скрытая нимфоманка, годами сдерживавшая похоть, наконец дала себе волю.

– Ты что, спятила?

– Не могу больше. Я так давно тебя хочу.

– Нет-нет! Это невозможно! А как же Эдуар?

– Плевать на Эдуара! Он который месяц ко мне не притрагивается!

Я уткнулся в стенку и уж не знал, как отразить ее напор. Места для маневров было с гулькин нос. Уворачивался, как мог. До Сильви словно не доходило, что ее желание, мягко говоря, не встречает взаимности. И дело не только в желании. Ведь это же подлость. Эдуар – мой друг, а с женами друзей спать не годится. Вероятно, это и есть определение дружбы: быть другом кому-либо значит не спать с его женой. Словом, нет – и точка. А все-таки, подумал я мимоходом, Эдуар-то наврал. У меня еще звучали в ушах его хвастливые речи: как долго они с Сильви остаются пылкими любовниками. Не иначе как нашли способ не приесться друг другу. Я тогда позавидовал ему и почувствовал себя виноватым за то, что мы с Элизой давно уж не испытываем безумной страсти. Я терзался не оттого, что желал других женщин, а оттого, что меньше желал свою. Что может быть трагичнее, чем идти рука об руку, разделять друг с другом все радости жизни (детей, счастливые воспоминания, минуты нежности) и в то же время постепенно утрачивать телесное влечение. Мне казалось, что жизнь устроена несправедливо, и рассказы Эдуара заставляли еще острее переживать наше эротическое увядание.

Теперь я узнал, что это было вранье. Ибо я не сомневался, что Сильви говорит правду: тело не лжет. Убеждать, что тебе живется лучше других, недостойно друга. Хотя я понимал, что, прежде всего, Эдуар обманывал самого себя. Наверное, находил утешение в том, чтобы расписывать мне свою якобы бурную жизнь. Меж тем как все эти мысли теснились у меня в голове, Сильви не оставляла попыток сломить мое сопротивление.

– Да прекрати же, я не хочу, – твердил я.

– Раньше ты говорил по-другому! Только об этом и мечтал!

– Это было двадцать лет назад…

– Ну вот, я тебе даю то, что ты так хотел… наконец-то…

– …

И не поспоришь – так оно и было. Во времена наших первых встреч с Сильви я постоянно бредил ею. Взрослая, свободная девушка – мечта любого желторотого юнца. Но, как я уже говорил, эти фантазии улетучились с появлением Эдуара. Лучшее средство излечиться от страсти – это узнать, что твоя возлюбленная вышла замуж за дантиста. От такой новости желание тотчас делает кульбит и превращается в свою противоположность. И вот теперь Сильви пыталась раскочегарить давнишнее пламя и что есть силы дула на погасшие угли. Чтобы не обидеть ее, я ссылался на мораль. Все твердил: “А как же Эдуар?” И Сильви, точно протрезвев или застыдившись, резко выпрямилась. Видимо, больше всего ей хотелось повернуться и уйти. Но она все же сумела пробормотать:

– Извини, не знаю, что на меня нашло.

– Ничего страшного.

– Пожалуйста, забудь это минутное безумие.

– Ну конечно, конечно…

Она медленно поднялась и выскользнула из комнаты.

Итак, она сослалась на временное помрачение рассудка, невольный и, стало быть, простительный порыв. Она не виновата. Это ее тело вышло из-под контроля. У меня было чувство, что она бросилась на меня от безысходности, как кричат караул. У одних бывают суицидальные порывы, у других – чувственные. Я вовсе не имею в виду, что переспать со мной – все равно что совершить самоубийство. Но в ее поползновении сквозило какое-то отчаяние. Женское смятение. Она была в опасном среднем возрасте. Еще не старость, но уже не молодость. В ее теле взыграло нечто посильнее заурядной неудовлетворенности. Что-то в ней переломилось после этой сцены. Вскоре она решится на такое, чего никто не ожидал.

Через некоторое время я пришел к Сильви на кухню. Она сидела на низеньком красном табурете не шевелясь. Я подошел к ней и потянул ее за руки. Мы постояли лицом к лицу и понемногу заулыбались. Я обнял ее. Наши двадцать лет дружбы можно было свести к этим товарищеским объятиям. Мы помедлили еще немного. Ну-ну, все в порядке.